Красная линия

Красная линия

Украинские события и их отражение в российском политическом пространстве заставили по-новому взглянуть на роль и сущность морально-правовых универсалий либерализма. То, что раньше было понятно в ходе экспертного анализа, теперь стало доступно непосредственному повседневному восприятию среднего обывателя. Украинская трагедия стала для него наглядным экспериментом. Эксперимент показал не просто двойные стандарты, но изначально утилитарный характер самой либеральной этики. Трещины в стене идеологического здания стало невозможно скрыть.

Например, для человека с обычными представлениями о справедливости очевидно: тот, кто уважает свою свободу, обязан уважать и свободу другого. Формула «Я – Шарли» одновременно должна означать «Я – Одесса». Десятки заживо сожжённых людей – никак не менее вопиющий «эксцесс», чем несколько застреленных. Тем не менее европейское общественное мнение – то есть те, кто привык говорить от его имени, – Одессу не заметили. Точно так же миссия ОБСЕ не заметила Донецк, Горловку, Первомайск, сметённый с лица земли. Но заметили последствия единственного залпа, попавшего по Волновахе. Другие эксперты «не заметили» политических заказных убийств Бузины, Калашникова и многих менее именитых оппозиционеров киевской власти.

Но правила одни для всех. Иначе они теряют всякий смысл и из универсалий превращаются в чистейшую идеологему. А так называемый европейский выбор не должен сопровождаться принесением человеческих жертв на алтарь идеологии: это именно то, в чём либеральный мир обвинял в своё время исторического конкурента – коммунизм. В противном случае моральная легитимность исчезает.

Явная диспропорция между декларируемыми liberal values и практикой политического террора украинской власти, а также реакцией на неё западного истеблишмента (точнее, отсутствием таковой) вызвала у россиян моральный шок. И она, безусловно, ударила по единству малочисленной, но влиятельной либеральной части российского общества. Представители этой части испытали то, что на языке блоггеров называется разрывом шаблона, а на языке психологов – когнитивным диссонансом. В итоге сообщество поделилось на тех, кому важнее политика, и тех, у кого в приоритете моральные принципы. Вот что пишут простые (нестатусные) представители этого круга, ещё недавно полностью разделявшие либеральные убеждения.

«Они Вам прямо всё расскажут, и про генетическую неполноценность в том числе. Про таинственный европейский код (меня тошнит, простите), про потомков убийц и стукачей. Короче – ну ватники же, колорады, быдло. Господь, жги. Давайте прямо. У этих людей конфликт не с Путиным. У них конфликт с Россией и её народом. Им отвратительно всё, что здесь есть, и почти все, кто здесь живут. Это их право – кому арбуз, кому свиной хрящик. Но невозможно быть совестью того, кого ты ненавидишь. Невозможно улучшать страну, которая тебе отвратительна. Сейчас они думают, что люди отворачиваются от них из-за пропаганды. Но тут, как и с украинцами, никакая сурковская или киселёвская пропаганда не сработает лучше, чем их собственные слова или же молчание. И конечно же, “просвещённый Запад” и его “свободная пресса” тоже показали, почём оно. Когда Янык разогнал демонстрацию и студентов побили – это ужас, кошмар, тирания. Когда десятки и сотни мирных людей погибают за свои убеждения или просто за то, что не там стояли, от рук “борцов за свободу” и “молодой демократии” – это совершенно нормально… В какой-то момент этого конфликта Обама высказался про то, что Россия оказалась on the wrong side of the history. Эти слова очень применимы к тусовке эха мск, сноба, кольты и прочая. Они заняли не ту сторону, когда наступил переломный момент – 2 мая, события в Одессе – и никто, НИКТО не написал из тех, кто ходил на марши за мир, что вообще-то жечь людей плохо, жечь людей за их убеждения – совсем плохо, радоваться этому – чудовищно… со 2 мая для меня в России либералов нет».[10]

Такая борьба мотивов характерна именно для людей, искренне верящих в то, что либерализм является продолжением гуманистических идей. Это показатель кризиса системы, которая не в состоянии соответствовать своим установкам, уважать «права и свободы», на которых построена её внешняя, идеологическая надстройка.

Сегодня практика опровергает теорию.

И это вызывает неизбежный раскол либерального сообщества, каждый член которого стоит перед моральным выбором: либо принять фашистские взгляды как продолжение либеральных, либо отказаться от самой неолиберальной доктрины.

Многие выбирают первый, ультраправый путь. И начинают призывать к игнорированию интересов тех 85 % «нечистых» совков и ватников, которые, по их мнению, составляют проблему для оставшихся 15 % «чистых» (вариант: креативных). Как устранить «вату» из политического пространства, пока прямо не говорят.

По логике вещей эти люди должны стремиться перенять украинский опыт, где вопрос о социально и, чего уж там, национально «неполноценных» получает окончательное разрешение с помощью «Градов», РСЗО и «Точек У» (не из атомного оружия, как советовала когда-то Юлия Тимошенко, но – расстреливают).

Понятно, что, с точки зрения как христианской морали, так и классической демократии, дела у 15 % обстоят скверно: хвост не может вилять собакой. Но либерализм имеет, да и всегда имел крайне мало общего с демократией. В рамках этой удивительной доктрины 85 % считаются «не соответствующими цивилизационным стандартам», поэтому никакие нормы на них не распространяются. Авторы небезызвестной брошюры «Унтерменш» были бы довольны такой социальной проекцией своих идей.

К счастью, людей, ранее подверженных влиянию неолиберальных идей, но нашедших в себе интеллектуальное мужество пересмотреть свои взгляды, тоже довольно много.

Примечательно, что раскол в либеральной среде протекает на фоне другого раскола, который касается всего российского общества. Ещё летом прошлого года в социальных сетях можно было встретить заявления такого рода: «С недавних пор у меня два критерия оценки человека – его отношение к Одесской Хатыни и к авианалёту на Луганскую ОГА 2 июня. Любого, от кого услышу про кондиционер, – пошлю на три буквы».

По-видимому, события последнего года стали для общества «красной линией». Переступив её, члены либерального сообщества сделали свой конфликт с обществом неразрешимым. Хотя семена конфликта были посеяны задолго до майдана, Крымской весны и «жареной самки колорада». Вероятно, начало разрыва следует отнести к 1993 году, когда ельцинский режим расстрелял своих оппонентов из танков, а вожди либеральной интеллигенции (тогда это словосочетание ещё не казалось оксюмороном) занялись откровенной охотой на ведьм – вспомните знаменитое «Письмо 42?х».

Политолог и историк религии Александр Щипков, высказываясь на тему российских бенефициариев майдана, справедливо заметил: «Важный итог 2014 года состоит в том, что либерализм в России полностью утратил моральный ресурс, легитимность и чистоплотность. Это произошло у нас на глазах. Люди, говорящие от имени либерализма, измазались в крови. Теперь либо “либеральная”, либо “интеллигенция”. Одно из двух. И если вы считаете себя интеллигентом, то не можете быть либералом. Вопрос только в том, куда эта ситуация толкнёт обывателя – влево или вправо. К отказу от либеральной системы ценностей или к принятию вместе с ней и фашистской».[11]

Описывая эту ситуацию, балансирующую на грани открытого гражданского противостояния, писатель Захар Прилепин осенью 2014 года в статье «Две расы» отмечал: «“Та раса” призывала отдать последние крохи независимости и свободы нашей страны. “Та раса” говорила, что пенсионеры лишние и вымрут сами. “Та раса” сейчас продолжает кричать в унисон с Киевом о том, что Крым – это Украина, а крымчане предатели. “Та раса” ездит лабать на гитарке “Марионетки” и “Однажды мир прогнётся под нас” в зону АТО и жмёт руки тем, кто убивал “беркутят” и одесситов. “Та раса” ждёт возможности показать “не тому народу” России, что место этому народу в пыльном углу и желательно молча. Время разговоров прошло. Нам нечего сказать “той расе”. На Украине “та раса” победила. Результат вы все видите – кровь, смерть, пепел Одессы, убитые дети Донбасса. И радость “той расы”, что они победили и могут безнаказанно убивать нас».

В прилепинском тексте примечательны два момента.

Во-первых, противопоставление морального противостояния расовому (причём не важно, идёт ли речь о национал-расизме или о социал-расизме). Это противопоставление «от обратного» отражено в заголовке и недвусмысленно отсылает к теме геноцида. Оно определяет ценностное различие между социальным большинством и теми, кого в кругу поклонников Прилепина принято называть «неполживыми» и «рукопожатцами».

Во-вторых, из сказанного Прилепиным следует вывод: если массовые убийства за «ватные» убеждения узаконены на Украине, то завтра при сохранении «оранжевого» тренда они вполне могут начаться в России. Неолиберальная архаика не знает государственных границ. Разумеется, крики «Москаляку на гиляку!» – это удел улицы. Но ведь и радикалы во власти в Киеве постоянно говорят о «конфликте менталитетов» и «форпосте цивилизации», озвучивая тем самым классический фашистский миф превосходства. И если такая риторика устраивает американские и европейские элиты в Киеве, странно было бы надеяться, что их не устроит практическая реализация подобных тезисов в Москве.

Не секрет, что нацистская концепция унитарного государства (вопреки его объективно многонациональному составу) сформировалась ещё на Майдане. Именно там была озвучена концепция украинской нации как «белой расы князя Ярослава», вытекающая из программных установок УНА УНСО и им подобных. Ради этой идеи, с точки зрения её адептов, можно пойти практически на всё. Так, Верховная рада Украины даже официально проинформировала генерального секретаря ООН и генсека Совета Европы о праве Киева отступить от международных обязательств по защите прав человека в ряде районов Донбасса.

Разумеется, ни одно либеральное СМИ в России этой темой не заинтересовалось. Правозащитники – вот неожиданность! – тоже. Amnesty International сделали доклад о пытках пленных на Украине, этим всё и закончилось.