Глава 18 Война по всему миру Декабрь 1941–январь 1942 гг.
Глава 18
Война по всему миру
Декабрь 1941–январь 1942 гг.
Хотя война с Германией и война с Японией представляли собой как бы два отдельных конфликта, их взаимовлияние было гораздо сильнее, чем может показаться на первый взгляд. Советская победа на реке Халхин-Гол в августе 1939 г. не только способствовала решению японцев направить свою агрессию на юг, что привело к вовлечению в войну США, но также означала, что Сталин мог перебросить сибирские дивизии на запад, противодействуя попытке Гитлера взять Москву.
Советско-германский пакт, ставший настоящим потрясением для Японии, повлиял также на ее стратегическое мышление. Сказалось и поразительное отсутствие взаимодействия между Германией и Японией, которая подписала со Сталиным договор о нейтралитете всего за два месяца до гитлеровского вторжения в СССР. Фракция «удара на юг» в Токио преобладала не только над теми, кто хотел войны с Советским Союзом, но также и над теми в Императорской армии, кто считал необходимым сначала закончить войну в Китае. В любом случае советско-японский пакт означал, что США теперь стали главным поставщиком вооружений и припасов для китайских националистов. Чан Кайши все еще пытался убедить президента Рузвельта оказать давление на Сталина, чтобы СССР вступил в войну против Японии. Однако Сталин был твердо убежден, что Красная Армия должна воевать одновременно только на одном фронте.
Значительно увеличенная Рузвельтом в 1941 г. поддержка Чан Кайши разъярила Токио. Но решение Вашингтона ввести эмбарго на поставки нефти японцы сочли равносильным объявлению войны. Тот факт, что это решение было ответом на оккупацию Индокитая и предостережением от вторжения в другие страны, не укладывался в их логику, основанную на гипертрофированном чувстве национальной гордости.
Убежденные в своем превосходстве, японские милитаристы, как и германские нацисты, склонны были путать причину и следствие. Как можно было предвидеть, они были возмущены Атлантической хартией Рузвельта и Черчилля, в которой японцы видели попытку навязать всему миру англо-американский вариант демократии. Они могли бы, пожалуй, указать на кажущийся парадокс того, как Британская империя продвигает идею самоопределения народов. Но ведь их собственная идея «освобождения» колониальных стран и создания Великой восточноазиатской сферы взаимного процветания была гораздо деспотичнее. На самом деле их «новый азиатский порядок» был поразительно похож на фашистский «новый порядок», а их отношение к китайцам вполне соответствовало отношению нацистов к славянским Untermenschen.
Япония никогда бы не осмелилась напасть на Соединенные Штаты, если бы Гитлер не развязал войну в Европе и Атлантике. Война в двух океанах предоставляла Японии единственный шанс против военно-морской мощи США и Британской империи. Именно по этой причине японцы в ноябре 1941 г. хотели получить заверения от нацистской Германии, что Гитлер объявит войну Соединенным Штатам, как только будет атакован Перл-Харбор. Риббентроп, все еще раздосадованный тем, что Япония отказала немцам в требовании начать наступление в июле на Владивосток и Сибирь, отвечал поначалу уклончиво. «Рузвельт – фанатик, – заявил немецкий министр, – нельзя предугадать, что он станет делать». Генерал Хироси Осима, японский посол, прямо спросил, как же поступит Германия.
«Если Япония будет вовлечена в войну против Соединенных Штатов, – вынужден был ответить Риббентроп, – Германия, конечно же, немедленно вступит в войну. При таких обстоятельствах возможность заключения Германией сепаратного мира с США совершенно исключена. Фюрер категоричен в этом вопросе».
Японцы не посвятили Берлин в свои планы, поэтому сообщение о нападении на Перл-Харбор, по свидетельству Геббельса, было «как гром среди ясного неба». Гитлер воспринял это известие с огромной радостью. Японцы отвлекут Америку, рассуждал он, и война в Тихом океане неизбежно сократит объем американских поставок Советскому Союзу и Великобритании. Гитлер рассчитал, что США вступят в войну против него в ближайшем будущем, но не в состоянии будут вмешаться в европейские события как минимум до 1943 г. Он ничего не знал о политике «Германия важнее», согласованной между начальниками штабов США и Англии.
11 декабря 1941 г. американского поверенного в делах в Берлине вызвали на Вильгельмштрассе, где Риббентроп зачитал ему текст объявления нацистской Германией войны Соединенным Штатам. В тот же день, выступая в Рейхстаге, под приветственные возгласы «зиг хайль!» депутатов, Гитлер заявил, что Германия и Италия вместе с Японией находятся в состоянии войны с Америкой, как предусмотрено Тройственным пактом. На самом деле Тройственный пакт представлял собой союз взаимной обороны. Германия ни в коем случае не обязана была помогать Японии, если та выступала агрессором.
Объявление Гитлером войны США в то время, когда немецкие войска отступали от Москвы, представляется по меньшей мере поспешным. Такое решение отдавало высокомерием, особенно когда Риббентроп (вероятно, подражая высказываниям самого Гитлера) патетически заявил: «Великая держава не позволяет, чтобы ей объявляли войну – она сама объявляет войну». При этом Гитлер даже не проконсультировался с OKW и видными военачальниками – такими, как генералы Альфред Йодль и Вальтер Варлимонт.
Они были встревожены таким непродуманным решением, тем более что предыдущим летом Гитлер говорил о нежелательности войны с Америкой, пока он не разбил Красную Армию.
В один миг гитлеровская стратегия, исходившая из того, что победа над СССР в конечном итоге заставит Англию выйти из войны, была перевернута с ног на голову. Теперь Германии действительно предстояла война на два фронта. Генералы были обеспокоены явной недооценкой Гитлером индустриальной мощи Америки. Даже рядовые обыватели уже начали опасаться, что конфликт затянется на долгие годы. Позднее, к концу войны, можно было обнаружить поразительный факт: очень многие немцы сумели внушить себе, что это США объявили войну Германии, а не наоборот.
Немецкие солдаты на Восточном фронте, слушая новости, старались воспринять их в наиболее выгодном свете. «11 декабря мы имели возможность прослушать речь фюрера, событие исключительное, – пишет ефрейтор 2-й танковой дивизии, хвастая, что они побывали в двенадцати километрах от Кремля. – Теперь началась настоящая, правильная мировая война. Это было неотвратимо».
Ключевым элементом в рассуждениях Гитлера на этот момент времени была война на море. Все более агрессивная политика Рузвельта по принципу «стрелять без предупреждения» – он приказал американским военным кораблям атаковать немецкие подводные лодки, где бы они ни встретились, – и предоставление конвоев караванам судов к западу от Исландии начали обеспечивать союзникам перевес в Атлантическом противостоянии. Гросс-адмирал Редер давил на Гитлера, требуя разрешения «волчьим стаям» нанести ответный удар. Гитлер разделял его досаду. Но пока японцы не связали ВМС США в Тихом океане и не дали формального обещания не искать сепаратного мира с Америкой, он не решался на такой дерзкий ход. Теперь же западная часть Атлантического океана и вся береговая линия Северной Америки могли превратиться в зону неограниченной «торпедной войны». А это, с точки зрения Гитлера, открывало, наконец, другую возможность: поставить на колени Англию еще до завоевания Советского Союза.
Контр-адмирал Карл Дениц, командующий подводным флотом, просил Гитлера в сентябре 1941 г. предупредить его заранее о сроках объявление войны Соединенным Штатам. Ему необходимо было время, чтобы подготовить свои «волчьи стаи» для нанесения беспощадного удара американскому флоту вдоль всего западного побережья, когда противник еще не будет готов к такому нападению. Но случилось так, что внезапное решение Гитлера о начале войны с США пришлось на момент, когда в регионе практически не оказалось немецких подлодок.
Одержимость Гитлера антисемитизмом привела его к убеждению, что Соединенные Штаты – это нордическая страна, управляемая еврейскими поджигателями войны. И это было еще одной причиной неизбежности столкновения его «нового порядка» с Америкой. Однако он не осознавал, что нападение на Перл-Харбор сплотило американцев гораздо сильнее, чем мог надеяться Рузвельт. Изоляционистское лобби со своим лозунгом «Америка превыше всего» полностью затихло, и теперь объявление Гитлером войны играло только на руку Рузвельту. Без этого президент не мог рассчитывать, что Конгресс до бесконечности будет терпеть положение «необъявленной войны» в Атлантике.
Эта вторая неделя декабря 1941 г., несомненно, стала поворотным пунктом войны. Несмотря на чудовищные сообщения из Гонконга и Малайи, Черчилль теперь знал, что Англию ни за что не победят. Узнав о Перл-Харборе, Черчилль, по его словам, «лег спать и спал сном спасенного и благодарного». Провал наступления немецкой армии под Москвой также показал, что Гитлеру вряд ли удастся добиться победы и на суше, над своим самым упорным противником. Кроме того, временно снизился накал в битве за Атлантику, и даже из Северной Африки пришли на этот раз обнадеживающие вести: в результате наступательной операции «Крестоносец» генерала Окинлека войска Роммеля были вытеснены из Киренаики. Поэтому Черчилль с большим оптимизмом снова отплывал в Новый Свет, в этот раз на линкоре Duke of York – корабле-близнеце линкора Prince of Wales. Серия его встреч с Рузвельтом и американскими начальниками штабов получила кодовое наименование «Аркадия».
Пересекая Атлантический океан, Черчилль обдумывал свое видение на будущее хода войны. Его переполняли идеи, которые он тут же обсуждал с начальниками штабов. Так оттачивались элементы стратегического планирования. Не следует предпринимать никаких попыток высадки на севере Европе, пока германская промышленность – в частности, выпуск самолетов – не сократится до минимума из-за бомбежек немецких заводов соединениями английских тяжелых бомбардировщиков. Англичане хотели, чтобы в этой кампании приняла участие и авиация США. Американцы и англичане должны высадиться в 1942 г. в Северной Африке, чтобы помочь разбить Роммеля и взять под контроль весь район Средиземноморья. Тогда возможны высадки союзного десанта в 1943 г. на Сицилии и в Италии или на северном европейском побережье. Черчилль соглашался, что американцы должны наносить японцам ответные удары с авианосцев.
22 декабря, после нелегкого перехода через штормящие моря Duke of York наконец прибыл в США. Черчилль, тепло встреченный Рузвельтом, расположился в Белом доме, где в ближайшие три недели показал себя крайне утомительным гостем. Но он был в своей стихии, и его обращение к Конгрессу было воспринято с восторгом. Лидеры двух стран вряд ли бы могли быть более несхожими. Рузвельт был, несомненно, великим государственным деятелем. Но при всем своем умении очаровывать напускным дружелюбием, изображая старого знакомого, он был, по существу, довольно холодным, расчетливым и тщеславным человеком.
Черчилль, напротив, был эмоциональным, экспансивным, сентиментальным и переменчивым. Его знаменитая депрессия, «хандра» (black dog, как ее называл сам Черчилль) заставляла подозревать наличие у него некоего психического расстройства. Наибольшее различие между ними заключалось в их отношении к империи. Черчилль гордился своим происхождением от знаменитого герцога Мальборо и оставался закоренелым империалистом. Рузвельт же считал такие взгляды не просто устаревшими, но глубоко ошибочными. Рузвельт внешне отвергал политику с позиции силы, однако никогда не упускал случая навязать малым странам свою волю. Энтони Иден, снова занявший пост министра иностранных дел Великобритании, вскоре сухо заметит по поводу трудностей трехсторонних отношений (с участием СССР): «политика США преувеличенно моральна; по крайней мере в том, что не затрагивает интересы Америки».
Американские начальники штабов заверили британскую делегацию, что по-прежнему придерживаются политики «Германия важнее». На это решение, однако, повлияла проблема с доставкой военных грузов. Из-за огромных расстояний каждое судно за год могло сделать на театр военных действий в Тихом океане только по три рейса в оба конца. Но проблема с перевозками означала также и то, что сосредоточение американских войск в Британии для вторжения через Ла-Манш потребует больше времени, чем предполагалось. Эта проблема начнет решаться только с запуском программы серийного производства транспортных судов типа «Либерти».
США, вступая в войну, должны были стать чем-то большим, чем «великий арсенал демократии». Уже начиналась программа «Победа», первоначально предложенная Жаном Монне, одним из немногих французов, которых американская администрация по-настоящему уважала. Следуя плану увеличения численности сухопутных войск США до восьми миллионов человек и более, наращивая вооружения: самолеты, танки, боеприпасы и корабли, – необходимые для победы над Германией и Японией, американская промышленность переходила полностью на военные рельсы. Бюджет вырос до 150 млрд фунтов стерлингов. Размах военных проектов становился ошеломляющим. Как заметил один из генералов: «Американская армия не решает свои проблемы, она сокрушает их».
Распространение ленд-лиза на СССР тоже было одобрено Конгрессом в октябре. Кроме того, медикаменты на сумму 5 млн долларов были поставлены через американский Красный Крест. Рузвельт внимательно контролировал осуществление поставок Советскому Союзу. Черчилль, напротив, вызывал подозрения Сталина, давая щедрые обещания помощи, которые затем не в состоянии был выполнить. 11 марта 1942 г. Рузвельт сказал министру финансов Генри Моргентау: «англичане не сумели выполнить ни одного обещания, данного ими русским… Нас же русские уважают только потому, что до настоящего времени мы выполняем все свои обещания». Черчиллю он писал: «Я знаю, что Вас не покоробит моя грубая прямота, если я скажу вам, что, кажется, лично я способен ладить со Сталиным лучше, чем ваше министерство иностранных дел или мой госдепартамент. Сталин терпеть не может всех ваших высокопоставленных чиновников. Он считает, что я ему больше по душе, и я надеюсь, он и далее будет придерживаться этого мнения». Высокомерная и несколько преувеличенная уверенность Рузвельта в своем влиянии на Сталина станет опасным фактором, особенно к концу войны.
Сталин хотел, чтобы Англия признала претензии СССР на Восточную Польшу и страны Прибалтики, захваченные в рамках советско-германского пакта, и оказывал давление на Энтони Идена, добиваясь его согласия в этом вопросе. Вначале англичане отказались обсуждать это вопиющее противоречие Атлантической хартии, провозглашавшей самоопределение народов. Но Черчилль, опасаясь, что Сталин может по-прежнему стремиться к заключению сепаратного мира с Гитлером, обсудил с Рузвельтом вопрос о возможности удовлетворения требований советского вождя. Рузвельт тут же категорически отмел такую возможность. Но затем, как ни парадоксально, именно Рузвельт своим несбыточным обещанием дал Сталину основания для самого серьезного недоверия советского вождя к союзникам. В апреле 1942 г., не изучив вопрос, он пообещал в том же году открыть Второй фронт.
Зная склонность Рузвельта определять политику за спиной начальников штабов, генерал Маршалл был в ужасе от свободного доступа к президенту, которым пользовался Черчилль в Белом доме. Он был еще более потрясен впоследствии, когда обнаружил в июне 1942 г., во время очередного визита Черчилля, что Рузвельт согласился с его планом высадки в Северной Африке. В операции «Гимнаст» многие высшие американские офицеры видели происки англичан, направленные на сохранение империи.
Черчилль вернулся из США, ликуя по поводу достигнутого успеха. Но вскоре, измученный и больной, он был сражен целой серией новых катастроф. В ночь на 11 февраля 1942 г. и в течение следующего дня немецкие линейные крейсеры Scharnhorst и Gneisenau вместе с тяжелым крейсером Prinz Eugen, в условиях крайне плохой видимости, выполнили «рывок через Ла-Манш» из французского Бреста в воды Германии. Многочисленные атаки бомбардировщиков Королевских ВВС и торпедных катеров Королевских ВМС на всем пути их следования оказались безуспешными. Страна была встревожена и возмущена. Кое-где даже возникли пораженческие настроения. Затем, 15 февраля, пал Сингапур. Казалось, унижение Британии беспредельно. На Черчилля, почитаемого военного лидера, теперь посыпались нападки со всех сторон: в прессе, в парламенте, со стороны правительства Австралии. Хуже того, многолюдные митинги и демонстрации стали требовать: «Второй фронт немедленно», – чтобы помочь Советскому Союзу. Но эту наступательную операцию Черчилль не мог и не хотел брать на себя.
Но самая большая угроза, нависшая над страной в тот момент, не имела ничего общего с военными просчетами Англии. ВМС Германии только что изменили настройки шифровальной машины «Энигма», добавив еще один ротор. Теперь специалисты из Блетчли-Парка не в состоянии были расшифровать ни одно из перехваченных сообщений. «Волчьи стаи» Деница, развернувшись в полной мере в северной Атлантике и вдоль североамериканского побережья, стали наносить противнику потери такого масштаба, который соответствовал самым необузданным мечтам Гитлера. В 1942 г. они потопили в общей сложности 1769 судов союзников и 90 судов нейтральных стран. После эйфории Черчилля в момент вступления в войну США, Англия столкнулась с перспективой голода и экономического коллапса, если битва за Атлантику будет проиграна. Неудивительно, что проблемы и унижения, свалившиеся на голову британского премьера, заставляли его завидовать успеху Сталина в отражении немецкого наступления на Москву.
Несомненные достижения Красной Армии в битве за Москву в декабре 1941 г. вскоре поставил под угрозу сам Сталин. Вечером 5 января 1942 г. он созвал в Кремле совещание Ставки и ГКО. Советский вождь, опьяненный жаждой мести, убедил себя, что настал момент для общего наступления. Немецкие войска были в полном беспорядке. Они не подготовились к зиме и будут неспособны отразить крупное наступление, если начать его до наступления весны. Вышагивая взад и вперед по своему кабинету и попыхивая трубкой, Сталин настаивал на своем плане: начать мощное наступление с целью окружения немецких войск на центральном участке фронта напротив Москвы; на севере прорвать блокаду Ленинграда, а на юге теснить армию Манштейна, наступать на Крым, на Донбасс, вернуть Харьков.
Жуков, которому рассказали об указаниях, данных Сталиным Ставке, ужаснулся. На встрече со Сталиным он убеждал, что наступление следует сосредоточить на «западной оси» под Москвой. Красной Армии для общего наступления не хватало продовольствия, ресурсов и особенно боеприпасов. Войска, участвовавшие в обороне Москвы, понесли тяжелые потери и были серьезно ослаблены. Сталин выслушал, но проигнорировал все предостережения Жукова. «Выполняйте приказ!» – сказал он. На этом совещание закончилось. Только потом Жуков обнаружил, что зря пытался увещевать Сталина: подробные инструкции уже были даны командующим фронтами без его ведома.
Немецкая армия действительно была измождена и измучена. Ее обмороженные солдаты, кутающиеся в отобранную у крестьян одежду, с рас-трепанными бородами, облезшими от мороза носами и обветренными щеками, были абсолютно не похожи на тех, кто летом бодро маршировал на восток под марши и песни. Немецкие войска последовали местной практике отпиливания ног мертвецов, чтобы, разморозив их над огнем, снять сапоги. Даже обертывание обуви тряпками не помогало избежать обморожений у часовых, а не залеченные вовремя, обмороженные конечности вскоре поражала гангрена, и их приходилось ампутировать. Армейские хирурги в полевых госпиталях были настолько перегружены работой, что просто выбрасывали отпиленные руки и ноги в снег, в одну кучу.
Однако противники всегда недооценивали способность немецкой армии оправиться от катастрофы. Почти полностью развалившаяся дисциплина была быстро восстановлена. В ходе хаотичного отступления немецкие офицеры, беря инициативу в свои руки, формировали из бегущих на запад солдат т. н. «боевые группы», включавшие в себя пехотинцев и саперов и усиленные несколькими самоходками и танками. По настоянию Гитлера, к началу первой недели января все села были превращены в опорные пункты. Если земля оказывалась промерзшей слишком глубоко, чтобы рыть окопы, в ней с помощью взрывчатки или снарядов делали глубокие воронки либо создавали минометные гнезда и огневые точки из утрамбованного снега, укрепляя его льдом и бревнами. Иногда приходилось сгребать снег прикладами винтовок. Немецкие солдаты до сих пор не получили зимней одежды. Они пытались снимать телогрейки с убитых советских солдат, прежде чем трупы промерзали насквозь, но в сильные морозы это редко удавалось. Дизентерия, которой страдали почти все солдаты, при таких температурах была двойным проклятием, поскольку приходилось ежечасно спускать штаны на морозе, а поедание снега при обезвоживании, сопровождающем дизентерию, усугубляло заболевание. 16-я армия Рокоссовского и 20-я армия генерала Андрея Власова атаковали противника к северу от Москвы, а в прорыв был введен 2-й гвардейский кавкорпус при поддержке танков и лыжных батальонов. Но, как и предупреждал Жуков, немцы уже не были настолько дезорганизованы. Советские части вскоре обнаружили, что, пытаясь окружить немцев, они сами рискуют оказаться отрезанными от основных сил. Они обошли некоторые немецкие соединения, но те стояли твердо на своих позициях и продолжали сражаться, получая боеприпасы с помощью самолетов. Крупнейшее из таких формирований, оказавшихся в советском котле, состояло из шести немецких дивизий, окруженных вблизи Демянска на Ленинградском шоссе, неподалеку от Новгорода.
Еще дальше к северо-западу Волховский фронт генерала Кирилла Мерецкова снова попытался прорвать блокаду Ленинграда силами 54-й армии и 2-й ударной армии. Сталин принудил его преждевременно начать атаку с необученными бойцами и не имевшими прицелов пушками, пока о доставке прицелов не позаботился генерал Воронов. 2-я ударная армия форсировала реку Волхов и быстро продвигалась в немецкий тыл, угрожая отрезать немецкую Восемнадцатую армию. Но ее дальнейшее продвижение замедлили немецкие контратаки и тяжелые зимние условия. «Чтобы проложить путь через глубокие сугробы, они вынуждены были формировать колонны по пятнадцать человек в шеренге. Первая шеренга шла вперед, утаптывая снег, который местами доходил до пояса. Через десять минут первая шеренга переходила в хвост колонны. Трудность передвижения усугублялась тем, что время от времени они натыкались на полузамерзшие участки болот и ручьев, покрытые тонким слоем льда». Промокшие на морозе ноги грозили массовыми обморожениями. Не получающие достаточного корма лошади были измождены, и солдатам приходилось нести боеприпасы и провиант на себе.
Генерал Власов, которого еще недавно превозносили за его участие в обороне Москвы, был прислан Сталиным, чтобы принять командование 2-й ударной армией. Власову обещали подкрепление и продовольствие, но ничего не отправили вовремя. Боеприпасы сбрасывали на парашютах, но большая часть грузов приземлилась в тылу у немцев. Армия Власова вскоре была полностью окружена в березовых лесах среди замерзших болот. Мерецков предупреждал Сталина о надвигающейся катастрофе. Вскоре после наступления весенней оттепели 2-я ударная армия практически перестала существовать. Около 60 тыс. человек погибли. Только 13 тысячам советских солдат и офицеров удалось выйти из окружения. В июле озлобленный Власов попал в плен. Немцы вскоре убедили его сформировать Русскую освободительную армию (РОА). Большинство из тех, кто вступил в нее добровольно, сделали это лишь для того, чтобы избежать голодной смерти в лагерях для военнопленных. Реакция Сталина на предательство Власова продемонстрировала его наводящую ужас одержимость времен Большого террора и чистки РККА: «Как мы прозевали его до войны?» – спрашивал он Берию и Молотова.
Сталинские эмиссары, в том числе зловещий и абсолютно некомпетентный комиссар Лев Мехлис, попросту травили командующих фронтами, виня их за любые недостатки в обеспечении, за отсутствие резервов и транспортных средств, хотя от тех это никак не зависело. Никто не смел доложить Сталину о хаосе, вызванном его нелепо амбициозным планом, предполагавшим даже освобождение Смоленска. Немцы перебросили подкрепления из Франции. Новоприбывшие немецкие войска тоже были без зимнего обмундирования. Их сразу отправили в бой против советских дивизий, многие из которых сократились в результате потерь до двух с небольшим тысяч солдат.
Попытка создать крупный котел окружения вокруг Вязьмы не удалась. Жуков даже приказал части 4-го воздушно-десантного корпуса высадиться в тылу у немцев, но люфтваффе нанесли ответный удар по аэродромам вокруг Калуги, совсем недавно оставленным немцами, а потому хорошо им знакомым. По всему Восточному фронту, от Ленинграда до Черного моря, немецкие опорные пункты не допускали серьезных прорывов советских войск. В Крыму Манштейну удалось локализовать советскую десантную операцию на Керченском полуострове, которая была попыткой прорвать осаду Севастополя.
Наиболее критическим для немцев было положение их войск под Ржевом, где немецкой Девятой армии грозило полное окружение. Генерал Вальтер Модель, ставший одним из любимцев Гитлера благодаря своей беспощадности и энергии, был направлен туда принять командование немецкими войсками. Модель не только проявил выдающееся мужество, но также продемонстрировал определенную моральную стойкость, неоднократно оспаривая приказы Гитлера. Он сразу же начал контратаку, застав советские войска врасплох. Ему удалось восстановить линию фронта, и советская 29-я армия оказалась в ловушке. Но попавшие в окружение солдаты Красной Армии, зная, какая судьба их ждет, окажись они в плену у Моделя, стояли насмерть.
Другой фаворит Гитлера, генерал-фельдмаршал фон Рейхенау, который был назначен командующим группы армий «Юг» после отставки Рундштедта, к этому времени пал жертвой войны, но не на поле боя. 12 января он совершил утреннюю пробежку недалеко от своего штаба в Полтаве. В обед он плохо себя почувствовал и слег с сердечным приступом. Гитлер приказал немедленно доставить Рейхенау в Германию для лечения, но в пути фельдмаршал скончался. Незадолго до своей смерти Рейхенау, Шестая армия которого помогала зондеркоманде СС во время массовых расстрелов в Бабьем Яре, убедил Гитлера назначить командующим этой армией его начальника штаба, генерал-лейтенанта Фридриха Паулюса.
Немцам также удалось наладить снабжение своих войск, окруженных в Демянске, Холме и Белом. Соединениям, оказавшимся в большом котле в Демянске, грузы доставляли «юнкерсы» Ю-52, обеспечивая более ста транспортных рейсов ежесуточно. Этот успех имел серьезные последствия для немецкой армии год спустя, когда Геринг заверил Гитлера, что сможет снабжать Шестую армию Паулюса в кольце окружения под Сталинградом так же, как это ему удалось в 1942 г. Но хотя немецкие войска вокруг Демянска получали достаточно продовольствия для поддержания боевой формы, русское население внутри котла было на грани голодной смерти.
В районе Курска войскам Тимошенко в отчаянной борьбе удалось заставить немцев отступить. Поле боя представляло собой застывшую на морозе tableau mort – картину смерти. Офицер Красной Армии Леонид Рабичев наткнулся на «красивую девушку, телефонистку, которая пряталась в лесу с тех пор, как пришли немцы. Она попросила взять ее с собой. Я велел ей садиться на телегу». И далее он вспоминает: «Огромное пространство до самого горизонта было заполнено нашими и немецкими танками, а между танками – тысячи стоящих, сидящих, ползущих, заживо замерзших наших и немецких солдат. Одни, прислонившись друг к другу, другие – обняв друг друга, опирающиеся на винтовки, с автоматами в руках. У многих были отрублены ноги. Это наши пехотинцы, не в силах снять с ледяных ног фрицев новые сапоги, отрубали ноги, чтобы потом в блиндажах разогреть их и вытащить, и вместо своих ботинок с обмотками надеть новые трофейные сапоги. Гришечкин [его ординарец] залез в карманы замороженных фрицев и добыл две зажигалки и несколько пачек сигарет. Девушка равнодушно смотрела на то, что уже видела десятки раз, а на меня напал ужас. Танки налезали друг на друга, столкнувшись друг с другом, поднимались на дыбы, а люди, и наши, и враги – все погибли, раненые замерзли. И почему-то никто их не хоронил, никто к ним не подходил. Видимо, фронт ушел вперед, и про них – сидящих, стоящих до горизонта и за горизонтом – забыли».
Страдания мирных жителей были еще более жестокими. Гражданское население находилось в тяжелейшем положении между жестокостью немцев и безжалостностью собственной Красной Армии и партизан, по приказу Сталина уничтожавших любые здания, которые немцы могли бы использовать для укрытия. В каждом из недавно освобожденных районов войска НКВД задерживали крестьян, подозреваемых в сотрудничестве с немцами. Почти 1400 человек были арестованы только в январе, хотя тонкую черту, разделявшую коллаборационизм и выживание, определить было сложно. Наступающие советские войска натыкались на виселицы и слышали от местных жителей о других злодеяниях немцев. В некоторых случаях немецкие солдаты проявляли также и милосердие. О таких примерах жителям лучше было помалкивать, чтобы избежать обвинений в измене Родине.
Неуместные ожидания того, что вермахт повторит судьбу Великой армии Наполеона, не оставляли Сталина до самого апреля. К этому времени советские потери возросли до более чем миллиона человек, из которых половина – убитыми или пропавшими без вести.
Поскольку первостепенное значение придавалось транспортировке и снабжению воинских частей, население Москвы голодало. Разрастался «черный рынок», где одежду и обувь обменивали на продукты. Пожилым людям вспоминались голодные годы времен Гражданской войны. Дети страдали от рахита. Не было ни топлива, ни дров для печи, из-за этого замерзали водопроводные и канализационные трубы. Сто тысяч женщин и детей отправляли в окрестные леса за дровами. Электричество подавалось на короткое время, и то часто с перебоями. От туберкулеза умерло в два раза больше людей, чем в предыдущем году, а общая смертность утроилась. Опасались эпидемии тифа, но благодаря самоотверженным усилиям московских медиков этого удалось избежать.
В блокадном Ленинграде условия были неизмеримо хуже. Немецкая артиллерия обстреливала город регулярно, четырежды в день. Оборона держалась в основном на корабельной артиллерии Балтфлота. Часть орудий была снята с кораблей и установлена на берегу, а остальные вели огонь по врагу с военно-морской базы в Кронштадте и с борта кораблей, пришвартованных у берегов Невы.
Власти прилагали напряженные, но зачастую тщетные усилия, чтобы сохранить хрупкую связь города со всей лежавшей на востоке страной. Поскольку немцы удерживали южный берег Ладожского озера, единственным маршрутом была «Дорога жизни» по льду Ладоги. Лед на озере стал достаточно прочным для автомашин и гужевого транспорта только после третьей недели ноября, когда в городе оставалось продовольствия всего на два дня. Большую опасность представляла угроза внезапной оттепели.
На восточной стороне немцы 8 ноября 1941 г. захватили Тихвин. Это вынудило местные власти построить дорогу через леса на север, вымостив ее березовыми бревнами. Несколько тысяч подневольных рабочих – крестьян, заключенных ГУЛАГа и солдат войск тыла – умерли в ходе этих каторжных работ. Их тела топили в грязи под деревянной дорогой. Все эти жертвы и усилия оказались напрасными, поскольку войска Мерецкова, опираясь на поддержку партизанских отрядов в немецком тылу, отбили Тихвин 9 декабря – через три дня после завершения строительства дороги. Таким образом, железнодорожный перевалочный пункт был восстановлен, что значительно сократило путь к юго-восточной точке Ладожского озера.
Двустороннее движение по ледовой поверхности озера – оборудование ленинградских оборонных заводов на восток и продовольственные грузы на запад – стало выдающимся достижением. «Дорогу жизни» обороняли пулеметные гнезда – на случай нападения отрядов немецких лыжников – и расположенные прямо на льду опорные пункты зенитной артиллерии, прикрывавшие дорогу от налетов вражеской авиации. Для красноармейцев в таких местах имелись палатки, где можно было укрыться от ветра. Советские специалисты также разработали бронированные аэросани с авиационным двигателем и расположенным сзади пропеллером, наподобие болотного глиссера. Вдоль ледового пути были организованы медицинские пункты и посты регулировщиков, направлявших движение. Но обращение с мирными жителями, эвакуированными из Ленинграда, часто отличалось жестокостью и невообразимой некомпетентностью. Даже НКВД нарекал на «безответственное и бессердечное отношение» и «бесчеловечные» условия в поездах. Ничего не было сделано, чтобы помочь выжить тем, кто достиг «Большой земли». Их выживание зависело только от наличия родни или друзей, которые могли бы дать им пищу и кров.
Даже после освобождения Тихвина ленинградцы были настолько слабы от голода, что многие из них, в напрасных поисках топлива или еды, падали на заснеженных улицах города. Их карточки на питание немедленно похищались. Хлеб вырывали из рук у людей, возвращающихся из магазинов. Ничто не разрушает основные моральные устои быстрее, чем голод. Когда член семьи умирал, труп часто скрывали в неотапливаемом помещении, чтобы получать паек умершего.
Тем не менее, несмотря на опасения властей, попыток разграбления хлебных магазинов было не много. Только у партийных начальников и лиц, близких к системе распределения продуктов, по всей вероятности, имелась возможность поддерживать свои силы. У тех же, кто не имел привилегий, кто не работал на заводе с ведомственной столовой, вряд ли были шансы выжить. Голодающие старились так быстро, что даже близкие родственники не узнавали их. Вороны, голуби и чайки были съедены первыми; затем пришла очередь котов и собак (даже знаменитые собаки Павлова в Институте физиологии были съедены). И, наконец, люди перешли на крыс.
По дороге на работу или в очередь за хлебом люди вынуждены были останавливаться и отдыхать через каждые несколько метров, так они были ослаблены из-за недостаточного питания. На детских санках возили дрова. Вскоре на них стали вывозить в братские могилы трупы, которые называли «мумиями», потому что они были завернуты в бумагу или ткань. Дерево нельзя было переводить на гробы – оно было необходимо для обогрева, чтобы остаться в живых.
Из 2 280 тыс. населения Ленинграда в декабре 1941 г. к весне 514 тыс. человек были эвакуированы на «материк» и 620 тыс. умерли. Для пожилых граждан блокада была вторым большим голодом, который им пришлось пережить. Первый начался в 1918 г., вместе с Гражданской войной. Было много случаев, когда сообщение о смерти появлялось за несколько суток до фактической смерти человека. Это происходило в тех случаях, когда люди из последних сил обращались к руководству предприятия, на котором они работали, чтобы предупредить, что они не выйдут на работу, и просили позаботиться об их семье.
Ленинград, гордившийся своим интеллектуальным наследием, превратил гостиницу «Астория» в больницу для писателей и художников. Там их лечили витаминами в виде свежей сосновой хвои, перемолотой для приготовления горького питья. Делались также попытки позаботиться о сиротах. «Они больше не были похожи на детей, – рассказывает завуч одной из школ. – Странно молчаливые, с сосредоточенным выражением в глазах». Но в некоторых детских учреждениях работники кухни растаскивали еду для своих семей, оставляя сирот голодать.
Городские власти не сумели запасти дров до начала блокады, поэтому многие жителей домов пытались согреться, сжигая книги, а также разбивая мебель и двери, чтобы топить их обломками «буржуйки». Старые деревянные здания были разобраны на дрова для отопления общественных зданий. В январе 1942 г. температура в Ленинграде нередко падала ниже минус 40 градусов. Многие люди, укладываясь в постель, чтобы согреться, замерзали и умирали. Смерть от голода подкрадывалась тихо, молча. Жизнь на грани в какой-то момент преходила эту грань. «Вы не знаете, что это такое, – рассказывала одна женщина журналисту-англичанину. – Вы просто перешагиваете через трупы на улицах и на лестнице! Вы просто перестаете обращать внимание». Большинство умирало от сочетания голода и холода. Переохлаждение и постоянный стресс в сочетании с голодом так расстраивали обмен веществ, что организм терял способность нормально усваивать те немногие калории, которые человек потреблял. Теоретически солдатам полагался паек больше, чем гражданским, но во многих случаях пайки до них не доходили. Офицеры похищали их для себя и своих семей.
«Люди превращаются в животных у нас на глазах», – читаем в дневнике того времени. Некоторые от голода сходили с ума. Советские историки пытались делать вид, будто бы каннибализма не было, но как устные предания, так и архивные источники свидетельствуют о противоположном. За время блокады около 2 тыс. человек были арестованы за «использование человеческого мяса в пищу». Из них 886 в первую зиму 1941–1942 гг. «Трупоядение» – это потребление мяса уже мертвых людей. Некоторые даже похищали тела из моргов или братских могил. В пригородах Ленинграда некоторые солдаты и офицеры поедали трупы и даже ампутированные в полевых госпиталях конечности.
«Людоедство», случавшееся реже, – это преднамеренное убийство человека с целью его съесть. Не приходится удивляться, что родители не выпускали детей из дома, опасаясь того, что может с ними случиться. Говорили, что мясо молодых женщин уступает по нежности только детскому. Несмотря на многочисленные истории о бандах, продающих человеческое мясо в виде котлет, почти весь каннибализм происходил в многоквартирных домах, когда обезумевшие родители съедали собственных детей или соседи похищали соседских. Несколько голодных солдат 56-й стрелковой дивизии 55-й армии подстерегли и убили снабженцев с пайками и забрали всю провизию. Они захоронили трупы в снегу, а потом возвращались, чтобы по кусочкам съесть их.
Но при том, что голод выявлял в людях самое худшее, были также и примеры жертвенного альтруизма по отношению к близким и даже к совершенно незнакомым людям. У детей процент выживаемости был выше, чем у родителей, потому что взрослые отдавали им часть своего пайка. Женщины, как правило, выживали дольше, чем мужчины, но часто затем падали от истощения. Женщины также оказывались перед страшной дилеммой – поддаться на голодные мольбы детей или съесть паек самим, чтобы сохранить силы, необходимые для заботы о семье. Уровень рождаемости резко упал, отчасти от недоедания и крайнего истощения, так как у женщин прекратились менструации, а мужчины стали бесплодными, а также и потому, что большинство мужчин было на фронте.
Красноармейцы и краснофлотцы в Ленинграде были уверены, что немцы никогда не прорвутся. Они были убеждены, что основная причина столь упорной осады – это стремление немцев удержать в войне Финляндию. Ленинградцы были вне себя от того, что западные союзники неохотно рассматривают Финляндию в качестве вражеского государства. Советские люди не могли допустить, что нападение Сталина на Финляндию в 1939 г. было полностью неспровоцированным. Ненависть к врагу постоянно нагнеталась службой пропаганды Красной Армии. На плакатах маленький мальчик с широко раскрытыми глазами на фоне горящей деревни кричал: «Папа, убей немца!».
Общее наступление Сталина было не единственным в новом, 1942 году. 21 января Роммель использовал против англичан в Северной Африке фактор внезапности. С того момента, как его снабжение стало понемногу улучшаться, честолюбивый Роммель запланировал новое наступление. Усиление немецких войск на средиземноморском театре военных действий зависело от быстрого завоевания СССР. Но провал операции «Тайфун» по захвату Москвы не остановил Роммеля. Как только 5 января в Триполи прибыл караван, доставивший пятьдесят пять танков, бронемашины и противотанковые орудия, окрепла его решимость нанести ответный удар, пока имелось временное преимущество.
Английская Восьмая армия пребывала в плачевном состоянии. 7-я танковая дивизия, проходившая в то время переоснащение в Каире, была заменена неопытной 1-й танковой дивизией. Другие войска, обладавшие боевым опытом, в том числе австралийские, перебросили на Дальний Восток. Немцы были хорошо осведомлены об английской армии благодаря перехватам сообщений американского военного атташе в Каире, чей шифр они легко взломали. Но Роммель, вынашивавший идею промчаться ураганом через Египет и весь Ближний Восток, не уведомил о своем замысле ни итальянское Supremo Comando (Верховное командование), ни немецкое OKW. Большинству его солдат не терпелось снова идти в наступление. Солдат 15-й танковой дивизии 23 января писал домой: «Мы снова роммелим вперед!».
Нанеся ответный удар в Киренаике 21 января, Роммель не стал обращать внимания на приказы остановиться. Одна колонна двигалась по дороге вдоль побережья к Бенгази, а в это время две танковые дивизии повернули вглубь страны. Немецким танкам путь давался нелегко, но за пять дней боев англичане потеряли около 250 танков и бронемашин. Гитлер торжествовал и произвел Роммеля в генерал-полковники. Бесталанный и несоответствующий своей должности генерал Ричи предположил, что немцы всего лишь устроили короткий рейд. Но вскоре он обнаружил, что его 1-я танковая дивизия находится под угрозой окружения. К счастью для англичан, чрезмерные амбиции Роммеля и медленное продвижение двух его танковых дивизий позволили вовремя подтянуться большей части британских сил. Ричи быстро отвел их всех обратно на «линию Газалы», оставив большую часть Киренаики. Уставшие и израсходовавшие почти все топливо войска Роммеля не стали их преследовать. Они знали, что смогут разделаться с англичанами потом.
Немецкие солдаты из подкреплений, прибывших через Средиземное море, были счастливы и горды правом присоединиться к «малому Африканскому корпусу» в пустыне. Унтер-офицер медицинской службы благосклонно оценил «колонизационную работу» итальянцев в Триполи. «Итальянские военные корабли, сопровождавшие наш караван, тоже показали свою лихость», – писал он домой. Но восторженные первые впечатления длились недолго. В Ливийской пустыне выяснилось, что «пейзаж здесь никогда не меняется: песок и камень, камень и песок». Война в Северной Африке была «совсем, совсем другой», чем в России, подчеркнул унтер. Тем не менее, немецкие солдаты тосковали по дому, когда кто-нибудь играл на губной гармошке вечером под звездами, и думали о том, что дома, в Германии, вот-вот придет весна.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.