4. Беспартийные крестьяне
4. Беспартийные крестьяне
Беспартийные крестьяне представляют особый интерес, как выразители мнений наименее сознательной и наименее организованной деревенской массы. Мы приведем поэтому выдержки из речей всех беспартийных крестьян[121], тем более, что их не много: Сахно, Семенов, Мороз, Афанасьев.
«Господа народные представители, – говорил Сахно (Киевской губ.), – трудно крестьянским депутатам всходить на эту трибуну и возражать господам богатым помещикам. В настоящее время крестьяне живут очень бедно оттого, что у них нет земли… Крестьянин терпит от помещиков, страдает, так как помещик ужасно притесняет его… Почему помещику можно держать много земли, а на долю крестьян остается только одно царствие небесное?.. Итак, гг. народные представители, когда меня посылали сюда крестьяне, они наказывали мне, чтобы я отстаивал их нужды, чтобы им была дана земля и воля, чтобы все казенные, кабинетские, удельные, частновладельческие и монастырские земли были принудительно отчуждены безвозмездно… Знайте, господа народные представители, голодный человек не может сидеть спокойно, если он видит, что, несмотря на его горе, власть на стороне господ помещиков. Он не может не желать земли, хотя бы это было и противозаконно; его нужда заставляет. Голодный человек готов на все, потому что его нужда заставляет ни с чем не считаться, так как он голоден и беден» (1482–1486).
Так же бесхитростна и так же сильна по своей простоте речь беспартийного крестьянина Семенова (Подольской губ., депутат от крестьян):
«…Горькая беда заключается именно в тех интересах крестьян, которые страждут целый век без земли. Двести лет они ждут, не упадет ли с неба для них добро, но оно не падает. Добро находится у господ крупных землевладельцев, которые с нашими дедами и отцами достали эту землю, между тем как земля есть божья, а не помещичья… Я прекрасно понимаю, что земля принадлежит всему трудовому народу, который на ней трудится… Депутат Пуришкевич говорит: «Революция, караул», что такое? Да если у них землю отнять принудительным отчуждением, то они будут революцией, а не мы, мы все будем борцами, любезными людьми… А что у нас есть 150 десятин, как у священника? а в монастырях? а в церквах? на что она им? Нет, господа, довольно собирать сокровища да хранить по карманам, надо жить по существу. Страна разберется, господа, я понимаю все прекрасно, мы честные граждане, мы политикой не занимаемся, как говорил один из предшествовавших ораторов… Они (помещики) только ходят да пузо себе понажирали с нашей крови, с наших соков. Мы вспомним, мы их не будем так обижать, мы и им земли дадим. Если посчитать, то у нас придется на каждый двор 16 десятин, а гг. крупным землевладельцам еще останется по 50 десятин… Тысячи, миллионы народа страдают, а господа пиршествуют… А как военная служба, мы знаем: захворал – «у него земля есть на родине». Да где же его родина? Да родины совсем нет. Родина есть только, что он по спискам стоит, где он родился, и записано, какой он религии, а земли у него нет. Теперь я говорю: меня народ просил, чтобы церковные, монастырские, казенные, удельные и принудительно отчужденные помещичьи земли передать в руки трудового народа, который на ней будет трудиться; и на места передать: там они разберутся. Я вам скажу, что народ меня послал, чтобы требовать земли и воли и полной гражданской свободы; и мы будем жить и не будем показывать, что те барины, а те крестьяне, а будем все люди и будем каждый на своем месте барином» (1930–1934).
Когда читаешь такую речь «не занимающегося политикой» крестьянина, то до осязательности ясно становится, что осуществление не только столыпинской, но и кадетской аграрной программы требует десятилетий систематического насилия над крестьянской массой, систематического избиения, истребления пытками, тюрьмой и ссылкой всех думающих и пытающихся свободно действовать крестьян. Столыпин это понимает и сообразно с этим действует. Кадеты этого частью не понимают, по свойственному либеральным чиновникам и профессорам тупоумию, частью лицемерно скрывают, «стыдливо умалчивают», – как о военных экзекуциях 1861 и следующих годов. Если же это систематическое и ни перед чем не останавливающееся насилие сорвется о какие-нибудь внутренние или внешние препятствия, то беспартийный честный крестьянин, «не занимающийся политикой», создаст из России крестьянскую республику.
Крестьянин Мороз в коротенькой речи просто заявил: «Нужно земли отобрать от священников и помещиков» (1955), и затем сослался на Евангелие (не первый уже раз в истории буржуазные революционеры черпают свои лозунги из Евангелия)… «Как не принесешь священнику хлеба и полштофа водки, он и крестить ребенка не будет… Они еще говорят о святом Евангелии и читают: «просите и дастся вам, стучите и отверзется». Мы просим, просим, а нам не дают, и стучим – не дают; что же, придется двери ломать и отбирать? Господа, не допустите двери ломать, отдайте добровольно, и тогда будет воля, свобода, и вам будет хорошо и нам» (1955).
Вот беспартийный крестьянин Афанасьев, который оценивает казачью «муниципализацию» не с точки зрения казака, а с точки зрения «почти пришельца». «Я должен, господа, первым долгом сказать, что я – представитель от крестьянства Донской области, которого там более 1 000 000 и от которого я попал сюда только один; это уже дает знать, что мы там почти пришельцы… Меня до бесконечности удивляет: неужели Петербург кормит деревню? Нет, напротив. Я когда-то служил в Петербурге 20 с прибавкою лет, и я тогда уже замечал, что не Петербург деревню, а деревня Петербург кормит. Так и в настоящее время я замечаю. Все эти прекраснейшие архитектуры, все эти возведения, постройки, все эти прекрасные, прелестные дома, все это воздвигается теми же крестьянами, как и 25 лет тому назад воздвигались… Пуришкевич привел пример, что у казака более 20 десятин земли имеется, и он тоже голодает… Почему же он не сказал, где эта земля? Есть земля, есть и в России земля, да кто ею владеет? Если он знал, что там столько земли, и не сказал, следовательно, он несправедливый человек, а если он не знал, так не надо было и начинать об этом говорить. А если, в самом деле, быть может, он не знал, так прошу, господа, позвольте ему сказать, где эта земля, и сколько ее, и кто ею владеет. Если ее пересчитать, то окажется, что в области Войска Донского под частным коннозаводством числится 753 546 дес. Теперь я еще упомяну о калмыцком коннозаводстве, о так называемых кочевьях. Там находится всего вообще 165 708 дес. Потом во временном арендовании содержится богатыми людьми 1 055 919 дес. Все эти земли находятся в руках людей – не тех людей, которых пересчитывал Пуришкевич, а у кулаков, богачей, которые давят нас; получают скотину – половину с нас дерут, да один рубль за десятину, да целковый за то животное, на котором мы пашем, а между тем нам надо своих детей кормить да казачек и казачат. Вот поэтому у нас и голод оказывается». И оратор рассказывает, что по 2700 дес. получают арендаторы за поставку 8 лошадей «под кавалерию»; крестьяне могли бы больше поставлять. «Я расскажу вам, что я хотел убедить наше правительство, что оно жестоко ошибается, не делая этого. Я писал в редакцию «Сельского Вестника», чтобы они отпечатали. Мне ответили, что не наше дело правительство учить». Таким образом, на «муниципализованной» земле, отданной в собственность области, «центральное недемократическое правительство» создает de facto новых помещиков: муниципализация, как открыл Плеханов, есть гарантия от реставрации…
«Правительство нам открыло широкие двери чрез Крестьянский банк приобретать земли, – это тот хомут, что в 1861 г. был надет. Оно нас хочет переселить в сибирские пределы… не лучше ли сделать так: вывезти туда этого человека, который имеет тысячи десятин, от которого остается земля, и на это сколько будут сыты (аплодисменты слева; голоса справа: «старо, старо»)… В японскую войну я вел своих мобилизованных солдат через те земли (помещичьи), о которых я здесь упоминал. Нам пришлось до сборного пункта более 2 суток ехать. Солдаты меня спрашивают: «куда ты нас ведешь?» Я говорю: «под Японию». – «Что делать?» – «Защищать родину». Я сам, как военный человек, чувствовал, что нужно защищать родину. Солдаты мне говорят: «какая же это родина – земли Лисецких, Безуловых, Подкопайловых? Где же тут наше? Нашего ничего нет». Они мне говорили то, чего я третий год не могу стереть со своего сердца… Следовательно, господа… я должен в общей сложности сказать, что во всех тех правах, которые в нашей России существуют, начиная от князей и идя по дворянам, казакам, мещанам и не упоминая слова крестьянин, все должны быть русскими гражданами и пользоваться землей – все те, кто на ней трудится, прикладает к ней свой труд, лелеет и любит ее. Трудись, потей и пользуйся ею. Но если не хочешь на ней жить, не хочешь на ней трудиться, не хочешь прикладать к ней свой труд, то не имеешь права ею и пользоваться» (1974) (26 заседание, 12. IV. 1907).
«Не упоминая слова крестьянин»! Это замечательное изречение вырвалось «из сердца глубины» у крестьянина, который хочет разорвать сословность землевладения («все те права, которые в нашей России существуют»), хочет уничтожить самое имя низшего сословия, крестьянского. «Пусть все будут гражданами». Равное право на землю трудящихся – есть не что иное, как до конца последовательное приложение точки зрения хозяина к земле. Никаких других оснований землевладения (вроде землевладения «за службу» у казаков и т. п.), никаких других соображений, никаких других отношений, кроме прав хозяина на землю, соображений «лелеяния» земли, отношений «прикладающего труд» к земле. Именно так и должен смотреть фермер, который хочет свободного хозяйства на свободной земле, устранения всего постороннего, мешающего, старого, всех прежних форм землевладения. Ну, разве не глупым применением непродуманной доктрины было бы со стороны марксистов отсоветовать такому хозяину национализацию и учить его пользе частной собственности на надельные земли?
В первой Думе крестьянин Меркулов (Курской губ.) выразил ту самую мысль относительно национализации надельных крестьянских земель, которую мы приводили выше из данных о съездах Крестьянского союза. «Пугают тем, – сказал Меркулов, – что и крестьянин не расстанется с тем клочком, которым сейчас владеет. На это я скажу: кто же у них отнимает? Ведь даже при полной национализации отойдет только та земля, которую хозяин не обрабатывает своими силами, а посредством наемного труда» (18 заседание, 30 мая 1906 г., стр. 822).
Это говорит крестьянин, владеющий, по его собственным словам, 60 дес. земли в собственность; конечно, уничтожить наемный труд в капиталистическом обществе или запретить его – мысль детская, но мы должны отсекать неправильные мысли именно там, где начинается неправильность, – начиная с «социализации» и запрещения наемного труда[122], а не с национализации.
Тот же крестьянин Меркулов возражал против кадетского проекта 42-х, совпадающего с муниципализацией в том отношении, что надельные земли остаются в собственность, помещичьи отдаются в пользование. Это – «какая-то переходная ступень от одного строя к другому»… «вместо одного получается два владения: частная собственность и арендное пользование, т. е. две не только не склеенные, но прямо противоположные формы землевладения» (823).
Данный текст является ознакомительным фрагментом.