Глава 8 Настоящее человеческое сердце

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 8

Настоящее человеческое сердце

94 процента времени в Лондоне не идет дождь. Увы, сейчас не то время. Я промок. Мой синий костюм стал черным, он блестит от воды, а ботинки издают чмокающие звуки, когда я слезаю с велосипеда и прохожу впечатляющие ворота из портлендского камня.

Всю дорогу по Ромфорд-роуд я ехал на велосипеде, проезжая окрестности, несколько изменившиеся с той поры, когда здесь был Черчилль, – мимо мечетей и магазинов, продающих сари и кебабы, а также все связанное с мобильными телефонами. Я приехал на кладбище лондонского Сити, находящееся в районе Уонстед.

«Я ищу могилу», – говорю я у ворот. Меня заверяют, что здесь неплохой выбор. «Тут похоронена Дама Анна Нигл, – любезно говорит парень в фуражке, – и сэр Бобби Мур, и две жертвы Джека Потрошителя». А также тысячи других.

Куда ни глянь, надгробия и памятники викторианской эпохи из мрамора, порфира и гранита. Некоторые имена размыты временем и кислотным дождем, и несколько минут я тревожусь, что мне предстоит кошмар, как на парковке в аэропорту, – буду часами ходить по ухоженным дорожкам и все сильнее промокать.

И вдруг я вижу ее – могилу, точно отвечающую описанию. Я шлепаю к ней по траве и убеждаюсь – это она. Простой крест на квадратном постаменте, а перед ним прямоугольник свежевозделанной земли с несколькими луковицами цветов. Я понимаю, что за могилой приглядывают. Наклонившись, читаю надпись у подножия постамента. И вижу имя Уинстона Спенсера-Черчилля.

Но тело Черчилля, разумеется, погребено не здесь. Оно в другом месте – в Блейдоне, графство Оксфордшир. А я – у места упокоения той, кого он очень нежно любил.

Какое-то время я стою неподвижно. Дождь прекратился, но капли продолжают падать на меня с каштановых деревьев. Я размышляю о женщине под ними, ее страстных отношениях с Черчиллем и его чувствах к ней.

Я здесь, чтобы найти ответ на важный вопрос, применимый к каждой известной личности, да и, пожалуй, его можно назвать ключевым в отношении любого человека. В случае Черчилля у этого вопроса особое значение, ведь столь многие люди (а не только журналисты и писатели) явно или тайно рассматривают Черчилля как образец для подражания, ищут в его жизни вдохновение для своей. Вот почему нам необходимо разобраться в сущности Черчилля.

Однажды вечером я рассказывал о нем друзьям и говорил о его храбрости, языковой гениальности, неукротимой энергии. «Да, – сказал один из друзей, медленно откидываясь назад, – но каково было бы познакомиться с ним? Точнее, он был хорошим человеком?»

Что же, я могу об этом рассказать, потому что за несколько месяцев до того я действительно познакомился с ним.

* * *

Войдя в архив Черчилля в Кембридже, я с трудом сдержал возглас испуга. Директор Аллен Паквуд поприветствовал меня и протянул искусственную руку. Разумеется, хорошие манеры возобладали, и я пожал протез, после чего понял, что он сделан из бронзы.

«Вы только что пожали руку Уинстона Черчилля», – сказал директор. Я рассмотрел отливку и поразился, насколько она изящна. Пальцы отличались хорошей формой, но они не были ни длинными, ни большими. Эта рука яростно размахивала клюшками для игры в поло вплоть до пятидесяти двух лет, стреляла из маузеров, управляла гидросамолетами, разрезала колючую проволоку на «ничьей земле».

Единой подписью руки великий уничтожен город, пять властных пальцев обрекли режим на смерть[33]. «У него были небольшие руки», – согласился Аллен. По-моему, они примерно такого же размера, что у его матери, – если не верите, взгляните на слепок кисти Дженни в экспозиции Чартвелла. Руки Черчилля даже более красивы.

«Еще они были розовыми, – сказал Аллен, – потому что он так любил принимать ванны». Не только руки у него были небольшими, но и рост в целом. Мы все знаем статую на Парламент-сквер, где Черчилль стоит, наклонившись вперед и опираясь на палку. Складывается впечатление, что он колосс с бизоньими плечами и хваткими руками. Но, как считает Мартин Гилберт, его рост был 173 см, а другие признанные специалисты – Уильям Манчестер, Норман Роуз – утверждают, что в лучшем случае 169.

На фотографиях, где он идет по площади перед конногвардейцами, в брюках, как у дворецкого, одна нога приподнята – и, клянусь, он схож с Томом Крузом в том, что касается толщины подошв. Когда я сказал Эндрю Робертсу, самому знаменитому исследователю Черчилля, что у того невыдающаяся стать, мой собеседник не был удивлен. «Я знал, что мы сойдемся во мнении!» – воскликнул он.

Кто еще был ростом 168 см или ниже? Некоторые из величайших тиранов и мерзавцев мировой истории – Октавиан Август, Наполеон, Муссолини – все по 168 см, крохотный Сталин с его 163 см. Рост Гитлера был лишь 173 см. Всех этих личностей так или иначе связывают со сверхкомпенсаторной агрессией, которую иногда называют «синдромом невысокого мужчины». Есть некоторые свидетельства того, что по внешним признакам и Черчилль был подвержен этому синдрому.

Он, разумеется, бывал резок с людьми. Робертс смело заметил, что, если сравнивать двух противников, Гитлер, вероятно, был мягче со своим персоналом и заботливее к нему. Черчилль не только не давал помощникам спать, когда диктовал ночью, но и сильно раздражался, если что-нибудь шло не так. «Где вы получили образование? – кричал он. – Почему вы не читаете книг?»

Заметьте, что он кричал не только на мелкую сошку. У нас есть сделанное в 20-е гг. описание того, как он расхаживал по кабинету Болдуина во время спора с Невиллом Чемберленом, бранился и грозил кулаком. Давайте соберем все улики против него. Последуем примеру самовлюбленного окружного прокурора и сделаем рагу (составим коллаж) из инсинуационных свидетельств – тривиальных и не очень.

Обвинение против него состоит в том, что он был не только величайшим человеком современной британской истории, но и взбалмошным самодуром в обращении с другими.

Вот что считали его враги (а порою и друзья) и причины, по которым они так считали. Они говорили, что Черчилль ведет себя как избалованный ребенок, и мы вынуждены признать, что он научился настаивать на своем с самого раннего возраста. Вспомните его тошнотворные и манипулятивные письма матери, написанные, когда ему было двенадцать лет. Он умоляет позволить ему посетить шоу Буффало Билла:

…Я хочу увидеть Буффало Билла и представление, как ты мне обещала. И я буду очень разочарован, и даже не разочарован, а крайне несчастен, после того как ты пообещала мне, и еще, я не буду больше верить твоим обещаниям. Но я знаю, что мамочка любит своего Уини слишком сильно, чтобы…

И далее в том же ключе. Это письмо было первым из трех о Буффало Билле, и мы видим, что у его автора присутствует не только железная решимость, но и ощущение, что у него есть право требовать. Когда ему было четырнадцать, он уговорил одного из своих школьных приятелей – по фамилии Милбанк – записывать то, что он диктовал, лежа в ванне. Впоследствии бедный Милбанк погиб на Галлипольском полуострове, но он был первым из многих секретарей у ванны Черчилля.

Как выразилась его свояченица леди Гвендолин «Гуни» Берти, у него имелась склонность к «ориентализму», самыми счастливыми для него были те мгновения, когда слуга надевал на него носки. Он мог демонстрировать выдающуюся храбрость, когда был в окопах, но при этом окружал себя поразительной роскошью.

Черчилль поехал на фронт с личной ванной, большими полотенцами, грелками, продуктовыми наборами из Fortnum & Mason[34], громадными кусками отварной солонины, сырами стильтон, сливками, ветчиной, сардинами, сушеными фруктами, огромным мясным пирогом, не говоря уже о персиковом бренди и прочих ликерах. «Вы должны помнить, – однажды сказала жена Черчилля его врачу, – он ничего не знает о жизни простых людей».

Она добавила, что он никогда не ездил на автобусе и лишь однажды был в лондонском метро. Это техническое новшество было одним из немногих, не подчинившихся ему. Он заблудился, ему потребовалась помощь, чтобы найти выход.

Леди и джентльмены жюри присяжных, найдутся и те, кто скажет, что он был не только несдержанным и избалованным, но также и задирой. Вспомните темную историю в Сандхерсте, как молодые офицеры сговорились против младшего офицера Брюса и вынудили его уйти.

Нет никаких свидетельств, что Черчилль проявил христианское милосердие и пытался приободрить встревоженного Брюса. Напротив, некоторые утверждали, что Черчилль был заводилой травли.

Кто может быть хуже вспыльчивого и избалованного задиры? А как насчет распространенного обвинения в том, что у него не было настоящих друзей, а были лишь те, кого он «использовал» для собственного продвижения? В недавней документальной драме «Надвигающаяся буря» (The Gathering Storm) мы видели, как молодого сотрудника Форин-офиса Ральфа Виграма уговорили поехать в Чартвелл и проинформировать Черчилля о действительности немецкого перевооружения. Эти сведения Черчилль безжалостно и эффективно использовал в нападках на правительство Стэнли Болдуина.

Когда он вынес документы из Уайтхолла, Виграм поставил на карту свою карьеру. В конечном счете его заподозрили в утечке информации и ее передаче Черчиллю, Виграма перевели на второстепенную должность в Форин-офисе. В телевизионной драме мы видим, какой урон был нанесен семье Виграма, как ему угрожали начальники и затем он совершил самоубийство. Бедняга – так говорит драма – был принесен в жертву во имя амбиций Черчилля.

Или возьмем другое обвинение – «он бросил друзей на произвол судьбы», в глазах многих людей это самое ужасное преступление. Когда он совершил свой знаменитый побег из бурской тюрьмы в Претории, двое других заключенных – Холдейн и Броки – должны были бежать вместе с ним. Звучало предположение, что Черчилль нарушил уговор и удрал в одиночку.

Агрессивный, избалованный, задиристый, вероломный обманщик: что еще мы можем добавить? Последнее обвинение состоит в том, что им двигали только собственные интересы, он был слишком очарован собой, чтобы быть человечным.

Предположим, что вы – молодая женщина, пришедшая на званый обед, и вас посадили рядом с великим человеком. Утверждение состоит в том, что Черчилль будет заинтересован только одним субъектом – Уинстоном Черчиллем. Как выразилась Марго Асквит: «Уинстон, как все эгоцентрики, в конечном счете надоедает другим людям». В этом состоит суть дела с позиции обвинения, Ваша честь.

Уинстон Леонард Спенсер-Черчилль обвиняется в том, что он избалованный, задиристый, вероломный, эгоцентричный зануда и совершенный грубиян. Давайте теперь выслушаем его адвоката – я с радостью готов сыграть и эту роль, чтобы обсуждение было всесторонним.

Начнем с утверждения, что он тиранил свой персонал. Да, он заставлял людей много работать, и верно, что он почти свел с ума несчастного Алана Брука, своего военного советника, – тот время от времени молча ломал карандаши, чтобы совладать со своими чувствами. Но вспомните, какое напряжение ощущал сам Черчилль, ему нужно было руководить страной во время войны, и не было никаких признаков того, что в ней можно победить.

Нельзя сказать, что Черчилль не догадывался, как воспринимается его поведение. «Я удивляюсь, что многие мои коллеги еще разговаривают со мной», – признался он. Он иногда прерывал свои марафонские сеансы диктовки, если понимал, что помощники замерзли, и сам разводил огонь в камине.

Когда умерла Виолетта Пирмен, его верный, вечно загруженный работой секретарь, он послал ее дочери собственные деньги. Он также помог деньгами жене своего врача, когда та оказалась в затруднительном положении. Когда его друг был ранен в суданской кампании, Черчилль закатал рукав и предоставил кусок кожи для пересадки – без анестезии.

Так ли поступает себялюбивый самодур? «Только познакомившись с Уинстоном, вы сразу видите его недостатки, – говорила Памела Плоуден, – но всю последующую жизнь вы будете открывать его достоинства».

Обратимся теперь к заявлениям о его роскошествах среди запустения окопов – намеках, что он всячески помыкал своим батальоном. Какая ерунда!

Верно, что его прибытие в часть в январе 1916 г. сопровождалось определенным возмущением. «Кто этот политик? – ворчали шотландские фузилеры. – Почему он не мог найти себе другой батальон?» Черчилль начал со свирепой риторической атаки на вошь – Pediculus humanus. Он поделился с изумленными слушателями своими изысканиями о происхождении этого насекомого, его основных свойствах, среде обитания, об оказанном им влиянии на войны, древние и современные.

Затем он организовал доставку неиспользуемых пивоваренных чанов в Моленакр для коллективного избавления от вредных насекомых – и это сработало. Уважение к Черчиллю росло. Он уменьшил наказания. Он делился роскошью со всеми, кто садился за общий стол. Почитайте книгу «На фронте с Уинстоном Черчиллем» (With Winston Churchill at the Front), написанную «капитаном Х» (в действительности Эндрю Девором-Гиббом), который видел все происходившее своими глазами.

Если кто-то вставал из-за стола «без большой сигары, освещавшей его смягчившееся лицо, это означало, что он не курил, и вовсе не было промахом полковника Черчилля». Так же он поступал с персиковым и абрикосовым бренди. Да, была ванна, которую Девор-Гибб называет подобием длинной мыльницы, но ею пользовались и многие другие. Окопное царство Черчилля было и демократичным, и домашним. Вот как Девор-Гибб рисует картину отдыха батальона: Черчилль сидит, наклонившись на расшатанном стуле, и читает карманное издание Шекспира, отбивая такт граммофону, в то время как другие офицеры наслаждаются праздностью или читают на солнце.

Помните, что у них были ужасные потери: немецкие (а порою и британские) снаряды взрывались вокруг них каждый день. Но под влиянием Черчилля они стали петь эстрадные песни – некоторые из них были «грубоваты», на вкус капитана Девора-Гибба. Черчилль побуждал их смеяться при всякой возможности. Один молодой офицер, Джок Макдэвид, позднее вспоминал: «За короткий период ему удалось поднять дух офицеров и солдат до невероятного уровня, и все благодаря собственной личности».

И я настаиваю, что таково поведение лидера, человека, который должным образом заботится о своих подчиненных. Задира поступает иначе, и мы можем также отмести старые сплетни о том, как обходились с бедным Брюсом, младшим офицером в Сандхерсте.

Почти все обвинения распространялись радикальным журналистом, парламентарием (и океаническим подонком) по имени Генри Лабушер, который не только был неистовым антисемитом, но и пытался провести через парламент ужасную поправку, которая криминализовала все, связанное с гомосексуализмом. У обвинений нет никакого основания. Адвокаты Черчилля с легкостью отвергли беспочвенные заявления, что он «предавался утехам в духе Оскара Уайльда», Черчиллю была присуждена внушительная компенсация.

На самом ли деле он «использовал» молодого Ральфа Виграма и бездумно загубил его карьеру? Неясно, совершил ли Виграм самоубийство, но в любом случае сотрудник Форин-офиса передал информацию Черчиллю, так как хотел разоблачить ужас происходящего в Германии и самоуспокоенность правительства.

Он сделал это из чувства долга – не из-за того, что ему заморочил голову Черчилль. После похорон Черчилль устроил для скорбящих поминки в Чартвелле, он проявил большую заботу о жене Ральфа, Аве. Многие годы впоследствии Черчилль поддерживал с ней контакт.

Не нужно упрекать Черчилля и за его обхождение с Холдейном и Броки, которые собирались бежать с ним из тюрьмы в Претории. Из дневников и писем совершенно понятно, что ночью, в последний момент, они просто струсили.

Черчилль пошел в уборную, перепрыгнул через стену и затем полтора часа ждал их в саду, рискуя быть замеченным. Но они так и не пришли, а Черчилля нельзя винить за это! Впоследствии он послал золотые часы всем, кто помог ему бежать. Он с трудом мог позволить себе такой подарок. Сделал ли Черчилль его из чувства некоторой вины? Напротив, он так поступил из-за присущих ему импульсивности и щедрости.

Давайте в конце разберемся с довольно общим обвинением в себялюбии: что он не проявлял интереса к другим людям и был невыразителен на приемах – за исключением тех моментов, когда хвастался о себе. Конечно, он был эгоцентричен и подвержен нарциссизму, что он сам с готовностью признает. Но это не означает, что он не интересовался другими людьми и не заботился о них.

Почитайте его письма Клементине, в них он беспокоится о том, не будет ли ребенок слизывать краску с животных Ноева ковчега. Подумайте о доброте к матери, которая, по сути, лишила его 200 000 фунтов наследства, как он обнял ее в день, когда она выходила замуж за Джорджа Корнуоллиса-Уэста, и сказал, что ее счастье – единственное, что имеет значение.

Отметьте его бесконечную щедрость к младшему брату Джеку, который жил с Черчиллем на Даунинг-стрит во время войны. Все эти свидетельства подтверждают, что Черчилль был добросердечным человеком и порою совершенно сентиментальным. Он хорошо обходился со своим зверинцем в Чартвелле (что, конечно, не является определяющим аргументом: Гитлер любил свою немецкую овчарку Блонди, но любовь Черчилля распространялась дальше царства животных).

Его легко было растрогать. Он льет слезы, услышав новости, что в период бомбардировок Лондона жители города выстраиваются в очереди, чтобы купить корм для своих канареек. Он плачет, когда рассказывает исступленной палате общин, что судьба вынудила его взорвать французский флот. Он рыдает от фильма Александра Корды «Леди Гамильтон». Черчилль посмотрел этот фильм семнадцать раз. Ему нравилась легкая музыка, сохранилось много эпизодов с Черчиллем, напевающим любимые мелодии. Он не был человеком, портящим другим веселье.

Он открыто проявлял эмоции, принадлежа к классу и обществу, в котором следовало быть невозмутимым. И – что совсем необычно для британского политика – он никогда не держал зла. Люди отвечали на его сердечность, и, хотя работа с ним изнуряла, коллеги были безгранично преданны и привержены ему.

Когда в 1932 г. он вернулся из Нью-Йорка, где чуть не погиб под колесами автомобиля, ему подарили «даймлер». Это было организовано Бренданом Брэкеном, а средства на машину собрали 140 друзей и поклонников.

Вы можете представить, чтобы у современного британского политика нашлось достаточно друзей и поклонников, чтобы ему подарили новый «ниссан-микра», не говоря уже о «даймлере»? Справедливости ради надо сказать, что жена Черчилля не всегда одобряла его друзей: Ф. Е. Смит был пьяницей, про Бивербрука говорили, что его сделки слишком подозрительны, а Брендан Брэкен, который подыгрывал нелепым слухам, что он незаконный сын Черчилля, был безусловно странным.

Брэкен лгал о своем возрасте, даже снова пошел в школу, чтобы сфальсифицировать его. Он отрицал свое ирландское происхождение, уверяя, что он австралиец. Вы можете подумать, что за прекрасный человек стал министром информации. Но Черчилль придерживался их, а они его.

Читая рассказ Девора-Гибба о Черчилле в окопах, я поразился благожелательному упоминанию лорда Фишера – великого флотоводца, который столь впечатляюще пребывал в нерешительности в отношении Дарданелл в 1915 г. и чья непоследовательность сильно поспособствовала задержке и грядущей катастрофе.

«Полковник Черчилль немало забавлял нас частыми рассказами о лорде Фишере, перед которым он, по-видимому, испытывал огромное восхищение», – вспоминает капитан Девор-Гибб. Это является свидетельством великого благородства его души, ведь безумное поведение Фишера едва не погубило политическую карьеру Черчилля.

Покинув окопы на пару дней, он выступил в палате общин, призывая вернуть Фишера в адмиралтейство, – это предложение многие посчитали свидетельством того, что Черчилль окончательно потерял нить событий. Ему не нужно было защищать Фишера, который вел себя предательски. Так, Фишер сообщил Клементине (скорее всего, ложно), что Черчилль часто бывал в Париже, чтобы навестить подружку.

Если мыслить рационально, у Черчилля были все причины сбросить старика со своего корабля. Но Черчилль был не таков: ему нравился Фишер, он восхищался им и стремился выразить это.

У Черчилля было то, что древние греки называли µ?????????? – величие души. Он не был воцерковленным христианином. Он никогда не верил в побудительную метафизику Нового Завета. Как-то один прелат доброжелательно назвал его «столпом Церкви», но у Черчилля хватило честности, чтобы моментально возразить. Он сказал, что скорее является аркбутаном[35].

Его этика по существу была дохристианской, наверное, даже гомеровской. Он неизменно стремился к славе и престижу – как для себя, так и для Британской империи. Но у него было глубоко укоренившееся чувство, подсказывавшее ему, как надлежит поступать, как быть справедливым, – помните, что внутренний повествователь зорко следил за ним и постоянно оценивал.

* * *

Вот почему я здесь – на сыром кладбище в Восточном Лондоне. Леди, которая покоится здесь, разумеется, няня Черчилля. Надпись на памятнике гласит: «Воздвигнут в память Элизабет Энн Эверест, которая умерла 3 июля 1895 г. в возрасте 62 лет, Уинстоном Спенсером-Черчиллем и Джоном[36] Спенсером-Черчиллем».

По сравнению с другими надгробиями это посвящение немногословно. Не упоминается любовь или поющие ангелы, возможно, этот крест в шестьдесят сантиметров – самый маленький и простой из тех, что я вижу вокруг. Рассказ, как он тут оказался, в чем-то ужасен, но памятник также является физическим доказательством основополагающей доброты характера Черчилля.

Как мы уже видели, мать Черчилля Дженни была далека и пленительна, она быстро подходила к мальчику вечером, двигаясь, как пантера, в своей облегающей одежде для верховой езды, чтобы поцеловать и пожелать спокойной ночи. Во все прочее она не была особо вовлечена. Именно миссис Эверест, крупная женщина средних лет из Медуэя, оказывала ему безграничную любовь, которой он страстно желал. В большинстве биографий Черчилля с полным на то основанием содержится ее превосходное изображение. На нем она слегка походит на приземистую королеву Викторию: белый кружевной чепец, большой турнюр и нижняя юбка, так что ее силуэт кажется пирамидальным, как у самого Эвереста.

«Няня была моей наперсницей, – сказал Черчилль. – Миссис Эверест заботилась обо мне и потакала прихотям. С ней я делился своими многочисленными бедами». Он называл ее «Вум» или «Вумэни», до нас дошли многие ее восхитительные письма к Черчиллю: она советует ему принять героин при зубной боли, быть начеку из-за восточного ветра, не запрыгивать на движущиеся поезда, избегать жаркой погоды, долгов и плохой компании.

Был известный случай, когда ни один из его родителей не удосужился прийти на церемонию по окончании учебного года в Харроу, поэтому приехала миссис Эверест, и другие мальчики хихикали, когда он гордо шел с ней по городу, рука об руку. Это было подтверждением морального мужества, а позже появились и другие свидетельства.

Когда Черчиллю было семнадцать, а Джеку одиннадцать, было решено, что няня больше не нужна. И хотя во многих английских аристократических семьях жили на иждивении престарелые няни, мать Черчилля никак не позаботилась о будущем миссис Эверест. Она была вышвырнута.

Черчилль пришел в ярость. Он протестовал, ссылаясь на интересы своего брата, и для нее была найдена компромиссная работа в лондонском доме его бабушки, герцогини. Но два года спустя закончилась и эта работа. Снова Черчилль был разгневан тем, как обошлись с миссис Эверест – ее проинформировали письмом об увольнении! Он обвинил мать в «жестокости и подлости».

Все было бесполезно. Миссис Эверест переехала жить в Крауч-энд[37], и Черчилль помогал ей из своего сравнительно скудного дохода. Она продолжала писать ему и, когда он учился в Сандхерсте, наставляла его следующим образом: «Занимайся побольше упражнениями на открытом воздухе, и тебе не потребуются лекарства… Будь хорошим джентльменом, порядочным, честным, справедливым, добрым и отличным во всем. Мой милый и дорогой, как же я тебя люблю. Будь хорошим, ради меня».

В 1895 г. здоровье миссис Эверест ухудшилось, и 2 июля Черчилль получил в казарме телеграмму, что ее состояние «критическое». Когда Черчилль приехал в Крауч-энд, он обнаружил, что она беспокоилась только о нем: по пути он сильно промок. «Пришлось снять и как следует высушить пиджак, прежде чем она успокоилась».

Черчилль нашел врача и сиделку, после чего ему пришлось спешить обратно в Олдершот, где утром должен был пройти парад. Он вернулся на север Лондона, как только парад закончился. Миссис Эверест впала в кому и умерла ночью в 2:15. Черчилль был рядом.

Невозможно знать наверняка, чем мир обязан няне Уинстона Черчилля. Но если кто-то учил его быть хорошим, добрым и стараться говорить правду, то, несомненно, это была она. Я полагаю, что именно миссис Эверест способствовала становлению его всеохватного и благородного морального чувства.

Однажды, когда ему было семь лет, он гулял с няней в парке Бленхейма. «Мы увидели, как змея ползет по траве, – написал он отцу, – я хотел убить ее, но няня не позволила мне». Снимаю шляпу, миссис Эверест.

Возможно, Черчилль пришел в отчаяние, когда она умерла, он думал, что больше не найдет настолько надежной и преданной женщины. Но он ошибался. Настало время обсудить его замечательное решение жениться на Клементине, а также вечную загадку взаимоотношений Уинстона Черчилля с женщинами.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.