ГЛАВА VIII УМБРО-САБЕЛЬСКИЕ ПЛЕМЕНА. ДРЕВНЕЙШАЯ ИСТОРИЯ САМНИТОВ.

ГЛАВА VIII

УМБРО-САБЕЛЬСКИЕ ПЛЕМЕНА.

ДРЕВНЕЙШАЯ ИСТОРИЯ САМНИТОВ.

Переселение умбро-сабельских племен, по-видимому, началось позднее переселения латинов и подобно этому последнему направилось к югу, впрочем держась середины полуострова и немного уклоняясь к восточному берегу. Трудно говорить о таких вещах, потому что сведения о них долетают до нас, как звук колокола из потонувшего в море города. Земля, заселенная умбрами, еще по свидетельству Геродота, простиралась от Альп, и нет ничего неправдоподобного в том, что этот народ владел в древнейшие времена всей северной Италией до тех ее окраин, подле которых жили с восточной стороны иллирийские племена, а с западной — лигуры; о борьбе этих соседей с умбрами свидетельствуют легенды, а о том, что они с древнейших времен распространились в южном направлении, можно догадаться по некоторым отдельным названиям, как например по сходству названия острова Ильвы (Эльбы) с названием лигурийских ильватов. Быть может, именно с этой эпохи величия умбров ведут свое начало очевидно италийские названия древнейших поселений в долине реки По: Атрия (Черный город) и Спина (Терновый город), равно как многочисленные следы, оставленные умбрами в южной Этрурии (река Умбро, Камарс — старинное название Клузиума, Castrum Amerinum). Такого рода следы италийского населения, предшествовавшего этрусскому, встречаются всего чаще в южной части Этрурии между Цимнийским лесом (ниже Витербо) и Тибром. В Фалериях, городе, лежавшем на границе Этрурии со стороны Умбрии и Сабинской земли, говорили, по свидетельству Страбона, не по-этрусски, а на каком-то другом языке, и там недавно найдены надписи, в которых буквы и язык хотя и имеют некоторые общие черты с этрусским языком, но в целом сходны с латинским ⁴⁷ . И в местном культе заметны черты сабельского характера; к той же сфере принадлежат очень древние и вместе с тем богослужебные отношения между Цере и Римом. По-видимому, этруски отняли у умбров эти южные страны много позднее, чем страны, лежащие к северу от Цимнийского леса, и умбрское население оставалось там и после завоевания их тусками. В этом, вероятно, и заключалась главная причина того, что после завоевания страны римлянами ее южные окраины латинизировались с поразительной скоростью, между тем как в северной Этрурии упорно сохранялись и местный язык и местные обычаи. Что умбры были после упорной борьбы оттеснены и с северной и с западной сторон в тот узкий гористый край между двумя отрогами Апеннин, в котором они впоследствии оставались, так же ясно видно из положения их страны, как в наше время ясно из географического положения Граубюндена и страны басков, что судьба их населения одинакова; и легенды рассказывают нам, что туски отняли у умбров триста городов, а — что еще важнее — в дошедших до нас национальных молитвах умбрских игувян этот народ проклинает в числе других врагов своего отечества прежде всего тусков. По всей вероятности, именно вследствие этого давления с севера умбры стремились на юг, вообще придерживаясь направления гор, так как равнины уже были заняты латинскими племенами; однако при этом они, без сомнения, нередко вторгались во владения своих соплеменников, в свою очередь оттесняя их и смешиваясь с ними тем легче, что разница в их языке и нравах еще не определилась в то время так резко, как в более позднюю пору. Сюда же относятся те народные сказания, в которых идет речь о вторжениях реатинов и сабинов в Лациум и об их войнах с римлянами; явления этого рода могли повторяться вдоль всего западного побережья. Вообще сабины удержались в горах — в названной с тех пор их именем местности подле Лациума и в стране вольсков — вероятно, потому, что там или вовсе не было латинского населения, или оно было негусто; напротив того, густозаселенные равнины были в состоянии оказать более упорное сопротивление, хотя и там местное население не всегда было в состоянии воспрепятствовать вторжению отдельных союзов, примером чего служат Тиции и впоследствии Клавдии в Риме. Итак, племена беспрепятственно перемешивались там одни с другими; этим и объясняется, почему вольски находились в частых сношениях с латинами и почему как этот край, так и Сабинская область могли быть так рано и так быстро латинизированы.

Главная ветвь умбрского племени устремилась из Сабинской области к востоку в Абруццкие горы и в примыкающую к этим горам с южной стороны гористую местность; как на западном берегу, так и здесь умбры заняли гористую часть страны, где нашли редкое население, которое удалялось при их приближении или покорялось им; между тем издавна жившие на плоском апулийском побережье япиги удержались на прежних местах, хотя и вели постоянную борьбу на своей северной границе из-за Лацерии и Арпи. Когда происходили эти переселения, конечно нельзя определить с точностью; по всей вероятности, их можно отнести к той эпохе, когда Рим находился под управлением царей. Легенда рассказывает, что теснимые умбрами сабины «посулили богам весну», т. е. поклялись, что пожертвуют родившимися в год войны сыновьями и дочерьми, и после того как они вырастут, вышлют их за пределы страны, для того чтобы боги по своему усмотрению или погубили их, или доставили им новые места для поселения. Одну толпу повел бык Марса: это были сафины или самниты, которые сначала поселились на горах у реки Сагра, а впоследствии вышли оттуда, для того чтобы занять прекрасную равнину к востоку от Матеских гор близ устьев Тиферна, и как старое место своих общественных сходок подле Анионы, так и новое подле Бойяно назвали Бовианум в честь руководившего ими быка; вторую толпу вел дятел Марса: то были пиценты (дятельники), занявшие теперешний округ Анконы; третьих повел волк (hirpus) и привел в страну Беневента: то были гирпины. Таким же образом отделились от главного племени и другие мелкие племена: претуции, поселившиеся подле Терамо, вестины — у Гран-Сассо, марруцины — близ Киети, френтаны — у апулийской границы, пелигны — близ Мательских гор, наконец марсы — близ озера Фучино; эти последние находились в соседстве с вольсками и с латинами. Все эти народы сохранили сознание своего племенного родства и общего происхождения из Сабинской земли, что ясно видно из упомянутых выше легенд. Между тем как умбры изнемогали в неравной борьбе, а принадлежавшие к тому же племени западные поселенцы сливались с латинским населением или с эллинским, сабельские племена процветали в своей замкнутой горной области, где им не приходилось сталкиваться ни с этрусками, ни с латинами, ни с греками. Городская жизнь у них или вовсе не развилась или развилась в незначительной степени; географическое положение их страны почти совершенно лишало их возможности заниматься торговлей, а для защиты от неприятеля им было достаточно их горных вершин и укрепленных мест, между тем как земледельцы жили или в ничем не защищенных деревнях, или там, куда их привлекал какой-нибудь источник, лес или луг. Вследствие того и их политическое устройство оставалось без изменений; как и у аркадцев, находившихся в Элладе точно в таком же положении, здесь дело не дошло до слияния общин, а только образовались более или менее слабо сплоченные союзы. В особенности в Абруццах вследствие уединенного положения горных долин отдельные кантоны жили строго замкнутою жизнью, не вступая ни в какие сношения ни между собою, ни с иноземцами; этим объясняется, почему они жили без прочной внутренней связи между собою, совершенно изолированно от остальной Италии и, несмотря на храбрость своего населения, участвовали в исторических событиях полуострова в меньшей степени, чем какая-либо другая составная часть италийской нации. Напротив того, самниты играли такую же выдающуюся роль в политическом развитии восточного италийского племени, какая принадлежала латинам в западном племени. С ранних пор, быть может даже со времен первого переселения, самнитская нация является связанной сравнительно прочными политическими узами, что и дало ей впоследствии возможность состязаться в равной борьбе с Римом из-за первого места в Италии. О том, когда и как возникла эта внутренняя связь, мы знаем так же мало, как и об ее организации; но для нас ясно, что в Самнии не преобладала никакая отдельная община, и еще более ясно, что там не было такого города, который мог бы сделаться таким же средоточием для самнитского племени, каким сделался Рим для латинского; вся сила страны заключалась в отдельных сельских общинах, а власть находилась в руках собрания, составленного из представителей этих общин; это же собрание назначало в случае надобности и союзного главнокомандующего. Этим объясняется, почему самнитский союз в противоположность римскому, не вел агрессивной политики, а ограничился защитой своих владений; только в объединившемся государстве силы так сосредоточены и увлечения так страстны, что может быть предпринято систематическое расширение территории. Оттого и вся история этих двух народов была как бы заранее предначертана диаметрально противоположными системами их колонизации. То, что приобретали римляне, приобреталось государством, а то, чем владели самниты, было завоевано отрядами добровольцев, которые порознь предпринимали захват чужих земель и которые как в счастье, так и в несчастье оставались брошенными на произвол судьбы. Впрочем, завоевания самнитов на берегах морей Тирренского и Ионического принадлежат к более поздней эпохе, а в то время как Рим находился под управлением царей, они, как кажется, только что успели завладеть теми землями, на которых мы их находим впоследствии. Единственное событие из круга этих народных передвижений, которое было вызвано самнитской колонизацией, — это нападение тирренов от верхнего моря, умбров и давнов в 230 г. [524 г.] от основания Рима на греческий город Кумы; если можно ввериться весьма романтически окрашенным рассказам, притеснители и притесняемые — как это обыкновенно бывает в подобных набегах — соединились в одну армию; этруски соединились со своими врагами — умбрами, а с этими последними — оттесненные умбрскими поселенцами на юг япиги. Однако предприятие не удалось: благодаря превосходству эллинского военного искусства и храбрости тирана Аристодема нападение варваров на цветущий приморский город было отражено.