Как Елизавета Петровна в Москве «Святилище науки» основала

Как Елизавета Петровна в Москве «Святилище науки» основала

Не могу не заметить, что со времен восшествия на престол дома Романовых у нас правительство всегда впереди на поприще образованности и просвещения. Народ следует за ним всегда лениво, а иногда и неохотно.

А. С. Пушкин, «Путешествие из Москвы в Петербург»

Если говорить о просветительской деятельности Романовых, то нельзя обойти вниманием такое важное событие, как открытие Московского императорского университета в 1755 году, или «Святилища науки», как его называли вплоть до начала XIX века. Произошло это при дочери Петра – Елизавете.

Интересно, что будучи хорошо образованной, зная четыре языка, эта российская императрица учредила университет именно в Москве, в то время как Академия художеств открылась в Санкт-Петербурге. Таким образом, Москва по праву считается родиной российского высшего образования.

Дочь Петра, по сути, исполнила завет своего отца, так и не успевшего при жизни решить столь важный вопрос – создать в России такое учебное заведение, чтобы не приходилось посылать молодежь учиться на Запад (ведь и сам он был вынужден постигать многие науки самостоятельно, уже будучи взрослым молодым человеком), а также как можно меньше использовать на госслужбе иностранных специалистов.

Первый российский университет был основан указом императрицы Елизаветы Петровны по инициативе великого русского ученого М.В. Ломоносова и при содействии графа И.И. Шувалова, пробившегося наверх благодаря своей близости к царствующей особе. Для России сей факт совсем не исключение, а даже наоборот, вполне естественное явление. Но его близость к трону благотворно сказалась на внутренней и внешней политике России середины XVIII века. Это был прогрессивный государственный деятель и фаворит. Помимо участия в организации университета, он основал Академию художеств, инициировал перевооружение армии, учреждение банков и прочее.

Подписать указ об основании в Москве университета Шувалов уговаривал Елизавету Петровну почти полгода и ведь нашел-таки убедительные доводы – 12 января (по старому стилю) 1755 года поставила императрица свою вельможную подпись на гербовую бумагу. Официально документ назывался «Указ об учреждении Московского университета и двух гимназий».

Указ установил, что «над оным университетом и гимназиями быть двум кураторам, упомянутому изобретателю того полезного дела действительному нашему камергеру и кавалеру Шувалову и статскому действительному советнику Блюментросту, а под их ведением директором – коллежскому советнику Алексею Аргамакову». Не обойден был вниманием и денежный вопрос: «для содержания в оном университете достойных профессоров и в гимназиях учителей, и для прочих надобностей, как ныне на первый случай, так и повсегодно, всемилостивейше мы определили довольную сумму денег»[62].

Итак, после открытия университета именно Шувалов стал одним из двух его кураторов. Подбор профессуры и студентов, условия учебы и жизни, программы образования, гимназия, типография, бюджет, правовой статус университета – вот только краткий перечень дел, которыми он занимался в новой должности.

Можно сказать, что университету повезло с куратором. Иван Иванович, судя по многочисленным историческим свидетельствам, был абсолютно лишен тщеславия. Шувалов не имел высших воинских званий и титулов, всех тех блестящих атрибутов власти и внешнего почета, которыми временщики, как правило, стремились компенсировать незаконность своего могущества. Он бежал от почестей, отклоняя один за другим проекты о наградах и пожалованиях, чем разительно отличался от других баловней судьбы – своего двоюродного брата П.И. Шувалова, Меншикова, Бирона, Потемкина. Это был человек совсем иного рода. Шувалов испытывал неподдельный интерес к литературе и искусству, покровительствовал Ломоносову и Сумарокову, переписывался с Вольтером. Он был по сути меценатом, а по призванию – просветителем. Собранные в Западной Европе коллекции произведений искусства Шувалов передал в Академию художеств и Эрмитаж.

Небольшой пример, говорящий о скромности Шувалова. В 1757 году вице-канцлер М.И. Воронцов предоставил графу для передачи на подпись Елизавете Петровне проект указа, согласно которому Шувалов сразу становился членом Конференции при высочайшем дворе, сенатором, кавалером ордена Андрея Первозванного и, наконец, обладателем поместий с населением до 10 тысяч душ. Но этот проект, как и многие другие, ему подобные, не был осуществлен из-за противодействия самого Шувалова, оставшегося до конца царствования Елизаветы лишь «генерал-адъютантом, от армии генерал-поручиком, действительным камергером, орденов Белого Орла, Святого Александра Невского и Святой Анны кавалером, Московского университета куратором, Академии художеств главным директором и основателем, Лондонского королевского собрания и Мадридской королевской академии художеств членом»[63].

Под стать Шувалову был и «научный руководитель» университета, много труда и энергии вложивший в его развитие – Михаил Васильевич Ломоносов (1711–1765). А ведь помимо этого важного дела, можно сказать, дела всей его жизни, Ломоносов стоял у истоков многих наук, а некоторые его открытия более чем на 100 лет опередили современную ему научную мысль. Он был основателем совершенно новой науки – физической химии, вывел общий закон сохранения вещества и движения, носящий его имя, дал правильное объяснение таким загадочным в те времена явлениям, как молния и северное сияние, ему принадлежит и идея молниеотвода. Ломоносов первым обнаружил атмосферу вокруг Венеры.

Еще за восемь лет до основания университета Ломоносов обратился к императрице Елизавете Петровне с призывом обратить ее монаршее внимание на развитие русской науки. Он сделал это, написав оду «На день восшествия на Всероссийский Престол Ея Величества государыни императрицы Елисаветы Петровны 1747 года»:

…О вы, которых ожидает

Отечество от недр своих

И видеть таковых желает,

Каких зовет от стран чужих,

О, ваши дни благословенны!

Дерзайте ныне ободренны

Раченьем вашим показать,

Что может собственных

Платонов

И быстрых разумом Невтонов

Российская земля рождать.

Науки юношей питают,

Отраду старым подают,

В счастливой жизни украшают,

В несчастной случай берегут;

В домашних трудностях утеха

И в дальних странствах не помеха.

Науки пользуют везде,

Среди народов и в пустыне,

В градском шуму и наедине,

В покое сладки и в труде.

Тебе, о милости источник,

О ангел мирных наших лет!

Всевышний на того помощник,

Кто гордостью своей дерзнет,

Завидя вашему покою,

Против тебя восстать войною;

Тебя зиждитель сохранит

Во всех путях беспреткновенну

И жизнь твою благословенну

С числом щедрот твоих сравнит.

Простое перечисление заслуг Ломоносова в энциклопедическом словаре занимает почти целую страницу: ему обязаны не только физика и химия, геология и астрономия, но также история и философия, теория русского стихосложения и география, лингвистика и искусство.

Но почему университет был основан в Москве, а не в тогдашней столице – Санкт-Петербурге? В указе императрицы назывались причины: «наш действительный камергер и кавалер Шувалов, усердствуя нам и отечеству, изъяснял для таковых обстоятельств, что установление университета в Москве тем способнее будет:

1) великое число в ней живущих дворян и разночинцев;

2) положение оной среди Российского государства, куда из округ лежащих мест способно приехать можно;

3) содержание всякого не стоит многого иждивения;

4) почти всякий у себя имеет родственников или знакомых, где себя квартирою и пищею содержать может;

5) великое число в Москве у помещиков на дорогом содержании учителей, из которых большая часть не токмо учить науке не могут, но и сами к тому никакого начала не имеют…»[64].

Первых студентов в университете было немного, не больше дюжины, а потому для подготовки абитуриентов организовали две гимназии: для дворян и разночинцев. Поначалу университет помещался в здании Главной аптеки на Красной площади (на ее месте сейчас Исторический музей). Затем с 1793 года занятия проводились в специально построенном здании (ныне Моховая, 11, строение 1).

Но уже в начале XIX века Университету стало тесно и там, т. к. с каждым десятилетием росло не только число студентов и преподавателей, но и расширялся диапазон научных исследований и изысканий. Здесь преподавали лучшие ученые России, многие из которых пользовались огромным авторитетом за границей. Университет имел и собственную типографию и цензуру.

Отечественная война 1812 года прервала мирное течение университетской жизни. Московский пожар не пощадил «старого» здания университета. Все, что не удалось эвакуировать, сгорело дотла; особенно сильно пострадала библиотека и ряд ценных коллекций, накопленных к тому времени.

Когда в 1813 году обсуждался вопрос о возвращении университета в Москву, то было неясно, где же проводить занятия. Потом заключили договор о найме зданий, принадлежавших купцу А.Т. Заикину, рядом с университетом (Долгоруковский пер., д. 5). Здесь и разместился университет и работал до 1818 года, когда открылся главный его корпус, восстановленный по проекту архитектора Д.И. Жилярди. Уже 11 июля 1813 года состоялось первое заседание профессоров, на котором решено было обратиться с открытым воззванием к обществу с просьбой делать пожертвования и дары университету для восстановления его научного фонда.

К 1826 году университет вновь обладал библиотекой в 30 тысяч томов, гербарием с 21 тысячей растений, ботаническим садом, химическим и анатомическим кабинетами. Общая сумма пожертвований на восстановление университета превышала один миллион рублей.

«Московский университет вырос в своем значении с Москвою после 1812 года. С тех пор началась для нее новая эпоха. В ней университет больше и больше становился средоточием русского образования. Все условия для его развития были соединены: историческое значение, географическое положение и отсутствие царя», – писал Александр Герцен в 1830-е годы.

Во второй половине девятнадцатого века Московский университет стал все больше превращаться в своеобразный «генератор» передовых идей своего времени, особенно в области общественного переустройства. «Тогдашнее студенчество делилось на множество кружков, но совершенно частного характера, без определенной организации и представительства, и с этими кружками профессорам приходилось вступать в сношения исключительно по вопросам научного характера. Столкновения между отдельными студентами и целой группой их бывали у членов инспекции, но они не принимали за время моего пребывания в университете слишком острого характера, подобного тому, что было потом, в конце семидесятых и восьмидесятых годов. Студенты в шестидесятых годах были менее требовательны, чем теперь, в отношении своих академических прав, и собственно на этой почве я помню лишь одно крупное явление, «Полунинскую историю», возникшую, если не ошибаюсь, уже в начале 1870 г. из-за недовольства студентов-медиков профессором Полуниным, слушать лекции которого они отказывались, кончившуюся тем, что, кажется, семнадцать студентов были исключены из университета. На юридическом факультете эта история, вызвавшая сильное раздражение против начальства, применившего столь строгую дисциплинарную меру, отозвалась тем, что между студентами была открыта подписка в пользу исключенных и собрана порядочная сумма.

Вообще 1870 г., я говорю про первую его половину, прошел в студенчестве не так тихо и покойно, как предшествовавшие. В отдельных студенческих кружках усилилось зародившееся, конечно, еще раньше брожение политического характера, находившееся в связи с таким же, но более энергичным движением студентов Петровской академии. В аудиториях во время междулекционных перерывов появлялись иногда ораторы, не непременно из своих студентов, бывали даже гости из Петербурга, и состоялось несколько сходок, в большинстве на университетском дворе, за старым университетом. Говорилось на них, кроме вопросов академической жизни, о начавшейся реакции, о необходимости общестуденческой организации и взаимной поддержке кружков и т. п. Около этого времени было произведено между студентами довольно много обысков и несколько арестов, что вызвало, само собой разумеется, протесты и требования об освобождении товарищей. Все это было, однако, лишь подготовлением и началом тех бурь, которые впоследствии разразились среди московского студенчества, приняв гораздо более острый характер и приблизившись по направлению к общему, не специально студенческому, движению. В кружках, о которых я упомянул, уже тогда говорилось о необходимости сближения с народом, о том, что надо «идти в народ» с целью помощи ему духовной и материальной, развития его, пробуждения в нем сознания человеческих и гражданских прав, и, конечно, читалась недозволенная цензурой литература», – вспоминал в 1914 году выпускник университета, а позднее его преподаватель, Н.В. Давыдов[65].

Университет дал России много прогрессивных ученых, писателей, общественных деятелей. Их имена начертаны на многочисленных мемориальных досках на близлежащих зданиях, а в советское время они были увековечены в названиях улиц. Большая Никитская была переименована в улицу Герцена, а ее близлежащие переулки получили имена Белинского, Грановского, Огарева, Станкевича – деятелей русской культуры и науки, связанных с Московским университетом.

В университете учились или преподавали такие выдающиеся ученые и граждане России, как П.Л. Чебышев, Н.И. Пирогов, Н.В. Склифосовский, А.Г. Столетов, И.М. Сеченов, К.А. Тимирязев, Н.Е. Жуковский, С.А. Чаплыгин, Н.Д. Зелинский, Д.Н. Анучин, С.И. Вавилов, Д.И. Фонвизин, А.С. Грибоедов, М.Ю. Лермонтов, И.А. Гончаров, И.С. Тургенев, А.Н. Островский, А.П. Чехов, К.Д. Ушинский и многие другие.

А вот великому русскому художнику И.Е. Репину так и не удалось поступить в Московский университет. В 1881 году, 37 лет от роду, будучи уже знаменитым художником, он решил поступить в Московский университет, и только бюрократизм канцелярии оттолкнул его от выполнения этого намерения. Репин писал Стасову: «Здесь я бы хотел поступить в университет. но там, начиная с Тихонравова, ректора, оказались такие чинодралы, держиморды, что я, потратив две недели на хождение в их канцелярию, наконец плюнул, взял обратно документы и проклял этот вертеп подьячих. Легче получить аудиенцию у императора, чем удостоиться быть принятым ректором университета!»[66].

Революционные настроения начала ХХ века не могли не затронуть Московский университет, студенты которого в этот период часто превращали аудитории в места сходок. Не раз на Моховой улице перед университетом происходили демонстрации, а полиция загоняла арестованных демонстрантов в обширное и пустующее здание близлежащего Манежа.

Царское правительство неоднократно закрывало университет. В 1911 году в знак протеста против введения в университет полицейских войск и массового исключения студентов более ста профессоров и преподавателей покинули его стены, в том числе К.А. Тимирязев, Н.Д. Зелинский, П.Н. Лебедев, В.И. Вернадский, С.А. Чаплыгин, Ф.Ф. Фортунатов, А.Н. Реформатский.

Российские императоры неоднократно удостаивали своим венценосным вниманием университет, оплот вольнодумства и либерализма, периодически вызывавший у Романовых сомнения в необходимости его дальнейшего существования. Но это основанное некогда Елизаветой Петровной «святилище науки» уже невозможно было закрыть.

Так было с конца 1820-х годов при Николае I, обеспокоившемся искоренением заразных либеральных идей в российском обществе. Кроме ужесточения цензуры, царь рассматривал и такую крутую меру, как упразднение университета…

Московский университет на Моховой до пожара.

Гравюра с акварели конца XVIII в.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.