Глава 15 ВИТАЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ ФЕДОРЧУК

Глава 15

ВИТАЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ ФЕДОРЧУК

В один из последних майских дней 1982 года я зашел в редакцию журнала «Пограничник», от которого несколько раз ездил в командировки на пограничные заставы. Журналисты в зеленых фуражках, сами несколько изумленные, встретили меня новой ведомственной шуткой:

— Мы теперь не просто чекисты, а федорчукисты!

Журнал принадлежал политуправлению пограничных войск, входивших в состав КГБ СССР, но и служившие там опытные полковники и подполковники впервые услышали о Виталии Васильевиче Федорчуке, внезапно переведенном в Москву с Украины и назначенном председателем КГБ вместо Андропова.

У Андропова были уже довольно известные в узких кругах заместители. Один из них, Виктор Михайлович Чебриков, считался его правой рукой и, видимо, мог рассматриваться как наиболее вероятный преемник Юрия Владимировича.

А если генеральный секретарь не хотел продвигать кого-то из чекистского аппарата, то логично было бы назначить на Лубянку очередного политика, как это происходило все последние годы после Серова: Шелепин, Семичастный и Андропов были людьми со стороны. Но почему вдруг на ключевую должность назначается никому не ведомый киевский чекист? Чиновная Москва могла только гадать.

«ДНЕПРОПЕТРОВСКИЙ КЛАН»

Виталий Васильевич Федорчук родился в Житомирской области в крестьянской семье 27 декабря 1918 года. Закончил семилетку и захотел стать журналистом. В 1934 году его взяли в многотиражку, потом он поработал в районных газетах в Житомирской и Киевской областях. В 1936-м поступил в Киевское военное училище связи и с тех пор не снимал погоны. После училища его взяли в военную контрразведку. Он успел попасть на Халхин-Гол, где шли бои с японцами.

Образование получил позже, окончив Высшую школу КГБ.

Военная контрразведка была недреманным оком госбезопасности в войсках. Агенты иностранных разведок военным контрразведчикам попадались редко и обычно в Москве, где у агента есть возможность вступить в контакт со своими нанимателями. В армейских частях, раскиданных по всей стране, расквартированных в медвежьих углах, шпионы не попадались. Поэтому контрразведчики следили за порядком, за поведением офицеров на службе и дома — благо жилой городок рядом с частью.

Контрразведчики носили форму того рода войск, в которых служили, но за редким исключением строевые и штабные офицеры их за своих не принимали. Кому же нравится неотступно следящий за тобой контролер?

Сотрудники районного или городского отдела КГБ были известны только местному начальству и собственной агентуре. А в воинской части все знали, кто строевой командир, кто штабист, а кто особист.

Сотрудник районного или городского отдела КГБ при всем желании не в состоянии был охватить вниманием каждого жителя своего района. А у особиста круг опекаемых меньше, и он вполне мог испортить жизнь любому солдату или офицеру в своей части.

Так что служба в военной контрразведке накладывала на офицеров определенный отпечаток: они привыкли, что товарищи по службе считают их церберами и не любят.

Кроме того, суровый армейский быт и простота гарнизонных нравов лишали особистов того лоска, который присутствовал у чекистов в других оперативных управлениях, где учили умению найти подход к человеку, расположить его к себе, улыбаться и рассказывать анекдоты. Впрочем, все это не означает, что все офицеры плохо относились к сотрудникам особых отделов.

Военный разведчик генерал-майор Виталий Александрович Никольский рассказывал мне:

— Сразу после войны я служил в Австрии, и у меня был исключительно, на мой взгляд, полезный агент. Он служил в западногерманской разведке и давал прекрасный материал о создававшемся тогда бундесвере. Я ему хорошо платил. Прощаясь после каждой встречи, мы чуть ли не целовались.

Вдруг Никольского пригласил будущий председатель КГБ СССР Виталий Федорчук, тогда он был заместителем начальника военной контрразведки советских оккупационных войск в Австрии.

Федорчук сказал Никольскому:

— Ты от этого агента избавляйся немедленно. Он редкая сволочь: после каждой встречи с тобой пишет своему немецкому начальству подробную докладную и еще от себя добавляет. Выяснилось, что начальника моего агента завербовали «соседи» разведчики из КГБ и узнали, что «мой» на самом деле ведет двойную игру. Так что Федорчук избавил меня от крупных неприятностей…

Виталий Васильевич успешно продвигался по служебной лестнице, но карьерный взлет начался, когда он подружился с другим профессиональным контрразведчиком Георгием Карповичем Циневым.

Генерал Цинев входил в могущественный при Брежневе «днепропетровский клан». В этом городе еще перед войной начинал сам Леонид Ильич. Людей, которые там с ним работали, он впоследствии расставлял на ключевые посты в партии и правительстве.

Цинев родился в 1907 году на Украине, окончил Днепропетровский металлургический институт. Диплом этого института получили также будущий глава правительства Николай Александрович Тихонов, заместитель главы правительства Игнатий Трофимович Новиков, управляющий делами ЦК КПСС Георгий Сергеевич Павлов, министр внутренних дел Николай Анисимович Щелоков. А в соседнем Днепродзержинске вместе с Брежневым заканчивал Металлургический институт его будущий помощник Георгий Эммануилович Цуканов. Все это были преданные Брежневу люди, его надежная команда.

После института Цинев недолго работал на заводе. Как и Брежнев, перешел на партийную работу — заведовал отделом, потом стал секретарем Днепропетровского горкома. А секретарем обкома был Леонид Ильич Брежнев.

В 1941 году они оба ушли на фронт. Цинева назначили комиссаром артиллерийского полка, потом он стал заместителем начальника политуправления Калининского фронта, начальником политотдела армии. С 1945-го работал в Союзнической комиссии по Австрии. Там же служил и Виталий Васильевич Федорчук.

Цинев закончил Военную академию Генерального штаба, но в армии не остался. С партийно-политической работы его в 1953-м, когда МВД очищали от бериевских кадров, перевели в органы госбезопасности.

Когда Брежнев стал первым секретарем ЦК, Цинев возглавил Третье управление КГБ — органы военной контрразведки. Но с тогдашним председателем комитета, Владимиром Ефимовичем Семичастным, отношения у него не складывались. Семичастный чувствовал себя уверенно, он и по характеру был такой, и к тому же принадлежал к мощной группе «комсомольцев», которые «днепропетровцев» недолюбливали.

Владимир Ефимович рассказывал:

— У Цинева были дружки — секретарь парткома комитета и еще заведующий сектором отдела административных органов ЦК партии, который КГБ ведал. К ним примыкал Виктор Иванович Алидин, тоже брежневский человек. Он был начальником Седьмого управления — наружное наблюдение и охрана дипломатического корпуса. Алидин на меня обижен был, что я ему не давал на первый план продвинуться. А он все доказывал, что контрразведка начинается с наружного наблюдения.

Алидин ко мне с этим пришел, я его отчитал. Тогда он на партактиве выступил. Я говорю: «Не хотел я это выносить, но Виктор Иванович напросился». И под аплодисменты я ему с шуткой-прибауткой все разъяснил… Он был с большим апломбом, но к амбиции ему не хватало амуниции. Он потом стал начальником важнейшего Московского управления КГБ. Я бы его на такой ответственный пост никогда не посадил. Я знал его потолок и его способности.

Цинев возглавлял Третье управление, но не был членом коллегии, и его люди на одном совещании подняли этот вопрос.

— А у меня в кабинете, — рассказывал Семичастный, — подключены все залы для совещаний. Если идет какое-то оперативное совещание, я мог подключиться и послушать, что там говорят. Вдруг слышу, подчиненные Цинева, Федорчук в том числе, говорят, что начальник Третьего управления должен быть членом коллегии Комитета госбезопасности.

К Федорчуку я, кстати, не очень хорошо относился. Он был тогда начальником военной контрразведки в группе войск в Германии. Я приезжал к нему с инспекцией, не все там было хорошо. Потом у него сын, двадцатилетний парень, из его табельного оружия застрелился, было расследование…

Я на следующее утро пришел и выдал им на полную катушку: «Я утвердил вам план совещания, разве там значится вопрос о структурных преобразованиях в комитете? Или о комплектовании коллегии КГБ? Разве это на вашем совещании решается? Если вам нечего обсуждать, закругляйтесь и заканчивайте. А кому быть членом коллегии — это позвольте мне решать…»

Через три дня Николай Иванович Савинкин, заведующий отделом административных органов ЦК КПСС, позвонил председателю КГБ:

— Вот у вас было совещание. Вы там грубовато, жестко…

Семичастный его оборвал:

— Знаешь, ты в это не вмешивайся. Ты, наоборот, повоспитывай Цинева и других. Кому в коллегию КГБ входить — мы с тобой отвечаем за эти вопросы. А не Цинев. Кто он такой?

Буквально в тот же день Цинев пришел к Семичастному, просил прощения, что так получилось, уверял, что он ни в чем не виноват. Семичастный оправданий не принял:

— Как это — не виноват? Это ты собрал совещание. Это твои подчиненные высказывались. Почему зашла речь о таких вопросах?

Семичастный попытался избавиться от Цинева и предложил назначить его начальником Высшей школы КГБ. Тот покорно согласился. Через два дня Семичастному позвонил Брежнев:

— Володя, зачем ты выставляешь Цинева?

— Как выставляю? Я его на самостоятельную работу перевожу. А он что, к вам жаловаться приходил?

— Нет, он случайно…

— Как же случайно, Леонид Ильич? Он у вас три часа сидел на приеме.

— Откуда ты знаешь? — всерьез разозлился Брежнев.

— Леонид Ильич! Вы человек серьезный и знаете, что я за вами не слежу. Но прежде чем вам позвонить, я в приемной спрашиваю, кто у вас. Я же не могу позвонить вам, если у вас в кабинете сидит иностранец или еще кто-то, при ком наш разговор будет неуместен. Я три часа спрашивал, мне отвечали: у Леонида Ильича генерал Цинев… Значит, он мне дал согласие, а к вам побежал жаловаться. Ну как мне с ним работать?..

От Цинева Семичастный не сумел избавиться. Зато отправил подальше от Москвы другого брежневского человека в КГБ — Семена Кузьмича Цвигуна, который после войны познакомился с Брежневым в Молдавии. Семичастный назначил Цвигуна председателем КГБ Азербайджана, где недавно сам был вторым секретарем ЦК. Цвигун, менее амбициозный человек, чем Цинев, был вполне счастлив, получив самостоятельную работу. Он ходил по комитету и со значением говорил:

— Семичастный отдал мне свою республику.

Семичастный до КГБ был вторым секретарем ЦК компартии Азербайджана.

А Цинев был вхож в дом Брежнева, стал другом семьи. Как выразился Семичастный, «мы с Шелепиным не были так близки, как Цинев с Брежневым». После одной зарубежной поездки Брежнев позвонил Семичастному:

— Я хотел бы вас с Сашей пригласить на обед с супругами.

— Приглашайте, не откажемся.

— Хорошо, я сейчас Шелепину тоже скажу.

Вечером Брежнев позвонил еще раз:

— Ты не будешь возражать, если на обеде и Цинев будет?

— Вы хозяин.

— Ну, он твой подчиненный, и Саша у него начальником был, — замялся Брежнев. — Может, неудобно?..

— Леонид Ильич, вы хозяин!..

— Когда мы пришли на квартиру Брежнева, — вспоминает Семичастный, — Цинев уже был там. Мы с Шелепиным первый раз у первого секретаря дома, чувствовали себя как-то официально, даже оделись соответственно. А Цинев в своей тарелке. Галя анекдоты начала рассказывать, он давай продолжать. Причем анекдоты такие… солдатские.

ГЕОРГИЙ ЦИНЕВ И СЕМЕН ЦВИГУН

После того как Семичастного сменил Андропов, Брежнев сразу предложил ему вернуть Цвигуна из Азербайджана, и Семена Кузьмича назначили заместителем председателя КГБ. Его место в Баку занял Гейдар Алиевич Алиев, который через два года возглавит Азербайджан.

Военную контрразведку преобразовали в главное управление, и Цинев стал членом коллегии, потом заместителем и, наконец, первым заместителем председателя КГБ.

Об их реальной близости к генеральному секретарю можно судить по одной мелкой детали: когда Брежнев уезжал из Москвы или возвращался в столицу, в перечне встречающих-провожающих, помимо членов политбюро и других высших чиновников обязательно значились «заместители председателя КГБ СССР С. К. Цвигун и Г. К. Цинев».

В правительственный аэропорт Внуково они ездили втроем — Андропов как член политбюро, Цвигун как первый заместитель и Цинев как особо приближенный к генеральному секретарю.

Зять Брежнева Юрий Михайлович Чурбанов вспоминает, что Цвигун и Цинев часто бывали на даче у Брежнева: «Они пользовались особым расположением Леонида Ильича».

«Цвигун — рослый, несколько полноватый, с приятными чертами лица, — пишет генерал Борис Гераскин. — В действиях медлительный, сдержанный, говорил с заметным украинским акцентом… В отношениях с подчиненными нередко лукавил: в глаза говорил одно, а делал другое.

Цинев, в противоположность Цвигуну, невысокого роста, обыденной внешности, всегда с наголо бритой головой. Человек живого ума, не лишенный проницательности, весьма энергичный и подвижный. В нем уживались простота, доступность и обманчивая открытость с капризностью, непредсказуемостью, воспримчивостью к сплетням, властолюбием и болезненным стремлением постоянно быть на виду… Цинев никогда ничего не забывал, глубоко таил в себе недоброжелательство и всегда находил возможность свести личные счеты».

Николай Романович Миронов, который до своей трагической смерти руководил отделом административных органов ЦК, знал Цинева еще по Днепропетровску. Он говорил:

— Там, где появляется Цинев, обязательно возникает рой подхалимов…

Цвигун и Цинев повсюду сопровождали Андропова. Конечно, эти люди не просто так вокруг Андропова крутились, они были соглядатаями Брежнева. Каждый шаг его и вздох Леонид Ильич знал…

— Я бы поставил вопрос принципиально: или этих уберите, или я уйду, — говорил Семичастный.

Андропов такого вопроса перед Брежневым не ставил, молчал, мирился с тем, что его два заместителя пересказывают Брежневу все, что происходит в комитете.

Цинев контролировал Девятое управление КГБ (охрана политбюро) и, как говорят, ведал прослушиванием высших чинов аппарата. Они с Цвигуном следили за тем, кого принимал Андропов, и без приглашения являлись к нему в кабинет на третьем этаже с высоким потолком и бюстом Дзержинского, когда к председателю приезжал министр обороны Дмитрий Федорович Устинов или начальник Четвертого главного управления при министерстве здравоохранения академик Евгений Иванович Чазов.

Генерал Вадим Кирпиченко пишет, что присутствие Цвигуна и Цинева ставило Андропова в сложное положение. Он должен был на них оглядываться, искать к ним особые подходы, заниматься дипломатией вместо того, чтобы требовать результатов в работе. Они оба что-то постоянно докладывали лично Брежневу. Это ставило Андропова в неудобное и щекотливое положение. Иногда Андропов жаловался на условия, в которых ему приходится работать…

Но Юрий Владимирович терпел, он не позволил себе поссориться со своими опасными заместителями, напротив, постарался превратить их в друзей, чтобы избавить себя от лишних неприятностей.

Брежнев особое значение придавал кадрам госбезопасности, сам отбирал туда людей, находил время побеседовать не только с руководителями комитета, но и с членами коллегии КГБ, начальниками управлений.

Бывший начальник управления КГБ по Москве и Московской области генерал Виктор Алидин вспоминает, как у него возникла некая серьезная проблема, решить которую мог только генеральный секретарь. Поскольку Алидин знал Брежнева еще с тех времен, когда оба работали на Украине, он позвонил Леониду Ильичу и попросил о приеме. Тот сразу сказал:

— Приходи завтра утром часам к десяти…

Леонид Ильич встретил его радушно, по-товарищески приветливо, вспоминает Алидин. Генеральный секретарь вышел из-за стола, тепло обнял гостя. Они расцеловались…

Брежнев был внимателен и откровенен. Не называя фамилий, рассказывал о сложных взаимоотношениях с некоторыми членами политбюро, которые не во всем его поддерживают. По его подсчетам, баланс сил где-то пятьдесят на пятьдесят.

— Обидно, — жаловался Брежнев, — что с некоторыми из них я долгое время работал вместе на Украине.

Алидин понял, о ком идет речь, и горячо поддержал идею увеличить состав политбюро, ввести туда свежие силы, то есть преданных Брежневу людей.

Возник разговор о «молодежной группе» Шелепина, которого к тому времени освободили от работы в аппарате ЦК, перевели в профсоюзы. Леонид Ильич сказал Алидину, что знает о «неблаговидных действиях» этой группы, которая даже вынашивала мысль «упрятать нынешнее руководство в подземелье». Но группа эта небольшая, ее участников мало кто знает в народе, поэтому политической опасности они не представляют.

— Мы уже решили этот вопрос организационным путем, — сказал Брежнев.

Провожая Алидина, Леонид Ильич сказал:

— Виктор Иванович, если что понадобится, звони, приходи ко мне. Всегда помогу, чем могу…

В день пятидесятилетнего юбилея органов госбезопасности утром Брежнев принимал у себя всю коллегию КГБ. Председатель комитета Юрий Андропов попросил всех подчиненных надеть военную форму. Брежнев с каждым поздоровался за руку, произнес теплые слова. Подойдя к Алидину, генеральный секретарь демонстративно его обнял и сказал Андропову:

— Виктор Иванович — мой давний партийный друг.

Андропов понял, что имел в виду Брежнев. Алидин стал членом коллегии КГБ, получил погоны генерал-лейтенанта и орден Ленина. Леонид Ильич полностью доверял Андропову. Тем не менее он ввел в руководство КГБ группу генералов, которые имели прямой доступ к генеральному секретарю и докладывали ему обо всем, что происходит в комитете. Они следили за своим начальником Юрием Андроповым и друг за другом. Таким образом, Брежнев обезопасил себя от КГБ…

При этом каждому из своих верных паладинов Леонид Ильич оказывал знаки внимания.

Начальник столичного управления госбезопасности Виктор Алидин помнит день и даже час — 11.50 16 июня 1980 года, когда у него состоялся разговор с Брежневым — после того, как генеральный секретарь после охоты прислал ему знатный кусок кабанятины.

Генерал Алидин позвонил Брежневу поблагодарить за кабанятину. Брежневу было приятно:

— Я не досмотрел, какой-то период не посылал тебе «дары природы», виноват… Кабан требует стопку водки в выходной день вместе с семьей. Обязательно под кабана надо выпить.

Генерал Алидин бодро говорил:

— Леонид Ильич, мы, старая гвардия, желаем вам хорошего здоровья. Рады, когда видим вас по телевизору жизнерадостным и бодрым. Докладываю вам, что оперативная обстановка в Москве и Московской области хорошая.

Брежнев с понимаем сказал:

— Вашему аппарату трудно. Я не раз говорил Юрию Владимировичу о необходимости помогать московскому управлению. Вы на переднем крае работаете.

— Мы ощущаем большую помощь Центрального Комитета, вашу лично, Леонид Ильич! Нам много помогает Юрий Владимирович Андропов. Мы всегда в строю и с задачами справимся…

Леонид Ильич прежде всего ценил преданность.

При этом Цвигун и Цинев между собой не ладили, особенно после того, как Цвигун стал первым заместителем председателя КГБ. Это тоже устраивало Брежнева. Но Цвигун и ушел раньше, освободив Циневу кресло.

СМЕРТЬ СЕМЕНА КУЗЬМИЧА

В газетах о реальных обстоятельствах внезапной смерти первого заместителя председателя КГБ СССР, члена ЦК КПСС, генерала армии Семена Кузьмича Цвигуна, разумеется, не было ни слова.

Но поразительным образом кто-то проведал о том, как именно ушел из жизни Семен Кузьмич, и слух о том, что один из самых доверенных людей генерального секретаря пустил себе пулю в лоб, сразу же распространился по Москве. Но почему? Люди терялись в догадках. Чуть позже пошли разговоры о том, что Цвигуну помогли расстаться с этим светом.

Самым верным доказательством того, что Цвигун ушел из жизни не совсем обычным путем, было отсутствие подписи Брежнева под некрологом первого заместителя председателя КГБ.

Центральный комитет КПСС, президиум Верховного Совета СССР и Совет министров СССР с глубоким прискорбием извещали о том, что «после тяжелой и продолжительной болезни» скончался Семен Кузьмич Цвигун. Но раз некролог не подписали Брежнев, Суслов и Кириленко, то есть все три главных руководителя партии, значит, что-то не так.

Люди, более осведомленные в нравах тогдашней Москвы, постепенно пришли к выводу, что Цвигун оказался в центре скандала вокруг дочери генерального секретаря Галины Леонидовны Брежневой. Любовные похождения Галины Леонидовны, ее близкие отношения с некоторыми сомнительными персонажами активно обсуждались в ту пору в московском обществе.

Многие решили, что это Цвигун приказал арестовать Бориса Ивановича Буряце, интимного друга Галины Брежневой. Ему было тогда двадцать девять лет, намного меньше, чем Галине.

Бориса Буряце называли «цыганом», потому что он пел в театре «Ромэн», в реальности он был молдаванином. После знакомства с Галиной Леонидовной стал солистом Большого театра. Борис Буряце вел завидно веселый образ жизни и ездил на «мерседесе», что в те годы было большой редкостью.

Бориса Буряце обвиняли в соучастии в краже бриллиантов у знаменитой дрессировщицы львов, народной артистки СССР, Героя Социалистического Труда Ирины Бугримовой.

Следственная группа работала быстро, в число подозреваемых попал Борис Буряце. Его арестовали, но он успел попросить о помощи Галину Брежневу. Ее имя возникло в документах следствия.

Тогда говорили, будто следствие по делу об украденных бриллиантах и других аферах, в которых фигурировало имя Галины Брежневой, курировал сам Цвигун.

И когда ему стало ясно, что без допроса Галины Леонидовны не обойтись, Цвигун собрал все материалы о ее сомнительных связях и отправился в ЦК КПСС, ко второму секретарю ЦК Суслову. Цвигун выложил на стол все материалы и попросил разрешения на допрос Галины Леонидовны.

Михаил Андреевич пришел в бешенство и буквально выгнал из своего кабинета Цвигуна, запретив допрашивать дочь генерального секретаря. Генерал Цвигун пришел домой и застрелился. А Суслов так разнервничался, что у него случился инсульт. Его в бессознательном состоянии отвезли из ЦК в спецбольницу, где он вскоре умер…

Эта версия казалась более чем убедительной. Потом, когда арестовали и осудили мужа Галины Брежневой — бывшего первого заместителя министра внутренних дел Юрия Чурбанова — разговоры о том, что семья генерального секретаря погрязла в коррупции, получили подтверждение.

И по сей день многие писатели и историки уверены, что Цвигуна, по существу, вынудили застрелиться, потому что он посмел заняться сомнительными делишками брежневской семьи.

В жизни Семен Кузьмич вовсе не был таким смельчаком, чтобы предпринять нечто рискованное. На самостоятельную игру он был просто не способен. По мнению его сослуживцев, Цвигун не принадлежал к людям, которые решаются спорить с начальством. Напротив, он обходил острые углы. Да и зачем ему было скандалить, рисковать, если до поры до времени (пока он не заболел) все у него было хорошо? А место председателя КГБ он все равно занять бы не смог.

Семен Кузьмич Цвигун родился в 1917 году, был на одиннадцать лет моложе Брежнева. Цвигун окончил Одесский педагогический институт, работал учителем, директором школы, с 1939 года — в НКВД. В 1946 году он получил назначение в министерство государственной безопасности Молдавии, где познакомился с Леонидом Ильичей, когда тот в 1950–1952 годах работал первым секретарем в Молдавии.

Брежнев проникся к Семену Кузьмичу симпатией, которую сохранил до конца жизни.

Благодушный по характеру Цвигун никого особо не обидел, поэтому оставил по себе неплохую память.

Бывший председатель КГБ Владимир Александрович Крючков, который хорошо знал Цвигуна, вспоминает: «Цвигун отличался преданностью друзьям. Не помню случая, чтобы он отказался от какого-либо друга, не имея к этому серьезных оснований, подвел его, не протянул руку помощи. Он помнил друзей детства, юношеских лет, помнил тех, с кем работал в Молдавии, Азербайджане и Таджикистане, и когда те попадали в беду, всегда получали от него помощь и поддержку».

Семен Кузьмич увлекся литературным творчеством. Жена Цвигуна писала прозу, и он тоже стал писать — документальные книги о происках империалистических врагов, а потом романы и киносценарии под прозрачным псевдонимом С. Днепров.

Его книги немедленно выходили в свет, а сценарии быстро воплощались в полнометражные художественные фильмы. Большей частью они были посвящены партизанскому движению, и самого Цвигуна стали считать видным партизаном, хотя всю войну он провел в тылу. Он служил в военной контрразведке в Сталинградской области, но еще до начала боев за город был отозван в Оренбургскую область.

В фильмах, поставленных по его сценариям, главного героя, которого Цвигун писал с себя, неизменно играл Вячеслав Тихонов. Невысокого роста, полный, Семен Кузьмич ничем не был похож на популярного артиста, кумира тех лет, но, вероятно, в мечтах он видел себя именно таким…

Цвигун (под псевдонимом «генерал-полковник С. К. Мишин») был и главным военным консультантом знаменитого фильма «Семнадцать мгновений весны», поставленного Татьяной Лиозновой по сценарию Юлиана Семенова, и серьезно помог съемочной группе.

Семичастный по этому поводу едко сказал:

— Если бы это при мне происходило, я бы Цвигуна вызвал и сказал: «У тебя здорово получается, иди в Союз писателей!» Зачем мне первый заместитель, который книги пишет? Я не давал согласия, когда их звали консультантами художественных фильмов. Для этого есть опытные оперативные работники, они дадут нужные советы. А замы должны работать…

Брежнева страсть Цвигуна к изящным искусствам не смущала. Он был снисходителен к мелким человеческим слабостям преданных ему людей. В Цвигуне он не сомневался.

Генерал Владимир Медведев, личный охранник Брежнева, вспоминает, как Леонид Ильич часто просил его:

— Соедини меня, Володь, с этим, как его…

— С кем?

— Ну, с писателем…

— С Цвигуном?

— Да, да.

Цвигун в конце разговора, прощаясь, говорил:

— Леонид Ильич, граница на замке!

Такая вот у него была шутка.

Брежневская когорта свято блюла интересы своего покровителя, понимая, что без него они и дня не продержатся в своих креслах. Цвигун был одним из самых преданных Брежневу людей. Никогда в жизни он не сделал бы ничего, что могло повредить Леониду Ильичу.

Теперь уже известно, что никакого «дела Галины Брежневой» не существовало. Она действительно была знакома с некоторыми людьми, попавшими в поле зрения правоохранительных органов. Но ими занималась милиция, а не госбезопасность. Цвигун тут вовсе был ни при чем.

Так что же произошло с Цвигуном в тот январский день?

Семен Кузьмич давно и тяжело болел, у него нашли рак легкого. Сначала прогнозы врачей были оптимистическими. Евгений Чазов вспоминает: «Цвигун был удачно оперирован по поводу рака легких нашим блестящим хирургом М. И. Перельманом…» Операция прошла удачно, и, казалось, он спасен.

Но избавить его от этой болезни врачам не удалось, раковые клетки распространялись по организму. Он сильно страдал, и состояние его ухудшалось буквально на глазах. Скрыть следы болезни было невозможно. Метастазы пошли в головной мозг, и он стал заговариваться.

Владимир Крючков вспоминает: «В последние несколько месяцев болезнь настолько серьезно поразила его организм, что были дни, когда он вообще не в состоянии был воспринимать информацию и происходящее вокруг. За две недели до самоубийства у меня был с ним короткий разговор по телефону, по ходу которого он путал мое имя и отчество, затруднялся в ответах, не воспринимал мои слова».

Последние месяцы Семен Кузьмич практически не работал. Никто не решался заговорить с ним об уходе на пенсию. Это мог сделать только сам генеральный секретарь. Но Брежнев, зная о плохом состоянии Цвигуна, не собирался портить ему настроение разговором о необходимости покинуть должность. Для него товарищеские отношения с преданными ему людьми были куда важнее интересов дела. Он избавлялся только от тех, кто не был ему нужен.

Не только Цвигуну позволено было до последнего оставаться на месте — член политбюро Андрей Кириленко был совсем плох и с трудом понимал, что происходит вокруг него.

Брежнев не спешил расставаться со старыми соратниками. Его, наверное, даже несколько успокаивало, что его ровесники находятся в худшей форме, чем он сам.

В минуту просветления Цвигун принял мужественное решение — прекратить свои страдания.

Семен Кузьмич застрелился в дачном поселке Усово, где жил на даче номер 43, 19 января 1982 года. Ему было шестьдесят четыре года.

В тот день Цвигун почувствовал себя получше, вызвал машину и поехал на дачу. Там они немного выпили с водителем, который выполнял функции охранника, потом вышли погулять, и Семен Кузьмич неожиданно спросил, в порядке ли у того личное оружие. Тот удивленно кивнул.

— Покажи, — приказал Цвигун.

Водитель вытащил из кобуры оружие и протянул генералу. Семен Кузьмич взял пистолет, снял его с предохранителя, загнал патрон в патронник, приставил пистолет к виску и выстрелил. Это произошло в четверть пятого.

Вызванные в Усово врачи службы «Скорой помощи» из Четвертого главного управления при министерстве здравоохранения СССР составили потом подробный отчет, в подлинности которого сомневаться не приходится: «Пациент лежит лицом вниз, около головы обледенелая лужа крови. Больной перевернут на спину, зрачки широкие, реакции на свет нет, пульсации нет, самостоятельное дыхание отсутствует. В области правого виска огнестрельная рана с гематомой, кровотечения из раны нет. Выраженный цианоз лица».

Врачи пытались что-то сделать, проводили реанимационные мероприятия. Но через двадцать минут прекратили и констатировали смерть первого заместителя председателя КГБ СССР.

Академик Чазов вспоминает: «Днем 19 января я был в больнице, когда раздался звонок врача нашей „Скорой помощи“, который взволнованно сообщил, что, выехав по вызову на дачу, обнаружил покончившего с собой Цвигуна. Сообщение меня ошеломило. Я хорошо знал и никогда не мог подумать, что этот сильный, волевой человек, прошедший большую жизненную школу, покончит жизнь самоубийством».

Чазов позвонил Андропову и сказал, что его первый заместитель покончил с собой. Юрий Владимирович попросил Чазова об одном: ни в коем случае ничего не сообщать министерству внутренних дел. Первой на даче Цвигуна должна появиться оперативно-следственная группа КГБ.

Даже в эту минуту Андропов прежде всего подумал о том, как бы не дать лишнего козыря против себя министру внутренних дел Николаю Анисимовичу Щелокову.

Брежнев был потрясен смертью старого товарища, очень переживал, но не поставил свою подпись под некрологом самоубийцы, как священники отказываются отпевать самоубийц и велят хоронить их за оградой кладбища. По неписаной партийной этике считалось, что настоящий коммунист не имеет права покончить с собой. За попытку уйти из жизни (если она оказывалась неудачной) строго наказывали по партийной линии.

Цвигуна похоронили на Новодевичьем кладбище, неподалеку от могилы Хрущева.

МИССИЯ НА УКРАИНЕ

Георгий Карпович Цинев стал первым заместителем председателя КГБ, генералом армии, Героем Социалистического Труда, депутатом Верховного Совета, членом ЦК КПСС.

Во всем КГБ один только Цинев, разговаривая по телефону не называл себя, требуя, чтобы его узнавали по голосу. Став первым замом, он кричал и на заместителей председателя КГБ, и на простых генералов. Цинева многие в комитете ненавидели, он, не задумываясь, ломал людям судьбы.

Он возглавил оперативную группу КГБ во время вторжения в Чехословакию. Цинев расположился в советском посольстве в Праге и постоянно разговаривал с Андроповым по ВЧ — узел связи оперативно развернули в посольском подвале.

Цинев же следил за «политически неблагонадежными» — не за диссидентами, а за теми государственными и партийными чиновниками, кого считали недостаточно надежными и нелояльными к Брежневу.

Цинев в 1967 году разогнал руководство Московского управления КГБ после снятия первого секретаря горкома Николая Егорычева. Брежнев убрал его с должности после смелого выступления Егорычева на пленуме ЦК, где он критиковал политику на Ближнем Востоке и бедственное состояние противовоздушной обороны Москвы.

Цинев кричал на заместителя начальника управления полковника Георгия Леонидовича Котова, который до КГБ был помощником Егорычева в горкоме:

— Что вы там со своим Егорычевым задумали? Заговор против Леонида Ильича затеяли?

Котова сняли с должности, много лет он просидел в резидентуре в Канаде.

Цинев контролировал Девятое управление КГБ (охрана политбюро) и, как говорят, ведал прослушиванием высших государственных чиновников. Когда в 1982 году, после смерти Суслова, Андропов перейдет в ЦК, он будет пребывать в уверенности, что и его подслушивают.

Цинев повсюду продвигал людей из военной контрразведки. После того как лейтенант Ильин в 1969 году пытался застрелить Брежнева, начальник Ленинградского управления КГБ (Ильин был из Ленинграда) Василий Тимофеевич Шумилов был снят с должности. По совету Цинева руководителем управления сделали начальника особого отдела Ленинградского военного округа Даниила Павловича Носырева.

А на свое место в военной контрразведке Цинев посадил Виталия Васильевича Федорчука. Он проработал в Третьем главном управлении до 1970 года, когда его назначили председателем КГБ Украины.

Владимир Семичастный:

— Я думаю, его отправили в Киев, чтобы он выжил Шелеста. Это была главная задача, чтобы освободить место для Щербицкого. Я уважал Щербицкого, он был выше Шелеста по общему развитию, но в его выдвижении сыграло роль то, что он из днепропетровской компании…

Брежнев очень хотил сменить первого секретаря ЦК Украины Петра Ефимовича Шелеста и поставить на его место своего человека — Владимира Васильевича Щербицкого.

Владимир Семичастный:

— Я знаю, как уговаривали прежнего председателя КГБ Украины Виталия Федотовича Никитченко уехать из Киева. Он был очень толковый и разумный человек, до этого заведовал отделом связи и транспорта ЦК Украины. Никитченко стал первым председателем КГБ Украины еще при Серове, в 1954 году получил генеральские погоны, потом был введен в коллегию КГБ СССР. Уговаривал егс сам Брежнев, который через Киев ехал куда-то в Европу, — вспоминает Семичастный. — В Киеве генерального, как всегда, встречало украинское политбюро. Но Брежнев всех отставил в сторону и двадцать минут по перрону ходил с Никитченко — уговаривал ег перебраться в Москву.

Никитченко категорически отказывался. Он не хотел уезжать с Украины, он там пользовался авторитетом. А ему предложили пост начальника Высшей школы КГБ. Но Брежнев его уговорил, и в Киев сразу был назначен Федорчук. Шелеста его появление не обрадовало, но поделать он ничего не мог.

18 июля 1970 года Шелесту позвонил Андропов, предупредил, что в Киев приедет его первый заместитель Цвигун и новый председатель КГБ Украины Федорчук. Шелест сожалел об уходе Никитченко — «разумный работник, имеет свое мнение и может его отстаивать!» Надо понимать, перед московским начальством.

«Ничего хорошего я от этой перемены не жду, — записал в дневник Шелест. — Позвонил мне Андропов, что-то больно обеспокоен, все это не зря, что-то в этой замене кроется».

Первый же крупный разговор с Федорчуком состоялся буквально через два месяца после его приезда в Киев.

«Принял Федорчука, — записал в дневник Шелест. — Он начал заниматься несвойственными делами: превышением власти, контрольными функциями за советским и партийным аппаратом. Звонит утром на работу министрам и проверяет, находятся ли они на работе. Проверяет, как поставлена учеба министров и какая тематика занятий.

Открыто критикует прежнее руководство КГБ — Никитченко, его увлечение „техницизмом“, мол, науку вводили, а агентуру растеряли, да и наружная служба поставлена из рук вон плохо.

Я откровенно высказал Федорчуку все и сказал, что не стоит ему лезть в дела, ему не свойственные. Надо работать, а не заниматься критиканством предшественника. По всему видно, что не понравился ему такой разговор. Думаю и уверен, что действует он не по своей инициативе — не такой он „герой“. Он явно имеет „директиву“ комитета, а комитет без одобрения и прямого указания и санкции Брежнева не мог пойти на такой шаг. Брежнев делает ставку на КГБ как „орудие“ всесторонней информации и укрепления своего личного авторитета в партии…

За всем следят, все доносят, даже ты сам не знаешь, кто это может сделать. Установлена сплошная агентура и слежка. Как это все отвратительно!»

Федорчук попросил Шелеста подписать письмо в ЦК с просьбой увеличить штаты, «надо создавать везде городские и районные отделы… Надо строить дополнительно помещение. Дал согласие. Обсудили вопросы, где разместить специальные курсы, вечернюю школу и специальную школу кулинарии».

Штаты республиканскому комитету увеличили на 660 человек, разрешили создать райотделы в городах.

Федорчук был крайне недоволен работой своего предшественника: «Почему не было настоящей борьбы против националистов?» По его мнению, сделал вывод Шелест, борьба — это когда просто без разбора сажают в тюрьму. Федорчук заявил: «Мы работаем на Союз, мы интернационалисты, и никакой Украины в нашей работе нет».

Шелест записывал: «Федорчук очень интересуется, чем занимается ЦК и Совет министров. Научный отдел в КГБ упраздняется. Федорчук недопустимо груб с аппаратом комитета, высокомерен с товарищами по работе».

Федорчук требовал то одного исключить из Союза писателей, потому что он придерживается антисоветских взглядов, то другого не выбирать в члены-корреспонденты Академии наук, потому что он сын жандарма, требовал арестов.

На мушке КГБ оказался известный литературовед, член-корреспондент Академии наук Дмитрий Владимирович Затонский, сын расстрелянного в 1938 году одного из руководителей советской власти на Украине. Дмитрий Затонский отличался широчайшей образованностью, талантом и свободомыслием, потому стал подозрителен осведомителям КГБ. Ему стали «шить дело».

Петр Шелест был человеком жестоким. Он работал в оборонной промышленности и привык к военной дисциплине. Шелест был на редкость косным и ортодоксальным. Когда в соседней Чехословакии начался процесс обновления, получивший название «пражской весны», Брежнев не случайно включил Шелеста в состав делегации, которая вела переговоры с Александром Дубчеком и другими чехословацкими руководителями. Шелест считал чехословацких руководителей врагами социализма и требовал самых решительных мер.

Но даже Шелест не выдержал и сказал Федорчуку, что они напрасно затеяли игру вокруг Затонского. Записал в дневнике: «Сам Затонский не глупый человек, имеет свое мнение, но подчас у нас и этого довольно, чтобы попасть в крамольные».

Вскоре Щербицкий сменил Шелеста на посту первого секретаря ЦК Компартии Украины. Шелеста для виду сначала перевели в Москву заместителем председателя Совета министров СССР, но продержали всего год и освободили от всех высоких должностей, отправили на пенсию…

Новый хозяин Украины Владимир Васильевич Щербицкий, по идее, должен был испытывать симпатию к Федорчуку. В реальности он чувствовал, что и сам в определенной мере находится «под колпаком» КГБ: ни один шаг Щербицкого не оставался без внимания Федорчука и Цинева. Так что Щербицкий к Федорчуку относился с настороженностью, понимая его крепкие связи в Москве. А Цинев, в свою очередь, обо всем происходящем на Украине напрямую сообщал Брежневу.

Виталий Врублевский, бывший помощник Щербицкого, в книге «Владимир Щербицкий: правда и вымысел», изданной в Киеве, пишет:

«Федорчук внимательно присматривался к окружению Владимира Васильевича и его помощникам… Несколько раз он приглашал меня вместе с женой на обед. Ведь, в свою очередь, тоже наблюдал за ним. Федорчук оказался интересным собеседником. Однако во время встречи я ни на минуту не забывал, что передо мной матерый контрразведчик. И хотя понимал: война — дело суровое, но все равно точила мысль, что на совести собеседника десятки, если не сотни расстрелянных людей. И вряд ли все они были шпионами и диверсантами.

Мысль эта не оставляла меня и тогда, когда Виталий Федорович показывал тщательно подобранную коллекцию магнитофонных кассет (в основном классической музыки), и когда приглашал выпить. А видно было, что выпить этот физически крепкий, точно налитой силой, мужик мог и умел. В беседе похвастался, что как-то, играя в бильярд, перепил самого Якубовского, командующего Киевским военным округом.

О Якубовском, двухметровом гиганте, ходили легенды. Вполне серьезно рассказывали, что, когда Якубовскому докладывали о случаях попадания в вытрезвитель офицеров, он искренне возмущался и никак не мог понять:

— Ну выпил свои восемьсот грамм. Чего шуметь? Иди себе тихонько домой…

Однажды Федорчук позвонил и предупредил, что моя фамилия попала в донесение „источника“. Оказывается, мой добрый товарищ не прочь был похвастаться, что я ему протежирую (чего на самом деле не было), да еще в обществе стукача. Пришлось предупредить его, чтобы держал язык за зубами».

Этот эпизод свидетельствует не только о масштабах стукачества, но и о том, что даже партийный аппарат находился под контролем КГБ.

«Припоминается другой, более серьезный случай, — пишет Щербицкий. — Опять же звонит Виталий Федорович и говорит:

— Послушай-ка, тезка (это необычное обращение меня сразу же насторожило), а где сейчас твоя благоверная Валерия?

— Как где, — отвечаю, — должно быть, дома.

— Да нет ее там. Она на твоей служебной машине укатила в Умань. И знаешь с кем? Со своей подружкой Ларисой Скорик. А та спешит на конспиративную встречу с Успенской, недавно вернувшейся из мест не столь отдаленных. Так что предупреди жену, чтобы впредь ее не использовали как прикрытие».

Жена Врублевского писала пьесы и пользовалась популярностью. Когда она приехала во Львов, «в номере гостиницы (бронированном, кстати, обкомом партии) демонстративно учинили обыск. Надежда получить компрометирущие факты не оправдалась. Но тут уж Валерия по-настоящему испугалась, поняв, что с КГБ шутки плохи. Испугалась, конечно, прежде всего за меня…»

Через два года после переезда Федорчука в Киев по всей Украине прошла волна арестов диссидентов. Многие из них после перестройки стали видными деятелями культуры, депутатами украинского парламента.

Поводом стало задержание туриста из Бельгии, которого назвали эмиссаром ОУН — Организации украинских националистов. Он пытался ввезти в страну издания на украинском языке, судя по всему, совершенно безобидные.

«Федорчук начал планомерную работу по искоренению „инакомыслия“ и всякой „идеологической ереси“, — вспоминает Врублевский. — К этому он был хорошо подготовлен, и его тяжелую руку вскоре почувствовали многие… Снова стали печь „дела“. Серьезный удар был нанесен по хельсинкскому движению, инакомыслию, национально сознательной оппозиции. Федорчук на этом „заработал“ орден Ленина. Вместе с идеологическим, моральным террором, вводимым секретарем ЦК КПУ по идеологии Маланчуком репрессивные методы КГБ создавали тяжелую атмосферу…»

По мнению одного из тех, кто был тогда арестован, «власти были напуганы развитием национального движения на Украине. Они понимали, что в 1972 году невозможно было позволить себе такие массовые репрессии, как в 30-е годы, но они прибегнули к самым массовым, допустимым по меркам 70-х годов. Волна арестов коснулась большого количества людей. Вследствие арестов 1972 года национальная жизнь в Украине была парализована надолго. Это было спланировано как военная акция. Обыски проводились одновременно у всех. Акция не была полной неожиданностью после появления генерала Федорчука с его физиономией типичного карателя…»

Генерал армии Филипп Денисович Бобков, который тоже был первым заместителем председателя КГБ, описывает, что в 1974 году в Киеве он встретился со Щербицким. По мнению генерала, Щербицкий отличался здравым подходом к решению вопросов, личной порядочностью. Заговорили и о болезненной тогда теме — эмиграции евреев. Щербицкий спросил Бобкова:

— Почему вы препятствуете выезду?

Бобков с удивлением ответил, что у него иное представление: именно здесь, на Украине, главным образом, и чинятся препятствия. Несмотря на личные взгляды Щербицкого, в аппарате первого секретаря ЦК Украины считали, что, открывая дорогу для выезда евреев, «мы тем самым открываем для противника источники закрытой информации».

Вскоре после его разговора со Щербицким, пишет Бобков, «КГБ Украины прислал в Москву записку с предложением резко ограничить выезд из СССР лиц еврейской национальности. Председатель КГБ Украины Федорчук, присутствовавший на этой беседе со Щербицким, явно следовал советам из Москвы, исходившим от ревностных хранителей военных тайн и мало считавшихся с нараставшими внутренними межнациональными конфликтами».

Бобков имел в виду генерала Цинева, озабоченного еврейским вопросом. Мне рассказывал один из ветеранов КГБ, как, решая вопрос о присвоении генеральского звания, Цинев озабоченно спрашивал:

— А еврейской крови в нем точно нет?

Виталий Васильевич Федорчук был человеком с определенными принципами.

Тот же Врублевский вспоминает, как уже при Горбачеве на партийном съезде в Москве «перестроившийся» партийный секретарь поливал Брежнева.

Федорчук вполгрлоса сказал Врублевскому:

— Вот сволочь, лучше бы он рассказал, какие он песни пел, когда Брежнев посетил их город, и какую саблю, украшенную драгоценными камнями, от имени трудящихся подсунул вождю-маразматику…

НАЙДЕШЬ ШПИОНА, ПОЕДЕШЬ В ОТПУСК

Федорчук проработал на Украине почти двенадцать лет и пользовался полным благорасположением Брежнева. Андропов не спешил представлять Федорчука к званию генерал-полковника. Брежнев напомнил Юрию Владимировичу, что пора это сделать.

И все это благодаря Циневу, который к тому времени стал первым заместителем председателя комитета. Цинев был очень доброжелателен к друзьям, но жесток на службе.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.