СТРАНА ПЕРЕД ВЫБОРАМИ

СТРАНА ПЕРЕД ВЫБОРАМИ

Буржуазия чувствовала себя вправе добиваться перемен в свою пользу. Она разбогатела, ее усилиями был достигнут экономический подъем страны (не путать с состоянием финансов). Плоды ее деятельности особенно были заметны в крупных промышленных центрах - таких, как Лион, в больших портовых городах - Марселе, Бордо, Нанте. Париж с его 700-тысячным населением был громадным потребителем даров земли и плодов рук человеческих со всего света.

Несмотря на то, что после неудачных войн страна осталась без многих своих колоний, заморская торговля достигла невиданного прежде объема. Марсель служил воротами, через которые шло общение со Стамбулом, Сирией, Египтом и более отдаленными странами Востока. Из Нанта и Бордо изделия французской промышленности отправлялись на вест-индские острова, а обратным маршрутом поступали «колониальные товары»: рис, сахар, табак, красители. Французские негоцианты не брезговали и высокорентабельной торговлей «живым товаром» (или «черным деревом») - в крупнейшую из оставшихся у Франции колонию Сан-Доминго на острове Гаити в большом количестве завозились черные рабы. Можно было ожидать еще более резкого увеличения товарооборота - после окончательного освобождения английских колоний в Северной Америке. В Бордо ежегодно сходили со стапелей десятки новых торговых судов.

Буржуазия могла гордиться не только своими экономическими успехами. Велик был ее вклад в науку и искусство. Городская молодежь заполняла университеты, выходцами из буржуазных слоев были многие прославленные деятели культуры. Богатые буржуа застроили центры городов красивыми большими домами - «отелями». Особенно оживленно шла стройка в Париже: сносились целые кварталы узких кривых улочек, вместо них появлялись широкие проспекты. Почти все новые здания в столице принадлежали буржуазии, а дворяне обычно нанимали в них квартиры.

Так что мириться со своим второсортным положением, да еще зная правду о финансовом положении страны и направлениях денежных потоков, буржуазии становилось все труднее. С театральных подмостков прозвучала такая блестящая насмешка над аристократией, как «Женитьба Фигаро» Бомарше (1784 г.). Действие разворачивается в Испании, но французский зритель прекрасно понимал, где водятся такие туповатые и надменные господа с неумеренными претензиями.

Комедия еще до своего появления на сцене вызвала много толков, король встревожился и, воспользовавшись непроверенным доносом, обвинявшим автора в безнравственности, отправил его в тюрьму Сен-Лазар для несовершеннолетних правонарушителей. Приказ об этом он написал во время игры в карты на пиковой семерке. К счастью, арестанта быстро вызволили. Более того - благодаря тому, что взгляды и вкусы самой аристократии в ту переломную эпоху представляли картину весьма противоречивую, комедия была впервые сыграна в версальском театре по настоянию королевы и брата короля, а исполнителями ролей были придворные.

Идеи Руссо об Общественном договоре в семидесятые - начале восьмидесятых годов еще не снискали той известности, которую получат позднее. Пока популярнее были взгляды Габриэля Мабли. Но не те, которые содержали уравнительные идеи, призывали к ограничению потребления и отказу от роскоши (хотя и они обращали на себя внимание, поскольку буржуазия настаивала на своем нравственном превосходстве над дворянством). Важнее была идея о передаче законодательной власти собранию народных представителей - у Мабли это требование звучало определеннее, чем у Монтескье. Он считал, что король и его министры, осуществляя исполнительную власть, должны полностью быть отстранены от законодательной деятельности.

Сам Мабли отказался от заманчивого предложения стать учителем дофина. Уклонился он и от членства в Академии, так как в противном случае ему пришлось бы произнести слова хвалы ее основателю Ришелье - творцу абсолютной монархии.

***

Драматические события произошли в Бретани. Тамошняя буржуазия потребовала для себя участия в местных штатах, но дремучая бретонская знать ей в этом отказала. Молодежь из третьего сословия вышла с протестом на улицы главного города провинции Рена.

Произошли столкновения, двое студентов были убиты вооруженными дворянами. Ренские студенты направили в Нант к своим товарищам делегата с воззванием: «…Сплотиться против сословия, которое держит народ в рабстве, безумный эгоизм которого видит в бедствиях и слезах несчастных лишь ужасную повинность и хотел бы продолжить ее на будущее поколение… Восстание во имя свободы и равенства должно занимать всякого истинного гражданина третьего сословия… но особенно молодых людей, это счастливое поколение, которому небо дало родиться достаточно поздно, чтобы насладиться плодами философии XVIII века». Волнения улеглись, но если сказаны такие слова - как нельзя более применима пословица «слово не воробей…». О том, что кризис близок, свидетельствовало и то, что на позиции третьего сословия становились видные аристократы. Такие, как маркиз де Лафайет, герой войны за независимость американских колоний, как граф Мирабо. На заседании штатов своего родного Прованса Мирабо от имени третьего сословия предостерегал непроизводительный класс: «Берегитесь и не пренебрегайте этой массой народа, которая все производит… которая может показать страшную силу свою, перестав работать».

***

Те, кто пришел на смену Неккеру, ничего лучшего, чем прибегнуть к новым займам, не придумали. Наконец, в 1786 г. Калонн заявил, что надо либо объявлять государственное банкротство, либо провести коренную налоговую реформу и лишить привилегий дворянство и духовенство. Но те, кого он хотел прижать, сразу яростно возопили, а король не встал на защиту своего министра, предпочтя уволить и его.

Однако в 1788 г. наступило полное безденежье, и король, в надежде на чудо, вернул Неккера. Тот, ознакомившись с делами, убедился, что все прежние средства исчерпаны. Чтобы получить новые ассигнования, надо обратиться с призывом об общем спасении ко всему обществу: созвать Генеральные штаты, которые в последний раз собирались в 1614 г. Людовику пришлось задуматься. Но о глубоких переменах не помышляли ни король, ни Неккер: они полагали, что депутаты послушно взвалят на себя и на народ груз колоссального государственного долга. Не тут то было. Когда из осторожности решили сначала выслушать мнение нотаблей - видных представителей сословий, приглашенных по усмотрению короля, - прозвучали очень резкие высказывания о государственном устройстве. Маркиз Лафайет тоже стал настаивать на созыве Генеральных штатов, и это требование стало всеобщим, к нему присоединилось даже духовенство.

В Дофине самочинно собрались местные штаты. Это была область, богатая мануфактурами и металлургическими заводами. Поэтому прозвучавшее там требование имело значительный вес: депутаты третьего сословия настаивали на его двойном представительстве, что уравняло бы его по количеству голосов с дворянами и духовенством, вместе взятыми. Далее, голосовать надо не по сословным куриям, а совместно - а это уже могло обеспечить находящейся на политическом подъеме и сплоченной буржуазии явный перевес за счет перехода на ее сторону части депутатов от первых двух сословий. Вскоре эти положения, реализованные на общенациональном уровне, послужат тому, что Франция изменится неузнаваемо.

***

В стране, почувствовавшей близкие перемены, заклокотало. В Париже оборванцы вскакивали на подножки роскошных карет и обнадеживали их пассажиров обещаниями, что через год они поменяются местами.

Озлобленность народа имела глубокие корни, и ее не могло умерить то обстоятельство, что жизнь при сердобольном Людовике XVI стала более сносной. Человечней стали даже интенданты, голод перестал быть явлением тотальным, в морозные зимы король разрешал запасаться дровами в его лесах. Но, как заметил наш замечательный мыслитель Вадим Кожинов, революции зачастую происходят не тогда, когда совсем плохо: в такие времена не до них, люди думают только о том, как бы выжить. А вот немного позже, когда полегчает, когда человек опамятуется и осмыслит недавно пережитое, и у него сожмутся кулаки… Вот тогда-то и происходят революции.

За четыре месяца, предшествовавших взятию Бастилии, в стране произошло около 300 бунтов, и порою жестоких - во главе их оказывались люди самые смелые и самые отпетые. Таких давно уже в избытке поставляла французская действительность, с ее ватагами обездоленных бродяг - в лесах и на дорогах, с жуткого вида изгоями общества, наводнившими городские трущобы.

Оживилось множество людей беспокойных из числа интеллигенции, уже видящих себя во главе широкого народного движения. Как повелось с тех пор и на будущее, особенно много их нашлось среди адвокатов (адвокатом был Керенский, и Ленина тоже отчислили с юридического факультета). Им оказывали поддержку недовольные аристократы, в том числе принцы Орлеанские. Их дворец Пале-Рояль и его обширный парк превратились, по реакционному мнению историка Ипполита Тэна, в «сборище политических и литературных трутней». Что ж, никакое народное потрясение не обходится без несостоявшихся философов и артистов, мечтающих стать вдруг генералами или кем повыше.

Но пока большая политика вершилась людьми поосновательнее. Граф Мирабо в своей брошюре писал, что королевской власти пора объединиться с народом против привилегированных, сейчас самое подходящее время для образования демократической монархии. Спросить бы - а что это такое, как в Англии, что ли? Так там ее полвека образовывали, а то и больше, и кровищи сколько пролилось. Но король Людовик не оставит призыв совсем без внимания.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.