18 В Сальских степях

18

В Сальских степях

15 января 1920 года, едва оправившись после тифа, я выехал в штаб 1-го корпуса, так как моя бригада к этому времени вновь вошла в состав частей 1 — го корпуса.

Станица Егорлыцкая эвакуировалась, и штаб корпуса перешел на станцию Целина, куда я и прибыл 16 января. Командир корпуса, генерал Алексеев, советовал мне скорее ехать в бригаду, где, по его словам, не все было благополучно, и смеясь показал мне телеграмму, полученную из штаба армии, следующего содержания: «Где генерал Голубинцев, почему 14-й бригадой командуют разные неизвестные лица?»

— Бригадой командует сейчас генерал Туроверов, четвертый по счету комбриг за время вашей болезни. Поезжайте скорее и приведите в порядок бригаду. На днях полковник Красовский расстрелял командира сотни, штабс-ротмистра Зайцевского, а прибывший сюда вчера командир 28-го полка, полковник Болдырев, даже мне не советует показываться к вам в бригаду, он говорит: «И вас там могут расстрелять, Ваше Превосходительство», — шутя добавил генерал Алексеев.

Я доложил командиру корпуса, что о расстреле штабс-ротмистра Зайцевского у меня имеется подробный доклад, из которого видно, что такая исключительная мера была необходима, ибо обстановка требовала без промедления принять решительные меры, иначе могли быть весьма неприятные последствия, ибо положение было очень тяжелым, наши войска отходили, настроение в частях было подавленное и ненадежное, так, например, в одну ночь из сторожевого охранения, находившегося под командой штабс-ротмистра Зайцевского, ушло к красным 150 человек, а на другой день было перехвачено письмо Зайцевского к красным с предложением перейти к ним при первом удобном случае. За Зайцевским, как бывшим комиссаром, уже давно велось наблюдение. Расстрелян он был по приговору военно-полевого суда за измену и неисполнение боевого приказа. Приговор приведен в исполнение на глазах сотни Зайцевского, которой было объявлено, что так будет поступлено с каждым, не исполнившим боевого приказа.

Расстрелян был Зайцевский в станице Платовской при очень трагической обстановке: красные в превосходных силах наступали на станицу, снаряды рвались на площади. Расстрел пресек в корне начинавшееся было разложение и отрезвляющим образом подействовал на части, призвав их к порядку и исполнению долга, о чем свидетельствует блестящий отход бригады, в образцовом порядке, из станицы Платовской. Около 10 верст бригада отходила шагом, в линии колонн, готовая в любой момент ударить противника, наседавшего со всех сторон, но не решавшегося атаковать готовую к отпору бригаду.

16 января вечером я прибыл в зимовник Супрунов, куда только что возвратилась бригада после боя у хутора Жеребкова.

Всю вторую половину января, в жесткие морозы, при очень тяжелых хозяйственных условиях, бригада вела удачные бои с конной дивизией Гая и частями 28-й советской стрелковой дивизии Азина. Боевые действия все время происходили в степях, располагалась на ночлег бригада в разоренных зимовниках. Помещений, особенно для людей, было очень мало, да и в уцелевших домах окна и двери были обыкновенно выбиты. Мороз доходил до 23–25 градусов по Реомюру, с сильными снежными метелями и ветром. Люди набивались в дома и спали в несколько ярусов, согревая телами друг друга. Тиф свирепствовал, каждый день десятки больных отправлялись в тыл. Служба на заставах была особенно тяжела, посты ютились у скирд соломы, занесенных снегом. Зачастую, как наши казаки, так и красные, заблудившись благодаря вьюге, попадали на посты к противнику. В последних числах января красноармеец, везший донесение, по ошибке попал на нашу заставу. Донесение было послано начальником 28-й советской дивизии, товарищем Азиным, в соседний красный отряд, если не ошибаюсь, Кеквидзе, с сообщением, что 1-я Конная армия Буденного прошла по левому берегу Маныча к станции Торговой. Донесение это я немедленно переслал в штаб корпуса, но ему не придали значения и не поверили, так как в штабе не было еще сведений о существовании конной армии! Через 10 дней эта армия показала себя у Шаблиевки.

К 30 января армия Буденного сосредоточилась в районе Торговой.

В начале февраля я с бригадой находился в одном из зимовников к северу от железнодорожного участка Егорлыцкая — Шаблиевка. Сюда на пополнение бригады прибыли четыре конных сотни казаков-малолеток, получивших в тот же день боевое крещение. В этот день части 28-й советской дивизии, находившиеся в соседнем зимовнике Попове, перешли в наступление. Выдвинув около трех рот пехоты с 12-ю пулеметами, сам начальник дивизии, товарищ Азин, выехал на усиленную рекогносцировку.

Сосредоточив укрыто в лощинах конницу против обоих флангов наступающих красных и оставив перед фронтом лишь редкую лаву, я дал возможность противнику подойти без выстрела шагов на 500 к зимовнику. По данному сигналу наши части одновременно и стремительно в конном строю атаковали ошеломленного противника. Красные были накрыты, как стайка оцепеневших куропаток. Вспыхнувшая нервная ружейная трескотня и инстинктивная попытка к сопротивлению была быстро подавлена. Несколько сабельных ударов, и противник окончательно смят. Все 12 пулеметов, приготовленных к стрельбе, были захвачены на позиции. Сам начальник дивизии, товарищ Азин, пытался было ускакать, но благодаря глубокому снегу конь его споткнулся, завяз, и красный «генерал» был захвачен в плен живым, почти как Костюшко.

Кроме того, было взято около сотни пленных и столько же изрублено. Наши потери: сотник Красноглазое и семь казаков — все легко ранены.

Так как у меня было основание предполагать, что зимовник Попов занят красной конницей, я решил лично проверить это у Азина путем опроса. Азин, накануне расстрелявший пленного офицера 14-й бригады, боясь возмездия, страшно волновался.

— Вы меня расстреляете, генерал! — с ужасом, хватаясь за голову, нервно выкрикивал Азин.

— Это зависит от вас. Если вы мне прямо и откровенно ответите на мои вопросы, я вас не расстреляю, а отправлю в тыл, где, полагаю, вас также не расстреляют. Даю вам пять минут на размышление: мои части готовы к атаке хутора Попова. Скажите, кем занят хутор Попов? Есть ли там конница?

— Дайте мне слово, что вы меня не расстреляете!

— Обещаю, если ваши сведения будут правдивы.

Азин, видимо, колебался. Я взглянул на часы.

— Осталось две минуты, конница сейчас начнет атаку на хутор Попов. Рискуете опоздать с ответом, господин Азин, — спокойно заметил я.

— Там лишь одна рота и обозы. Конница и два батальона час тому назад ушли, — скороговоркой прокричал Азин.

Через 10 минут зимовник Попов нами был занят, захвачены обозы и несколько десятков пленных. Азина я отправил в штаб корпуса, а оттуда он был отправлен 192 а штаб Донской армии, где, как я узнал впоследствии, пользовался особым расположением и вниманием генерала Сидорина.

О дальнейшей судьбе Азина мне неизвестно, но мне рассказывали, что в районе Новороссийска Азин сделал попытку бежать к красным, но был застрелен во время бегства, где-то между вагонами, казаками охраны штаба.

4 февраля моей бригаде был придан 19-й Конный полк, и я получил приказание войти в подчинение генералу Павлову для совместной операции против конницы Буденного, занимавшей станцию Торговую.