Глава пятая

Глава пятая

О жестокостях идумеян, вошедших в город во время бури, и зелотов. – О смерти Анана, Иешуи и Захариии об отступлении идумеян

1. Идумеяне согласились и двинулись через город к Храму, где зелоты с напряженным нетерпением ожидали их прибытия. Когда они взошли, те, ободрившись, выступили также изнутри Храма, смешались с идумеянами и вместе напали на стражу. Нескольких передовых караульных они убили; на крик пробудившихся поднялась вся толпа и в ужасе бросилась к оружию, чтобы защищаться. До тех пор, пока они полагали, что имеют дело только с зелотами, они бодро держались, надеясь одолеть их численным превосходством; но увидев новые толпы, устремившиеся извне, они догадались, что вторглись идумеяне, тогда большинство их, потеряв мужество, бросило также и оружие и разразилось громким воплем; только весьма немногие из молодых тесно сплотились вместе, мужественно встретили идумеян и долгое время защищали толпу стариков. Последние своим криком дали знать о несчастии жителям города. Но и эти, как только им сделалось известным вторжение идумеян, не посмели придти к ним на помощь, а только ответили им еще более отчаянным плачем, усиливавшимся громким воем женщин, между тем как все караульные находились в опасности. Зелоты же, напротив, соединяли свои победные клики с призывами идумеян, а свирепствовавшая буря сделала этот всеобщий гул еще более потрясающим. Идумеяне не щадили никого: кровожадные по своей натуре, ожесточенные еще тем, что им пришлось перенести от грозы, они обращали свои мечи против тех, которые их не впустили в город, не делая различия между сопротивлявшимися и молившими о пощаде; многих они пронзили своими мечами в ту минуту, когда те напоминали им об их племенном родстве с ними и просили пощады во имя их общего святилища. Бегство было немыслимо, а на спасение не было надежды: стесненные густыми толпами, они были убиты целыми кучами; загнанные по большей части в такие места, откуда не было выхода, пораженные неприятельскими ударами, они в беспомощности своей сами бросились вниз в город и таким образом добровольно подвергли себя, как мне кажется, еще более ужасной смерти, чем та, от которой они бежали. Весь наружный храм утопал в крови, и наступившее утро осветило восемь тысяч пятьсот трупов.

2. Но ярость идумеян все еще не унималась. Они обратились теперь против города, грабили целые дома и убивали всех, попадавшихся им на пути. Продолжать дальше травлю простого народа казалось им напрасной тратой времени; зато они старались отыскивать первосвященников и толпами предпринимали охоту на них. Последние были вскоре схвачены и тут же умерщвлены. Став над трупами убитых, они потешались над попечениями Анана о народе, так равно и над речью Иешуи, произнесенной им со стены. Так далеко они зашли в своем злодействе, что бросили тела первосвященников непогребенными, между тем как иудеи ведь так строго чтят погребение мертвых, что даже приговоренных к распятию они до заката солнца снимают и хоронят. Я решительно не ошибусь, если скажу, что смерть Анана была уже началом падения города, и с того дня, как иудеи увидели своего первосвященника, указывавшего им путь к спасению, убитым посреди города, их стены уже были разрушены и дело проиграно. Анан был вообще не только достойный уважения и в высшей степени справедливый человек, но любил кроме того, несмотря на свое высокое положение, которое доставляли ему его происхождение, его сан и всеобщее к нему уважение, быть на равной ноге с каждым человеком, даже с людьми низшего сословия; вместе с тем он горячо любил свободу и был поклонником народного правления. Всегда он свои личные выгоды отодвигал на задний план перед общественной пользой; к тому же он ставил выше всего мир, ибо он знал, что могущество римлян непобедимо, и предвидел, что если иудеи не будут настолько разумны, чтобы помириться с римлянами, то неизбежно найдут свою гибель в войне с ними.

Короче, если бы Анан остался жив, то, во всяком случае, состоялось бы мирное соглашение. Ибо он был могущественный оратор, пользовался огромным влиянием на народ и ему уже удалось подчинить себе тех, которые стояли ему на пути или требовали войны. Под предводительством такого вождя иудеи доставили бы еще много хлопот римлянам. Тесно связан с ним был Иешуа, который хотя и не выдерживал сравнения с ним, но других превосходил[1176]. Но Бог, думается мне, решил уничтожить оскверненный город и очистить огнем Храм – поэтому Он отстранил тех, которые еще заступались за них и крепко их любили. Таким образом, людей, недавно только перед тем одетых в священное облачение, стоявших во главе распространенного по всему свету богослужения и с благоговением встречаемых всегда прибывавшими со всех краев земли на поклонение святым местам пилигримами, – этих людей можно было видеть теперь брошенными нагими на съедение собакам и диким зверям. Сама добродетель, думаю я, стонала над этими мужами и плакала над тем, что зло так восторжествовало над ней самой. Таков был конец Анана и Иешуи.

3. После их смерти зелоты вместе с идумейской ордой накинулись на народ и уничтожили его, как стадо нечистых животных. Истребляя повсюду простой народ, они знатных и молодых забирали в плен и скованными в кандалах бросали в темницу в надежде, что при отсрочке казни иные, быть может, перейдут на их сторону. Никто, однако, не склонялся на их убеждения, все предпочитали умереть, нежели стать против отечества на стороне злодеев. Ужасные муки они перенесли за свой отказ: их бичевали и пытали, и когда их тело уже не было более в состоянии выносить пытки, тогда только их удостаивали казни мечом. Арестованные днем были ночью казнены; тела их выносили и бросали на открытые места, чтобы очистить место для новых пленников. Народ находился в таком оцепенении, что никто не осмеливался открыто ни оплакивать, ни хоронить убитого родственника; только в глубоком уединении, при закрытых дверях, лились слезы, и тот, кто стонал, боязливо оглядывался по сторонам, чтобы враг не услышал, – в противном случае оплакивающий сейчас же мог испытать на себе участь оплакиваемого. Только ночью брали горсть земли в руки и бросали ее на мертвых; безумно отважен должен был быть тот, который это делал днем. Двенадцать тысяч человек благородного происхождения постигла такая участь.

4. Зелоты, которым опротивела уже резня, бесстыдно наглумились еще над судилищем и судом. Жертвой своей они избрали одного из знатнейших мужей, Захарию, сына Баруха. Его презрение к тиранам и непреклонная любовь к свободе сделали его ненавистным в их глазах; к тому же, он был еще богат, так что они имели приятные виды на ограбление его состояния и на устранение человека, который мог воспользоваться своим влиянием для их низвержения. Таким образом, они для формы приказали созвать семьдесят находившихся в должностях простых граждан в качестве судилища, которое, конечно, лишено было авторитета, и здесь обвиняли Захарию в том, что он хотел предать город в руки римлян и с изменнической целью послал уполномоченных к Веспасиану. Обвинение не подкреплялось ни свидетельскими показаниями, ни другими какими-либо доказательствами; но они утверждали, что вполне убеждены в этом, и считали, что этого одного достаточно для установления истины. Когда Захария убедился, что у него нет никакой надежды на спасение и что его собственно не вызывали к суду, а только заманили коварно в заключение, он, видя свою жизнь погибшей, решил дать полную волю своему языку. Он поднялся, сделал ироническую оценку той самоуверенности, с которой возбуждено было против него обвинение, и вкратце опроверг приведенные улики. Но затем он обратил свое слово против своих обвинителей, прочел им перечень совершенных ими преступлений и разразился жалобами на нарушение всякого порядка в государстве. Зелоты перебили его криками. Если они настолько еще владели собою, что не обнажали мечей, так только потому, что хотели довести до конца насмешливое подражание судопроизводству и, кроме того, хотели испытать, насколько сами судьи будут руководствоваться правдой ввиду угрожавшей им опасности. Суд семидесяти оправдал, однако, обвиняемого, предпочитая заранее умереть вместе с ним, чем принять на себя ответственность за его смерть. Этот оправдательный приговор зелоты встретили с неистовым шумом: они все были возмущены тем, что судьи не хотели понять призрачности данной им власти. Двое же из самых дерзких набросились на Захарию, убили его среди Храма и насмешливо воскликнули над павшим: «Вот тебе и наш голос – наше решительное оправдание!» Вслед за этим они выбросили его из Храма в находящуюся под ним пропасть. Судей же они, в насмешку, били обухами мечей и вытолкали из ограды Храма, даровав им жизнь только для того, чтобы они рассеялись по городу и принесли бы всем весть о порабощении народа.

5. Идумеяне раскаивались уже в своем походе: им самим сделалось противно все то, что творилось. Но вот, пришел к ним частным образом один из зелотов, созвал их в собрание, изобразил весь ужас преступлений, совершенных ими сообща с теми, которые их призвали, и описал также положение дел в городе. Они, сказал он, подняли оружие в том предположении, что первосвященники намерены предать город римлянам, а между тем они не обнаружили никаких улик измены, а сделались только покровителями тех, которые ложно обвиняли первосвященников и ныне свирепствуют в городе, как враги и тираны. Лучше было бы, если бы они с самого начала этому воспрепятствовали; но раз они уже сделались соучастниками в братоубийстве, то пусть, по крайней мере, положат конец своему заблуждению и не останутся дольше здесь, чтобы не поддерживать тех, которые хотят свою собственную отчизну ввергнуть в несчастье. Если иные из них все еще раздражены тем, что нашли ворота запертыми и не были впущены в город, так ведь виновные в этом наказаны; Анан лежит мертвый, и почти весь народ в течение одной ночи уничтожен. Многие из них, как он хорошо замечает, сами об этом сожалеют, с другой же стороны он видит, что неистовство призвавших их не знает ни меры, ни предела и они даже не стесняются больше перед теми, которым они обязаны своим спасением. На глазах своих товарищей они позволяют себе самые постыдные жестокости, вина которых будет приписываться идумеянам до тех пор, пока кто-нибудь из них не воспрепятствует им и не положит конец их беззакониям. Поэтому, ввиду того, что обвинение в измене оказалось клеветой, что появления римлян нельзя ожидать так скоро, а город защищен непобедимыми почти силами, то пусть они возвратятся к себе домой и то зло, которое они, будучи обмануты злодеями, совершали вместе с последними, постараются исправить тем, что отныне прекратят всякие сношения с ними.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.