Подвижники Карульского скита

Подвижники Карульского скита

Русские келльи и каливы Карульского скита

В юго-западной части Афона на берегу моря среди неприступных скал расположено место, называемое Каруля, где с давних времен подвизались самые строгие подвижники. По преданию, преп. Афанасий послал сюда разбойника для покаяния. На Каруле это был не единственный случай подобного исправления: «Обитаху же тогда мужие добродетельны зело, с нимы же собеседовах и хлеб ядох, и ползовахся от беседы их. Бысть от ных старец с пресеченною рукою, иже прежде бяше прослутый курсар, си есть разбойник морский, обаче многи тамо уже лета жительствовавше в покаянии, якоже совершенно о нем известыхся. Тогда помянух великое Христово милосердие к кающимся грешником и Его евангельские словеса, яко многие разбойники и митары восхищают царствие Божие, и воздхнув, помянух своя грехи, просящи Творца, да дарует мне и всякому желающему благий конец», – писал Барский.

Что означает слово «каруля»? Объяснение мы находим у того же Барского: «На единой убо стене, зело навислой в море, древнии отцы устроиша верв, сверху камени привязан, на его концу привязавши кошницу, испущают колесцом древяным на низу, даже до моря, яже всегда день и нощь висит недалече, яко на полсажня от воды. Мимоходящие же кораблецы странныи и ладии монастырей различных, аще случатся тамо близу плысти, полагают в кошницу милостину: иннии хлеб, иннии сочиво или боб, иннии же инно что либо буди. По вечерни же, на всяк день един от ных зело жестоким путем нисходит даже до привязания верва верху высокого камени, и востягнув кошницу, взимает, благодарящи Бога, аще что обрящет, кошницу же праздну паки на низ повешает; аще же ни, паки возвращается к братии, без роптания, понеже суть обичны труждатися…»

Каруля считалась самым суровым местом на Афоне, и тем не менее в начале XX в. там было около сорока насельников!

«Ибо воскрилие горы, мню еще от потопа сице отвалися, яко аки стена стоит единокаменна, в широту на пятьнадесят сажней, в высоту же в дважды и трижды толико, и тамо мало места сравненного с велим трудом, на нем же стоит церковь с келльями. Такожде и там дождевною живут водою и некою дикою капустою, естественно в разселинах каменных родящоюся. Место оное паче всех безмолвнейшое есть и теплейшее. Аще же и близу над морем стоит, но отнюдь не имат пути к морю, понеже несть тамо брега, но вертепы и пропасти страшнии и естествении камение превысокие…» Центром Карули была Георгиевская келлья, построенная в глубокой древности. Спуска к морю от нее нет, она стоит на скале, и с моря такая келлья имеет вид неизвестно как прилепившегося к стене ласточкина гнезда. Стена келльи тесно прижимается к скале, так что есть только узенький проход между зданием и скалой, который ведет в самый конец Карули. И тропинка эта ведет на Катунаки через келлью Даниэлев, как называют ее карульцы. В стене этого маленького проходца есть окошко в маленькую карульскую костницу, а снаружи – фреска с изображением великомученика Георгия. Каждый пришедший на Карулю может поклониться здесь великомученику.

Келлья эта была возобновлена в XIX в. неким Стаматисом. Однажды он шел этой дорогой, великомученик явился ему и сказал по-гречески: «Стой! Куда идешь?» Великомученик был в одежде древних воинов, и спутать его с кем-нибудь не было возможности. Отсюда и его прозвище от слова «???????» (остановись) – Стаматис. Он был разбойник, но после этой встречи переменил свою жизнь. Он остановился здесь навсегда и возобновил келлью. Надпись на келлье указывает на то, что она была перестроена в 1811 г. г. Ранее она была ориентирована алтарем на восток, а после перестройки храма из-за недостатка места пришлось направить его на север или северо-восток.

По Барскому, вокруг храма было три келльи, построенные «от неких добродетельных пустынножителей сербских». Но сам путешественник застал уже греков, «зело благоговейного жития». Сегодня в усыпальнице можно видеть главы схимонахов Варсонофия, Паисия, Зосимы, Иннокентия и иеросхимонаха Никона.

«Несть тамо брега, но вертепи и пропасти страшнии…» Каруля. Вид из Георгиевской келлии

Из жизнеописания старца Тихона, учеником которого был известный всему миру схимонах Паисий, мы узнаем, что он пятнадцать лет подвизался в пещере на Каруле и по воскресным дням ходил причащаться в келлью, которая была расположена над его пещерой. «Его пещера находилась у подножия той самой горы, где была келлия Святого Георгия. Там подвизался один богомудрый старец, который и стал для Тихона духовным учителем»[264][265].

«Нет в Югославии человека, которому не было бы известно имя Василия Николаевича Штрандтмана»[266], – так начиналась статья в журнале «Часовой» за 1934 г., посвященная последнему русскому посланнику в Королевстве СХС. Можно с уверенностью сказать, что сегодня трудно найти в России человека, которому было бы это имя знакомо. Мы хорошо помним эпизод перед началом Первой мировой войны, когда наш император прислал регенту Александру историческую телеграмму, в которой сообщалось, что Россия не оставит Сербию. В тот момент, когда разразился сербский кризис, неожиданно умер от разрыва сердца посол в Сербии Н. Г. Гартвиг, и вся тяжесть тех нелегких минут легла на плечи его первого заместителя Василия Николаевича Штрандтмана. Австро-Венгрия предъявила Сербии ультиматум, и Василию Николаевичу пришлось принимать участие в переговорах с австрийцами и германцами. Посланники этих стран вели двойную игру. А из Петербурга пришла депеша от министра иностранных дел Сазонова со словами государя: «Пока есть малейшая надежда избежать кровопролития, все наши усилия должны быть направлены к этой цели». Но, как известно, кровопролития избежать не удалось. И вот Сербия получила унизительный ультиматум, сводившийся к требованию полной зависимости ее от австрийцев. Королевич-регент Александр немедленно вызвал Штрандтмана и спросил совета, что делать в этой ситуации Сербии и может ли она надеяться на помощь России. Не колеблясь ни минуты, Василий Николаевич произнес слова, достойные быть высеченными золотыми буквами в будущей книге русской истории: «Пока в Санкт-Петербурге есть российский император, Сербия может быть спокойной». Они совместно составляют императору телеграмму, в которой был фактически поставлен вопрос: «Быть или не быть Сербии?» Тогда и пришла в ответ знаменитая телеграмма от русского императора. А Василий Николаевич, закончив свою дипломатическую миссию, ибо после начала войны и захвата Сербии австрийцами она потеряла смысл, испросив разрешение у государя, поступил добровольцем в ряды сербской армии и прошел с нею весь тернистый путь от первых поражений до победы. Вместе с ней он эвакуировался за пределы Сербии. После того, как королевич обратился к державам со словами: «Сербии больше нет, но армия ее жива», и перебросил сербских солдат на восточный фронт, Василий Николаевич оказался на Солунском театре военных действий. Там он участвовал в прорыве и закончил свою военную карьеру в чине капитана сербской армии[267].

Карульская калива

Костница Георгиевской келльи

Василий Николаевич Штрандтман представлял Россию в Сербии фактически с 1914 г. до установления Югославией дипломатических отношений с Советским государством в 1940 г.

Еще менее известен в истории старший брат Василия Николаевича. Он также начинал карьеру офицером. Родился будущий афонский монах 4 сентября 1875 г.[268] в городе Гродно. Крестным отцом его стал император Александр II. Отец, генерал-лейтенант Николай Карлович, был Ццскосельским комендантом. В 1896 г. будущий монах окончил Пажеский корпус, был камер-пажом великой княгини Марии Павловны старшей. Служил в лейб-гвардейском полку ее величества, участвовал в Русско-Японской и Первой мировой войне, был ранен. Служил адъютантом великого князя Андрея Владимировича и кончил службу в чине полковника. Награжден золотым оружием за храбрость. Затем, как и большинство русских беженцев, оказался в Югославии[269]. Там он принял постриг в одном из монастырей Сербии. Уже будучи на Афоне, постригся в великую схиму. Собственно, нам известно только его монашеское имя – иеросхимонах Никон.

На короткое время Никон прибыл в Бельгию. Причина этой поездки неизвестна, но она наделала переполох среди соратников митрополита Евлогия (Георгиевского)[270]. Вот что архиепископ Александр (Немоловский) пишет митрополиту в письме от 2 июня 1933 г.:

«Чтобы окончательно не потерять церковную общину в Антверпене, я назначил Бож. Литургию на день Св. Тройцы [так!], ибо в Антверпене поселился иеромонах Никон (Штрадман [так!]), и нам необходимо спешить». Опасаться владыке было нечего: скоро «страшный» иеромонах навсегда покинул мир. Но в Антверпене у афонского монаха на долгие годы остались друзья, которые помнили его и навещали на Афоне. А вот что пишет о появлении о. Никона в Антверпене современный исследователь: «Итак, уже второй „карловацкий” священник прибыл в те майские дни 1933 г. в Антверпен, намного старше и опытнее молодого Иннокентия и к тому же заметная фигура: о. Никон (Н. Н. Штрандтман) (умер 1963) был в миру полковником лейб-гвардии 4-го Стрелкового Императорской Фамилии полка и адъютантом одного из великих князей, участвовал еще в Русско-Японской войне, а его старший (ошибка! младший. – авт.) брат был последним царским послом в Сербии. О силе личности иеромонаха Никона и его возможном огромном влиянии на русских антверпенцев говорит и то, что вскоре он принял схиму на Афоне и лет 30 прожил там в пещере, высеченной в скале [19]»[271][272].

На Афоне еще остались монахи, которые помнят о. Никона. Нам было известно три монаха, которые его знали. С одним из них нам поговорить не удалось, другие же два[273] дали бывшему полковнику исчерпывающую характеристику, поминутно восклицая: «Калос[274]… калос». Еще удалось нам узнать, что о. Никон свободно владел пятью языками: английским, немецким, французским, итальянским и испанским. Но получить более подробные сведения было очень трудно, так как афонские монахи мало внимания уделяют внешним моментам или фактам биографии своих собратьев по монашеской жизни.

Иеросхимонах Никон (Штрандтман)

Он поселился на Афоне не позднее конца 30-х гг. На Каруле сама местность делает человека затворником: кругом обрывы и пропасти, по которым можно передвигаться только с помощью веревки. Собственно, все предыдущее: и о его брате, и о блестящем прошлом, и о принадлежности к высшим слоям русского общества – говорится только для того, чтобы подчеркнуть тот невероятный контраст между прежней жизнью и карульской нищетой, в которой достаточно только одного – камней[275].

О. Никон редко покидал Святую Гору. Один раз он совершил достаточно долгую поездку по Европе и Америке, побывал в Джорданвилле. С тех пор у него завязались с этим монастырем самые дружественные отношения. Он внимательно следил за изданиями монастыря, читал «Православный путь» и «Православную Русь». Он также ежегодно небольшое время проводил в Салониках, но последние годы безвыездно жил на Каруле, к высотам которой, по выражениям автора некролога в «Православной Руси», «питал особую нежную любовь, которую он отмечал в своих письмах, но даже в уединении, в глуши, он духовно ощущал ту безбожную отраву, которая распространяется по всему миру и, конечно, не оставляет без воздействия и Святую Гору». Он предчувствовал то время, когда ему придется покинуть свое пристанище, но до этого он, к счастью, не дожил. О. Никон прожил около 90 лет и отошел ко Господу 20 сентября 1963 г. Трудно себе представить, как можно было жить в таком возрасте на суровой Каруле, где в то время нельзя было рассчитывать на медицинскую помощь или просто найти медикаменты. Пост и молитва так угодны Богу и столь необходимы людям, что Всевышний продлевает дни своих служителей, нарушая этим законы природы. Чтобы оценить подвиг о. Никона и подобных ему отшельников, достаточно один раз побывать на Каруле. В самые жаркие месяцы камень там раскаляется на беспощадном солнце, и, кажется, нет спасения от жара ни днем, ни ночью. Уж не говоря о том, что подобные отшельники отрезаны не только от мира, но и от других афонских обителей. Крутые склоны, по которым передвигаться чрезвычайно трудно, не дают возможности часто нарушать уединение и любого способны сделать постником: по отвесным скалам не понесешь ничего лишнего.

Архимандрит Херувим, оставивший уникальное описание Карули 40-х гг. прошлого столетия, дважды упоминает в своей книге «Удел Божией Матери» о. Никона. Первый раз он описывает одно из посещений старца, когда молодой послушник, будущий архимандрит, восторгается смирением русского монаха. Это описание может рассказать гораздо больше самых точных фактов из биографии: «Затем я пошел в исихастирион[276] русского аскета Никона. Открылась дверь, и показалась эта замечательная личность. Он первый сделал поклон и что-то сказал по-русски. Я слушал его, ничего не понимая, смотрел на него и поражался. „Вот, – думал я себе, – небесный человек, который находится еще на земле! Сколько раз хотелось бы нам повстречаться в жизни с такими людьми! Я верю, что самое черствое, самое напоенное мирскими помыслами сердце, не может остаться не взволнованным и безразличным перед величием, которое являют дикость места и покой, безмятежность этих людей: оно открывает, смягчает, умиляет…”

Разрушенный храм келльи Святых Архангелов

Когда я попросил у него какой-нибудь сосуд, чтобы положить ему немного варенья из айвы, которое мы обычно варили в своей каливе, он отказался. Однако уступил, когда я стал настаивать. Пошел и принес мне глиняную тарелку. С первого взгляда было заметно, что он много раз использовал ее, не моя. Ясно были видны остатки пищи! На какой-то момент я заколебался, можно ли положить сюда варенье. Однако старец, поняв мое замешательство, заулыбался и сказал мне на ломаном греческом:

– Я – пустынник, пустынник я.

Я положил варенье на эту отталкивающую для нас, обычных людей, тарелку. Я был взволнован строгостью, порабощением плоти и чувств старого аскета. Кто знает, как он использует это варенье… Может, как древние аскеты, которые наливали воду в еду, чтобы она утратила свой вкус и чтобы таким образом не услаждать своего вкуса.

В одном порыве я склонился, чтобы ухватиться за его подрясник, поцеловать ноги, однако он успел раньше меня. Одним незаметным движением он оказался передо мной коленопреклоненным головой до земли. Услышал, как он, находясь в таком положении, шепчет: „Благодарю. Благодарю…” Это был незабываемый пустынник – высший офицерский чин русской армии, знавший несколько языков, всесторонне образованный отец Никон». Второй отрывок, более короткий, тоже достоин цитирования.

«– Здесь, – сказал мне мой собрат, – находится калива „Святой Георгий”, где безмолвствует один очень образованный русский, о. Никон, бывший в прошлом офицером русской армии.

Мы постучали в дверь и обождали. Вскоре показался поседевший благообразный монах, с небесной улыбкой и какой-то внемирной добротой на лице. Мы оставили ему немного еды, взяли у него благословение, облобызав его освященную руку, и продолжили свой путь»[277].

Это был незабываемый пустынник – высший офицерский чин русской армии, знавший несколько языков, всесторонне образованный отец Никон.

Удивительно, что многие карульцы, среди которых были и русские, отличались долгожительством. Так, русский монах Нил, исихаст, прожил около ста лет. И по преданию, он сам решил подправить Владыку, медлившего призвать своего раба. Сам приготовил себе могилу, с помощью молодого монаха сам забрался в нее и тут же предал дух своему Домовладыке. Иеросхимонах Феодосий и его ученик Никодим также дожили до глубокой старости. Видимо, уже в глубокой старости умер и другой русский иеросхимонах, самый загадочный карульский житель, в миру представитель высшего света – о. Парфений.

Так и не удается пока открыть тайну личности о. Парфения. В современном карульском предании он изображается великим князем и членом дома Романовых. Известно только, что он был княжеского рода и, по собственному его воспоминанию, играл в детстве с будущим греческим королем Георгом II. Хоть это, несомненно, преувеличение. Храм келльи, в которой подвизался о. Парфений, был построен известным подвижником – схимонахом Иннокентием Сибиряковым, бывшим сибирским золотопромышленником, и был посвящен свт. Иннокентию и преподобному Давиду. Можно представить себе и благолепие карульского храма. Храм, к сожалению, полностью сгорел несколько лет назад.

Жизнь иеросхимонаха Парфения, без сомнения, могла бы украсить «Афонский патерик». Многие афонские монахи ощущали, как от него исходило благоухание… Всего лишь два факта… В 2002 г. в 25 номере «Русского паломника» опубликованы воспоминания схимника Макария о карульских монахах. Об о. Парфении говорится так: «Личность таинственная. Слышно было, что принадлежал к известной княжеской фамилии. Очень редко кого принимал в своем домике с церковкой. Часто служил Св. Литургию, а помогал ему о. схимонах Зосима-карулец, пел и читал на клиросе. Других он не допускал на свое служение. Я все же один раз удостоился быть принятым в его домике и в беседе с ним за чашкой чая ясно увидел, что он не из простых людей. Не буду останавливаться на нашей беседе. Но он был подвижник и делатель умной молитвы. Его собранность чувств, его отчужденность от мира говорили сами за себя, подавая пример и нам, желающим спасаться. Его дворик с церковкой находился внизу, недалеко от моря, окруженный оградою. Дворик был нам хорошо виден, с дорожкой посередине, по которой о. Парфений имел привычку ходить и тянуть четку. Почил тихо и мирно и незаметно. Какова была его жизнь, такова и кончина». О. Никодим Карульский пишет о каких-то разногласиях, которые возникли между иеромонахом Парфением и старцем Феодосием. О. Парфению не нравился порядок жизни о. Феодосия, его совместные частые собрания с карульцами, праздничные трапезы. В ходе этих собраний старец пытался воспитывать своих учеников, и это не нравилось о. Парфению, который перестал ходить к о. Феодосию на службы. Так прошло 10 лет. Но перед смертью о. Феодосия он стал посещать его и исповедовать, а потом и похоронил старца.

Вот как вспоминает о нем архимандрит Херувим: «Я был наслышан о мудрости, святости и благородном происхождении последнего. Когда он открыл мне калитку своей келльи, я увидел его перед собой, как символ победы над мирской славой и суетой. Аристократическая, благородная фигура, одетая в порванную рясу»[278]. Далее о. Херувим из беседы с о. Парфением понял, что тот, будучи ребенком в Петербурге, играл вместе с будущим греческим королем Георгом II. Это единственное надежное сведение о происхождении этого таинственного монаха. О. Парфений вел высокую духовную жизнь, об этом свидетельствует все тот же архимандрит Херувим: «Безусловно, он должен был принадлежать к первому десятку самых добродетельных мужей Афона своей эпохи»[279].

После о. Парфения в этой келлье подвизался иеромонах Серафим родом с Дальнего Востока, учеником которого и был о. Симеон, ныне здравствующий сербский монах. Недолгое время жил в этой келлье и архимандрит Софроний (Сахаров).

Иеросхимонах Серафим родился около 1903 г. и юношей вместе со своими родителями бежал в Китай. Там он получил высшее инженерное образование. Затем он уехал в Сербию, где поступил в Мильковский монастырь. Когда во время Второй мировой войны на монастырь напали титовские партизаны, то он вместе с о. Антонием (Медведевым), впоследствии архиепископом Сан-Францисским, и о. Стефаном (Карульским)[280] бежал из монастыря через окно. По воспоминаниям о. Стефана, вдогонку им свистели пули. После бегства из монастыря о. Стефан прибыл на Афон, где поселился в келлье Св. Саввы на Капсале, а затем уже переселился на Карулю. За два месяца до смерти о. Серафим обратился к доктору и осенью 1981 года во время пребывания в женском Свято-Троицком монастыре в Ламии около г. Волос скончался. О. Серафим оставил несколько дневников, в которых записывал мысли о спасении[281].

На так называемой внешней Каруле, до которой можно добраться от пристани без особого труда, без опасных передвижений по цепям и обрывам, находится Троицкая келлья. В ней долгие годы провел иеросхимонах Феодосий.

О. Феодосий (Василий Васильевич Харитонов) родился в 1869 г. в Саратовской губернии в зажиточной крестьянской семье. Старец был младшим, пятым по счету ребенком в семье. По окончании учебы в сельской школе Василий (таково было его мирское имя) был взят на казенный счет в Саратовское духовное училище. После этого он поступил в Вологодскую семинарию, которую кончил первым учеником и был принят в Казанскую академию на казенный счет. Академию о. Феодосий окончил в 1894 г. со степенью магистра богословия. Диссертацию будущий афонский монах написал на тему: «Обозрение сочинений епископа Феофана, Вышенского затворника». Там же он принял монашество с именем Феофан и был рукоположен в иеромонахи и назначен на должность надзирателя в Симферопольскую семинарию. Затем пять лет, с 1896 по 1901 г., был инспектором в Вологодской семинарии, но после оставил мир и ушел на Афон. Здесь началось другое серьезное и продолжительное учение. Старец поведал своему ученику, схимонаху Никодиму, о своей борьбе только с одной страстью – гневом. На Афоне о. Феодосий (тогда еще Феофан) пошел путем русского келлиотского монашества и поступил в знаменитую келлью Свт. Николая, именуемую здесь Белозёрка, в 1901 г. Три года он прожил здесь, неустанно борясь со своей страстью – гневом, и видел, что не мог победить ее. И старец отправился к иеросхидиакону Лукиану, проживавшему в келлье близ Пантелеймонова монастыря. Этот диакон, известный в Пантелеймоновом монастыре как живописец, ученик самого духовника Иеронима, был достоин такого выбора, потому что был очень суров по характеру, и послушничество у него было лучшим способом обрести смирение. Новый послушник старался терпеть все, но иногда впадал в уныние и слышал: «Ну, что ты нюни распустил». Выдержать будущему старцу удалось только полтора года.

Карульский монах. Фотография середины XX в.

Глава иеросхимонаха Феодосия (Харитонова)

Дальше путь его лежал на Капсалу, место рядом с Кареей, где и по сей день живут отшельники и келлиоты. Здесь он проводил настоящую подвижническую жизнь, вкушая немного супа с сухарями и держась безмолвия. Но когда он по обыкновению спрятался от посетителей, вдруг услышал через дверь слова иеромонаха из Андреевского скита: «Не усидишь ты в своем безмолвии – где твоя любовь к ближним?» О. Феодосий задумался. Он решил осилить тот путь, которым не смог пройти – снова вернулся к о. Лукиану. На этот раз он выдержал только полгода. Старался все терпеть, но не выдержал: «Врачевахом Вавилона и не исцеле», – говорил его старец.

Святые останки старца Феодосия с большим почтением хранятся современными карульцами

Подвижник отчаялся: понял, что не может выдержать настоящего послушания, и решил испробовать братское житие, которое есть первая ступень к жизни отшельнической. Он организовал на Капсале нечто вроде маленького скита из трех монахов, которые каждую неделю из своей среды выбирали старшего и слушали его как игумена. Но самодельный скит скоро развалился. Иеромонах Феофан решил проводить самостоятельную жизнь по-отшельнически, но прибегая к духовным советам старцев. Одним из таких старцев, к которому он обращался, был иеросхимонах, по имени тоже Феодосий, известный на Афоне не только своим происхождением, но и своей монашеской жизнью. Этот о. Феодосий был грузин и жил в грузинской келлье апостола и евангелиста Иоанна Богослова Иверского монастыря[282].

Иеромонах Феофан прожил на Капсале, поучаясь у старцев несколько лет, будучи вынужден часто менять келльи. Всего за несколько лет он поменял на Капсале 8 келлий. Как-то он услышал, что в скиту Василия Великого, где начинал свой монашеский путь преп. Паисий Величковский, есть старец, преуспевший в непрестанной молитве. Русский монах переселился на Катунаки и обрел великого учителя молитвы исихаста Каллиника. Закончил свое странствие по афонским келльям о. Феодосий на Каруле. Здесь ему было суждено прожить достаточно долго, до самой смерти. Переселился он на Карулю в 1914 г., а отошел ко Господу 2 октября 1937 года. Троицкая келлья была построена на деньги, полученные от игумена Пантелеймонова монастыря Мисаила. Второй придел освящен в честь Покрова Божией Матери. По просьбе жертвователей также особое празднование совершалось 5 июля ст. ст. в память преп. Сергия Радонежского и преп. Афанасия Афонского. Храм был освящен в 1917 г.

Очевидно, что период споров об Имени Божьем застал о. Феодосия на Катунаках. Ему пришлось сыграть немалую роль в этих спорах. Именно он ознакомил старца-безмолвника Каллиника с существом этих споров. О. Каллиник написал небольшой труд по поводу споров об Имени Божьем, который, по преданию, так понравился нашему императору Николаю П. О. Феодосию была пожалована грамота от Священного Синода и подарен в благословение образ Всемилостивого Спаса.

Хорошо отзывался о трудах о. Феодосия его единомышленник по спорам об Имени Божьем монах Ильинского скита Хрисанф. Причем знакомы они были еще до смуты, и о. Хрисанф уже тогда высоко ценил богословский талант о. Феодосия. В письме к Арсению (Стадницкому), в то время епископу Псковскому, он пишет, что афонский богослов немало ему помог при составлении какого-то труда. Далее он высказывает свое суждение, что перевести рукопись преподобного Паисия Величковского может «благоговейнейший молодой иеромонах Феофан, магистр богословия, подвизающийся уже 4 года на Афоне в уединенной калибе, как строгий аскет, и который находится в близких отношениях с нами». Далее отец Хрисанф сообщает краткие сведения об о. Феодосие, которые уже были приведены нами выше, и говорит о какой-то обличительной статье, которую безбоязненно написал этот молодой иеромонах. «И хотя я с о. Феофаном только по временам вижусь, но и этому радуюсь, ибо он пришелся мне совершенно по душе. Особенно мне нравится его высокопросвещенный ум, исполенный религиознонравственных идей и совершенно в православном духе. Он – противник полной свободы всевозможным верам в России», – пишет в конце письма о. Хрисанф[283]. Этот документ дает нам некоторое представление о богословских трудах о. Феодосия.

Кроме того, о. Феодосий составил книгу в защиту юлианского календаря. Называется она «Учение Православной Церкви о Священном Предании и отношение ее к новому стилю».

Карульские монахи (слева направо): иеросхимонах Серафим, схиархимандрит стефан, схимонах никодим. Фотография из журнала «Православная Русь»

Схимонах Никодим

О. Феодосий переписывался со многими известными иерархами Русской Церкви. Опубликовано несколько его писем к митрополиту Антонию (Храповицкому), с которым он переписывался по поводу разделений на Афоне, вызванных самочинным введением Патриархом Мелетием нового стиля в Константинопольской Церкви, и по поводу ошибочного учения митрополита о страданиях Господа Иисуса Христа в жертве искупления за грехи человеческого рода.

После о. Феодосия здесь подвизался и его ученик Никодим, тоже известный русский старец, особенно почитаемый в русском зарубежье. В одном из своих рассказов Маевский описывает своего молодого проводника, указывавшего ему путь к старцу Феодосию. Он был «как коза, перепрыгивающая с камня на камень». Но прошли годы в подвиге и молитве, и он сам стал известным старцем, к которому обращались за советом и помощью многие американские иерархи. Кончину этого святого старца описывает Павле Рак в своей книге «Приближения к Афону». В конце жизни Бог даровал ему немощи, которые старец воспринимал как благодать. Старец забыл все: и свое далекое прошлое в России, и многое из своей прежней афонской жизни, и даже все молитвы, так что для него осталась только одна молитва: «Господи Иисусе Христе, помилуй мя». И этих слов ему было вполне достаточно. Умер о. Никодим 15 февраля 1984 г.

Отец Никодим поступил на Афон сначала в скит Крумница в 1920 г. Во время Первой мировой войны он был во Франции в составе экспедиционного корпуса, «после переворота в России, по своему давнему желанию, решил принять монашество и жить на Афоне»[284]. Несколько по-другому об этом говорится в статье иеросхимонаха Ефрема (Красовского) «Схимонах Никодим – русский карульский святогорец»: «Революция 1917 года застала о. Никодима старшим унтер-офицером в военных действиях к концу Первой мировой войны в Македонии на Южном фронте, где он, между прочим, был трижды ранен. Не желая жить более в России, свергшей своего царя, помазанника Божия, по ночам тайным образом пешком в течение шести суток пришел он со своим другом-соратником на Святую Гору»[285][286]. Еще в миру он прочитал «Рассказы странника», «Добротолюбие» и другие книги и имел намерение серьезно заниматься молитвой. На Крумнице он принял монашество с именем Никанор и исполнял послушание в огороде, а затем стал помощником гостинника. Но на Крумнице упор делался на труд, а не на молитву. Было много виноградников, выращивались маслины, и времени для занятия практически не было. Поэтому по благословению игумена Пантелеймонова монастыря Мисаила Никодим довольно скоро перешел в соседний русский скит Новая Фиваида, где стал вести отшельнический образ жизни. Нелегко было жить молодому монаху без руководителя. Такими руководителями вначале стали для о. Никодима преподобный Силуан и о. Нифонт с Иваницы. Но общение с ними было затруднено, особенно с о. Силуаном, который жил в Пантелеймоновом монастыре, и по совету последнего о. Никодим перешел в 1929 г. на Карулю к о. Феодосию. В это время на Каруле жило 35 монахов, среди которых было три иеромонаха. О. Никодим был учеником о. Феодосия до самой его кончины. Интересные воспоминания о нем оставил иеросхимонах Филипп из келльи св. апостола Фомы из скита Св. Анны: «Отец Никодим был большим постником и подвижником, по сорок дней ежегодно постился! Свои подвиги скрывал и вообще о „видениях и снах” не говорил. Был он исповедником – зилотом, но не делал скандалов и проблем. Мне кажется, что самая большая ценность о. Никодима была в том, что, будучи истинным патриотом, он первый терпел жизнь вне Отечества. Это усугублялось тем, что на Афоне находились монахи, которые подозревали, что всякий русский монах – советский шпион! С болью в сердце старец молился за Россию, что тогда особенно нужно было. Нужна такая молитва и сегодня»[287]. Зилотское движение возникло впервые на Афоне в связи с самочинным введением нового стиля Константинопольским Патриархом. Тогда большая часть русских монахов перестала поминать Константинопольского Патриарха. Старец Феодосий вел переписку по этому поводу с митрополитом Антонием (Храповицким), и о. Никодим стал продолжателем его дела. Так, он дал благословение ныне здравствующему схимонаху Пахомию из Старого Руссика на разработку некоей новой календарной системы, которая учитывала бы астрономические неточности юлианского календаря. Вообще он был духовно близок братии его скита, состоявшей из русских монахов РПЦЗ. Скит был освобожден в 1992 г. от русских по приказу Патриарха Варфоломея. «Будучи на Афоне, я посещал русских отшельников, Никодима Карульского и иных…», – вспоминал известный подвижник зарубежья архимандрит Нектарий (Чернобыль), живший на Афоне в 1966 г. Схимонах Никодим имел большое влияние на русское зарубежье, к нему приезжали паломники за советом, со многими он общался в письмах. По церковной иерархии о. Никодим был иподиаконом и рукоположен в этот сан в скиту Святого пророка Илии архиепископом Леонтием Чилийским.

Карульский монах Зосима

Кроме того, на Каруле в XX в. подвизались следующие русские монахи: схимонах Зосима, занимавшийся плетением корзин, схимонах Нифонт, живший рядом с Георгиевской келльей, ученики иеросхимонаха Феодосия: схииеродиакон Софроний и схимонах Досифей, приехавший на Афон по благословению святого праведного Иоанна Кронштадтского и бывший ранее в Ильинском скиту, схимонах Алипий, часовых дел мастер, схимонах Пахомий, схимонах Епифаний, живший в келлье Рождества Христова, схимонах Епифаний, схимонах Василий из Иверской келльи, схимонах Харлампий, обитавший поблизости с Георгиевской келльей. Интересна история схимонаха Вафусия, жившего на самом краю Карули в келлье, напоминавшей по внешнему виду ласточкино гнездо. Еще до Первой мировой войны он узнал, что мать его в России тяжело больна и близка к смерти. Он пришел к ней, попрощался и похоронил ее и умудрился вернуться на Афон уже во время Гражданской войны. Если мы вспомним, о. Евгений (Жуков), отправившийся в Россию примерно в эти годы хоронить мать, смог чудом вернуться только в 30-е гг., несколько лет до этого проведя в лагерях.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.