Наказание за отсутствие смелости
Наказание за отсутствие смелости
«Анализируя результаты многочисленных наступлений армии на оршанском направлении и под Витебском, приводивших, как мне казалось, к неоправданным потерям, я все больше и больше убеждался, что наша армия не только с согласия, но и по прямому требованию командования фронтом, действует неправильно. Я считал, глядя со своей невысокой колокольни, не только нецелесообразным, но и вредным воздействовать на противника «булавочными уколами», проводя частые наступательные операции при малых силах и средствах. Мне представлялось, что вместо нескольких мало результативных попыток прорвать оборону противника следовало провести одно солидное наступление, хорошо подготовленное и надежно обеспеченное материально-техническими средствами, с наличием сильных вторых эшелонов для развития прорыва и достаточных резервов для замены в ходе наступления утративших наступательные возможности соединений», — пишет Толконюк.
«Я откровенно высказывал свои суждения начальнику штаба и командующему, настойчиво предлагая прекратить наступление и готовить солидную операцию. Начальник штаба отмахивался от меня, требуя не заниматься не своим делом, а выполнять то, что от меня требуется. Командарм, напротив, с интересом выслушивал мои рассуждения, но каждый раз отклонял предложения, указывая на тот факт, что я, как начальник оперативного отдела, не несу ответственности ни за армию, ни за её действия, а поэтому мне, дескать, легко рассуждать. А командарм не волен обрекать армию на пассивность и бездействие. К тому же ему не дано определять армии оперативные задачи.
Не получив поддержки внутри армии, я решил обратиться непосредственно к командующему фронтом генералу армии В.Д. Соколовскому. О своем намерении я сообщил начальнику штаба и командарму. Генерал Гордов, к удивлению, отнесся к моему замыслу спокойно, сказав, что он не возражает и препятствовать мне не намерен. Вскоре в армию приехали основные члены Военного совета фронта: командующий генерал армии В.Д. Соколовский, член Военного совета генерал-лейтенант Л.З. Мехлис, командующий артиллерией генерал-полковник М.М. Барсуков — мой бывший командир дивизиона по артучилищу. В блиндаж, где находились эти начальники, а также генералы Гордов, Бабийчук и Киносян, меня вызвал командарм и дал задание подготовить какие-то справки и расчеты, касающиеся дальнейшего наступления. Когда настало время мне уходить, командарм задержал меня и объявил, что я хочу обратиться к командующему фронтом с предложением. Генерал Соколовский заинтересовался и выразил готовность выслушать. Слушая мои соображения, генералы Соколовский и Мехлис загадочно переглядывались, что невольно вызывало бег мурашек по моему хребту. Я опасался реакции Мехлиса, разговоры о беспощадности и свирепости которого мне случалось неоднократно слышать. Ходили слухи, что он вгорячах мог запросто расстрелять любого офицера, поступок которого ему покажется заслуживающим наказания. Но отступать было некуда и я высказал все, что намеревался, закончив предложением прекратить не сулившее успеха наступление.
Высокие начальники какое-то время молчали, а я с тревогой ждал их реакции.
— Мы вас, полковник Толконюк, выслушали с вниманием, — прервал томительное молчание генерал Соколовский. — Вот что я вам скажу: наступать будем.
В пользу наступления командующий фронтом не привел никаких доводов, и это меня огорчило. «Будем, так будем. Дело ваше», — ответил я грустным голосом и попросил разрешения идти работать.
И мы снова наступали, но по-прежнему без ощутимых территориальных результатов и с большими потерями в людях.
И вот ко мне пришло решение обратиться со своими соображениями к Верховному Главнокомандующему И.В. Сталину. В коротком письме я изложил свое суждение, указав, что Западный фронт ведет операции неправильно, в результате чего несет огромные потери в людях, боевой технике и расходует массу боеприпасов и других материальных средств распыленно по времени и месту, а не сосредоточенно для достижения решающего успеха. Приведя некоторые цифровые показатели на примере 33-й армии, я утверждал, что если бы все израсходованные на мало результативные операция людские и материальные ресурсы были использованы в одной хорошо во всех отношениях подготовленной наступательной операции, то результаты были бы значительные. Одним словом, я выступал против распыления сил и средств по времени и месту.
Содержание письма носило сугубо секретный характер, и отправить его в Москву можно было только по линии фельдъегерской связи. Но и в этом случае пакет, адресованный И.В. Сталину, непременно был бы перехвачен и доложен командованию армии или фронта. В то время при армии состоял офицер — представитель Генерального штаба подполковник Резников, с которым у меня сложились доверительные дружеские отношения. Я обратился к Резникову за советом, дав ему прочитать послание. Он одобрил содержание письма и взялся доставить его офицеру — представителю Генштаба при штабе фронта полковнику Соловьеву, а тот, заверял Резников, лично доставит пакет в Генштаб. Так и поступили. Письмо дошло до адресата».
Поскольку Толконюка по-сути похвалили за это письмо (кто похвалил, Толконюк не пишет), то он подспудно считает, что послужил причиной снятия генерала армии Соколовского с должности командующего Западным фронтом. Между тем, наслушавшись, скорее всего, послевоенных сплетен о Мехлисе, Толконюк совершенно не воспринимает Мехлиса как человека, внимательно выслушавшего его предложения и оценившего ситуацию с командными кадрами Западного фронта самостоятельно. А напрасно.
Дело в том, что Сталин, даже по правильному письму полковника, не принял бы мер против генерала армии, поскольку что-что, а доносы друг на друга наши полководцы писать умели — один 1937 год чего стоит. Скажем, генерал Горбатов отсидел в лагере (откуда его вытащил Будённый) только потому, что на него написали доносы и показали, что он, Горбатов, враг народа, сразу двенадцать его коллег — офицеров и генералов. Более того, наши генералы умели писать доносы и от лица «народа», т. е. заставляя какого-нибудь подчинённого их подписывать, чем придавали таким доносам вид «голоса снизу».
Вот характерный пример, который, сам того не понимая, даёт «приобщившийся к демократическим ценностям» биограф Мехлиса Юрий Рубцов.
«В сентябре 1943 года в войсках Брянского фронта работал корреспондент «Красной звезды» майор В. Коротеев. Чего же надо было наслушаться рядовому журналисту, чему же стать свидетелем, чтобы решиться на письмо в адрес секретарей ЦК партии Маленкова и Щербакова, полностью посвящённое отношению в войсках фронта к Мехлису. «Его боятся, не любят, более того, ненавидят, — заявлял Коротеев. — Происхождение этой неприязни вызвано, видимо, крутыми расправами т. Мехлиса с командирами на юге, на Воронежском и Волховском фронтах, известия, о которых распространились, по-видимому, в армии и о которых здесь, на Брянском фронте, тоже знают».
Корреспондент привёл несколько фактов, подтверждающих, что крутой нрав, резкость, безапелляционность Мехлиса и здесь цвели пышным цветом. Некоторые из фактов для любого другого политработника такого уровня были бы просто убийственны. «Каждую смену в командном или политическом составе на Брянском фронте, наверное, не без оснований приписывают новому члену Военсовета. В первые дни приезда т. Мехлиса сюда был заменён зам. начальника штаба фронта полковник Ермаков. Ермаков пользовался большим уважением людей как умный и опытный, по-настоящему обаятельный командир, который умел организовать порядок в штабе…
На место Ермакова был поставлен полковник Фисунов — бывш(ий) секретарь т. Мехлиса. По мнению командиров, которое надо разделить, после замены Ермакова порядка в штабе ничуть не прибавилось, т. к. заботы Фисунова главным образом касаются Военторга».
Такие примеры не единичны, люди запуганы, подчёркивает Коротеев, признаваясь, как нелегко было ему решиться на письмо и что он единственно стремился раскрыть глаза руководству, «чтобы ЦК нашей партии, тов. Сталин знали бы это настроение командиров и политработников по отношению к генералу Мехлису». Наивный, будто для них это было тайной».
Тут то ли наивным, то ли просто дураком выступает сам Юрий Рубцов («приобщение к демократическим ценностям», как известно, для мозгов даром не проходит). Это каким же жизненным опытом нужно обладать, чтобы штаб фронта представлять в виде оптового рынка, куда любой корреспондент, посланный отыскивать подвиги солдат на передовой, может зайти, чтобы «побазарить» с тамошними генералами и полковниками? Да не о ком-нибудь, а о втором должностном лице фронта! Ведь ежу понятно, что этому, уклоняющемуся от передовой корреспонденту, посулили боевой орден, если он своим именем подпишет сведения, которые подготовил какой-то штабной чин, имевший основания боятся Мехлиса, может тот же полковник Ермаков.
Но биограф Мехлиса Ю. Рубцов невольно подтверждает, что Толконюк действительно играл роль в вопросе снятия Соколовского и Гордова со своих должностей, но только не ту, которую сам Толконюк предполагает. Не его письмо к Сталину сыграло роль, а то, что он свои предложения высказал Соколовскому в присутствии Мехлиса. Западный фронт, которым с февраля 1943 года командовал Соколовский, нёс большие потери, а результаты имел скромные, и в декабре 1943 года Сталин назначает членом Военного совета этого фронта Мехлиса, и цель этого назначения очевидна — Мехлис должен был понять, в чём дело.
Представьте, что вы честный, умный человек, беззаветно преданный Родине, и представьте себя на совещании, описанном Толконюком. В результате вы увидите ситуацию глазами Мехлиса, и она будет выглядеть так.
Штаб командующего 33-й армией генерала Гордова вносит очень толковое предложение, которое сбережёт жизнь советских солдат и позволит быстрее разгромить немцев. Соколовскому требуется принять это решение, но это решение смелое — ведь нужно будет убедить Генштаб, что планы, по которым действует Западный фронт, и которые уже утверждены Генштабом, на самом деле не хороши, нужно будет убедить Сталина приостановить фронт в наступлении, дать фронту пополниться, дать перегруппироваться. И полезность этого Соколовский не мог не понимать. Но тогда будущая операция будет плодом решения только самого Соколовского (на полковника Толконюка ответственность ведь не переложишь), и если будущая операция окончится провалом, то Соколовскому не на кого будет свалить вину за этот провал. После принятия предложения Толконюка, операция будет принадлежать только Соколовскому, а не Генштабу и не Сталину. И Соколовский малодушничает — он отказывается от предложения Толконюка. Сам Толконюк мотивов поступка Соколовского не понял, но ведь Мехлис-то не вчера родился…
Не понял Толконюк и причин снятия Гордова. Сам Толконюк, сообщив о снятии Соколовского, эти причины и процесс снятия с должности Гордова описывает так.
«Тем временем генерал-полковник В.Н. Гордов, не знавший ни минуты душевного покоя, дошел до крайнего морального истощения, переутомившись физически и морально и теряя контроль над своими поступками. Его грубым обращением с подчиненными и некоторыми действиями как командарма высшее руководство было недовольно. Особенно неприязненно к нему относился генерал Мехлис, к которому Гордов, в свою очередь, не питал уважения и не скрывал этого. Достаточно было какого-то толчка, чтобы генерал Гордов расстался с армией, которой он за полтора года командования отдал все, что может отдать честолюбивый человек, не щадивший ни себя, ни подчиненных в тяжелых боях за интересы Родины, которой он, несмотря на недостатки характера, был беспредельно предан. И такой толчок не заставил себя ждать.
Одна из дивизий нашей армии в ходе наступления захватила небольшой плацдарм на р. Лучеса и, отражая многочисленные контратаки, с трудом удерживала занимаемые позиции, неся большие потери в людях. Командарм, не имея возможности оказать дивизии существенную помощь и опасаясь за плацдарм, находился в степени крайнего возбуждения. В это время кто-то доложил ему по телефону, что дивизия истекает кровью в тяжелом бою на плацдарме, а некоторые её офицеры во втором эшелоне штаба пьют водку и играют в карты. В частности, был назван капитан Т. Возмущенный генерал не нашел ничего другого, как приказать расстрелять капитана за трусость и уклонение от боя. Почему этот офицер политотдела дивизии оказался в тылу, никто не разобрался, и трагическое приказание слепо было выполнено. За самоуправство и превышение власти Военный совет фронта объявил генералу Гордову выговор и записал в своем решении, что о случившемся доложит Ставке. В.Н. Гордов обиделся и послал шифровку в Москву, высказав недовольство, что ему, дескать, мешают требовать от подчиненных добросовестно воевать и наказывать трусов. Поскольку так обстоит дело и ему не доверяют, то пусть, писал он, снимут его с должности командарма. В итоге он был освобожден от должности командующего 33-й армией и отзывался в Москву. Это произошло в середине марта. Вместо Гордова командармом назначался генерал-полковник Иван Ефимович Петров.
Замена командующего была воспринята в штабе армии по-разному: одни одобряли снятие Гордова и откровенно радовались, другие жалели боевого генерала и сочувствовали ему, третьи отнеслись безразлично, по пословице: «Для нас что ни поп, то дядько».
Сдавая должность, генерал Гордов пригласил меня к себе и попросил подготовить для него справку, характеризующую результаты боевых действий армии под его командованием. Мне не потребовалось много времени, чтобы с помощью имевшихся отчетных документов и чертежника отдела, художника своей специальности, сержанта В.И. Кондратьева отработать наглядную топокарту с показом территории, освобожденной армией от фашистских оккупантов за время командования генерала Гордова. В написанной на карте легенде мы указали, сколько освобождено квадратных километров советской земли, населенных пунктов и населения. В прилагавшейся справке говорилось о количестве уничтоженных и плененных солдат и офицеров противника, поврежденной и захваченной боевой техники и т. п. Справка о наших потерях была умышленно подготовлена отдельно.
Генерал Гордов, рассмотрев документы, спросил, почему я не указал наши потери?
— Сколько советских людей я отправил на тот свет и сделал калеками, тоже придется отчитываться, — заметил он иронически!
Я передал ему и эту справку, но порекомендовал не показывать И.В. Сталину, если тот не потребует».
Толконюк здесь не прав, поскольку снят Гордов с должности был не как бандит, а как полководец. Ещё раз поставьте себя на место Мехлиса на совещании, описанном Толконюком. Если бы Гордов разделял планы Толконюка, то он сам бы доложил их командующему фронтом, возможно только сославшись, что это идеи одного толкового полковника из его штаба. Если не разделял, то зачем загрузил Соколовского докладом Толконюка? Мехлис сразу понял «проститутскую» позицию Гордова — если начальство — Соколовский — одобрит идею Толконюка, то это его, Гордова, заслуга — это же он предложил выслушать Толконюка. Если не одобрит, то Гордов не виноват — это же не его идея, а какого-то молодого чудика-полковника из его штаба, которого он предложил Соколовскому выслушать для развлечения.
Поэтому по предложению Мехлиса с командования 33-й армии сняли сначала Гордова, а с командованием фронта разобрались позже. Ю. Рубцов, чтобы исказить образ Мехлиса в угоду «демократическим ценностям», редко цитирует его документы в объёме, позволяющем понять их контекст, поэтому в чём обвинял Гордова Мехлис, придётся понять из вот такой цитаты Рубцова.
«Крайне отрицательные отзывы дал член ВС начальнику артиллерии Западного фронта генерал-полковнику артиллерии И.П. Камера и командующему 33-й армией генерал-полковнику В.Н. Гордову. «Стиль работы — штаб побоку. Болтовня и разглашение тайны по телефону», «ненависть к политсоставу и чекистам» — после таких оценок оба генерала были отозваны с Западного фронта».
Начальник артиллерии не командует ею отдельно от командующего фронтом, этот начальник по сути и является начальником штаба артиллерии фронта. Посему характеристика Мехлиса: «Стиль работы — штаб побоку», — может относиться только к командующему армией Гордову. И вы видите, как воспоминания Толконюка совпали с документами Рубцова: поприсутствовав на совещании, Мехлис понял, что из себя представляет Гордов, понял, что Гордов боится предложений своего штаба, посему и «штаб побоку».
Но в данном случае характерно, как это второе наказание (второе снятие с должности) повлияло на Гордова. Теперь его сняли, как видите, за отсутствие смелости — за отсутствие собственных творческих идей, применительно к задачам, стоящим перед армией. А в 33-й армии ему эти идеи давал полковник Толконюк. И смотрите, что делает Гордов после того, как ему объяснили его полководческий дефект и назначили командовать 3-й Гвардейской армией. Толконюк сообщает: «До победы он успешно командовал этой армией и окончил войну Героем Советского Союза.[14] Мне он прислал несколько коротких писем как из Москвы, так и из армии. Как ни странно, но генерал Гордов, от которого я имел массу неприятностей, став командующим другой армией, настоятельно ходатайствовал о назначении меня к нему начальником штаба. А мне он писал так: «Приезжай ко мне, пожалуйста. Мне, старику, трудно без тебя». Но моя дальнейшая служба сложилась так, что я больше с ним не служил и не встречался. До меня лишь дошли слухи о его незавидной судьбе в послевоенные годы».
Вот и скажите после этого, что от наказаний, наложенных Сталиным, не было эффекта. Не будь этих наказаний, то сколько бы ещё советских солдат положили на полях боёв той войны наши доблестные полководцы?
Как выше уже говорилось, анализ обстановки с командованием на Западном фронте, который подготовил и послал Сталину Мехлис, в конечном итоге привёл к снятию с должности и командующего фронтом В.Д. Соколовского, но, конечно, Сталин выслушал мнение не только Мехлиса. Рубцов пишет:
«После письма Мехлиса в адрес Верховного Главнокомандующего в войска Западного фронта прибыла чрезвычайная комиссия Ставки ВГК, которая выясняла причины неудач в наступательных операциях конца 1943-начала 1944 года. Здесь были действительно допущены серьёзные провалы: ни одна из одиннадцати наступательных операций не принесла успеха, несмотря на большие потери. Тем не менее, комиссия, которую возглавлял член ГКО Маленков, в основном разбиралась не по существу дела, а искала виновных в соответствии с готовыми установками Сталина. Последние же сформировались на материалах доклада Мехлиса.
И полетели головы, посыпались взыскания. Прежде всего своей должности «за неудовлетворительное руководство фронтом» лишился генерал Соколовский. Досталось и генерал-лейтенанту Булганину, к этому времени уже несколько месяцев как покинувшему фронт. В приказе Ставки ВГК от 12 апреля 1944 года ему объявлялся выговор — обратим особое внимание — «за то, что он будучи длительное время членом Военного совета Западного фронта, не докладывал Ставке о наличии крупных недостатков на фронте».
Любопытно, что, очевидно, в обвинительном раже члены комиссии Маленкова в своём докладе Сталину, на основе которого были приняты постановление ГКО и процитированный выше приказ Ставки, такое же взыскание предлагали объявить Мехлису. И за ту же самую вину: мол, не докладывал Ставке. В тексте приказа от 12 апреля этого пункта, однако, уже нет — здесь, видимо, не обошлось без вмешательства вождя. Он-то знал, что доклад был, и к тому же, вероятно, посчитал не «гуманным» дать своему верному информатору на себе ощутить, что стоит за народной мудростью: доносчику — первый кнут».
По поводу последней сентенции Ю. Рубцова остаётся только пожалеть, что в этих одиннадцати наступательных операциях, которые бездарно провёл Соколовский, не участвовали прямые родственники Рубцова, а то, может быть, мы сегодня имели бы на одного «приобщившегося к демократическим ценностям» поменьше.
И чтобы закончить тему о благотворном влиянии на наших полководцев хорошего пинка под зад, процитирую ещё одно умное заключение Рубцова.
«Большего Лев Захарович добился, «взявшись» за начальника штаба фронта генерал-майора Ф.И. Толбухина. Он послал в Ставку шифровку с предложением снять последнего с должности. 10 марта Василевский сообщил ему, что Сталин принял решение освободить Толбухина и исполнение обязанностей НШ фронта возложить на Вечного. Он также высказался против предложения Военного совета фронта оставить генерала на Крымском фронте, например, в должности помощника командующего фронтом по укомплектованию и формированию или заместителя командующего 47 армии. Мехлис на это горячо откликнулся: «Я считаю. что Толбухина не следует здесь оставлять и целиком согласен с мнением товарища Сталина…». В тот же день по телеграфу он обратился к начальнику Генштаба маршалу Шапошникову с просьбой проследить, «чтобы Толбухин вновь не устроился в ЗакВО, ибо там собираются опять гнилые и никчемные работники, снимаемые здесь с работы».
…Бесспорно, с некоторых командиров и политработников представитель Ставки взыскивал справедливо, верно подмечая их профессиональную непригодность, отсутствие необходимых волевых качеств. Но, как мы уже видели, зачастую просто не мог или не хотел видеть и несомненных достоинств, как это было, скажем, с блестящим полководцем Фёдором Ивановичем Толбухиным, всего через каких-то два года ставшим Маршалом Советского Союза. Всё упиралось в то, что Мехлис вместо терпеливого воспитания кадров, сочетания доверия и спроса за порученное дело прибегал по сути к единственному рычагу в кадровой работе — замене, а то и расправе над теми, кто вызывал его недовольство».
Ну, объяснил бы, что ли, «приобщившийся к демократическим ценностям», как пьяницу, труса или самодура в генеральском мундире «терпеливо воспитывать» во время боя? Да Толбухину нужно в ножки Мехлису поклониться, ведь если бы тот не настоял на его наказании, то, вполне возможно, так бы и сгнил Толбухин в неизвестности.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.