Великая Отечественная: на фронте, на Лубянке, на Урале

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Великая Отечественная: на фронте, на Лубянке, на Урале

Через месяц после начала войны, 20 июля 1941 года, НКГБ был вновь слит с НКВД, во главе которого остался Берия. Он также был назначен членом Государственного Комитета Обороны, а с ш16 мая 1944 года стал заместителем председателя ГКО. Лаврентий Павлович курировал в этом качестве оборонную промышленность. 30 сентября 1943 года за успехи в области производства вооружения и боеприпасов ему было присвоено звание Героя Социалистического Труда. Надо признать, что энергия Лаврентия Павловича немало способствовала тому, что Красная Армия имела в избытке танки и самолеты, мины и снаряды. Хотя и здесь не обходилось без приписок, и есть основания подозревать, что на бумаге производство некоторых видов вооружений могло быть завышено в полтора-два раза.

В первые месяцы войны Лаврентию Павловичу пришлось также заниматься дипломатией, что 22 года спустя на следствии ему поставили в вину, инкриминировав ни больше ни меньше как попытку сговора с Гитлером. А как обстояло дело на самом деле? 7 августа 1953 года бывший руководитель операции по убийству Троцкого П.А. Судоплатов писал из тюрьмы в Совет Министров СССР:

"… Примерно числа 25–27 июня 1941 года, я был вызван в служебный кабинет бывшего тогда Народного Комиссара Внутренних Дел СССР Берия.

Берия сказал мне, что есть решение Советского правительства, согласно которому необходимо неофициальным путем выяснить, на каких условиях Германия согласится прекратить войну против СССР и приостановить наступление немецко-фашистских войск. Берия объяснил мне, что это решение Советского правительства имеет целью создать условия, позволяющие Советскому правительству сманеврировать и выиграть время для собирания сил. В этой связи Берия приказал мне встретиться с болгарским послом в СССР Стаменовым, который, по сведениям НКВД СССР, имел связи с немцами и был им хорошо известен.

Берия приказал мне поставить в беседе со Стаменовым четыре вопроса. Вопросы эти Берия перечислял, глядя в свою записную книжку, и они сводились к следующему:

почему Германия, нарушив пакт о ненападении, начала войну против СССР;

что Германию устроило бы, на каких условиях Германия согласна прекратить войну, что нужно для прекращения войны;

устроит ли немцев передача Германии таких советских земель, как Прибалтика, Украина, Бессарабия, Буковина, Карельский перешеек;

если нет, то на какие территории Германия дополнительно претендует.

Берия приказал мне, чтобы разговор со Стаменовым я вел не от имени Советского правительства, а поставил эти вопросы в процессе беседы на тему о создавшейся военной и политической обстановке и выяснил также мнение Стаменова по существу этих четырех вопросов…

Берия… строжайше предупредил меня, что об этом поручении Советского правительства я нигде, никому и никогда не должен говорить, иначе я и моя семья будут уничтожены. Берия дал указание проследить по линии де-шифровальной службы, в каком виде Стаменов пошлет сообщение по этим вопросам за границу.

Со Стаменовым ну меня была договоренность, позволявшая вызвать его на встречу. На другой день, в соответствии с полученными от Берия указаниями, я позвонил в болгарское посольство, попросил к аппарату Стаменова и условился с ним о встрече у зала Чайковского на площади Маяковского. Встретив Стаменова, я пригласил его в машину и увез в ресторан "Арагви".

В "Арагви", как это было предусмотрено инструкциями Берия, состоялся мой разговор со Стаменовым. Разговор начался по существу создавшейся к тому времени военной и политической обстановки. Я расспрашивал Стаменова об отношении болгар к вторжению немцев в СССР, о возможной позиции в этой связи Франции, Англии и США и в процессе беседы, когда мы коснулись темы вероломного нарушения немцами пакта о ненападении… я поставил перед Стаменовым указанные выше четыре вопроса.

Все, что я говорил, Стаменов слушал внимательно, но своего мнения по поводу этих четырех вопросов не высказывал. Стаменов старался держать себя как человек, убежденный в поражении Германии в этой войне. Быстрому продвижению немцев в первые дни войны он большого значения не придавал. Основные его высказывания сводились к тому, что силы СССР безусловно превосходят силы Германии и, что если даже немцы займут в первое время значительные территории СССР и, может быть, даже дойдут до Волги, Германия все равно в дальнейшем потерпит поражение и будет разбита.

После встречи со Стаменовым я немедленно, в тот же вечер, доложил о ее результатах бывшему тогда наркому Берия в его служебном кабинете в здании НКВД СССР. Во время моего доклада Берия сделал какие-то записи в своей записной книжке, затем вызвал при мне машину и, сказав дежурному, что едет в ЦК, уехал.

Больше я со Стаменовым на темы, затронутые в четырех вопросах, не беседовал и вообще с ним больше не встречался. Некоторое время продолжалось наблюдение за шифрованной перепиской Стаменова. Результатов это не дало. Однако это не исключает, что Стаменов мог сообщить об этой беседе через дипломатическую почту или дипломатическую связь тех посольств и миссий, страны которых к тому времени еще не участвовали в войне.

Больше никаких указаний, связанных с этим делом или с использованием Стаменова, я не получали Встречался ли лично Берия со Стаменовым, мне неизвестно. Мне организация подобной встречи не поручалась".

Мы сегодня тоже не можем с уверенностью сказать, имела ли встреча Судоплатова со Стаменовым какие-либо последствия. В своих мемуарах Судоплатов утверждал, будто болгарский посол был завербованным агентом НКВД, однако процитированное выше письмо 1953 года заставляет в этом усомниться. Ведь там Павел Анатольевич ни разу прямо не называет болгарского посла советским агентом. Скорее всего Судоплатов в мемуарах несколько преувеличил успехи своего ведомства и зачислил русофила Стаменова в настоящие агенты. Тайну же советских мирных предложений Гитлеру в первые недели войны, равно как тайну несостоявшегося нападения Сталина на Германию, мог бы прояснить личный архив Иосифа Виссарионовича. Но, как видно, архив этот основательно почистили его преемники. Даже в папке направлявшихся Сталину сообщений ТАСС — лакуна, приходящаяся на период с 14 апреля по 13 ноября 1941 года. Выходит, даже "тассовские" сообщения, на полях которых могли остаться красноречивые и саморазоблачительные резолюции, по всей вероятности, просто уничтожили. Если бы документы этого периода не уничтожили, а выделили в отдельную, особо секретную единицу хранения, то вряд ли бы оставили в том же самом досье документы конца 41-го и 42-го года.

Приходилось Лаврентию Павловичу заниматься и чисто военными вопросами. Правда, Берия, хоть и носил высокое звание Маршала Советского Союза, почти не выступал в роли полководца. Единственное исключение — его участие в битве за Кавказ в 1942–1943 годах в качестве представителя Ставки. Но орден Суворова 1-й степени, высшую полководческую награду, Берия получил в 1944 году не за это, а за "образцовое выполнение специального задания правительства" — организацию депортации чеченцев, ингушей, карачаевцев, крымских татар и других народов Северного Кавказа и Крыма.

Вместе с тем, ряд советов Лаврентия Павловича по военным делам Сталин порой охотно принимал. Наверное, он запомнил, что именно Берия в самый канун финской войны предупреждал его о плохом состоянии Красной Армии. Вскоре после 22 июня 1941 года Берия предложил назначить командующими стратегическими направлениями героев гражданской войны Ворошилова и Буденного. При этом никаких иллюзий насчет их полководческих качеств глава НКВД не питал. Берия прекрасно знал, как показал себя Ворошилов в войне с Финляндией. А Буденного год спустя во время битвы за Кавказ Лаврентий Павлович, как мы убедимся, очень резко критиковал. Но назначение хорошо известных народу руководителей Первой Конной на высокие посты преследовало прежде всего моральные цели, должно было укрепить в людях веру в победу, в то, что как и в гражданскую, Красная армия одолеет всех врагов. К тому же сами по себе стратегические направления в системе управления войсками представляли собой больше декоративные конструкции, не имевшие реальных рычагов воздействия на ход событий. Все решала Ставка во главе со Сталиным и более молодые командующие фронтами. Потом многие из них, такие как Жуков, Рокоссовский, Конев, Василевский, стали маршалами, Героями Советского Союза, были объявлены главными творцами стратегических решений, обеспечивших успех в битве с коварным врагом. Имя Берии же в связи с войной в положительном контексте не упоминалось никогда. Словно Лаврентий Павлович только тем и занимался в 1941–1945 годах, что сажал и расстреливал невиновных и депортировал "наказанные народы". А ведь все названные маршалы, по утверждению Серго Берии, были совсем не в плохих отношениях с его отцом. Рокоссовский вообще мог испытывать благодарность к Лаврентию Павловичу хотя бы за то, что тот освободил его из тюрьмы. Конечно, делалось все по решению Сталина, но и к исполнителю столь важного для своей дальнейшей судьбы решения Константин Константинович должен был испытывать добрые чувства.

Маршала же Жукова, по уверению самого Берии, он просто спас в конце июля 41-го, когда после поражения под Смоленском Сталин собирался поступить с Георгием Константиновичем, занимавшим пост начальника Генштаба, весьма сурово. И только просьбы Берии, Маленкова и Молотова побудили Сталина ограничиться удалением Жукова из Генштаба и назначением его командующим Резервным фронтом. Это все Лаврентий Павлович писал в письме тем же Маленкову и Молотову уже после ареста, и врать ему в данном вопросе не было никакого смысла.

Берию традиционно обвиняют в жестокости. Вот и в войну приписывают ему одни злодейства. Но посмотрим, а каковы были, например, советские маршалы, считающиеся положительными героями войны. В наших учебниках истории маршал Георгий Жуков предстает главным архитектором Великой Победы, действовавшим часто вопреки мнению Сталина. Он изображен как герой-страдалец, подвергшийся после войны незаслуженной опале со стороны того же Сталина и Хрущева. Да, он был суров, все делал ради народа, ради победы. И достоин вечной памяти и памятников на центральных улицах главных российских городов.

Я хочу процитировать только один документ, который безнадежно губит репутацию "народного маршала" и делает кощунственным всякое его прославление. Это — письмо начальника Главного политического управления Рабоче-Крестьянского Военно-Морского Флота армейского комиссара 2-го ранга Ивана Рогова секретарю Центрального Комитета ВКП(б) Георгию Маленкову, датированное 5 октября 1941 года: "Начальник Политического управления Балтфлота издал 28.9.41 г. директиву за № 110/с, в которой указывает: "Разъяснить всему личному составу кораблей и частей, что все семьи краснофлотцев, красноармейцев и командиров, перешедших на сторону врага, сдавшихся в плен врагу, будут немедленно расстреливаться, как семьи предателей и изменников Родины, а также будут расстреливаться и все перебежчики, сдавшиеся в плен врагу, по их возвращении из плена".

Я немедленно запросил ПУБалт, на основании каких указаний издана директива, противоречащая указаниям приказа Ставки Верховного Командования Красной Армии № 270.

Член Военсовета КБФ т. СМИРНОВ и начальник ПУ КБФ т. ЛЕБЕДЕВ в своей телеграмме от 4.10.41 г. сообщают, что директива № 110/с составлена на основе шифрограммы командующего Ленинградским фронтом т. Жукова за № 4976, в которой сказано:

"Разъяснить всему личному составу, что все семьи сдавшихся врагу будут расстреляны и по возвращении из плена они также будут все расстреляны".

Народному комиссару ВМФ т. КУЗНЕЦОВУ и мне неизвестно, что по 2 приказа Ставки № 270 изменен.

Считаю, что шифрограмма № 4976 командования Ленинградского фронта противоречит указаниям приказа № 27 Cтавки Верховного Главнокомандования Красной Армии".

Напомню, что драконовский приказ № 270 от 16 августа 1941 года предусматривал только лишение семей попавших в плен красноармейцев государственного пособия и помощи. Жуков же готов был расстреливать даже грудных младенцев — только так можно понимать слова о расстреле всех членов семьи. Политуправление Балтфлота даже не решилось буквально воспроизвести жуковский текст, и смягчило его, указав, что после возвращения из плена расстрелу подлежат лишь перебежчики. Сталин, лично продиктовавший приказ № 270, в сравнении с Георгием Константиновичем выглядит истинным человеколюбцем. А уж Лаврентию Павловичу Георгий Константинович мог бы вообще дать большую фору. Берия хоть без нужды людей не губил.

Я не знаю, успели ли кого-нибудь расстрелять по зловещему приказу № 4976 за те несколько дней, что Жуков командовал Ленинградским фронтом, до срочного вызова в Москву после немецкого прорыва под Вязьмой. В прифронтовой полосе семьи пленных, по счастью, вряд ли сыскали за столь короткий срок. А вот десяток-другой красноармейцев, заподозренных в том, что они побывали в плену, расстрелять вполне могли.

Маленков ознакомился с письмом 8 октября, вскоре после катастрофы под Вязьмой, где были окружены силы трех фронтов. Никакой письменной реакции Георгия Максимилиановича пока не найдено. Не исключено, что в дни, когда члены Политбюро ломали голову над вопросом, удержим ли Москву, а Жуков с его чрезвычайной жестокостью казался им последней надеждой на спасение, никаких мер взыскания за людоедский приказ к нему применять не стали. Может быть, Маленков лишь пожурил тезку: не следует, мол, впредь превышать свои полномочия.

И после своего людоедского приказа Георгий Константинович без тени смущения, блестяще сыграв искреннее возмущение, говорил в б1956 году, уже после ХХ съезда, Константину Симонову: "У нас Мехлис додумался до того, что выдвинул формулу: "Каждый, кто попал в плен, — предатель Родины" — и обосновывал ее тем, что каждый советский человек, оказавшийся перед угрозой плена, обязан был покончить жизнь самоубийством, то есть, в сущности, требовал, чтобы ко всем миллионам погибших на войне прибавилось еще несколько миллионов самоубийц. Больше половины этих людей было замучено немцами в плену, умерло от голода и болезней, но, исходя из теории Мехлиса, выходило, что даже вернувшиеся, пройдя через этот ад, должны были дома встретить такое отношение к себе, чтобы они раскаялись в том, что тогда, в сорок первом или сорок втором, не лишили себя жизни… Трусы, конечно, были, но как можно думать так о нескольких миллионах попавших в плен солдат и офицеров той армии, которая все-таки остановила и разбила немцев. Что же, они были другими людьми, чем те, которые потом вошли в Берлин? Были из другого теста, хуже, трусливей? Как можно требовать огульного презрения ко всем, кто попал в плен в результате всех постигавших нас в начале войны катастроф?…"

И на самом деле толку от драконовских приказов, типа сталинского и жуковского, было чуть. После приказа № 270 последовали грандиозные котлы под Киевом и Вязьмой, в каждом из которых было пленено по 660 тысяч красноармейцев, после шифрограммы № 4976 было харьковское окружение с 240 тысяч пленных, и два окружения в районе Ленинграда — 2-й ударной армии весной и осенью 1942 года, в ходе которых были захвачены десятки тысяч пленных. Число красноармейцев, попавших в плен, определялось конкретной оперативной обстановкой, а отнюдь не масштабом и суровостью репрессий за сдачу в плен. Угрозы расправиться с семьей скорее могли побудить солдат к дезертирству. Кто потом установит, пропал ли он без вести или сдался в плен!

Странно убеждать нас, будто Жуков не просто верующий, но и человек, живший по христианским заповедям. Когда настоятель Троице-Сергиевой Лавры архимандрит Кирилл писал дочери Жукова Марии об ее отце: "Чувствуется, что душа его христианская… Печать избранничества Божия на нем чувствуется во всей его жизни", то не знал о том, что маршал готов был истреблять даже грудных младенцев. Жукову нельзя ставить памятники, тем более сравнивать его подвиги с подвигами Святого Георгия. Если мы хотим сохранить в наших детях хоть какое-то нравственное начало, то в учебниках истории этот персонаж должен стоять не в одном ряду с Суворовым и Кутузовым, а рядом со Сталиным и Ежовым, Абакумовым и Берией. Разве что Лаврентий Павлович, который в Бога все-таки верил, детей расстреливать не призывал.

Публикация мной расстрельного приказа маршала Жукова в номере "Известий" от 29 сентября 2000 года вызвала ряд интересных откликов читателей, доказывающих, что отношение к красноармейцам на протяжении всей войны оставалось в духе этого приказа, действовавшего не более десяти дней. В частности, инвалид войны из деревни Лужки Тверской области Павел Соловьев утверждает: "Сегодня, через 55 лет мы обязаны здраво осмыслить все, что было. Мне было 17 лет, когда я попал на фронт. Около года я был на переднем крае этой войны, где смерть ежесекундно висела над головой, и человеческая жизнь не стоила ломаного гроша. Это была гигантская мясорубка, перемалывающая миллионы человеческих жизней. Причем надо признать установленный факт, что немцев погибло около пяти миллионов, а наших в пять раз больше". Он приводит случай из собственного боевого опыта на Курской дуге: "Мы стояли в обороне. Ночью со стороны противника слышался гул моторов, который становился все громче. Пополз слух, что это немецкие танки. И действительно, только рассвело, показались танки. Это было первое появление немецких "тигров". Они медленно приближались, стреляя на ходу. Позади танков шли автоматчики. У нас на огневой, как назло, мне оказалось бронебойных снарядов, были только осколочные. Командир приказал мне сбегать в тыл и поторопить доставку. Я сломя голову без оружия и пилотки побежал выполнять приказание. Тут я заметил, что по всему полю, пятясь, отступает пехота. Среди отступающих я заметил капитана, который матерясь пытался остановить солдат. Причем он расстреливал каждого, к кому подбегал. Я бежал прямо на него. В этой ситуации я не мог объяснить причину, зачем я бегу и куда. Он подбежал ко мне: "Где твое оружие, сволочь?" и в упор выстрелил в меня. Пуля просвистела над ухом. Я упал на землю и с ужасом ждал контрольного выстрела. Но капитан был уже далеко от меня. Он расстреливал каждого, к кому подбегал. Я поднялся и побежал на передовую в свой расчет. Снаряды нам подвезли. Мы отбили танковую атаку, потеряв 2/3 своего батальона. После боя меня бил озноб. Смерть тебя ждала не только впереди, но и сзади. О войне написано много. Но вся правда еще не написана. Для меня правдиво о войне писали только писатели Вячеслав Кондратьев, Василь Быков да еще Виктор Астафьев".

В свете этого свидетельства можно предположить, что шифрограмма № 4976 за те десять дней, что действовала, успела претвориться в жизнь. Как и приказ № 270, она призвана была запугать бойцов и командиров, но без реального претворения в жизнь угроза действует слабо. До семей пленных, конечно, добраться не успели, а вот расстрелять несколько десятков красноармейцев, обвиненных в том, что побывали в плену, вполне могли.

С. Афонский из города Кстово Нижегородской области резонно замечает: "Приказ есть приказ… Исполнять нужно именно его, а не комментарии к нему. Расстрелы заложников за те ли иные "преступления" против Советской власти применялись… сразу же после октября 1917 года. Создатель Красной Армии Троцкий специальным приказом ввел "заградительные отряды", назначение которых было в том, чтобы стоять позади атакующих подразделений и расстреливать из пулеметов отступающих…

Мне довелось работать с бывшим моряком Черноморского флота, капитан-лейтенантом, участвовавшим в высадке десанта на Малую Землю. Он рассказывал, что позади крейсеров с десантниками шли цепью катера заградотряда для того, чтобы расстреливать тех, кто вздумает повернуть вспять. Рассказывал он это в конце 60-х годов…

В 1945 году в Германии я сам видел на одной из железнодорожных станций эшелон из "телячьих" вагонов. Двери и окна их были наглухо заперты. День был жаркий, и от вагонов несло тяжелым зловонием. Сквозь доски пола лилась моча. Из вагонов слышались женские крики, плач, просьбы. Вдоль вагонов ходили часовые с примкнутыми штыками, никого близко к эшелону не подпуская. На вопросы не отвечали, как им и положено. Но их все-таки спрашивали настойчиво: "Кто в вагонах?" Кричали-то по-русски! Один часовой не выдержал: "Это немецкие шлюхи". Вот как: сначала отдали до Москвы Россию, а затем объявили шлюхами тех, кого фашисты увезли в Германию…

Известно, что Советский Союз, Россия понесли в Великой Отечественной войне гораздо большие человеческие потери, чем Германия. Счет их — на миллионы. Почему? Ведь в 1941 году немцы наступали, а согласно военной науке наступающие несут потери в три раза больше, чем обороняющиеся. Потом Красная Армия наступала, но тогда потери в живой силе были бы примерно равны…

Все вышеприведенные факты я назвал для того, чтобы показать: для приказа… Жукова были "исторические предпосылки", и практика его подтверждала.

Но пусть даже, допустим, его угрозы не осуществлялись: ни семьи пленных не расстреливали, ни самих пленных красноармейцев. И хорошо, если это осталось просто угрозой. Но во всяком случае она говорит о том, что даже наш самый великий советский полководец, самый талантливый и самый опытный, и умный, и т. д. ставку делал не на верность советского солдата родной коммунистической партии, не родному и любимому И.В. Сталину. Он даже не верил в его мужество и любовь к Родине. Он верил в страх солдата перед этой самой партией, которая в самом деле могла расстрелять и его самого, и его семью за то, что сама же поставила его в безвыходное положение. Или не воспитала в нем желания ценой собственной жизни защищать ее и свою социалистическую страну…

Ни осуждать, ни защищать Г.К. Жукова не собираюсь и не могу. Для этого нужно иметь достоверные и неопровержимые факты. У нас есть один главный и неоспоримый факт — Победа над фашистской Германией. Факт этот состоит из множества других фактов, из сложного переплетения взаимоотношений солдат и тех, кто ими руководил. Руководил как умел, имея свои плюсы и минусы, свое величие и ничтожество. Распоряжение расстреливать семьи сдавшихся врагу не делает ему чести. Но оно не делает чести и тем, кто вынудил его принять такое решение. Войска отступают. Почти бегут. Многие сдаются в плену 3 миллиона пленных красноармейцев. Их надо остановить. Сейчас же. Чем? Да хоть чем угодно — даже страхом, большим, чем страх личной смерти, страх за своих родных — за их жизнь. При этом упор делался не на том, что их могут уничтожить захватчики, а на том, что их убьют свои же!"

Преподаватель кафедры истории Казанской государственной архитектурно-строительной академии полковник в отставке, участник войны с трагического октября 41-го Петр Павлович Лебедев считает, что подлинность жуковской шифрограммы не вызывает особых сомнений не только потому, что публикация снабжена необходимыми архивными атрибутами, но главным образом потому, что хорошо вписывается в постоянно повторяющиеся требования беспощадно и в массовом порядке расправляться со своими же бойцами, поведение которых в бою не соответствует тому, какого ожидает от них "маршал победы". И Павел Петрович приводит другие примеры ничем не оправданной жуковской жестокости: "Известно письмо довоенного руководителя советского писательства В. Ставского, сигнализировавшего Сталину о "перегибах" в 24 армии фронта Жукова, когда за короткий срок было расстреляно до 600 человек "дезертиров и предателей" и лишь 80 человек представлено к правительственным наградам… И происходило это в период вроде бы успешной Ельнинской наступательной операции фронта. А вот пример "творческого осмысления" знаменитого приказа Сталина № 227, вводившего на фронтах заградительные отряды, опытом которого Жуков делится с верховным командованием в своем донесении о первых результатах тоже наступательной Ржевско-Вяземской операции, которой (правда, без большого успеха, но при огромных потерях) руководил сам "творец всех побед":

"Для предупреждения отставания отдельных произведений и для борьбы с трусами и паникерами за каждым атакующим батальоном первого эшелона на танке следовали особо назначенные военными советами армий командиры. В итоге всех принятых мер войска 31 и 20 армий успешно прорвали оборону противника". А в сталинском приказе, между прочим, говорится о другом предназначении этих отрядов. Впрочем, человеколюбивый вождь вряд ли упрекнул своего инициативного любимца, так же как, думается, вполне одобрил и творческое толкование приказа № 270 годом раньше Знакомство с приказами Жукова, свидетельства очевидцев его "полководческой" деятельности позволяют сделать вывод, что речь идет не о перегибах, не об эмоциональных срывах в критической ситуации, что хотя бы можно понять, а об особых приемах руководства войсками, которые можно было вы назвать террористическими. Вот требования только одного из многих подобного рода приказов Жукова, относящихся к Московскому сражению 1941 года:

"Безжалостно расстреливать виновных, не останавливаясь перед полным уничтожением всех бросивших фронт". Так как отступающих тогда под натиском мощного противника были десятки тысяч, а получить разрешение на отход от фронта и армии, да еще в письменной форме (как того требует Жуков в другом своем приказе) было немыслимо, то требование "полного уничтожения" своих же войск по существу могло означать открытие второго фронта уже за спиной отчаянно сражающихся с врагом своих же войск. И это "настоящий полководец и настоящий генерал", как считает Георгий Владимов, автор очень хорошей книги о войне и полководцах!

По моему мнению, Георгий Жуков обладал многими качествами выдающегося военачальника: железной волей, высокими организаторскими способностями, личным мужеством, но полководцем, да еще выдающимся, не был, особенно в нашем традиционном русском понимании.

Еще раз это проявилось уже после войны, когда кон был министром обороны. Все, кому довелось служить тогда на командных должностях, должны помнить жестокие, безжалостные расправы, сопровождаемые унижениями человеческого достоинства подчиненных, которые на личном примере культивировал "народный полководец". Расстреливать без суда он уже не мог, но скольким достойным людям поломал судьбу… Взять хотя бы судьбу выдающегося флотоводца Н. Кузнецова.

В конечном счете эти методы руководства войсками оказались малоэффективными даже с чисто прагматической стороны и нередко приводили к противоположному результату. Страх перед бессудными расстрелами вел к увеличению числа перебежчиков, для которых гитлеровский плен становился единственным спасением. Найденный в архивах документ, по моему мнению, вовсе не сенсация. Воспринимается же он как сенсация потому, что история войны загромождена всякого рода мифами, на охране которых стойко и агрессивно сражаются новоявленные цензоры… Свободные граждане свободной России… не нуждаются в мифах. Не нужны они и для "патриотического воспитания", ибо нет особой "патриотической "воспитательной" истории. Ценность истории, как и любой науки, в стремлении к обретению истины. В этом и ее воспитательный, патриотический потенциал. Равно вредны и "чернуха" и "белуха", если они служат интересам отдельных лиц или политической ситуации".

Стоит добавить к этому только то, что, когда речь шла о близких ему людях, Георгий Константинович проявлял неожиданную мягкость. Например, его бывший соратник по Халхин-Голу и бывший порученец Иван Михайлович Афонин, в 44-м, уже командуя корпусом, творчески развивая приказ № 227, ни с того ни с сего расстрелял начальника разведки дивизии. Так Жуков предлагал не предавать генерала суду военного трибунала, а ограничиться "мерами общественного и партийного воздействия". И Афонин благополучно довоевал до конца войны, командовал 18-м гвардейским стрелковым корпусом при освобождении Чехословакии, а потом еще участвовал в параде Победы!

По поводу генерала Афонина начальник Главного управления кадров Красной Армии генерал-полковник Ф.И. Голиков писал секретарю ЦК КПСС Г.М. Маленкову 30 апреля 1944 года: "Маршал Советского Союза тов. Жуков (шифровкой № 117396 от 28 апреля с. г.) донес на имя Народного комиссара обороны Маршала Советского Союза тов. Сталина о собственноручном расстреле командиром 18 стрелкового корпуса генерал-майором начальника 237 стрелковой дивизии майора Андреева.

Представляю Вам по этому вопросу копию моего доклада на имя тов. Сталина".

Сталину же Маленков сообщал днем раньше, 29 апреля: "Маршал Жуков Вам донес о собственноручном расстреле командиром 18 стрелкового корпуса генерал-майором Афониным начальника Разведывательного отдела 237 стрелковой дивизии майора Андреева.

Несмотря на то, что этот самочинный расстрел был совершен 12 апреля с.г., донесение было сделано только 28 апреля, т. е. через 16 суток.

Вопреки ходатайства маршала Жукова — не предавать Афонина суду Военного трибунала, а ограничиться мерами общественного и партийного воздействия, я очень прошу Вас предать Афонина суду.

Если, вопреки всем уставам, приказам Верховного Главнокомандования и принципам Красной Армии, генерал Афонин считает для себя допустимым ударить советского офицера, то едва ли он вправе рассчитывать на то, что каждый офицер Красной Армии (а тем более боевой) может остаться после такого физического и морального оскорбления и потрясения в рамках дисциплины, столь безобразно и легко нарушенной самим генералом.

К тому же после убийства Андреева едва ли можно принять на веру ссылку генерала Афонина на то, что Афонин пытался нанести повторный удар и вел себя дерзко. Что же касается положительных качеств генерала Афонина, из-за которых маршал Жуков просит последнего не судить, то генерал-полковник Черняховский дал мне на днях на Афонина следующую характеристику (устно): легковесный, высокомерный барин, нетерпимый в обращении с людьми; артиллерии не знает и взаимодействия на поле боя организовать не может; не учится; хвастун, человек трескучей фразы.

Тов. Черняховский (по его словам) все это высказывал об Афонине лично маршалу Жукову.

У маршала Жукова Афонин работал порученцем в начале 1943 года и в штабе группы на Халхин-Голе".

Интересно, что в своих мемуарах Георгий Константинович Жуков дал Ивану Михайловичу Афонину совсем иную характеристику. Вспоминая бои у Халхин-Гола, он писал: "Перед рассветом 3 июля 1939 года, старший советник монгольской армии полковник И.М. Афонин выехал к горе Баин-Цаган, чтобы проверить оборону 6-й монгольской кавалерийской дивизии, и совершенно неожиданно обнаружил там японские войска, которые, скрытно переправившись под покровом ночи через реку Халхин-Гол, атаковали подразделения 6-й кавдивизии МНР. Пользуясь превосходством в силе, они перед рассветом 3 июля захватили гору Баин-Цаган и прилегающие к ней участки местности. 6-я кавалерийская дивизия МНР отошла на северо-западные участки горы Баин-Цаган.

Оценив опасность новой ситуации, Иван Михайлович Афонин немедленно прибыл на командный пункт командующего советскими войсками… и доложил сложившуюся обстановку на горе Баин-Цаган. Было ясно, что в связи с неорганизованным отходом 6-й монгольской кавдивизии в этом районе никто не может преградить путь японской группировке для удара во фланг и тыл основной группировки наших войск".

Здесь Иван Михайлович предстает толковым командиром, способным правильно оценить обстановку. И не подумаешь, что это легковесный и высокомерный человек, не способный организовать управление войсками, зато способный ни за что ударить и пристрелить подчиненного.

Из письма Голикова картина происшествия проясняется. Афонин за что-то съездил по морде Андреева, майор не стерпел и дал сдачи. Тут бравый генерал, видно, понял, что в рукопашной здоровяка разведчика ему не одолеть, схватился за револьвер и пристрелил на месте строптивца.

Жуков заступался за Афонина, возможно, еще и потому, что незадолго до того, в марте 44-го, на 1-м Украинском фронте, который он принял после ранения Ватутина, у него был точно такой же инцидент, к счастью, закончившийся не столь трагически. Начальник инженерных войск фронта генерал Б.В. Благославов вспоминал, как Жуков, только вступив в командование, собрал командиров ночью она совещание. Там, на основании кратких докладов, одних он готов был представить к наградам, других снять с должности, третьих отдать под суд, а четвертых просто расстрелять. При этом маршал широко использовал непереводимые русские выражения и ко всем обращался исключительно на "ты", хотя брудершафт прежде ни с кем не пил. Благославов Жукову сразу же не понравился. Когда же генерал попросил обращаться к нему без мата и угроз, маршал выхватил маузеры Благославов в ответ схватился за парабеллум (оба предпочли трофейное оружие). Возникла неловкая пауза. Благославов напомнил Жукову, что ждет его выстрела. Это был не просто генерал, но генерал инженерных войск, человек куда более образованный, чем обычный пехотный генерал, и имевший хорошо развитое чувство собственного достоинства. Но дуэль не состоялась. Жуков сообразил, что за расстрел на месте столь высокопоставленного генерала его по головке не погладят. Это ведь не какой-нибудь командир полка или даже дивизии. Георгий Константинович убрал маузер в кобуру и пообещал, что расправится с Благославовым. Однако у Жукова не дошли руки до строптивого генерала, возможно, единственного в Красной Армии (другие и не такое сносили молча). Видно, пределы его власти не распространялись на бессудное снятие с должности командующих армиями и им соответствующих во фронтовом звене. Благославов благополучно закончил войну на прежней должности на 2-м Белорусском фронте у Рокоссовского, с которым у него сложились прекрасные отношения. Для чинов же пониже, вроде майора Андреева, подобное "сопротивление злу силой" обычно оканчивалось гибелью.

Вообще же сцены маршал Жуков против генерала Благославова или генерал Афонин против майора Андреева напоминают даже не вестерн средней руки, а рядовую разборку на бандитской малине, где паханы, в роли которых выступают Жуков и Афонин, утверждают свою власть над братвой — подчиненными офицерами и генералами. Над всеми же красноармейцами, офицерами, генералами и маршалами был главный пахан — Сталин. Генералы, командовавшие корпусами и выше, и маршалы его боялись, потому что только "отец народов" мог распорядиться их расстрелять, разжаловать или засадить в тюрьму (в штрафбаты генералов не посылали, опасаясь, что попадут в плен или перебегут к противнику). Офицеры и генерал-майоры, которые командовали дивизиями, Сталина не боялись и искренне любили, порой обращались к нему или к его фактическому заместителю по партии Маленкову с жалобами на притеснения и несправедливости со стороны вышестоящего начальства, а порой и с форменными доносами на это начальство. Зато офицеры боялись и нередко ненавидели своих непосредственных начальников — от командира роты до командующего фронтом, каждый из которых мог в любой момент мог их расстрелять или отправить в штрафбат. При этом, конечно, угроза со стороны собственного командира батальона была куда реальней, чем от далекого командарма и тем более командующего фронтом, шансам попасть которым под горячую руку было немного. Вот по отношению к своим солдатам командиры взводов, а в какой-то мере — и рот, вынуждены были быть более осмотрительными и без особой нужды их не расстреливать и в штрафные роты не отправлять — иначе от товарищей осужденных свободно можно было получить в бою пулю в спину. Исключением, как мы убедились, были лишь штрафные части и подразделения, где постоянный (офицерский) состав расстреливал переменный (штрафников) за милую душу. Все равно им завтра в бою погибать, а офицерам вместе со штрафниками в атаку не ходить, а стоять сзади в качестве заградотряда. В обычных же частях солдат расстреливали не непосредственные начальники, а вышестоящие — начиная от штаба батальона или заградотряды и комендантские роты из бойцов НКВД. Им-то пуля в спину не грозила.

Те красноармейцы, которые смогли вырваться из плена и окружения, попадали под крыло Лаврентия Павловича в фильтрационные лагеря. Порядки в этих лагерях немецкая пропаганда с удовольствием описывала в военной печати, чтобы побудить собственных солдат в плен не сдаваться: если уж русские так поступают со своими пленными, то что же они будут делать с взятыми в плен немцами. 21 июня 1942 года член Военного Совета Волховского фронта А.И. Запорожец направил Маленкову, Щербакову, Берия и Поскребышеву перевод статьи из немецкой газеты "Ди Фронте" от 10 мая 1942 года под красноречивым заголовком "Военнопленные враги. Как Сталин обращается со своими солдатами". Там достаточно резонно утверждалось: "Советы рассматривают всех военнопленных как изменников. Они отказалось от международных договоров, подписанных всеми культурными государствами — не существует обмена тяжелоранеными, нет почтовой связи между пленными и их родственниками.

Теперь Советы шли в этом направлении еще дальше: они взяли под подозрение всех избежавших или другими путями вернувшихся из плена своих же военнопленных (так называемых "окруженцев", многие из которых были отпущены немцами и скрывали нам факт пребывания в плену).

Властители Советов не без основания боятся, что каждый, кто очутился по ту сторону "социалистического рая", вернувшись в СССР, поймет большевистскую ложь. В каждом таком они видят опасного антисоветского пропагандиста".

Здесь же говорилось о фильтрационных лагерях для бывших пленных: "По приказу народного комиссара обороны все вернувшиеся из плена рассматриваются как "бывшие" военнослужащие, и у всех без суда и следствия отнимается их воинское звание.

Для этих бывших военнослужащих устраиваются сборные и испытательные лагеря, подчиненные НКО…

При отправке в сборные пункты у бывших военнослужащих отбирается холодное и огнестрельное оружие. Личные вещи, документы и письма остаются у арестованных. Приметы, номера части, как и место и время пропажи без вести, заносятся в особые книги. Почтовая связь для бывших военнослужащих запрещена. Все поступающие на их имя письма хранятся в комендатуре в запечатанных конвертах. Бывшие военнослужащие не получают ни жалованья, ни одежды.

Время пребывания в сборных, испытательных лагерях ограничено 5–7 днями. По истечении этого времени здоровые переводятся в особые лагеря НКВД, а больные и раненые — в лазареты. Отправка происходит под охраной отрядов НКВД. По прибытии в лагерь НКВД бывшие военнослужащие "подлежат бдительному наблюдению". Что понимается под этим особым наблюдением и где оно кончается — на сегодня уже хорошо известно".

Берия курировал и партизанское движение. Многими партизанскими отрядами командовали кадровые чекисты. Самый известный из них, благодаря своей книги "Сильные духом", — Дмитрий Николаевич Медведев. Он возглавлял отряд "Мстители", действовавший вблизи Ровно — столицы рейхскомиссариата Украина. Костяк отряда составляли сотрудники НКВД. С отрядом Медведева взаимодействовал легендарный разведчик Николай Иванович Кузнецов. Его основной задачей была, однако, не разведка, а совершение террористических актов против рейхскомиссара Эриха Коха и других высших чиновников оккупационной администрации. Фигура Кузнецова стала культовой, стала известна всей стране, а благодаря этому стал широко известен и отряд "Мстители".

Другие же чекистские отряды до сих пор остаются в тени. Тем интереснее рассказ командира одного из них, возглавлявшего не просто партизанский отряд, но отряд имени самого Лаврентия Павловича Берии. Оказывается, далеко не все партизаны были подлинными защитниками населения от немецких оккупантов.

Вот что рассказал комиссии по истории Отечественной войны при ЦК КП(б) Белоруссии 24 сентября 1943 года подполковник государственной безопасности Герой Советского Союза Кирилл Прокофьевич Орловский: "Я родился в 1895 году, в деревне Мышковичи Кировского района Могилевской области БССР. Белорус. Общее образование — среднее, партийное — высшее (окончил Комвуз народов Запада). Организатор красно-партизанских отрядов и диверсионных групп в СССР, Испании, Китае. Член ВКП(б) с 1918 года. Подполковник государственной безопасности. В Красной Армии служил с 1918 по 1920 г. В 1920 году окончил Первые Московские пехотные курсы командного состава. Звание Героя Советского Союза присвоено за активную боевую работу в тылу немецких оккупантов, в Барановичской и Пинской областях БССР.

В 1932 году за активную боевую работу в тылу белополяков правительством БССР награжден орденом Трудового Красного Знамени БССР. В 1937 г. за боевую работу в тылу армии Франко (Испания) награжден орденом Ленина и в 1943 г. присвоено звание Героя Советского Союза.

За 8- летнюю боевую и разведывательную работу в тылу противника мне приходилось нелегально свыше 70 раз переходить линию фронта и линию государственной границы с группой вооруженных своих бойцов.

Под моим руководством было уничтожено несколько десятков тысяч офицеров, помещиков, жандармов и полицейских, в то время как я потерял убитыми только 6 человек своих товарищей и несколько человек ранеными (насчет десятков тысяч уничтоженных врагов мы имеем дело не более чем с фантазией Кирилла Прокофьевича. — /Б. С./)…

Командирами отрядов были: имени Кирова — т. Ботин, имени Свердлова — т. Халецкий, имени Берия — я…

Кратко об отряде имени Кирова — организовал я отряд имени Кирова исключительно из евреев, убежавших от гитлеровского расстрела. Я знал, что передо мной стоят невероятные трудности, но я не боялся этих трудностей, пошел на это лишь только потому, что все окружающие нас партизанские отряды и партизанские соединения Барановичской и Пинской областей отказывались от этих людей. Были случаи убийства их. Например, "партизаны"- антисемиты отряда Цыганкова убили 11 человек евреев, крестьяне деревни Раджаловичи Пинской области убили 17 человек евреев, "партизаны" отряда им. Щорса убили 7 человек евреев.

Когда я впервые прибыл к этим людям, то застал их невооруженными, босыми и голодными. Они заявили мне: "Мы хотим мстить Гитлеру, но не имеем возможности".

После этого я не жалел ни своих сил, ни времени для того, чтобы научить этих людей тактике партизанской борьбы с нашим общим заклятым врагом. И я должен сказать, что затраченная мною энергия не пропала даром. Казалось бы, совершенно неспособные к вооруженной борьбе бывшие спекулянты, мелкие торговцы, ремесленники и др. — эти люди, желая мстить немецким извергам за пролитую народную кровь, под моим руководством за 2,5 месяца провели не менее л15 боевых операций, повседневно уничтожали телеграфно-телефонную связь противника, убивали гитлеровцев, полицейских и предателей нашей родины. Постепенно они стали не только дисциплинированными, но и смелыми, как в проведении диверсий, так и при ночных переходах из одного района в другой.

Наряду с диверсионной, организационной и разведывательной работой мною повседневно велась беспощадная борьба с бандитскими настроениями к местному населению со стороны некоторых бандитских "партизанских" групп в Барановичской и Пинской областях. Этому вопросу я не мог не уделить внимание, так как в каждой деревне были случаи пьянки, мародерства, изнасилования женщин, убийства, поджога хуторов и деревень со стороны бандитских групп, которые под видом партизан систематически терроризировали местное население и тем самым компрометировали народных мстителей — партизан, запугивали и отталкивали крестьян от помощи партизанам в их борьбе.

Могу привести несколько фактов:

По приказу командира партизанской группы бывшего военнопленного, сына кулака уроженца Калининской области Леонтьева Андрея в марте 1943 г. была сожжена деревня Новоселки Ганцевского района Пинской области (150 домов) только потому, что в деревне было 10–15 человек так называемой "самозащиты" (членов организованного по призыву немцев отряда самообороны. — /Б. С./).

В результате такого бандитского поступка половина мужского населения этой деревни перешли на службу к немцам.

Отдельные партизанские группы Семенова, Пугачева и др. систематически пьянствовали, расстреливали, грабили, насиловали женщин на территории Ляховичского, Клецкого районов Барановичской области.

Поэтому виновные в этом деле бандиты по моему требованию были расстреляны в июне месяце 1943 г.

Местное белорусское население, видя в лице партизанского отряда имени Берия своих защитников не только перед немецкими оккупантами, но и перед бандитскими элементами, скрывающимися в лесу под видом партизан, оставалось этим очень довольно.

Белорусское население оказывает всемерную помощь партизанам и больше того — в Минской и Пинской областях около половины мужского взрослого населения ушло в партизаны. Конечно, в семье не без урода — со стороны населения есть и предатели… Их насчитывается не больше 2–3 %. В это же время я видел довольно большое количество латышей, кубанцев и др., служащих в карательных экспедициях и ведущих беспощадную борьбу с белорусскими партизанами.

Приведу такой факт. На железной дороге Барановичи — Минск в конце июня 1943 г. была снята охрана австрийцев, как неблагонадежная, и заменена украинцами и кубанцами.

С белорусским населением Западной Белоруссии немцы в настоящее время заигрывают, относятся к ним лучше, чем к населению восточных областей Белоруссии. Выпускается довольно много газет на белорусском, немецком, польском языках. Газеты агитируют население о том, что немцы дали им хорошую жизнь, ликвидировали колхозы, разделили землю, но ни слова не упоминается в газетах о том, что за 2 года не завезено в Белоруссию и двух вагонов промтоваров и товаров первой необходимости.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.