Пороги Кивиниеми

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Пороги Кивиниеми

Согласно измененному плану наступления 7-й Армии 6 декабря в район Кивиниеми были направлены дополнительные части — 90-я стрелковая дивизия и 24-й корпусной артиллерийский полк. Начальник штаба 50-го стрелкового корпуса отдал приказ о переброске дивизии в три часа утра 6 декабря. Согласно этому приказу 90-я стрелковая дивизия должна была сосредоточиться в Кивиниеми к рассвету 7 декабря 1939 года. Частям дивизии необходимо было повернуть на восток и пройти маршем около 15–20 километров.

Около 7 утра штаб 90-й стрелковой дивизии получил личное приказание начальника штаба 50-го стрелкового корпуса быть в готовности к переправе к 11.00. Порядок переправы был следующим: первым идет 461-й стрелковый полк 142-й стрелковой дивизии, затем 35-я легкотанковая бригада и затем 90-я стрелковая дивизия. По данным начальника штаба корпуса, южный берег протоки был уже очищен от финнов и занят 461-м стрелковым полком.

К этому моменту в район Ояла прибыли штаб 90-й дивизии и 173-й стрелковый полк. На подходе был 286-й полк. Однако артиллерия дивизии сильно отстала из-за пробок.

В район Кивиниеми лично прибыл командарм-7 Яковлев, командир 50- го стрелкового корпуса, начальник инженерной службы фронта Хренов. Среди сопровождавших высокое начальство военных корреспондентов был и поэт Александр Твардовский.

На деле выяснилось, что деревня Кивиниеми на южном берегу и Суворовский шанец все еще заняты небольшими группами финнов. Для того чтобы исправить конфуз, командир 142-й стрелковой дивизии лично повел в атаку свой 461-й полк, но финны тоже решили не сдавать позиции без боя. Только к 12.00 финны отступили за протоку и взорвали мосты. Подразделения 461-го полка вышли на берег протоки. Они первыми вошли в соприкосновение с основной линией финской обороны. И в этот момент финны обрушили на полк огонь всего, что было в наличии, — артиллерии, минометов, пулеметов. До этого 461-й полк привык иметь дело только с небольшими финскими отрядами прикрытия силой до роты. Финский огонь ошеломил бойцов и командиров полка. Впервые на Карельском перешейке финны показали всю серьезность намерений отстоять свою страну. Не выдержав неожиданного и плотного обстрела, подразделения 461-го стрелкового полка начали беспорядочный отход от берега протоки.

К 14.00 комбриг Зайцев, командир 90-й стрелковой дивизии, видя отход 461-го полка, приказал второму батальону 286-го полка занять район крепости. Несмотря на все усилия, собрать и привести в порядок разбежавшиеся подразделения 461-го полка не удалось, хотя в этом принимал участие и штаб 7-й Армии. Стало ясно, что для приведения полка в порядок потребуется длительное время. Времени же у командарма-7 Яковлева было очень мало — 6 декабря Правая группа начала форсирование Тайпалеен-йоки.

Результатом неразберихи у Кивиниеми стало решение командарма-7 бросить на форсирование части 90-й стрелковой дивизии немедленно, с марша. Приказ был отдан устно. Времени на подготовку форсирования водной преграды оставалось до прибытия 5-го понтонного батальона, приданного 142-й стрелковой дивизии (понтоны все еще пробивались к Кивиниеми через пробку на шоссе). Комбриг Зайцев и его штаб успели только провести рекогносцировку места переправы и отдать предварительные приказания. Не было времени на разведку, подтягивание артиллерии, организацию взаимодействия родов войск.

Любой, кто посещал бывший поселок Кивиниеми, нынешний поселок Лосево, и видел знаменитые Лосевские пороги, задаст резонный вопрос: как могло командование дивизии решиться форсировать Лосевские пороги на понтонах? Почему при рекогносцировке берега штаб 90-й дивизии сразу не отказался от переправы по причине ее физической невозможности? По схемам переправы, составленным после войны капитаном Залесским из штаба 90-й дивизии, становится ясно, что и место начала переправы, и место рекогносцировки были значительно западнее порогов. Погрузка на понтоны происходила в районе между Ояла (Варшко) и Кивиниеми (Лосево), в месте, где Вуокса все еще представляет собой озеро и не сужается до бурной протоки. В отчете о переправе записано: «скорость течения незначительна, незаметна». Очевидно, командование 90-й стрелковой дивизии решило, что если переправляться на достаточном удалении от порогов, то понтоны и танки-амфибии на пороги течением не унесет. Еще западнее порогов по льду комбриг переправляться не решился, так как не было времени провести ледовую разведку.

Комбриг Зайцев принял следующее решение на переправу: в первом эшелоне переправляется первый батальон 173-го стрелкового полка в сопровождении роты плавающих танков Т-37 или Т-38 (в документах типы этих танков постоянно путаются) из 339-го танкового батальона дивизии. Огневую поддержку переправе должны были оказать батареи полковой и противотанковой артиллерии полка, а также танки Т-26 из того же 339-го танкового батальона. Все огневые средства были выдвинуты на берег в район погрузки на понтоны. При захвате плацдарма батальон должен был закрепиться и дать сигнал ракетами. После этого должна была начаться переправа основных сил полка и дивизии.

Артиллерия дивизии, а также артиллерия усиления 50-го стрелкового корпуса были на подходе. На утро 7 декабря на позициях стоял только один дивизион 269-го гаубично-артиллерийского полка 142-й дивизии и два дивизиона 149-го гаубично-артиллерийского полка. В полдень на огневые позиции въехал один дивизион 96-го артиллерийского полка. Остальная артиллерия была еще на марше, причем везла с собой она только половину боекомплекта. Никакой артиллерийской разведки проведено не было, и об эффективной артподговке речи идти не могло.

Единственными разведывательными данными о противнике в Кивиниеми были карты из «Альбома укреплений Карельского перешейка», составленного на основе агентурных данных в 1937 году. Командиры 461-го полка о группировке финнов ничего сказать не могли. Из-за утреннего боя с финнами на южном берегу порогов и из-за задержки понтонов погрузка началась только во второй половине дня. В 15.30 на берег в район переправы вышел первый батальон 173-го стрелкового полка, на прямую наводку встали 6 орудий полковой артиллерии и 12 сорокапяток. Туда же подъехали 5 танков Т-26 для ведения огня с места и 12 танков Т-38. В это же время в район переправы подъехала голова колонны 5-го понтонного батальона и сразу же начала спускать понтоны на воду. Около 16.00, в наступающих сумерках, были готовы первые три понтона. На них погрузились два стрелковых взвода первой роты и один пулеметный взвод. Из 12 плавающих танков Т-38 восемь были готовы к спуску на воду. Крошечные танки-амфибии сразу столкнулись с трудностями. Один танк сразу запутался в проволоке, четыре сели днищем на камни, и только три танка поплыли сопровождать понтоны. Уже полностью стемнело. Маленький отряд 173-го стрелкового полка уходил в неизвестность.

Как только понтоны и танки достигли середины протоки, течение огромной силы подхватило их и понесло к подорванным мостам. В тот же момент финны осветили протоку прожекторами и открыли убийственный пулеметный огонь по понтонам и по месту погрузки. Одновременно открыли огонь финские минометы и артиллерия. Сигнала ракетами от отряда не последовало.

8 кромешной темноте, под обстрелом, к погрузке приступили три взвода 2-й роты полка. Взводы были отправлены на северный берег с тем же результатом, что и первая волна.

Ночью с северного берега реки по взорванному мосту пробрался командир взвода, который рассказал о судьбе отряда. По его словам, течение было столь мощным, что подхватило понтоны и понесло к взорванным мостам. Его понтон сумел достичь противоположного берега, но потери от огня были очень тяжелыми. Командир роты пропал. Комвзвода предложил перебросить 4-ю роту через протоку по взорванному мосту. Эта попытка была предпринята, но финны обнаружили роту и открыли по ней сильный пулеметный огонь. Рота вернулась на южный берег, погрузилась на последние три понтона и также отправилась в темноту.

Утром на южный берег выбрались три экипажа танкеток Т-38 и еще несколько бойцов. Среди них был и командир первой роты, отправившийся на противоположный берег с первыми тремя понтонами. Только тогда стала ясна вся картина неудачи.

Прошитые пулеметными очередями понтоны начали тонуть, их понесло течением на пороги и выбросило на южный берег. Из 9 понтонов, которые были посланы на северный берег, достигли цели только четыре, причем большинство бойцов на понтонах были ранены и убиты еще до того, как понтоны причалили к берегу. Тем не менее они сумели зацепиться за берег и пробиться в деревню, где засели в подвалах. Связи с ними не было. Сигнал ракетами командир первой роты дать не смог, так как случайно утопил ракеты при переправе.

Один из танков перевернулся на середине протоки и затонул, наскочив на камень, два оставшихся добрались до противоположного берега, но выйти на него не смогли из-за крупных валунов и толстой кромки льда. Впоследствии их тоже отнесло течением, и они затонули.

Утром 8 декабря переправа была прекращена. 173-й полк был отведен из района переправы, его место занял братский 286-й полк. 173-й полк доложил о потере 114 человек пропавшими без вести. Около 30 бойцов полка сумели продержаться в подвалах на северном берегу еще двое суток, отбив несколько финских контратак. Когда у них закончились патроны, они были либо перебиты, либо взяты в плен. По финским описаниям, пленные были «в ужасном состоянии».

Несмотря на полный провал переправы, командование 7-й Армии отрапортовало наверх о том, что два батальона зацепились за северный берег протоки и создали плацдарм. Подобное приукрашивание ситуации было типично для раннего периода финской кампании и приводило Ставку Верховного Главнокомандования в ярость. Когда выяснилось, что сообщение было ложным, предупреждение получили и Мерецков, и Яковлев.

Александр Твардовский написал свое знаменитое стихотворение «Переправа» под впечатлением событий 7 декабря 1939 года на переправе у Кивиниеми. Стихотворение достаточно точно отражает ход событий того вечера. Поскольку стихотворение впоследствии стало частью поэмы «Василий Теркин» о Великой Отечественной войне, слово «финн» в стихотворении было заменено на «фриц».

Переправа, переправа!

Берег левый, берег правый.

Снег шершавый, кромка льда…

Кому память, кому слава,

Кому темная вода, —

Ни приметы, ни следа.

Ночью, первым из колонны,

Обломав у края лед,

Погрузился на понтоны Первый взвод.

Погрузился, оттолкнулся

И пошел. Второй за ним.

Приготовился, пригнулся

Третий следом за вторым.

Как плоты, пошли понтоны.

Громыхнул один, другой

Басовым, железным тоном,

Точно крыша под ногой.

И плывут бойцы куда-то,

Притаив штыки в тени.

И совсем свои ребята

Сразу — будто не они.

Сразу будто не похожи

На своих, на тех ребят:

Как-то все дружней и строже,

Как-то все тебе дороже

И родней, чем час назад.

Поглядеть — и впрямь — ребята!

Как, по правде, желторот,

Холостой ли он, женатый,

Этот стриженый народ.

Но уже идут ребята,

На войне живут бойцы,

Как когда-нибудь в двадцатом

Их товарищи — отцы.

Тем путем идут суровым.

Что и двести лет назад

Проходил с ружьем кремневым

Русский труженик-солдат.

Мимо их висков вихрастых,

Возле их мальчишьих глаз

Смерть в бою свистела часто

И минет ли в этот раз?

Налегли, гребут, потея.

Управляются с шестом.

А вода ревет правее —

Под подорванным мостом.

Вот уже на середине

Их относит и кружит…

А вода ревет в теснине,

Жухлый лед в куски крошит,

Меж погнутых балок фермы

Бьется в пене и в пыли…

А уж первый взвод наверно,

Достает шестом земли.

Позади шумит протока,

И кругом — чужая ночь.

И уже он так далеко,

Что ни крикнуть, ни помочь.

И чернеет там зубчатый,

За холодною чертой,

Неподступный, непочатый

Лес над черною водой.

Переправа, переправа!

Берег правый, как стена…

Этой ночи след кровавый

В море вынесла волна.

Было так: из тьмы глубокой,

Огненный взметнув клинок,

Луч прожектора протоку

Пересек наискосок.

И столбом поставил воду

Вдруг снаряд. Понтоны — в ряд.

Густо было там народу —

Наших стриженых ребят…

И увиделось впервые,

Не забудется оно:

Люди теплые, живые

Шли на дно, на дно, на дно…

Под огнем неразбериха —

Где свои, где кто, где связь?

Только вскоре стало тихо, —

Переправа сорвалась.

И покамест неизвестно,

Кто там робкий, кто герой,

Кто там парень расчудесный,

А наверно, был такой.

Переправа, переправа…

Темень, холод. Ночь как год.

Но вцепился в берег правый,

Там остался первый взвод.

И о нем молчат ребята

В боевом родном кругу.

Словно чем-то виноваты,

Кто на левом берегу.

Не видать конца ночлегу.

За ночь грудою взялась

Пополам со льдом и снегом

Перемешанная грязь.

И усталая с похода,

Что б там ни было, — жива,

Дремлет, скорчившись, пехота,

Сунув руки в рукава.

Дремлет, скорчившись, пехота,

И в лесу, в ночи глухой

Сапогами пахнет, потом,

Мерзлой хвоей и махрой.

Чутко дышит берег этот

Вместе с теми, что на том

Под обрывом ждут рассвета,

Греют землю животом, —

Ждут рассвета, ждут подмоги,

Духом падать не хотят.

Ночь проходит, нет дороги

Ни вперед и ни назад…

А быть может, там с полночи

Порошит снежок им в очи,

И уже давно

Он не тает в их глазницах

И пыльцой лежит на лицах —

Мертвым все равно.

Стужи, холода не слышат,

Смерть за смертью не страшна,

Хоть еще паек им пишет

Первой роты старшина.

Старшина паек им пишет,

А по почте полевой

Не быстрей идут, не тише

Письма старые домой,

Что еще ребята сами

На привале при огне

Где-нибудь в лесу писали

Друг у друга на спине…

Из Рязани, из Казани,

Из Сибири, из Москвы —

Спят бойцы. Свое сказали

И уже навек правы.

И тверда, как камень, груда,

Где застыли их следы…

Может — так, а может — чудо?

Хоть бы знак какой оттуда,

И беда б за полбеды.

Долги ночи, жестки зори

В ноябре — к зиме седой.

Два бойца сидят в дозоре

Над холодною водой.

То ли снится, то ли мнится,

Показалось что невесть,

То ли иней на ресницах,

То ли вправду что-то есть?

Видят — маленькая точка

Показалась вдалеке: Т

о ли чурка, то ли бочка

Проплывает по реке?

— Нет, не чурка и не бочка

— Просто глазу маета.

— Не пловец ли одиночка?

— Шутишь, брат. Вода не та!

Да, вода… Помыслить страшно.

Даже рыбам холодна.

— Не из наших ли вчерашних

Поднялся какой со дна?..

Оба разом присмирели.

И сказал один боец:

— Нет, он выплыл бы в шинели,

С полной выкладкой, мертвец.

Оба здорово продрогли,

Как бы ни было, — впервой.

Подошел сержант с биноклем.

Присмотрелся: нет, живой.

— Нет, живой. Без гимнастерки.

— А не фриц? Не к нам ли в тыл?

— Нет. А может, это Теркин? —

Кто-то робко пошутил.

— Стой, ребята, не соваться,

Толку нет спускать понтон.

— Разрешите попытаться?

— Что пытаться!

— Братцы, — он!

И, у заберегов корку

Ледяную обломав,

Он как он, Василий Теркин,

Встал живой, — добрался вплавь.

Гладкий, голый, как из бани,

Встал, шатаясь тяжело.

Ни зубами, ни губами

Не работает — свело.

Подхватили, обвязали,

Дали валенки с ноги. Пригрозили, приказали

— Можешь, нет ли, а беги.

Под горой, в штабной избушке,

Парня тотчас на кровать

Положили для просушки,

Стали спиртом растирать.

Растирали, растирали…

Вдруг он молвит, как во сне:

— Доктор, доктор, а нельзя ли

Изнутри погреться мне,

Чтоб не все на кожу тратить?

Дали стопку — начал жить.

Приподнялся на кровати:

Разрешите доложить.

Взвод на правом берегу

Жив-здоров назло врагу!

Лейтенант всего лишь просит

Огоньку туда подбросить.

А уж следом за огнем

Встанем, ноги разомнем.

Что там есть, перекалечим,

Переправу обеспечим…

Доложил по форме, словно

Тотчас плыть ему назад.

— Молодец! — сказал полковник.

Молодец! Спасибо, брат.

И с улыбкою неробкой Говорит тогда боец:

— А еще нельзя ли стопку,

Потому как молодец?

Посмотрел полковник строго,

Покосился на бойца.

— Молодец, а будет много — Сразу две.

— Так два ж конца…

Переправа, переправа!

Пушки бьют в кромешной мгле.

Бой идет святой и правый.

Смертный бой не ради славы,

Ради жизни на земле.

После срыва переправы командование корпуса потребовало от командиров 142-й и 90-й стрелковых дивизий продолжить переправу днем 8 декабря на уцелевших понтонах и доставленных из Ленинграда обывательских лодках (всего их доставили в район Кивиниеми 250 штук). Однако на совещании командиры дивизий и полков в один голос заявили решительный протест и потребовали сутки на разведку и подготовку переправы. Командование корпуса было вынуждено прислушаться к мнению командиров и согласилось с их доводами. 90-я стрелковая дивизия начала подготовку к новой переправе на северный берег протоки в нескольких местах. Новое решение на переправу было такое:

— переправа производится в ночь с 9 на 10 декабря 1939 года;

— производится она в нескольких местах на широком фронте;

— переправа производится только после надлежащей подготовки и при должном боевом и материальном обеспечении.

Была произведена ледовая разведка с мыса Лехти-кюля и составлены планы артиллерийской подготовки и дальнейшего артиллерийского сопровождения. Произведенная ледовая разведка показала возможность переправы по льду в пешем строю — толщина льда была уже 5 сантиметров и более.

Переправляться 90-я дивизия должна была в двух местах: на лодках и понтонах у протоки по старому плану и по льду с мыса Лехти-кюля в двух километрах западнее.

Вечером 9 декабря в целях обеспечения переправы на северный берег с мыса Лехти-кюля вышла разведрота 588-го стрелкового полка, а в районе мыса сосредоточился второй батальон 588-го полка. Поздно вечером 9 декабря разведрота донесла в штаб дивизии, что перешла Вуоксу, не обнаруженная финнами, и сосредоточилась на северном берегу. Все было готово для начала переправы, но она была отменена приказом командования 50-го стрелкового корпуса.

Командование дивизии не знало, что командарм-7 Яковлев уже 8 декабря отказался от наступления на кексгольмском направлении и предложил Ставке вернуться к первоначальному плану операции — нанести главный удар на выборгском направлении. Ставка Верховного Главнокомандования одобрила предложение Яковлева и одновременно сместила его с поста командующего 7-й Армией. На его место был назначен Мерецков, который до этого руководил всей военной операцией против Финляндии. Таким образом Ставка дала свою оценку действиям Ленинградского военного округа и 7-й Армии за первую неделю войны.

Однако план Яковлева все же был утвержден, и в этой связи на выборгское направление перебрасывались маршем управление 50-го стрелкового корпуса, 10-й танковый корпус, 90-я стрелковая дивизия, 35-я легкотанковая бригада, 24-й корпусной артиллерийский полк. Марш был организован из рук вон плохо — о службе регулирования движения в штабе армии и корпуса не подумали, просто отдав приказ на марш. На дорогах скопились гигантские пробки из танков, грузовиков, тягачей и орудий. 24-й корпусной артполк шел маршем за 35-й легкотанковой бригадой и застрял в пробке на долгие часы. Начальник штаба полка описал хаос на дороге следующим образом:

«…Ввиду отсутствия службы регулирования в самой танковой бригаде часть тылов с перекрестка повернула по дороге на Мартикка, вместо того чтобы следовать по дороге на Мартиккала. Проехав километра 3 по этой дороге, эта часть тылов начала возвращаться обратно по дороге через перекресток у оз. Латва-лампи. Разведбат 90-й стрелковой дивизии к этому времени явочным порядком захватил дорогу через перекресток, все это создало на пути 24-го корпусного артполка пробку автомашин, танков, тракторов в 3–4 ряда на протяжении 8-10 км.

Эта пробка не дала возможности 24-му корпусному артполку не только выступить своевременно через исходный пункт, но даже вытянуться на дорогу с огневых позиций. Вся эта «кишка», забившая плотно всю дорогу, с воздуха абсолютно ни чем не прикрывалась. Только благодаря отсутствию авиации противника и отсутствию дальнобойной артиллерии у противника в этом районе все это прошло без наказаний и без потерь…

…Несмотря на то что по рокаде, ст. Валк-ярви, Кюлляети-ля, Асарилла, Харвала, отм. 72,7 и далее на Перк-ярви двигались крупнейшие соединения, как-то 35-я танковая бригада, 24-й корпусной артиллерийский полк, 302-й гаубично-артиллерийский полк, 1-й и 2-й дивизионы 116 гаубично- артиллерийского полка, 21-й корпусной тяжелый артиллерийский полк и отдельный зенитный дивизион, дорога для движения частей была абсолютно не подготовлена, саперные работы не произведены. 50-й стрелковый корпус не мог подготовить эту дорогу в силу того, что его 90-я, 142-я и 43-я дивизии переподчинились в другие корпуса, а новые дивизии, входящие в состав корпуса, находились на другом участке фронта. Вся ответственность за организацию этой рокады лежала на армейском аппарате. Между тем дорога была не разминирована как следует, мосты были взорваны и не исправлены, с воздуха прикрытия не имелось, артиллерия двигалась без пехотного прикрытия. В результате этого 35-я танковая бригада двигалась очень медленно, задерживая все идущие за ней войска. К этому добавилось отсутствие должностной дисциплины среди танковых подразделений. Остановившиеся танки с дороги не убирались — ремонтировались прямо на дороге, создавая дополнительные пробки, в частности остановившиеся испорченные два танка на подъеме Кюлляетиля задержали колонну 24-го КАП на четыре часа, так как съехать с дороги не представлялось возможным ввиду глубокого снега, а обходных путей не было. Поэтому 24-й КАП двигался очень медленно. Ночь с 11-го на 12.12.39 г. провели в пути, ожидая освобождение переправы 35-й танковой бригады у Кюлляетиля…»

Провал переправы у Кивиниеми и метание командования 7-й Армии с выборгского на кексгольмское направление и обратно имели далеко идущие последствия.

Во-первых, в наступлении возникла пауза, так как переброска частей на выборгское направление заняла много времени.

Во-вторых, на фронте финской 8-й дивизии у Кивиниеми наступило затишье вплоть до окончания боевых действий 13 марта 1940 года. Это дало финнам возможность перебрасывать с этого тихого участка фронта части на угрожаемые направления — Тайпале и в конце войны — Яюряпяя и Вуосалми.

В-третьих, уже 8–9 декабря стало понятно, что план Мерецкова, подразумевающий завершение военной операции против Финляндии за три недели, трещит по швам. Это вызвало нервозность и спешку в штабах, и штурм Линии Маннергейма на выборгском направлении в середине декабря был начат без должной разведки и подготовки. Это привело к большим потерям, окончательному срыву графика военной операции и оперативной паузе на Карельском перешейке до февраля 1940 года.

Бойцы 173-го стрелкового полка, сумевшие в ночь с 7 на 8 декабря переправиться через протоку и закрепиться в подвалах домов, продержались несколько суток, отбив несколько финских контратак. Командование финской 8-й дивизии было уверено, что на северном берегу протоки красноармейцев не было, но утром 8 декабря по финским солдатам был открыт огонь из подвала автомастерской Мустонена. Советские бойцы засели в нескольких подвалах. Штурм подвалов оказался нелегкой задачей.

11 декабря на передовую прибыл начальник штаба 8-й пехотной дивизии майор Сальгрен. Когда он переходил шоссе, пуля из подвала автомастерской попала ему в бедро. Майор упал, и через секунду был убит пулей в голову. Горстка советских бойцов была взята в плен из подвала автомастерской только утром 13 декабря. Всего в плен попало 34 человека. Финские потери составили 17 убитых и раненых.

Стихотворение Александра Твардовского «Переправа, переправа…» до сих пор входит в школьную программу по литературе в школах России.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.