Глава седьмая А судьи кто?
Глава седьмая
А судьи кто?
Виды судов. — Преступления и наказания. — Новые законы.
Следует отметить, что в первые месяцы войны, рассчитывая на то, что план молниеносной войны с Советским Союзом будет в ближайшее время успешно доведен до конца, немецкие оккупанты не особо считались с мирным населением. Но если в прифронтовой полосе расправы над жителями совершались без какого-либо юридического оформления, то в более глубоком тылу оккупанты создали судебную систему. Гитлеровские суды носили чисто формальный характер, так как ими выносились приговоры, заранее намеченные нацистами.
В августе 1941 года рейхсминистр Восточных областей Альфред Розенберг издал указ о вынесении приговоров о смертной казни лицам, не повинующимся оккупационным властям. В этом указе, в частности, говорилось: «Местное население обязано вести себя в соответствии с немецкими законами и приказами, изданными для них немецкими властями. Поскольку местные жители не являются немецкими подданными или лицами немецкой национальности, они подлежат… особому положению о наказаниях». В большинстве случаев наказанием могла быть либо смерть, либо каторга.
Указом устанавливалось, что «дела» советских граждан рассматривают специальные суды. Если же такой «суд» не мог в короткий срок прибыть на место, то «дело» решалось немедленно в военно-полевом суде. В состав последнего, согласно указу, входили: председатель (командир батальона или командир отряда охранной полиции и выше) и два полицейских или эсэсовца. Военно-полевой суд практически выносил только два вида наказаний: смерть или заключение в концлагерь (вместо каторжной тюрьмы).
Уже в первые дни оккупации нацисты выработали свой стиль общения с русским населением. Он был весьма жестким. Военнообязанные, не вставшие на учет, объявлялись партизанами и подлежали расстрелу. Жителей сел и городов обязывали сдавать все оружие, а также «…имущество Красной Армии, поскольку оно является военным трофеем, кто похитит военное или чужое имущество, будет, как грабитель, тяжело наказан». В случае необнаружения виновных отвечали перед оккупантами все жители данной местности.[212]
За хищение продовольствия и имущества, принадлежащего германской армии, обвиняемые присуждались к каторжным работам или к смертной казни. За прослушивание советских или английских радиопередач виновные приговаривались к трем — пяти годам каторги. За хранение оружия или боеприпасов «особые германские суды» приговаривали к казни и лишь в отдельных случаях — к каторжным работам.
В своих приказах и распоряжениях, обращенных к русскому населению в первые дни оккупации, нацисты прямо указывали, что за отсутствием судебных органов все споры решают представители «русской администрации» — старосты и бургомистры. Они должны были решать все дела, опираясь на свои собственные представления о справедливости. Но при совершении опасных преступлений староста вместе с понятыми был обязан доставлять виновного на расправу немецким властям.
Размах партизанского движения, неожиданный для агрессоров, а также неудачные попытки сломить его в первые месяцы жестоким массовым террором сделались для фашистских оккупационных органов, особенно после провала молниеносной войны, предметом величайшей заботы.
Некоторые представители немецких военных сил стали требовать изменения политико-пропагандистской тактики в отношении советского населения. Уже 13 декабря 1941 года начальник тыла сухопутных войск писал Розенбергу о том, что военное положение требует активного привлечения населения оккупированных советских областей на немецкую сторону.[213]
С этим был полностью согласен рейхсминистр пропаганды Йозеф Геббельс. В своем дневнике в середине 1942 года он сделал запись о том, что «в отдельных областях России целесообразно образовать марионеточные правительства, которые стали бы проводить в жизнь наиболее неприятные и непопулярные мероприятия. Тем самым был бы создан фасад, за которым стало бы легче маскировать свою политику».
В сложившихся условиях командование ряда частей вермахта, заинтересованное в стабильности своего тыла, зачастую стало проводить свою собственную оккупационную политику под ширмой «новых русских судов». При этом в распоряжениях Розенберга специально оговаривалось, что действительное руководство во всех вопросах должно находиться только в руках немцев.
Судьи, прокуроры, следователи, адвокаты и нотариусы допускались к работе исключительно после утверждения их кандидатур немецким командованием. Все они давали подписку о том, что «повинуются установленному порядку управления». Местный суд не вправе был судить немцев и не мог разбирать дела «по преступлениям, затрагивающим интересы германской империи».
Гражданские иски, в которых хотя бы одной из сторон являлся немец, местные суды могли рассматривать только при условии, что он давал на это согласие.
В крупных населенных пунктах суды находились в ведении городской управы. К функциям ее общего отдела, согласно немецкой инструкции, относились: «право, суд, адвокатура, нотариат, подданство, загс, снабжение населения продуктами питания…»[214]
Бургомистр, возглавлявший ее, являлся должностным и административным руководителем всех подчиненных ему чиновников, организаций и учреждений. Он имел право накладывать административные взыскания на население подведомственного ему района. На допросе в НКГБ бургомистр Пскова В. М. Черепенькин заявил: «Да, я был председателем суда, председателем общества взаимопомощи, директором музея. Но на все эти работы я шел только из любви к русскому народу.
Занимая все эти должности, я был только русским для русских. Законы наши русские распространялись только на русских, немцы, проживавшие до этого в России, под эти законы не подпадали, и их судить мы не имели права. Председателем суда меня никто не избирал, я сам был назначен на эту должность согласно выпущенному немцами положению о судах. В суде рассматривались дела, за которые полагалось не более 3000 рублей штрафа. О принудительных работах, тюремном заключении наш суд не имел права выносить решения».[215]
Слова Черепенькина не соответствуют действительности. Уже в конце 1941 года в его распоряжение были предоставлены бланки «Распоряжений о наложении административного наказания». Заполнялись они на двух языках: немецком и русском. В них имелись следующие графы, касающиеся лиц, привлеченных к административной ответственности: фамилия и имя, профессия, адрес проживания, год и место рождения. Налагал административное наказание, согласно этим документам, городской голова (бургомистр) или волостной староста. Утверждал его местный военный комендант.
В качестве возможных наказаний указывались денежный штраф, арест и принудительные работы. Из сохранившихся «распоряжений», заверенных подписью Черепенькина, видно, что он налагал все возможные и разрешенные оккупантами наказания.
В соответствии с распоряжениями о наложении административных наказаний штрафы налагались по очень широкому кругу дел: за кражи, драки, нарушение комендантского часа, нарушение светомаскировки, задержку в выплате налогов, опоздание на совещание или собрание, проводившееся немцами и их пособниками, и за многое другое.[216] Но что считалось наиболее опасным?
Так, Ефросинья Павлова, рабочая, 26 февраля 1942 года была наказана денежным штрафом в размере двух тысяч рублей и принудительными работами на срок в четыре недели за то, что «дала своей сестре для продажи военные брюки галифе немецкого производства».[217] Домохозяйка Анна Поташова отправилась на десять дней в тюрьму, предварительно заплатив штраф в 200 рублей за то, что без разрешения пользовалась электричеством.[218] Предприниматель Михаил Панков выложил три тысячи рублей за торговлю сахарином, а швея Екатерина Фомина — 300 рублей за покупку на рынке немецкого одеяла. Штрафы в 100 рублей полагались за «нарушение постановления городского управления об очистке», «продажу в небазарный день молока» и даже за «нарушение постановления комендатуры о пребывании в чужих квартирах в запрещенные часы». В качестве доказательства вины обычно выступало собственное признание. Как видно, наиболее сурово нацисты и их пособники наказывали за административные правонарушения, связанные со сделками по продаже немецкого военного имущества.
Следует отметить, что немцы, устанавливая в оккупированных ими городах и селах свой режим, особое внимание уделяли осуществлению контроля за населением.
Одной из функций общего отдела являлась перепись населения. Здесь его чиновники работали в тесном и постоянном контакте с полицией, как русской, так и немецкой. Так, в Феодосии был вывешен приказ за подписью руководства городской управы, в котором говорилось о том, что «за сокрытие и уничтожение домовых книг с целью сокрытия военнослужащих, работников органов НКВД и милиции виновные будут привлекаться к ответственности гестапо».[219]
Согласно инструкции № 184, изданной немецкой военной комендатурой Брянска, во всех оккупированных населенных пунктах вводился порядок, при котором:
«1. Местные органы власти обязаны доводить до сведения немецких комендатур списки всех лиц, не проживавших до 22 июня 1941 года в данной общине, о всех приезжих и обо всех, кто будет прибывать.
2. Городской голова, волостные старшины назначают в каждом доме доверенное лицо, в обязанности которого входит следить, чтобы в доме не проживали бы лица, о которых не заявлено.
3. Жители, желающие дать приют приезжающим, обязаны заявлять об этом городскому голове, а в селах — волостному старшине, указывая причины приезда.
4. Лица, дающие приют причастным к Красной Армии, или лицам, являющимся агентами советской разведки, подлежат расстрелу.
5. Все жители, до сведения которых дошли вести о заговорах против немецкой армии и распоряжениях, издаваемых немецкими властями о вредительских актах, саботаже, в особенности и о всякого рода покушениях, обязаны немедленно заявлять об этом в ближайшую немецкую воинскую часть. Упущение такого заявления карается смертной казнью. Имущество таких жителей уничтожается. Тем, кто сообщает о таких случаях, обещается вознаграждение в размере 5000 рублей».[220]
Таким образом, все действия, связанные с сопротивлением нацистскому оккупационному режиму, особо тяжкие уголовные преступления находились в ведении немецких военных властей и наказывались самым жесточайшим образом.
Следовательно, к ведению судов, находящихся под контролем русской коллаборационистской администрации, относились гражданские и маловажные уголовные дела. Как говорилось в положении о суде города Орла (1941 год), «суд призван служить интересам населения, защищать имущество и личность от всяких незаконных посягательств и гарантировать правопорядок в общении и бытовых отношениях».[221] Так, Смоленский городской суд, начавший свою деятельность 29 октября 1941 года, за два месяца своей работы провел 12 судебных заседаний. За это время в суд поступило 39 дел. В процентном отношении эти дела разделялись следующим образом: об установлении отцовства и алиментах — 31 процент, о возвращении расхищенных вещей — 25,2 процента, о выселении из квартир —12,4 процента, о праве на спорное имущество — 7,6 процента, о взыскании квартирной платы — 7,6 процента, о заработной плате — 5 процентов.[222]
Из газеты «Новый путь»:
«Чего хотела «левая нога» торговца Петрова
Для русского госпиталяу него купили три килограмма каустической соли, плату хозяин потребовал только немецкими деньгами, и врачам буквально по пфеннигам пришлось собирать нужные марки. Во второй раз госпиталю понадобились 29 килограммов той же соли. Но на этот раз у врачей не оказалось ни одного пфеннига. Маленький хозяин был неумолим.
— Никаких червонцев, хочу только марки!
Здесь будут опущены взывания к совести, морали, долгу русского человека по отношению к народу. Напрасно!
Врачи ушли ни с чем.
А когда появился представитель охраны и напомнил, что такое ведение торговли противоречит правилам, Петров спокойно уверял, что никаких, собственно, противоречий нет, а поскольку советская система (в том числе денежная) не авторитетна у населения, — прошу марки. В заключение эта беседа так разволновала марколюба, что он нанес ряд оскорблений в адрес охраны и посчитал разговор оконченным.
Но не считал этот разговор оконченным следователь, не мог считать оконченным потому, что: частная торговля не есть этакая автономия — «чего хочет моя левая нога». Извините, гражданин торговец, — прежде всего, интересы общие, интересы государства, а потом — свои.
Никому не позволено в служебное время оскорблять представителей охраны. Ведь перед этой организацией стоят огромные задачи создания порядка и борьбы со всякими нарушениями прав населения. Тот, кто не хочет или не может этого понять, мешает жить и работать своему городу, — должен быть сурово наказан.
И Петрова наказали.
И как бывает с маленькими детьми, которые нашалили и которых за это ведут в угол, — взрослый дядя Миша расплакался и, чтобы не встать коленками на горох, написал челобитную. В ней он всё объяснил «моей неопытностью в ведении торговых правил торговли», об оскорблении охраны наивно сообщил: «Не понял, что это был помощник начальника охраны» и челобитную окончил словами: «Прошу извинить».
.. Решительным почерком, синим карандашом, на последней странице этого дела значится резолюция:
— За нарушение правил торговли Петрова М. Д. оштрафовать на 1000 рублей.
Получил по заслугам!
В. Маноцков».
Для помощи населению в юридических вопросах образовывалась адвокатура. Особое предпочтение здесь отдавалось людям, получившим юридическое образование до революции.
Создавая новый суд, коллаборационисты всячески подчеркивали его гуманность по сравнению с советским судом. Как писала газета «Речь», выходившая в оккупированном немцами Орле, «этот суд резко отличается от судебной системы большевиков, имевшей целью создание многомиллионной армии заключенных в лагерях, бесплатных рабов, которыми жиды и коммунисты пользовались, как им хотелось… Санкция же статей, выработанных для нашего суда, имеет пределом 6 месяцев тюрьмы и 1000 рублей штрафа… Дела об убийствах, разбоях и ряд других политических дел неподсудны суду и регулируются положением военного времени».[223]
Ряд дел рассматривался одновременно в порядке и гражданского, и уголовного судопроизводства.
Материалы о работе судов широко и регулярно публиковались в коллаборационистской печати. Практически в каждом номере газеты имелась рубрика «Из зала суда». Так, например, в № 4 «Смоленского вестника» за 1941 год в корреспонденции «Получили по заслугам» сообщалось о супругах Варфоломеевых, укравших чужие вещи и понесших за это со стороны охраны города наказание в виде принудительных работ. По искам пострадавших было рассмотрено дело в порядке гражданского судопроизводства. Смоленский городской суд обязал Варфоломеевых похищенные вещи вернуть, а при невозможности возвращения их в натуре уплатить пострадавшим стоимость этих вещей с возмещением понесенных последними судебных расходов.[224]
Наиболее сурово наказывались деяния, прямо или косвенно связанные с невыполнением распоряжений немецких властей и их пособников. Так, в смоленской газете «Новый путь» за 7 декабря 1941 года в рубрике «Происшествия» сообщалось о том, что два гражданина были приговорены к 14 дням принудительных работ за самовольное оставление работы, на которую они были определены биржей труда. Здесь же давался материал о штрафе в 100 рублей (минимальная сумма для штрафа) за продажу мяса лошади, скончавшейся от болезни.[225]
В прифронтовых районах, где была высокая концентрация войск противника, все без исключения уголовные дела находились в ведении германской военной администрации. Что касается гражданских дел, то, например, в городе Гатчине и Гатчинском районе (Ленинградская область) были созданы суды и примирительные камеры при городском голове и старшине волости. Судьи назначались военным комендантом, членов суда назначало городское военное управление. Постановления судебной коллегии по наиболее серьезным делам утверждались комендатурой, некоторые из них решением суда передавались для разбора в СД.
В условиях активизации партизанского движения нацисты стали широко привлекать к борьбе с народными мстителями различные коллаборационистские вооруженные подразделения. Не доверяя «русским полицейским» и желая держать их под жестким контролем, в мае 1942 года немецкие оккупационные власти издали приказ по группе армий «Центр», согласно которому «верховное командование германских вооруженных сил решило, чтобы всё местное население, выступившее на борьбу против большевиков с оружием, рассматривалось как войско, и в целях поддержания дисциплины было подчинено подсудности германскому военному суду. Одновременно подлежит подсудности военного суда германского командования и вся полиция. При совершении ими каких-либо преступлений судиться они будут по германским военным законам».[226]
Что касается законодательной базы, то в ряде местностей в судах использовались советские законы (если они не противоречили распоряжениям немецких властей). Те управы, которые имели штат юристов (или людей себя таковыми считавшими), издавали собственные кодексы. На оккупированной территории Северо-Запада РСФСР действовал «Псковский гражданский кодекс», сочиненный бургомистром Пскова Черепенькиным в 1942 году.[227] Заместитель начальника Смоленского окружного управления Н. Г. Никитин, выступая на торжественном собрании, посвященном «двухлетию освобождения Смоленского округа от большевиков», 15 июля 1943 года заявил: «…У нас уже утверждено положение о семейном праве. Утверждается уголовный кодекс».[228]
Из газеты «Новый путь»:
«Совещание районных мировых судей Смоленского района
8 октября состоялось совещание районных мировых судей Смоленского округа.
Совещание открыл заместитель начальника окружного управления Н. Г. Никитин. Он сказал, что по предложению немецкого командования у нас создано русское правосудие — мировое посредничество или, как население называет, мировые суды. От мировых судей требуется честная, добросовестная работа, чтобы народ был доволен правдивостью и беспристрастностью вынесенного решения. У нас должна торжествовать правда. Чтобы наши законы всюду были справедливыми, необходима помощь самих мировых судей в их создании и создании правил суда.
Выступивший затем начальник юридическо-правового отдела А Н. Колесников отметил, что настоящее совещание мировых судей должно послужить своеобразным краткосрочным юридическим факультетом.
— Письменного закона пока еще нет, — говорит он, — поэтому мы должны соблюдать справедливость, отыскивая ее в своей душе. Мною составлен Устав о наказаниях за преступление» и «Семейное право», но это лишь начало. Судьям необходимо руководствоваться своим чутким отношением к людям, судить правдой и справедливостью и помнить, что от этого зависит процветание отдельной личности и всего народа.
— Немецким командованием уже предложено урегулировать судебное производство, то есть организовать окружной суд, что сделано в Белоруссии. Отсюда видно, что наша работа имеет полную поддержку со стороны германского командования и что наше совещание пойдет на пользу.
Далее г. Колесников остановился на разборе распоряжения германского командования от 16 октября 1941 года о мировых посредничествах.
— Это распоряжение, — подчеркнул он, — должны знать все мировые судьи и применять его в жизнь.
На совещании был рассмотрен также ряд практически разрешенных и неразрешенных дел в том или ином решении ввиду запутанности имущественных вопросов, оставшихся в наследие от большевиков.
Далее г. Колесников дал исчерпывающие ответы на возбужденные судьями интересующие их моменты судопроизводства.
Выступившие мировые судьи отметили большое внимание к суду со стороны местных немецких властей — комендантов.
На этом первое совещание мировых судей Смоленского округа было закрыто.
Н. Васильев».
Некоторые коллаборационисты выдвигали предложения о возрождении российских дореволюционных законов.
В 1943 году, в условиях коренного перелома в войне и активизации сопротивления на оккупированных территориях России, нацисты предприняли попытку представить себя защитниками «Великих судебных уставов 1864 года». Жесточайшей критике с их стороны подверглась советская судебная система. При этом жителей запугивали тем, что в случае прихода Красной армии все население, «видевшее свободу», будет репрессировано. Служащие геббельсовского министерства пропаганды писали, что «большевистская система, система террора и насилия в области судопроизводства, создала ряд законов и положений, направленных исключительно на укрепление жидо-болыпевистского режима, на укрепление власти кучки преступников, засевших в Кремле и распоряжающихся судьбами миллионов людей.
Большевистская юриспруденция ни в коей мере не защищает интересов народа. Наоборот, она направлена против них. Советский суд представляет собой учреждение насилия над человеческой личностью…».[229]
Рассматривая и анализируя организацию политических процессов в Советском Союзе в предвоенные годы, нацисты напоминали русскому населению о том, что в «СССР вопрос по обвинению в так называемой измене, контрреволюции и т. д. решался не в суде, а в управлениях НКВД или в партийных органах. Если в этих случаях и допускался разбор дела в суде, то суд выносил заранее приготовленный и санкционированный соответствующими инстанциями приговор.
Многие дела решались за закрытыми дверьми, без соблюдения судебно-процессуальных правил и положений.
Роль адвоката была фальсифицирована, и адвокат на суде из защитника превращался в обвинителя. Большая часть дел решалась вообще без адвоката».
Основной целью в деле реформы суда нацисты и русские коллаборационисты провозгласили «истинное привлечение всех честных граждан к суду».[230] Во многом это делалось для расширения социальной базы противников советской власти. В конце 1941 года в Смоленске немецкое командование издало распоряжение об организации в городах и районах мирового посредничества или мировых судов.
Из газеты «Новый путь»:
«Организация мирового посредничества в районах
Еще в ноябре прошлого года Германским командованием издано распоряжение об организации в городах и районах мирового посредничества (мировых судов). Однако фактически посредническое разбирательство имущественных споров граждан было организовано только в небольшой части районов. В большинстве же районов имущественные споры граждан разрешал начальник района или даже волостной старшина в административном порядке, т. е. без всяких гарантий, обеспечивающих интересы спорящих сторон: без затребования достаточных доказательств, иногда без вызова другой стороны, нередко наспех и т. д. Результатом такого разбирательства были часто необоснованность, а иногда даже несправедливость в разрешении спора, что могло вызвать законное недовольство населения.
В настоящее время, когда в г. Смоленске организовано и приступило к работе русское управление Смоленского округа, одним из первых его шагов явилось приведение в исполнение указанного выше распоряжения Германского командования об организации во всех районах округа мировых посреднических судов. Эти суды будут разбирать все имущественные споры граждан, а именно: споры, вытекающие из семейных отношений, из договоров займа, найма, купли-продажи, жилищные споры и т. д. Конечно, разработанных гражданских законов мы сейчас не имеем. Но в состав посреднического установления, кроме квалифицированного и опытного юриста, входят два солидных и благонадежных представителя местного населения. Нм ставится в обязанность судить, руководствуясь их народным представлением о праве и справедливости.
Заявления о мировом посредничестве надо подавать в управление начальника района — лично или через волостную почту.
На разбирательство дела обе стороны будут вызываться повестками также через волостную почту. Дела будут разбираться публично и устно. В заседание надо представлять необходимые документы или свидетелей. Размер пошлины будет определяться председателем при вынесении решения. Жалобы на решения надо подавать через установление, вынесшее решение. Последнее должно направлять жалобы через Смоленское окружное управление в Смоленскую комендатуру.
Введение районных мировых посредничеств, конечно, не лишает волостных старшин права рассматривать имущественные спорымежду гражданами путем приведения сторон к мирному соглашению. Но если к такому соглашению стороны привести не удается, волостной старшина должен тогда предложить им обратиться в районное управление».
Без автора
Каждый претендующий на должность мирового судьи был обязан заручиться рекомендациями от русских коллаборационистских, а лучше — немецких оккупационных властей и заполнить анкету. В ней должны были быть представлены следующие данные о:
1) фамилия, имя, отчество;
2) год и место рождения;
3) полученное образование;
4) характер работы до войны;
5) занимаемые должности после войны.
Кандидат должен был «являться благонадежным, иметь достаточное образование и возраст не моложе 30 лет». Особое предпочтение отдавалось учителям как людям, «хорошо знающим местную жизнь». Так, в Солецком районе Ленинградской области на эту должность был назначен 77-летний педагог (1865 года рождения), при нем числилось два заседателя, 66 и 68 лет.[231]
Судье устанавливался оклад содержания размером тысяча рублей в месяц.[232] С 1 января 1943 года начали свою деятельность местные суды. Они создавались в каждом районе. Суд состоял из председателя и двух заседателей. Предполагалось, что председатель должен быть юристом по образованию. В роли заседателей выступали доверенные лица из населения. Рекомендовалось, чтобы заседателям было более пятидесяти лет, так как «люди старшего поколения сформировались до 1917 года и знают, что такое настоящая справедливость».[233]
Разбору и решению в местных судах подлежали гражданские дела, касающиеся трудовых взаимоотношений граждан, споров, вытекающих из различных договоров, наследственные и семейные дела. Там же рассматривались и мелкие уголовные преступления, но при условии, что они не направлены против интересов германской армии.
Специально оговаривалось, что ведению судов не подлежало рассмотрение претензий лиц, у которых советскими властями было конфисковано какое-либо имущество. Обычно подобные проблемы возникали у эмигрантов, которые требовали вернуть имущество, конфискованное у них после 1917 года, в первую очередь земли. Эти вопросы подлежали рассмотрению германскими военными властями, «поскольку речь здесь идет не о правовых спорах, а об административных действиях большевистского правительства».[234]
Судебные сборы по гражданским делам составляли 5 процентов от исковой суммы, независимо от ее размера. За каждую выданную гражданам копию с документов, находящихся в судебных делах, бралось по два рубля.[235]
Особое место в немецкой оккупационной политике играл Локотьский автономный округ, объединявший восемь районов Орловской и Курской областей с общим населением 581 тысяча человек. Созданный по инициативе командующего 2-й танковой армией вермахта генерал-полковника Рудольфа Шмидта, он обладал определенным «суверенитетом». Вся полнота исполнительной власти в округе была целиком возложена на русское самоуправление, а все немецкие войска были выведены за его пределы.
Данную политику немецкого генерала можно объяснить тем, что в этом районе активно действовали советские партизаны. Против них вермахтом использовались силы коллаборационистской РОНА под командованием Бронислава Каминского, который в Локотьском округе фактически был диктатором. Пытаясь провести в жизнь амбициозные мечты о своей особой роли в будущей «Новой России», он провел ряд реформ, в том числе и судебную.
Судебная система Локотьского округа была двухступенчатой. В качестве первой ступени выступали мировые суды. Они функционировали при волостных управах. К сфере их деятельности относились мелкие дела, связанные с взаимными тяжбами, самогоноварением и хулиганством. Выносимые судом наказания обычно предусматривали лишение свободы с исправительными работами сроком до шести месяцев и денежные штрафы до тысячи рублей. В качестве суда второй инстанции выступали уездные (районные) суды.[236]
Судебные дела были открытыми, а нормативную базу составляли приказы обер-бургомистра Каминского и инструкции окружного юридического отдела.
Политические преступления находились в ведении военной коллегии Локотьского округа. К ним относились любые формы борьбы с оккупационным режимом, а также дезертирство из рядов РОНА.
Применялись следующие виды наказаний: смертная казнь через повешение или расстрел (для партизан), от трех до десяти лет тюрьмы — для лиц, оказывавших содействие народным мстителям, три года тюрьмы с конфискацией имущества или без нее — для дезертиров. Приговоренные к срокам заключения отбывали наказание в Локотьской окружной тюрьме. Особенно много было там отказавшихся служить в РОНА и «народной милиции». К ним также применялись и внесудебные репрессии — выселение из дома, взятие из семьи заложников и др.
К особо опасным преступлениям относилось и самогоноварение. Так, согласно приказу Б. Каминского «О борьбе с пьянством» (1942 год) полагалось:
1) все дела по пьянкам и самогонокурению рассматривать В трехдневный срок;
2) лиц, виновных в изготовлении самогона, и лиц, употребляющих его при исполнении служебных обязанностей, судить по статье 45, через военно-полевые суды, вплоть до расстрела виновных.
Пытаясь удержать население округа в повиновении и вместе с тем показать всем свою приверженность закону, каминцы провели несколько открытых судебных процессов над партизанами и подпольщиками. Так, в марте 1943 года были арестованы члены антифашистской организации Брасовского района Орловской области «За Родину». До июня 1943 года шло следствие. По некоторым архивным данным, для этого судебного процесса были подобраны двенадцать присяжных заседателей (естественно, из числа наиболее антисоветски настроенных граждан). На протяжении всех дней, пока шел процесс, коллаборационистская газета «Голос народа» публиковала отчеты о нем.
В газетах, а также партизанских донесениях в штаб партизанского движения, в частности, сообщалось: «…Все подсудимые вели себя на суде исключительно гордо и достойно. Никто из них не просил пощады. Тон для всех подсудимых задал подпольной командир группы С. В. Васильев. В своем выступлении он говорил: «Русский народ до глубины души возмущает та обстановка, которую создали здесь немцы. Они покрыли всю Европу и оккупированные районы нашей страны концлагерями и виселицами. Мы боролись за свободу и независимость, мы боролись за свой народ и не просим у вас пощады». Героически вел себя на суде также Фирсов Анатолий Андреевич, которому Каминский задал вопрос: «За что вы боролись?» Фирсов ответил: «За русский народ, за нашу Родину». Тогда Каминский в ярости закричал: «Дурак, твоя Родина село Заловкино, вот иди туда и борись!» Товарищ Фирсов на это громогласно объявил: «Сам ты ни черта не разбираешься, что такое Родина. Твоя родина — Польша. Вот туда иди сам и борись, а здесь нечего околачиваться!» Через некоторое время задал еще вопрос. Фирсов, не оборачиваясь, начал на него отвечать членам суда. Судья сделал замечание, говоря, чтобы Фирсов отвечал, и обернулся в зал к Каминскому. Фирсов махнул рукой в сторону зала и говорит: «Подумаешь, всякие тут будут задавать вопросы, а я им должен отвечать. Я подсудимый и отвечаю суду»».[237]
Всего по делу подпольной организации «За Родину» было арестовано около двухсот человек. Многих из них каминцы расстреляли. Но их мужественное поведение на суде оказало огромное влияние на настроение мирного населения, солдат «русско-немецких войск» округа.
Создавая судебную систему при «новой русской администрации», оккупанты преследовали в немалой степени пропагандистские цели. Нацисты рассчитывали таким образом добиться стабильности в своем тылу, переложив часть репрессивных функций непосредственно на само русское население. Рассуждения о негуманности советских правоохранительных органов противопоставлялись «немецкому порядку».
Однако попытки представить гитлеровцев наследниками «Великих судебных Уставов 1864 года» были изначально обречены на провал. Население на оккупированной территории России отлично видело, что наказания за наиболее серьезные, с нацистской точки зрения, преступления целиком и полностью находятся в компетенции захватчиков. В ведении судов, формально подчинявшихся коллаборационистской администрации, находились лишь маловажные преступления и проступки.
Там же, где предпринимались попытки изобразить полную независимость «русских судей» (и даже «судов присяжных») от немецкой администрации, приговоры представителям советского сопротивления были предопределены изначально. Мирное население не верило в справедливость этих судебных учреждений, считая их марионетками нацистских оккупационных властей.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.