Революция и создание республики

Революция и создание республики

«Великое Пробуждение», помимо его важной роли в становлении филантропии в Америке, сопровождалось также серьезным последствием политического характера. Вызванный этим движением раскол среди религиозных лидеров, тесно связанных с властным истеблишментом, усилил политическую активность диссидентского крыла пуританства. Укрепление в Америке новых церквей, таких, как методистская и баптистская, с их странствующими проповедниками, привело к тому, что многие из их священников, добиваясь равных прав для своих конфессий и свободы совести вообще, становились по существу революционными лидерами. Тем самым, они на уровне местных общин смогли сыграть важную роль в подготовке революционной ситуации и окончательном разрыве с британской короной78.

Еще более важным орудием подготовки революции и организации республики большинство американских историков считает добровольческие сообщества и ассоциации, прежде всего, в форме масонских лож. К началу революции 1776 года масонские ложи, постепенно «завезенные» в колонии из Британии и исповедовавшие в своем большинстве космополитизм и гуманизм, строгую этику и веру в универсального Бога – эти единственные тогда светские закрытые общества были почти в каждом городе Америки. Один из современных историков назвал американское масонство того времени «суррогатной религией» для людей Просвещения, подозрительно относившихся к традиционному христианству. Их членами были почти все влиятельные деятели того времени – от Франклина в Филадельфии до Адамсов в Бостоне. Поддерживая между собой регулярную связь, тайные масонские организации могли играть важную роль в мобилизации сил для сопротивления акциям британской короны.

С началом в 1775 году массового сопротивления по образцу масонских лож стали возникать во всех крупных городах общества «Сыновей Свободы». Сначала снизу, стихийно, а затем и организованно, по инициативе сверху. В эти общества вступали представители средних слоев и низов и они носили откровенно политический характер. «Сыновья Свободы» проводили скоординированные радикальные акции против британских властей и их местных сторонников («лоялистов») – крупных землевладельцев, части плантаторов-рабовладельцев, торговцев, экономически связанных с метрополией, королевских чиновников на местах и представителей англиканского духовенства. В числе этих акций было и знаменитое «бостонское чаепитие», когда в залив были сброшены сотни ящиков чая из Индии, обложенного незаконным, по мнению «Сыновей Свободы», королевским налогом.

Помимо масонских лож и обществ «Сыновей Свободы», важную роль в создании революционной ситуации играли и диссидентские религиозные группы, хотя у них не было структуры, объединяющей многочисленные и нередко враждующие церкви колоний. Но ее вполне заменяли неформальные связи их пасторов, а также странствующие миссионеры и проповедники, разносившие политические новости и призывавшие на массовых собраниях верующих и вновь обращенных не только к заново понимаемому «послушанию Богу», но и к «сопротивлению тиранам».

***

Однако высокая эффективность добровольческих и благотворительных сообществ, проявленная ими в революции и войне за независимость, сыграла с ними затем злую шутку. Когда настало время строить новую республику на невиданных до тех пор – если не считать системы городов-полисов в древней Греции и римской республики – весьма хрупких демократических основах, власти новых штатов, а затем и центральное правительство стали относиться к ним как к подрывным организациям. Потому что теперь добровольные ассоциации, или, как их стали называть новые власти, «подрывные фракции», стали использовать оппозиционные силы.

Принятый вскоре закон «Об иностранцах и мятежах», направленный против оппозиционеров, их прессы и организаций, касался также благотворительных ассоциаций и корпораций. Республика защищалась. Ни одна из угрожавших ей враждебных сил, – отмечает Питер Холл, – не казалась ее лидерам, судившим по собственному опыту, столь опасной, как ассоциации и корпорации. Потому что первые были способны сосредоточить у себя неограниченную политическую мощь, а вторые могли, если не ограничивать их собственность, накопить столь же, если не более мощные, по сравнению с юным государством, финансовые ресурсы.

Большинство штатов за пределами Новой Англии еще до конца 18 века резко ограничили право ассоциаций, зарегистрированных в качестве благотворительных корпораций, получать пожертвования граждан. Власти опасались, что они могут финансировать враждебные акции антиреспубликанской оппозиции. Вирджиния запретила деятельность англиканской церкви и конфисковала ее активы. Нью-Йорк создал Совет регентов при штатском университете для контроля за всеми образовательными, профессиональными и благотворительными союзами. Пенсильвания вовсе отменила у себя действие британских Законов о бедных и отказала судам в праве принимать решения по вопросам доверительной собственности. Тем самым суды были лишены возможности разрешать создание доверительных фондов, принимающих пожертвования частных лиц, что фактически означало запрет на частную благотворительность. Даже штаты Массачусетс и Коннектикут, ставшие в начале 19 века национальными лидерами в выдаче разрешений на создание благотворительных корпораций, ввели ряд ограничений для ассоциаций граждан. Даже для тех, что действительно имели лишь благотворительные цели.

Запрещая или ограничивая добровольческие ассоциации и корпорации, а с ними и частную благотворительность, республиканские власти той поры – вне зависимости от их мотивов – обостряли тот трудно разрешимый конституционный конфликт прав большинства граждан и прав отдельного гражданина, c которым США пытаются управиться вот уже более четырех столетий. С одной стороны, без таких «посредников» как добровольческие ассоциации, правительство, будучи юридически «слугой» граждан, фактически становится их «хозяином». Как без подобных коллективов-посредников дать знать властям, не прибегая к насилию, чего хотят граждане в промежутках между выборами? А с другой, существование таких ассоциаций кажется несовместимым с демократически избранными властными институтами. Оперируя вне контроля правительства и получая при этом права собственности, ассоциации делают некоторых граждан «более равными», чем другие, подрывая тот фундамент равноправия, на котором устанавливался новый республиканский строй.

Как бы там ни было, к концу 18 века организованная частная благотворительность пребывала в зачаточном состоянии. Помимо политических опасений властей, к которым нередко присоединялись и массы, не желавшие возвращения монархии, ее появление сдерживалось отсутствием правовой инфраструктуры. А без нее практически невозможно создавать доверительные фонды с благотворительными целями.

Преобладающее число частных пожертвований, как и в колониальную эпоху, поступало публичным учреждениям – местным властям, школам, колледжам и религиозным конгрегациям. Большая часть их бюджетов формировалась за счет правительственных субсидий, источником которых в решающей мере были налоговые поступления, а не благотворительные вклады. Добровольное участие граждан было разрешено лишь для братских обществ и локальных социальных клубов, немногих медицинских ассоциаций и тех лояльных правительству политических клубов, которые постепенно становились базой политических партий.