В руководстве парламентом
В руководстве парламентом
Когда 24-го в 19.00 народные депу таты собрались вновь, Р. И. Хасбулатов пред ложил завершить работ у съезда[987].
Он был прав. В Белом доме достаточно было оставить членов Верховного Совета. Остальным депутатам следовало разъехаться по своим округам, чтобы на местах организовать массовое сопротивление: митинги, демонстрации, забастовки.
Однако председатель Совета республики В. С. Соколов выступил против этого и поставил вопрос об отставке спикера[988].
Когда его предложение поставили на голосование, оно неожиданно для многих получило большинство голосов. Тогда в поддержку Р. И. Хасбулатова выступили А. В. Руцкой, Б. В. Тарасов и некоторые другие. При повторном голосовании предложение В. С. Соколова не прошло[989].
По утверждению И. И. Андронова, после этого «Соколов продолжал плести интриги, будучи в тайном альянсе с Кремлем». «Все телефоны в здании парламента, – пишет он, – были отключены», только В. С. Соколов «имел телефонную связь», причем не с кем-нибудь, а «с президентской администрацией»[990]. Позднее С. А. Филатов признал этот факт, но отнес его к последним дням переворота[991].
В 21.30 съезд сделал перерыв. Пока Р. И. Хасбулатов совещался с А. В. Руцким и министрами, в «Белом доме» «погас свет»[992]. Как явствует из материалов Комиссии Т. А. Астраханкиной, «министр топливно-энергетических ресурсов Российской Федерации Шафранник Ю. К. по телефону сообщил вице-президенту акционерного об щества “Мосэнерго” Горюнову И. Т. о принятом решении прекратить снабже ние Дома Советов теплом и электроэнергией» еще днем 23 сентября, «после 15 часов». «В тот же день к 19 часам» отключили «3 кабельные линии из 4 имеющихся»[993].
24-го в 22.00 произошло «полное отключение Дома Советов от электроэнергии»[994].
А поскольку в здании парламента была автономная электростанция, работавшая на солярке, «часа через два» заработал «движок», появился «аварийный свет», правда, не во всех помещениях[995].
И тут обнаружился следующий факт. Несмотря на то, что о грядущем перевороте писали и говорили уже более года, несмотря на то, что о существовании указа № 1400 Р. И. Хасбулатову и А. В. Руцкому стало известно за неделю до его обнародования, несмотря на то, что с начала переворота прошло три дня, резервуар для солярки оказался почти пустой. Он был заполнен всего на 10 %[996].
Неужели спикер не знал об этом?
А если знал, почему ничего не сделал для того, чтобы подготовиться к подобному развитию событий?
Когда в 22.10 съезд продолжил работу, Руслан Имранович снова предложил прервать его работу и депутатам, не входящим в состав Верховного Совета, заняться организацией «сопротивления». И снова его предложение не получило поддержки[997].
В 23.40 состоялось совещание, в котором приняли участие В. А. Агафонов, В. О. Исправников, А. В. Руцкой, Р. И. Хасбулатов. Спикер прежде всего поставил вопрос о необходимости единства действий в руководстве парламентом[998].
Далее он заявил, что до сих пор не приведены в действие основные рычаги воздействия на Кремль: армия, регионы, массовые выступления в Москве и поставил ряд конкретных практических задач: «Надо организовать крупные митинги в разных районах Москвы. Пусть за это возьмутся Соколов и Абдулатипов: возглавит эту работу Агафонов»[999].
«“Полной победы” достигнуть невозможно – заявил спикер, – это надо понять. Нужен разумный компромисс. Но он возможен, если сумеем опереться на армию, хотя бы на какие-нибудь подразделения, которые придут сюда из аявято верности Конституции и на массовые выступления москвичей»[1000].
По всей видимости, именно тогда или же сразу после этого совещания были приняты два принципиально важных решения: организовать в ближайшее воскресенье, 26 сентября, общемосковский митинг протеста (он был назначен на 12.00), а 27-го с 15.00 начать «всероссийскую политическую стачку»[1001].
Не ранее 24 – не позднее 25 сентября А. В. Руцкой выступил с обращением к москвичам. Он призвал их принять 26 и 27 сентября участие «в акциях протеста, гражданского неповиновения». «Организуйте пикеты, марши и демонстрации, – говорилось в обращении, – проводите предупредительные забастовки». «Добивайтесь прекращения информационной блокады! Верните радио и телевидение в руки российского народа!». «Кремль должен принадлежать России, а не Ельцину». А. В. Руцкой призвал москвичей явиться 26 сентября к 12.00 на митинг у Дома советов, 27-го принять участие во всеобщей политической стачке[1002].
По всей видимости, тогда же появилось подобное обращение к работникам силовых ведомств. А. В. Руцкой призвал их тоже принять 26 сентября участие в общемосковком митинге протеста, а 27-го во «всероссийской политической стачке». «26 сентября 1993 г. – говорилось в обращении, – начнется активное пикетирование учреждений средств массовой информации, прежде всего радио и телевидения с требованием добиться правды о событиях в стране»[1003].
Таким образом, только на четвертый день переворота, когда момент в значительной степени был упущен, «Белый дом» решил перейти к активным наступательным действиям. Успех этих действий во многом зависел от Штаба сопротивления под руководством Ю. М. Воронина, созданного вечером 21 сентября, и трех общественных организаций: КПРФ, ФНС и ФНПР.
Ю. М. Воронин издал две книги воспоминаний. Однако самого главного, чего ожидали от него читатели, освещения деятельности возглавляемого им Штаба, мы в них не найдем[1004]. Не удалось мне получить сведений о деятельности этого штаба и от тех лиц, которые должны были в нем участвовать[1005]. Это наводит на мысль, что штаб существовал только на бумаге или же в воображении спикера.
Позиция и деятельность КПРФ в эти дни пока не известны. Мое обращение к Г. А. Зюганову с просьбой сообщить, что делалось руководством возглавляемой им партии в связи с подготовкой к общемосковскому митингу и общероссийской забастовке, осталось без ответа[1006].
Знакомство с «Правдой» и «Советской Россией» показывает, что оба издания занимали последовательную антикремлевскую позицию, но никаких конкретных предложений на их страницах вы не найдете. Не найдете даже в порядке информации рассматриваемых обращений А. В. Руцкого. Это дает основание думать, что никаких конкретных решений, связанных с организацией общемосковского митинга и всеобщей стачки ЦИК КПРФ не принимал.
Очень странно повел себя и Фронт национального спасения, на который еще год назад возлагалось столько надежд. На протяжении всего переворота Политсовет ФНС не собирался ни разу[1007]. Ни разу не собрались и его сопредседатели[1008].
По свидетельству И. В. Константинова, после 21 сентября регулярно заседал лишь Исполком Политсовета ФНС[1009]. Однако и его заместитель Валерий Марксович Смирнов[1010], и член Исполкома Николай Олегович Сорокин[1011] утверждают, что официальных заседаний Исполкома (с необходимым кворумом, повесткой дня, ведением протокола, записью принимаемых решений) не было.
Насколько удалось установить, Исполком собирался в следующем составе: И. В. Константинов, В. М. Смирнов, Н. В. Андрианов, В. Скурлатов и Н. О. Сорокин[1012]. Бывали на этих заседаниях: помощник И. В. Константинова – Артем Юрьевич Артемов, его секретарь Татьяна Артюхова. Иногда заходили М. Г. Астафьев, А. М. Макашов, Н. А. Павлов[1013].
Когда я задал И. В. Константинову вопрос о причинах бездеятельности ФНС, он заявил, что к осени 1993 г. руководство ФНС оказалось парализовано существовавшими в нем разногласиями между а) национал-патриотами, б) комунистами и в) демократами – государственниками[1014]. Эти разногласия дали о себе знать уже на Втором конгресе ФНС 24–25 июля[1015].
Другой причиной раскола, кроме идейных разногласий, И. В. Константинов назвал особую позицию КПРФ, которая, являясь наиболее массовой организацией, входившей в ФНС, после своего второго восстановительного съезда стала претендовать на руководящую роль в ФНС. Поэтому почти на каждом заседание Политсовета поднимался вопрос о переизбрании его руководства[1016].
Были и другие причины.
Деятельность любой политической организации зависит от ее кредиторов. Поэтому во время встречи с И. В. Константиновым я задал ему бестактный вопрос: «Кто финансировал ФНС?». Илья Владиславович не стал выкручиваться и откровенно заявил: «Не скажу».
А когда я стал рассуждать на эту тему и высказал мнение, что, по логике вещей кредиторов ФНС следует искать среди рождавшейся национальной буржуазии, он заметил: «Не только». И добавил: «К тому же нужно учитывать, как формировалась наша национальная буржуазия».
Тогда я задал другой, еще более бестактный вопрос: «А кто такой Виталий Наседкин?». И получил ответ: «Мой друг»[1017].
Чтобы понять смысл моего вопроса и прозвучавшего ответа на него, необходимо учесть, что с 1992 г. Виталий Николаевич Наседкин возглавлял Фонд поддержки демократических реформ, а в 1993 г. являлся советником В. Д. Зорькина. Между тем тогда в журналистских кругах говорили, что именно Виталий Николаевич был кредитором ФНС[1018].
Когда я обратил внимание И. В. Константинова на этот факт, он ответил: «Об этом Вам лучше всего спросить самого Виталия»[1019]. А когда на этот же вопрос мы вышли в разговоре бывшим членом Исполкома ФНС Н. О. Сорокиным, «подобные слухи» он комментировать отказался[1020].
Решив воспользоваться советом И. В. Константинова, я позвонил В. Н. Наседкину. Однако ни в июне, ни в августе, ни в октябре 2006 г., во время своих приездов в Москву, я так и не смог встретиться с ним. Наш разговор по телефону выглядел примерно так: «Позвоните завтра». «Перезвоните в конце недели». «Давайте созвонимся в понедельник». «Сегодня у меня уже все занято». Дважды мы договаривались о встрече. И дважды «непреодолимые препятствия» не позволяли нам встретиться.
Если же ходившие в свое время в журналистских кругах сведения о причастности Фонда подержки демократических реформ к финасированию ФНС соответствуют действительности, получается, что к созданию ФНС имел отношение Кремль.
Этот факт подтвердил в беседе со мной М. Н. Полторанин. По его словам, когда рухнул Советский Союз и началось реформирование России, он выступил с идеей создания оппозиции. На мой вопрос «зачем» Михаил Никифорович развел в сторону руки и сказал: «У самолета должно быть два крыла. У власти должна быть оппозиция»[1021].
М. Н. Полторанин объяснил это интересами демократии. Однако, на мой взгля, смысл такой политики Кремля был в другом. Поскольку «шоковая терапия» вела к росту оппозиционных настроений, самым разумным для власти было подключиться к объединению недовольных, чтобы иметь управляемую оппозицию. Когда нужно использовать ее для давления на Запад, когда потребуется, нейтрализовать ее.
В связи с этим бросается в глаза следующий факт.
В организации ФНС принимал участие бывший офицер ПГУ КГБ СССР, «ветеран разведки» Николай Владимирович Андрианов. Тот самый, который 22 сентября стал помощником В. П. Баранникова.
По свидетельству И. В. Константинова, в 1992 г. Николай Владимирович сам явился к нему и, не скрывая своего прошлого, предложил услуги. И хотя на первых порах не играл особой роли, со временем занял в окружении И. В. Константинова такое положение, что некоторые стали считать его одним из друзей лидера Фронта национального спасения[1022]. После Первого же конгресса ФНС Н. В. Андрианов вошел в состав Исполкома ФНС и стал заместителем председателя[1023]. Именно Исполком рекомендовал Н. В. Андрианова В. П. Баранникову в качестве помощника[1024].
Не позднее 23 сентября в «Белом доме» возник «Комитет из представителей партий и организаций, поддерживающих Верховный Совет». Кто именно в него входил, кто его возглавлял, где он располагался и чем занимался, мы до сих пор не знаем. По свидетельству А. И. Колганова, вся деятельность этого комитета свелась «к обсуждению политической ситуации»[1025]. Дискуссионным клубом назвал этот комитет и И. В. Константинов[1026]. Иначе говоря, комитет не играл не только руководящей, но даже координирующей роли.
Успех всеобщей стачки и общемосковского митинга прежде всего зависели от ФНПР. Первоначально ее лидеры выразили поддержку идее подобной стачки. Однако когда от общих разговоров на эту тему руководство «Белого дома» перешло к делу, о ФНПР «забыли». По свидетельству И. Е. Клочкова, ни в каких конкретных обсуждениях о подготовке к всеобщей стачке он не участвовал, не участвовал ни в создании руководящего центра этой стачки, ни в составлении упоминавшихся обращений А. В. Руцкого[1027].
Между тем именно тогда в позиции лидеров ФНПР стали намечаться принципиальные перемены. Когда я задал С. А. Филатову вопрос о причинах этого, Сергей Александрович ответил: «Мы с ними работали». От ответа на вопрос, в чем именно заключалась эта «работа» Сергей Александрович уклонился[1028].
Однако кое-что о ней сказать можно. Как только в Кремле стало известно о выступлении руководства ФНПР с осуждением переворота, все телефоны в его офисе на Ленинском проспекте замолчали[1029]. Исполком ФНПР сразу же потерял оперативную связь не только с провинцией, но и предприятиями и учреждениями столицы.
Затем состоялся разговор И. Е. Клочкова с В. Ф. Шумейко. Лидеру ФНПР было заявлено, что занятая руководством федерации профсоюзов позиция может повести к расколу федерации, Кремль вынужден будет лишить ФНПР собственности и заморозить ее банковские счета. А поскольку Исполком Совета ФНПР проявил несговорчивость, последовал указ Б. Н. Ельцина об изъятии из ведения профсоюзов Фонда социального страхования, на счету которого находились почти все профсоюзные деньги[1030].
«В прессе и в близких к правительству кругах» появились сведения, что Кремль рассматривает вопрос о необходимости «роспуска центральных органов ФНПР вплоть до прекращения деятельности всех профсоюзов этой системы, конфискации их имущества и собственности, а также запрещения сроком на год любых забастовок и коллективных акций протеста»[1031].
Не ранее 23 – не позднее 24 сентября руководство ФНПР собралось в Балашихе, чтобы здесь вдали от посторонних глаз обсудить дальнейшую тактику. Рассматривался и вопрос о всеобщей политической стачке. И тут руководитель столичных профсоюзов М. В. Шмаков заявил, что московские рабочие не хотят бастовать. Подобную же позицию занял лидер петербургских профсоюзов Е. И. Макаров[1032].
Ситуация в Москве и Петербурге действительно была непростая.
Во время апрельского референдума из 4,4 млн. москвичей явившихся к урнам, против досрочного переизбрания президента проголосовали 2,8 млн. чел., то есть почти две трети избирателей, доверие его политике выразили 3,1 млн., а доверие самому президенту 3,3 млн., в то время как за досрочное переизбрание парламента проголосовало 1,9 млн., а в его поддержку высказалось только 0,8 млн. человек[1033].
Однако нельзя не учитывать, что 1,7 млн. москвичей занимали в отношении парламента нейтральную позицию, 2,5 млн. проигнорировали референдум[1034]. Поэтому он показал не только то, что парламент не пользуется поддержкой большинства жителей столицы, но и то, что большинство из них не поддерживают президента и его политику.
Такая же картина наблюдалась и в Петербурге[1035].
Исходя из этого, можно утверждать, что судьба парламента во многом зависела от того, сумеет ли он объединить вокруг себя всех своих стороников (а их было в столице около миллиона), сумеет ли он привлечь на свою сторону колеблющихся москвичей.
Поэтому М. В. Шмаков и Е. И. Макаров явно «поторопились» со своим заявлением. И если Кремль вел «работу» с кем-то из лидеров профсоюзов, то, видимо, прежде всего с ними[1036].
Была сделана попытка обсудить вопрос о всеобщей стачке с представителями отраслевых профсоюзов. Сылаясь на настроения рабочих, они тоже в своем большинстве отказались поддержать эту идею. По словам И. Е. Клочкова, такое развитие событий было для него шоком. Тогда впервые у него возникло желание подать в отставку[1037].
Еще менее «Белый дом» мог рассчитывать на другие профсоюзные организации. 27 сентября «экстренная конференция объединения профсоюзов России Соцпроф призвала свои организации «воздержаться от участия в каких-либо всеобщих политических стачках», а «Конфедерация свободных профсоюзов России (КСПР)» открыто выразила поддержку Б. Н. Ельцину[1038].
Это свидетельствует, что, призывая к всеобщей стачке, А. В. Руцкой не получил поддержки массовых общественных организаций.
Когда я обратился к бывшему тогда редактором газеты «Коммунист Ленинграда», В. М. Соловейчику с вопросом: поступали ли в эти дни какие-либо директивы об организации всеобщей стачки из Москвы в Питер, он ответил: не помню[1039]. Подобный же ответ дал мне и один из активистов профсоюзного движения в Питере В. Д. Лобок[1040].
По свидетельству И. В. Константинова, он участвовал в каком-то обсуждении вопроса о всеобщей стачке, но не помнит, чтобы оно завершилось созданием штаба по ее подготовке. Во всяком случае, он, лидер ФНС, в него не входил[1041].
Во время этого обсуждения, И. В. Константинов попросил, чтобы ему были даны полномочия Верховного Совета на организацию стачки в Москве. В таком случае он обещал вывести рабочих на улицы. В этой просьбе руководство парламента ему отказало, так как главные свои надежды Р. И. Хасбулатов возлагал на переговоры[1042].
Подобной же была позиция руководства «Белого дома» и в отношении армии.
Как вспоминала С. Умалатова, «после 22 сентября офицерам, дежурившим при Руцком, звонили из воинских частей, предлагали помощь, боевую технику, которую хотели выставить вокруг Белого дома», но «на это Руцкой отвечал: «Нет необходимости». «Рассказывали и о том, как прибывали к руководителям парламента и А. В. Руцкому посланцы воинских частей с решениями офицерских собраний в поддержку конституции»[1043].
По свидетельству питерского журналиста Ю. А. Нерсесова, в первые дни офицеры и генералы шли с предложениями своих услуг в «Белый дом» «косяками», но от их услуг отказывались[1044]. Свидетелем одной из таких сцен был Н. С. Афанасьев. В его присутствии неизвестный ему генерал-майор предложил выделить для охраны «Белого дома» роту на бронемашинах, но А. В. Руцкой заявил: «Пока не надо»[1045].
«Люди поддержали нас. – вспоминает В. А. Ачалов, – Последовали звонки из воинских частей. Находились горячие головы, готовые выступить немедленно, прибыть в Москву с оружием. Я им советовал не принимать никаких мер. В стране не должно было быть беспорядков. В момент, когда начинается двоевластие, любой эксцесс может привести к трагическим последствиям»[1046].
«Генерал Ачалов, – утверждает В. Домнина, – которому на пятый день блокады удалось связаться по радио с войсками уговаривал их не идти на подмогу парламенту», так как опасался гражданской войны[1047].
2 октября в интервью «Московским новостям» В. А. Ачалов заявил: «Руцкой приказал мне принять все меры, чтобы не спровоцировать раскол в армии… Наши люди разъехались по воинским частям, командиры которых были готовы вывести войска на улицу и предупредили их, чтобы они этого не делали. Я военный человек и понимаю, что раздел армии на «наших» и «ненаших» неминуемо ввергнет страну в гражданскую войну»[1048].
«Мне, – утверждает А. Дунаев, – лично звонили многие начальники областных УВД и спрашивали, нужны ли войска. Я просил их войска не посылать, а наводить порядок на местах. Спокойствие провинции – это, я считаю, главное, чего добились расстрелянный Верховный Совет и я лично»[1049].
В беседе со мною 29 августа 2006 г. А. Ф. Дунаев не только подтвердил это, но и заявил, что свою задачу он видел прежде всего в том, чтобы не допустить гражданской войны. «Вы не верил в возможность победы парламента» – поинтересовался я. «Нет, – ответил Андрей Федорович, – если бы гражданская война началась, народ в своем большинстве поддержал бы «Белый дом», а не Кремль[1050].
Но тогда получается, что те обращения к армии, с которыми В. А. Ачалов, А. В. Руцкой и Р. И. Хасбулатов выступили 22 и 23 сентября имели чисто декларативный характер.
Выводы делайте сами.
Но дело не ограничивалось этим.
«Ни руководство Верховного Совета, ни и.о. Президента, ни вновь назначенные руководители Министерств, – пишет один из защитников «Белого дома», – не приложили усилий для организации целенаправленного сопротивления режиму», более того, они даже не пытались хоть как-то организовать своих стороннников, приходивших к «Белому дому»[1051].
По некоторым данным, за день 23 сентября «через площадь» у «Белого дома» прошло около 150 тысяч человек[1052]. Однако никто не вел с ними работы и даже не попытался использовать их как «армию подержки» парламента. Люди приходил и уходили, в результате около 21.00 здесь перед Домом Советов находилось всего лишь около 12 тысяч человек, меньше, чем накануне[1053].
«Белый дом» не использовал даже те инициативы, которые шли снизу. Оставленные без организации люди, приходившие к Дому Советов, сами стали создавать «цепочки оповещения» друг друга для передачи информации и для экстренного сбора на Краснопресненской набережной[1054].
Разогнав парламент, Б. Н. Ельцин и его окружение сразу же начали идеологическую войну против «Белого дома», обрушив на население страны потоки дезинформации. Одновременно был прекращен выход в эфир телевизионной программы «Парламентский час», отключено «Парламентское радио»[1055]. И если 23-го подготовленный накануне номер печатного органа Верховного Совета «Росийской газеты» вышел в свет, то с 24-го газета выходить перестала[1056].
Между тем, как пишет В. И. Анпилов, в руках парламента оставались «огромные издательские возможности типографии Верховного Совета». Их можно было использовать для контрпропаганды. Однако они «использовались только для распечатки многочисленных резолюций, принимаемых Съездом депутатов Верховного Совета. О массовом издании листовок для москвичей никто не думал, хотя, как мне говорили рабочие типографии, они готовы были выполнить любое задание в любое время суток»[1057].
Это не совсем так.
«От имени и.о. президента, парламента, отдельных депутатов, политических организаций оппозиции, – вспоминает В. Л. Шейнис, – один за другим следовали призывы к рабочим, трудовым коллективам, военным, молодежи, студентам, женщинам. Ученым Академии наук, работникам министерств, отдельным москвичам, к прихожанам православных храмов и т. д. – кажется не была забыта ни одна категория граждан»[1058].
Призывы облекались в форму листовок[1059]. Однако, по свидетельству В. И. Анпилов, до адресатов они не доходили: «…Наши пропагандисты у проходных ЗИЛа, АЗЛК, металлургического завода «Серп и Молот», – пишет он, – обнаружили, что московские рабочие судят о конфликте вокруг Верховного Совета только по передачам проельцинского телевидения»[1060].
Из этого В. И. Анпилов делал вывод, что листовки печатались в слишком малом количестве. «Трудовая Россия» потребовала увеличить тираж листовок. Но отклика со стороны руководства парламента это требование не получило[1061].
Между тем находившийся в эти дни в «Белом Доме» петербургский журналист Юрий Аркадьевич Нерсесов обратил внимание на то, что типография Верховного Совета печатала листовки в огромном количестве. Некоторые кабинеты в буквальном смысле этого слова ломились от них. Однако вместо того, чтобы распространять листовки по городу, чтобы отправлять их в провинцию, Верховный Совет ограничивался только тем, что раздавал их митингующим возле Белого дома[1062].
«Никто, – пишет А. И. Колганов, – всерьез» не пытался «превратить тысячи митингующих на площади в распространителей листовок, что могло резко поднять эффект листовочной кампании»[1063].
Получается, что кто-то лишь делал вид, что ведет агитационную работу. Между тем от этой агитации во многом зависела и судьба объявленного на 26-е общемосковского митинга, и судьба назначенной на 27-е всеобщей политической стачки, и судьба самого парламента.
В то же время руководство парламента становится на путь дезинформации, которая превращается в своеобразный допинг для поддержания настроений среди сторонников Верховного совета.
Так, не ранее 24 – не позднее 25 сентября в своем обращении к силовым ведомствам, А. В. Руцкой в полном противоречии с действительностью заявил: «Нас поддерживает Сибирский военный округ, Приволжский военный округ, Ленинградский военный округ. Уже десятки дивизий, частей и соединений заявили протест против антиконституционных действий»[1064].
А в ночь с 24 на 25 сентября Ю. М. Воронин сообщил, что «к Дому Советов пришел большой отряд офицеров и солдат и он решил развернуть полевые кухни. Кроме того, добавил оратор, поступила масса телеграмм и телефонных звонков от военнослужащих, решивших выступить на защиту ВС». Очень скоро выяснилось, что это тоже была дез информация.
Когда Р. И. Хасбулатов спросил В. А. Ачалова, «где же обещанные им войска, генерал парировал: «Там же, где и ваши обещанные трудовые коллективы»[1065].
Данный текст является ознакомительным фрагментом.