ДОРОГА НА МЮНХЕН

ДОРОГА НА МЮНХЕН

Операция «Грюн» — кодовое название плана внезапного нападения на Чехословакию. Как мы имели возможность убедиться, этот план был впервые представлен фельдмаршалом фон Бломбергом 24 июня 1937 года. Гитлер проработал его, выступая перед генералами 5 ноября. Он предупреждал тогда, что «обрушиться на чехов» следует «молниеносно» и что произойти это может уже в 1938 году.

Очевидно, легкий захват Австрии сделал операцию «Грюн» делом срочным. Однако план нужно было привести в соответствие с современными требованиями. Именно для этого Гитлер и вызвал 21 апреля 1938 года Кейтеля. На следующий день майор Рудольф Шмундт, новый адъютант Гитлера, подготовил запись обсуждения. Она была разделена на три части: «политические аспекты», «военные выводы», «пропаганда».

Гитлер отвергал «стратегическое нападение при отсутствии какого–либо повода к нему или возможности доказать его правомерность» из–за враждебного отношения мирового сообщества, что могло привести к критической ситуации. Нежелательным считал он и другой вариант — «военные действия после некоторого периода дипломатической напряженности, которая постепенно приведет к обострению отношений и к войне», так как полагал, что «чехи смогут предпринять меры для обеспечения безопасности». Фюрер склонялся в тот момент к третьему варианту: «внезапные действия на основе какого–либо инцидента (убийство германского посла в связи с антигерманской демонстрацией)». Такой «инцидент», как мы помним, уже однажды планировался, чтобы оправдать вторжение немецких войск в Австрию. Тогда в качестве жертвы был намечен Папен. В мире Гитлера, где господствовали бандитские нравы, не жалели посланников.

Германский «бог войны», а именно им и стал фюрер после того, как принял на себя верховное главнокомандование, указал генералу Кейтелю на необходимость ускорить операцию.

«В политическом отношении первые четыре дня военных действий имеют решающее значение. Если в течение этого времени не будут достигнуты решающие военные успехи, то вероятно возникновение европейского кризиса. Совершившиеся факты должны убедительно продемонстрировать бесперспективность внешнего военного вмешательства…»

Что касается пропаганды войны, то подключать к делу доктора Геббельса он счел преждевременным. Сам же Гитлер обсуждал проект листовки относительно поведения немцев в Чехословакии и листовок «угрожающего характера» с целью запугать чехов.

Республика Чехословакия, которую Гитлер наметил в качестве очередной жертвы, была образована после подписания ряда мирных договоров по окончании первой мировой войны — договоров, ненавистных Германии. Она была плодом деятельности двух выдающихся умов Чехословакии — Томаша Масарика, сына кучера, известного ученого и в дальнейшем первого президента страны, и Эдуарда Бенеша, крестьянского сына, закончившего Пражский университет и три высших учебных заведения Франции, проработавшего много лет на посту министра иностранных дел и ставшего вторым президентом Чехословакии после отставки Масарика в 1935 году. Чехословакия была «выкроена» из империи Габсбургов, которая еще в XVI веке присоединила к себе королевство Богемию. После создания Республики Чехословакии в 1918 году она стала самым демократичным, просвещенным и процветающим государством Центральной Европы.

Тот факт, что страну населяло несколько национальностей, создавал определенную проблему внутреннего характера, которую Чехословакия на протяжении двадцати лет так и не смогла решить полностью. Это был вопрос о национальных меньшинствах. В стране проживали миллион венгров, полмиллиона русинов и 3,25 миллиона судетских немцев. Эти люди тянулись к своей «родине» — соответственно к Венгрии, России и Германии, хотя судетские немцы никогда не входили в состав рейха, разве что во времена Священной Римской империи. В общем, эти меньшинства требовали большей автономии.

Даже словаки, составлявшие четверть десятимиллионного населения Чехословакии, требовали автономии. Близкие по расовым признакам и языку к чехам, они прошли иной исторический, культурный и экономический путь развития — вероятно, в результате многовекового господства Венгрии. По соглашению, подписанному чешскими и словацкими эмигрантами 30 мая 1918 года в Питтсбурге, словаки могли иметь свое правительство, парламент и систему судов. Но пражское правительство не считало для себя это соглашение обязательным и не выполняло его.

Несомненно, по сравнению с положением национальных меньшинств в странах Запада, даже в Америке, положение их в Чехословакии было не столь плохим. Они имели полные демократические и гражданские права, включая право голоса, у них были свои школы, свои культурные учреждения. Лидеры их политических партий нередко занимали министерские посты в центральном правительстве. Тем не менее Чехословакии, так долго находившейся под австрийским гнетом, предстояло решить еще много проблем в области национальной политики. Нередки были случаи проявления шовинизма и бестактности. Помнится, как во время одного из посещений Чехословакии я стал свидетелем кампании протеста, проводимой словаками против осуждения к пятнадцати годам тюремного заключения по обвинению «в измене» доктора Войтеха Туки, уважаемого профессора, которого можно было обвинить разве что в том, что он добивался автономии для словаков. Кроме того, национальные меньшинства видели, что правительство не выполняет обещаний, данных Масариком и Бенешем на Парижской мирной конференции в 1919 году, и не создает в стране кантональной системы, наподобие швейцарской.

Это прозвучит достаточно иронично, особенно в свете того, о чем речь пойдет дальше, но судетские немцы жили в Чехословакии совсем неплохо лучше, чем любое другое меньшинство в стране и немецкое меньшинство в Польше или в фашистской Италии. Их раздражала мелкая тирания местных властей и дискриминационные меры, принимаемые иногда против них в Праге. Им трудно было примириться с потерей такого господства в Богемии и Моравии, как во времена правления Габсбургов. Населяя компактными группами северо–западные и юго–западные районы страны, где сосредотачивалась большая часть промышленности, судетские немцы процветал и в конце концов достигли относительной гармонии в отношениях с чехами, продолжая при этом требовать большей автономии и уважения к своему языку и культуре. До прихода к власти Гитлера; там не было политических течений, боровшихся за что–то большее. На выборах большинство голосов получали социал–демократическая и другие демократические партии.

В 1933 году, когда Гитлер пришел к власти, судетских немцев поразил вирус национал–социализма. В том же году образовалась судето–немецкая партия (СНП). Возглавил ее учитель физкультуры по имени Конрад Генлейн. Уже в 1935 году партию тайно финансировало министерство иностранных дел Германии, причем субсидии , составляли 15 тысяч марок в месяц. Через пару лет под влияние партии попало почти все население Судетов, исключая социал–демократов и коммунистов. К моменту аншлюса партия Генлейна, три года исполнявшая приказы из Берлина, была готова выполнить любой приказ Гитлера.

Для получения этих приказов Генлейн через две недели после аншлюса поспешил в Берлин, где 28 марта имел трехчасовую беседу с Гитлером при закрытых дверях. На беседе присутствовали также Гесс и Риббентроп. Как следует из меморандума министерства иностранных дел, приказ Гитлера состоял в том, что «судето–немецкая партия должна выдвигать требования, неприемлемые для правительства Чехословакии». Сам Генлейн потом сформулировал приказ Гитлера так: «Мы должны всегда требовать так много, чтобы наши требования невозможно было удовлетворить».

Таким образом, положение немецкого меньшинства в Чехословакии послужило для Гитлера только предлогом, чтобы захватить страну, — таким же, как через год Данциг для захвата Польши.

Об истинных целях он поведал военному руководству 5 ноября, когда обрисовывал операцию «Грюн»: уничтожить чехословацкое государство, присоединить его территорию и население к третьему рейху. Лидеры Англии и Франции так и не поняли, что произошло в Австрии. Всю весну и почти все лето Чемберлен и Даладье — и не только они, а почти весь мир — искренне верили, что Гитлер добивается лишь справедливости для своих соотечественников в Чехословакии.

К концу весны правительства Англии и Франции стали оказывать нажим на правительство Чехословакии, добиваясь от него серьезных уступок судетским немцам. 3 мая германский посол в Лондоне Герберт фон Дирксен докладывал в Берлин, что лорд Галифакс уведомил его о демарше, который британское правительство намерено вскоре предпринять в Праге, «чтобы убедить Бенеша удовлетворить максимум требований судетских немцев». Через четыре дня, 7 мая, английский и французский министры в Праге предприняли демарши, вынуждая правительство Чехословакии «пойти на крайние уступки», как докладывал германский посол в Берлин, в деле удовлетворения требований судетских немцев. Гитлер и Риббентроп могли быть довольны, что правительства Англии и Франции так старательно им помогают.

Сокрытие истинных целей Германии на этой стадии было более чем необходимо. 12 мая Генлейн тайно побывал на Вильгельмштрассе, где получил инструкции Риббентропа. Риббентроп поучал его, как обманывать англичан, вечером того же дня Генлейн должен был встретиться в Лондоне с сэром Робертом Ванситтартом, главным дипломатическим советником министерства иностранных дел, и другими официальными лицами Англии. В меморандуме, составленном Вайцзекером, изложена линия поведения, которой следовало придерживаться; «В Лондоне Генлейн будет отрицать, что действует по приказу из Берлина… Наконец, Генлейн заведет разговор о прогрессирующем разложении политической структуры Чехословакии, чтобы охладить те круги, которые считают, что их вмешательство от имени этой структуры может оказаться полезным». В тот же день германский посол в Праге отправил Риббентропу телеграмму, в которой указывал на необходимость принять меры предосторожности, дабы скрыть участие его миссии в деле финансирования и инструктирования судето–немецкой партии.

Хью Р. Вильсон, американский посол в Берлине, 14 мая встретился с Вайцзекером, чтобы обсудить судетский кризис. Во время встречи ему были высказаны опасения немецкой стороны, что чехословацкие власти намеренно провоцируют европейский кризис, чтобы предотвратить «разделение Чехословакии». Через два дня, 16 мая, майор Шмундт послал срочную «сверхсекретную» телеграмму от имени Гитлера, отдыхавшего в Оберзальцберге, в штаб ОКВ. В ней он спрашивал, сколько дивизий из числа стоящих на чешской границе «готовы выступить в течение двенадцати часов в случае мобилизации». Представитель ОКВ подполковник Цейцлер немедленно ответил: «Двенадцать». Это не удовлетворило Гитлера. «Сообщите, пожалуйста, номера дивизий», — попросил он. Последовал ответ, в котором перечислялись номера десяти пехотных дивизий, одной танковой и одной горно–пехотной.

Гитлеру не терпелось приступить к действиям. На следующий день, 17 мая, он запросил точную информацию об оборонительных сооружениях, построенных чехами на границе, в Судетских горах. Они были известны под названием «чешской линии Мажино». Цейцлер ответил в тот же день. Это была длинная «сверхсекретная» телеграмма, подробно рассказывающая Гитлеру о чешской обороне. Цейцлер ясно дал понять, что укрепления весьма внушительны.

Первый кризис: май 1938 года

Конец недели ознаменовался кризисом, который впоследствии назвали «майским». На протяжении сорока восьми часов Лондон, Париж, Прага и Москва пребывали в сильном беспокойстве, поскольку считали, что впервые после 1914 года Европа так близка к войне. Это случилось, вероятно, потому, что произошла утечка информации о новом плане нападения Германии на Чехословакию, разработанном ОКВ и представленном Гитлеру в пятницу 20 мая. Во всяком случае, в Праге и в Лондоне пришли к выводу, что Гитлер готовится к агрессии против Чехословакии. В качестве ответного шага Чехословакия объявила мобилизацию, а Великобритания, Франция и Россия продемонстрировали твердость и единство перед лицом германской угрозы. В дальнейшем они не проявляли такого единства до тех пор, пока вторая мировая война едва их не уничтожила.

В пятницу 20 мая генерал Кейтель представил Гитлеру, отдыхавшему в Оберзальцберге, новый вариант операции «Грюн», над которым он и его люди работали с тех пор, как Гитлер изложил его в общих чертах на совещании 21 апреля. В подобострастном письме, сопровождавшем план, Кейтель разъяснял, что была учтена «ситуация, создавшаяся в результате включения Австрии в состав германского рейха», и что план не будет обсуждаться с главнокомандующим трех видов вооруженных сил, пока фюрер лично не одобрит его и не подпишет.

Новая директива по операции «Грюн», подписанная в Берлине 20 мая 1938 года, — документ интересный и важный. Это модель плана агрессии, с которой мир впоследствии познакомился.

«В мои намерения — так начинался этот документ, — не входит военный разгром Чехословакии уже в ближайшее время и без наличия повода с чехословацкой стороны, если только меня не вынудит к этому неизбежное развитие внутриполитической обстановки в самой Чехословакии или если политические события в Европе не создадут для выступления особенно благоприятные и, может быть, неповторимые возможности».

Далее рассматриваются три «политические возможности для начала акции». Нападение «без подходящего внешнего повода или без удовлетворительного оправдания его с политической точки зрения» отвергается.

«Акция скорее всего начнется:

а) после некоторого периода нарастающих дипломатических столкновений и напряженности, связанных с военными приготовлениями и используемых для того, чтобы обвинить противника в развязывании войны…

б) или молниеносными действиями на основе серьезного инцидента, вследствие которого Германия будет недопустимым образом спровоцирована и получит моральное право на военные мероприятия в глазах хотя бы части мирового общественного мнения.

С военной и политической точки зрения более благоприятен вариант «б».

Что касается непосредственно военных действий, то по плану они должны были увенчаться успехом через четыре дня и показать враждебным государствам, которые захотят вмешаться, безнадежность положения Чехословакии с военной точки зрения. В то же время такие действия должны побудить государства, имеющие территориальные претензии к Чехословакии, немедленно присоединиться к Германии. Этими государствами были Венгрия и Польша. План строился в расчете на вмешательство с их стороны. Выполнение Францией союзнических обязательств по отношению к Чехословакии ставилось под сомнение, однако следовало ожидать «попыток со стороны России оказать помощь».

Германское верховное командование, по крайней мере Кейтель и Гитлер, было уверено в невмешательстве Франции, поэтому считало, что «для прикрытия тылов с запада потребуются только малые силы». Упор делался на то, что «основная масса вооруженных сил должна быть использована при вторжении в Чехословакию». «Задача основной части армии», поддерживаемой люфтваффе, состояла в том, чтобы «разбить чехословацкую армию и оккупировать Богемию и Моравию в кратчайшие сроки».

Это стало бы тотальной войной. Впервые был сделан упор на то, что директива называет «пропагандистской войной» и «экономической войной». Это включалось в общий план нападения.

«Пропагандистская война имеет целью, с одной стороны, запугать Чехословакию и подорвать ее силы сопротивления, с другой — дать национальным меньшинствам стимул к поддержке военных действий, а на нейтральные страны повлиять в нужном нам направлении.

…Экономическая война имеет целью привести в действие все имеющиеся в распоряжении экономические средства, чтобы ускорить окончательный развал Чехословакии.

…В период операций в интересах скорейшего повышения общего военно–экономического потенциала необходимо быстрое выявление и восстановление важных предприятий.

По этой причине для нас имеет решающее значение обеспечить сохранность чешских заводов и промышленных сооружений, насколько это возможно в ходе военных операций».

Эта модель нацистской агрессии практически не менялась и использовалась с большим успехом, пока рейх не пришел к своему концу.

20 мая, после полудня, германский посол в Праге отправил в Берлин «срочную и строго секретную» телеграмму, в которой сообщал о телефонном звонке чешского министра иностранных дел. Последний известил его, что чешское правительство «обеспокоено донесениями о концентрации немецких войск в Саксонии». Посол, по его словам, ответил, что «для беспокойства нет оснований», но просил Берлин разъяснить, что происходит, если что–то в самом деле происходит.

Это была первая ласточка в той лихорадочной дипломатической переписке, в которую оказалась вовлечена вся Европа, испугавшаяся, что Гитлер предпримет очередную агрессию, способную привести ко всеобщей войне. Откуда британская и чешская разведки получили данные о концентрации немецких войск на границе с Чехословакией, насколько мне известно, так и осталось невыясненным. Но Европа, пребывавшая в шоке после военной оккупации Австрии, все же получила несколько предупреждений. 19 мая одна из лейпцигских газет опубликовала данные о передислокации немецких войск. Генлейн, — судетский фюрер, объявил 9 мая о прекращении переговоров своей партии с правительством Чехословакии. Стало известно, что, покинув Лондон 14 мая, он приехал в Берхтесгаден к Гитлеру за инструкциями и все еще находился там. В Судетской области начались волнения с применением оружия. В течение всего мая геббельсовская пропаганда нагнетала напряженность, выдавая один за другим невероятные рассказы о «чешском терроре» против судетских немцев. Обстановка, казалось, обострилась до предела.

Хотя некоторые передвижения немецких войск действительно имели место, проводились они в рамках весенних военных учений, в основном в восточных районах страны. В захваченных немецких документах нет прямых указаний о значительной концентрации войск на границе с Чехословакией в этот период. Напротив, два документа, датированные 21 мая и отправленные полковником Йодлем из ОКВ на Вильгельмштрассе, содержат заверения, что концентрации войск ни в Силезии, ни в Нижней Австрии нет. Как отмечал в документах, не предназначенных для прочтения иностранцами, Йодль, это не что иное, как «мирные маневры». Нельзя сказать, что на чешской границе вообще не было немецких войск. Как известно, 16 мая ОКВ докладывало Гитлеру в ответ на его запрос, что 12 дивизий, стоящих на границе с Чехословакией, готовы «выступить через двенадцать часов».

Могла ли чешская или английская разведка перехватить эти телеграммы и обменяться информацией? Знали ли они о новой директиве по операции «Грюн», представленной Кейтелем на рассмотрение Гитлеру 20 мая? На следующий день начальник чехословацкого генерального штаба генерал Крейчи указывал германскому военному атташе в Праге полковнику Туссену, что у него имеются «неопровержимые доказательства того, что в Саксонии стоит от восьми до десяти немецких дивизий». Цифра была почти верна, хотя район дислокации назван не совсем точно. Во всяком случае, на следующий вечер, 20 мая, состоялось экстренное заседание кабинета во дворце Градчаны под председательством президента Бенеша. На заседании было решено провести частичную мобилизацию. Были призваны первая категория запаса и некоторые резервисты из технических родов войск. Правительство Чехословакии в отличие от австрийского правительства, столкнувшегося с такой же проблемой двумя месяцами ранее, не собиралось сдаваться без боя.

Чешская мобилизация, хотя и частичная, повергла Гитлера в ярость. Его гнев не могли смягчить даже депеши, присланные в Оберзальцберг из министерства иностранных дел, в которых сообщалось о настойчивых телефонных звонках из английского и французского посольств, — послы обеих стран предупреждали Германию, что агрессия против Чехословакии приведет к европейской войне.

Немцы никогда не подвергались такому политическому давлению, какое оказывали на них в эти дни англичане. Сэр Невилл Гендерсон, посол Великобритании, уполномоченный премьер–министром Чемберленом умиротворить Гитлера, использовав для этого все свое дипломатическое искусство, постоянно наведывался в германское министерство иностранных дел, чтобы узнать о передислокации немецких войск и посоветовать немцам проявлять осторожность. Несомненно, к этому его побуждали лорд Галифакс и британское министерство иностранных дел, поскольку сам Гендерсон, вежливый и всегда улыбающийся, отнюдь не сочувствовал Чехословакии, о чем знали все его берлинские знакомые. Он дважды встретился с Риббентропом 21 мая, а на следующий день, несмотря на то что было воскресенье, имел встречу с государственным секретарем Вайцзекером, так как Риббентропа срочно вызвали в Оберзальцберг к Гитлеру, чтобы передать ему личное послание от Галифакса, в котором подчеркивалась серьезность сложившейся ситуации. В Лондоне британский министр иностранных дел также вызвал посла Германии и указал ему на напряженность момента.

Во всем этом немцы не могли не заметить одной вещи: посол фон Дирксен сообщал в Берлин после встречи с Галифаксом, что британское правительство, уверенное, что Франция придет на помощь Чехословакии, не подтвердило своего желания поступить так же. По словам Дирксена, лорд Галифакс заявил, что дальше предупреждений Англия не пойдет, что «в случае европейского конфликта трудно сказать, будет ли вовлечена в него Англия». По существу, это была линия, которой придерживалось правительство Чемберлена до той поры, когда остановить Гитлера было уже невозможно. Мне в Берлине тогда казалось, заяви Чемберлен Гитлеру, что Британия поступит так, как она в конце концов поступила перед лицом нацистской агрессии, Гитлер никогда бы не пустился в авантюру; приведшую в итоге ко второй мировой войне. Впечатление усиливалось по мере того, как я занимался изучением секретных немецких документов. Это была роковая ошибка премьер–министра.

В Берхтесгадене, своей горной резиденции, Адольф Гитлер лихорадочно размышлял. Действия Чехословакии, считал он, унизили его. Чехословакия пользовалась поддержкой Лондона, Парижа и даже Москвы — не было на свете вещи, которая могла бы повергнуть диктатора в более мрачное настроение. Негодование его усиливалось потому, что его публично обвинили в планировании агрессии, которую он действительно планировал. В те дни он как раз рассматривал новый план операции «Грюн», представленный Кейтелем. Однако приступить к его реализации было невозможно. И он, отбросив собственную гордость, приказал министерству иностранных дел сообщить чешскому послу в понедельник 23 мая, что Германия не имеет агрессивных намерений в отношении Чехословакии и что сообщения о концентрации войск на чешской границе не имеют под собой оснований. В Праге, Лондоне, Париже и Москве главы правительств вздохнули с облегчением. Кризис был преодолен. Гитлеру преподали урок. Теперь он должен понимать, что его агрессии не пройдут ему даром, как в Австрии.

Плохо эти государственные деятели знали нацистского диктатора. Проведя несколько дней в Оберзальцберге в дурном настроении, распаляясь от гнева, вынашивая мысли рассчитаться с Чехословакией и особенно с президентом Бенешем, который, по мнению Гитлера, намеренно его унизил, 28 мая он неожиданно появился в Берлине и созвал высших офицеров вермахта в канцелярию, чтобы огласить им свое решение. Через восемь месяцев он сам рассказывал об этом в речи, произнесенной в рейхстаге:

«Я решил раз и навсегда покончить с судетским вопросом. 28 мая я приказал:

1. Ко 2 октября должны быть закончены военные приготовления для действий против Чехословакии.

2. Строительство оборонительных укреплений на западе должно быть расширено и ускорена.

Была запланирована немедленная мобилизация 96 дивизий для начала…»

Своим ближайшим соратникам — Герингу, Кейтелю, Браухичу, Беку, адмиралу Редеру, Риббентропу и Нейрату Гитлер громогласно заявил: «Стереть Чехословакию с карты — мое непоколебимое решение!» Снова на повестку дня был вынесен план операции «Грюн» с целью его пересмотра.

В дневнике Йодля сохранились записи о том, над чем лихорадочно бился ум Гитлера:

«Намерение фюрера не активизировать решение чешской проблемы изменилось в связи с концентрацией чешских войск, проведенной 21 мая при отсутствии угрозы со стороны Германии и без видимых причин. Сдержанность Германии может привести к потере фюрером престижа, чего он не желает допускать. Поэтому 30 мая издается новая директива по операции «Грюн».

Новая директива по операции «Грюн», подписанная Гитлером 30 мая, мало чем отличается от варианта, предложенного ему за девять дней до этого. Однако в ней имеются два значительных изменения. Вместо первой фразы директивы от 21 мая, гласящей:

«В мои намерения не входит военный разгром Чехословакии уже в ближайшее время» — директиву от 30 мая открывает другая фраза:

«Моим непоколебимым решением является разбить Чехословакию в ближайшем будущем путем проведения военной кампании».

Что такое «ближайшее будущее», Кейтель объясняет в сопроводительном письме: «Исполнение директивы необходимо обеспечить не позднее чем 1.10 1938 г.» Этой даты Гитлер придерживался неотступно, несмотря ни на какие трудности, балансируя на грани войны.

Колебания генералов

Отметив в своем дневнике тот факт, что 30 мая Гитлер подписал новую директиву по операции «Грюн» с требованием «немедленно прорваться в Чехословакию в день X… в связи с чем должна быть значительно пересмотрена роль армии», Йодль сделал следующую запись:

«Выявляются достаточно резкие противоречия между интуицией фюрера, подсказывающей, что мы должны сделать это в текущем году, и армией, которая считает, что мы не в состоянии этого сделать, так как западные державы наверняка вмешаются, а мы еще не можем с ними равняться».

Проницательный штабной офицер вермахта подметил трещину в отношениях между Гитлером и некоторыми генералами самого высокого ранга. Оппозицию грандиозным агрессивным планам фюрера против Чехословакии возглавил генерал Людвиг Бек, начальник генерального штаба сухопутных войск. Позднее этот восприимчивый, образованный, порядочный, но не очень решительный генерал повел борьбу против нацистского диктатора более широко. Весной же 1938 года его оппозиция, имевшая узкопрофессиональный характер, заключалась в том, что он уверял фюрера в неспособности Германии противостоять западным державам и, возможно, России.

Как известно, генерал Бек приветствовал приход Гитлера к власти и восстановление германской армии в нарушение условий Версальского договора. Еще в 1930 году Бек, тогда безвестный командир полка, о чем рассказывалось ранее, защитил трех своих подчиненных на суде по обвинению в измене и пропаганде нацизма в армии. Он выступил с показаниями в их пользу после того, как на трибуну поднялся Гитлер и заявил: когда он придет к власти, «покатятся головы». Не захват Австрии — его Бек приветствовал и поддерживал, — а тот факт, что покатилась голова генерала Фрича в результате провокаций гестапо, казалось, несколько просветлил его разум. Он начал осознавать, что политика Гитлера, проводимая вопреки советам высшего генералитета на грани риска войны с Англией, Францией и Россией, приведет Германию к гибели.

Бек узнал о встрече Гитлера с Кейтелем 21 апреля, во время которой вермахту было дано указание ускорить разработку плана нападения на Чехословакию. 5 мая он написал первый из серии меморандумов генералу фон Браухичу, новому главнокомандующему сухопутными войсками, в котором настойчиво предостерегал от подобных действий. Это примечательные документы, в которых открыто излагаются нелицеприятные факты, а аргументация построена на логических выкладках. Хотя он переоценил силу воли Англии и Франции, политическую изворотливость их лидеров, силу французской армии и неверно предсказал решение чехословацкой проблемы, его долгосрочный прогноз относительно будущего Германии оправдался полностью.

Он был убежден, о чем записано в меморандуме от 5 мая, что нападение Германии на Чехословакию повлечет за собой европейскую войну, в которой Германии будут противостоять Англия, Франция и Россия, а Соединенные Штаты послужат для западных демократий арсеналом. Германия просто не в состоянии, по его мнению, выиграть такую войну. Одна нехватка сырья и то делала победу невозможной. Военно–экономическое состояние Германии, как писал он, фактически было хуже, чем в 1917–1918 годах, когда начался развал кайзеровских армий.

28 мая, после «майского кризиса», Бек в числе других генералов был приглашен в канцелярию. Им предстояло выслушать бурное выступление Гитлера, в котором он клялся стереть Чехословакию с карты ближайшей осенью. Бек аккуратно записывал разглагольствования Гитлера, а через двое суток, в тот самый день, когда фюрер подписал новую директиву по операции «Грюн», определяющую дату нападения на Чехословакию — 1 октября, написал другой, более острый меморандум Браухичу, в котором критиковал план Гитлера по пунктам. Чтобы убедиться, что главнокомандующий поймет его правильно, Бек сам прочел Браухичу меморандум. Под конец он заострил свое внимание на том, что в «верхушке военной иерархии» развивается кризис, который уже привел к анархии. Если этот кризис не преодолеть, то армию, да и самое Германию, ждет, по его словам, мрачное будущее. Через несколько дней, 3 июня, он послал Браухичу еще один меморандум, в котором заявил, что «новая директива по операции «Грюн» является несостоятельной с военной точки зрения» и что генеральный штаб сухопутных войск ее отклонил.

Но Гитлер продолжал настаивать на своем. Трофейные документы, касающиеся операции «Грюн», свидетельствуют, как возрастала напряженность в течение лета. Плановые осенние маневры по приказу Гитлера должны были проводиться таким образом, чтобы армия всегда была готова к нападению. Надлежало ввести тренировку «по внезапному овладению укреплениями». До сведения генерала Кей–теля доводилось, что Гитлер постоянно «напоминает о необходимости ускорить работу по строительству укреплений на Западе». 9 июня Гитлер снова запрашивает сведения о вооружении Чехословакии и незамедлительно получает доклад обо всех имеющихся видах вооружения, причем с мельчайшими подробностями. В тот же день он спрашивает: «По–прежнему ли чешские укрепления укомплектованы гарнизонами неполного состава?» Он проводит время в своей резиденции в горах в окружении соратников. В ходе «игры в войну» его настроение то улучшается, то ухудшается. 18 июня он издает новую «основополагающую» директиву по операции «Грюн».

«Угрозы превентивной войны других государств против Германии не существует… Однако я приму окончательное решение начать кампанию против Чехословакии лишь в случае, если буду твердо убежден… что Франция не выступит против нас и это не повлечет за собой вмешательства Англии».

Тем не менее 7 июля Гитлер излагает свои соображения по поводу того, что следует делать, если Франция и Англия все же вмешаются. Первое соображение фюрера состояло в том, что следует удерживать западные укрепления до тех пор, пока Чехословакия не будет разгромлена. Тогда войска можно будет перебросить на Западный фронт. В его разгоряченную голову не приходит, что войск для обороны укреплений на Западе просто нет. Далее он сообщает, что «Россия скорее всего вмешается» и что Польша может последовать ее примеру. Указывает, что это приходится учитывать, но не уточняет каким образом.

Вероятно, находясь в Оберзальцберге в своего рода изоляции, Гитлер не знал о том, что высшие генералы из генерального штаба сухопутных войск не одобряют его намерений. Бек засыпал Браухича меморандумами, но к середине лета начал осознавать, что главнокомандующий не докладывает его мнения фюреру. Тогда Бек решил любым способом довести свою точку зрения до него. 16 июля он послал последний меморандум Браухичу, в котором требовал, чтобы армия обратилась к Гитлеру с просьбой остановить приготовления к войне:

«…Считаю себя в настоящее время обязанным — сознавая значение подобного шага, но учитывая огромную ответственность, возложенную на меня в связи с данным мне по службе указанием о подготовке и развязывании войны, высказать настоятельную просьбу — побудить верховного главнокомандующего вооруженными силами приостановить военные приготовления, которые он приказал проводить, и отложить решение чешского вопроса насильственным путем до того времени, пока существенно не изменятся необходимые для этого военные предпосылки. В настоящее время я считаю их бесперспективными, и это мое мнение разделяется всеми подчиненными мне оберквартирмейстерами и начальниками отделов генерального штаба, которые во исполнение своих служебных обязанностей заняты вопросами подготовки и осуществления войны против Чехословакии».

Бек лично отвез меморандум Браухичу и, вручая, высказал предложение армейским генералам действовать совместно, если у Гитлера будут возражения. В частности, он предложил всем высшим генералам в этом случае одновременно подать в отставку. Так впервые в истории существования третьего рейха был поднят вопрос: должен ли офицер руководствоваться более высокими соображениями, чем преданность фюреру? Этот вопрос задавался и на Нюрнбергском процессе. Там десятки генералов, пытаясь снять с себя вину за военные преступления, ответили на него отрицательно. Они заявили, что обязаны были подчиняться приказам фюрера.

С 16 июля Бек стал придерживаться иной точки зрения, которую отстаивал до конца, правда не всегда успешно. Он говорил, что есть «предел» подчинения верховному главнокомандующему, когда совесть, знания и ответственность запрещают выполнять приказ. Он чувствовал, что генералы дошли до этого «предела», а в таком случае, настаивал он, война просто невозможна, потому что некому командовать армиями.

Начальнику генерального штаба сухопутных войск положение вещей представлялось, как никогда, ясным. Завеса упала с его глаз. Германия, нация были не просто ставкой в игре истеричного главы государства, злобно планирующего нападение на маленькую соседнюю страну, рискуя развязать большую войну. Безумие третьего рейха заключалось в терроре, тирании, коррупции, презрении к христианским заповедям. Это пришло в голову генералу, некогда поддерживавшему нацистов. Через три дня, 19 июля, он снова отправился к Браухичу, чтобы поведать ему о своем открытии.

Он настаивал на том, что генералы должны не только объявить забастовку во избежание войны, но и очистить третий рейх. Германский народ и сам фюрер должны избавиться от террора СС и партийных бонз. Необходимо воссоздать законность в государстве. Сам Бек так излагал программу реформы:

«За фюрера, против войны, против правления партийных бонз, за мир с церковью, за свободу мнений. Положить конец террору служб безопасности, восстановить справедливость, сократить наполовину пожертвования для партии, прекратить строительство дворцов, больше строить жилья для простых людей, больше прусской простоты».

Бек был слишком наивен политически, чтобы понять, что Гитлер, как никто другой, повинен в создавшемся в Германии положении, Которое так возмущало генерала. Основной задачей Бека было убедить колеблющегося Браухича передать от имени сухопутных войск ультиматум с требованием прекратить приготовления к войне. Для этой цели 4 августа он созвал на секретное совещание генералов, занимающих командные посты. Он заготовил пламенную речь, с которой должен был выступить главнокомандующий сухопутными войсками. Речь была призвана объединить генералов в их стремлении не дать нацистской авантюре перерасти в войну. К сожалению, у Браухича не хватило смелости произнести эту речь, Беку пришлось довольствоваться тем, что он зачитал свой меморандум от 16 июля, который произвел на большинство генералов сильное впечатление. Однако решительных мер принято не было и встреча верхушки германской армии ни к чему не привела. У генералов не хватило смелости поступить с Гитлером так, как поступили однажды их предшественники с Гогенцоллернами и рейхсканцлером, то есть они побоялись призвать Гитлера к ответу.

Набравшись храбрости, Браухич передал Гитлеру меморандум Бека от 16 июля. Но фюрер, вместо того чтобы вызвать мятежных генералов, причастных к составлению меморандума, вызвал их непосредственных подчиненных — военных более молодого поколения. Ему казалось, что он сможет на них рассчитывать после того, как они выслушают его аргументированную речь. 10 августа в Бергхофе — Гитлер почти все лето не покидал этой резиденции — они слушали речь фюрера, которая, согласно записи в дневнике Йодля, длилась около трех часов. Однако в данном случае разглагольствования Гитлера не прозвучали так убедительно, как ему хотелось бы. Йодль и Манштейн, присутствовавшие на встрече, свидетельствуют, что произошла «серьезная и неприятная стычка» между генералом фон Витерсгеймом и Гитлером. Витерсгейм, назначенный начальником штаба западной армии, которой командовал генерал Вильгельм Адам, осмелился затронуть проблему разногласий между Гитлером и ОКВ: если бросить все войска против Чехословакии, то Германия окажется беззащитной на Западе и не сможет противостоять Франции — Западный вал более трех недель не устоит.

«Гитлер приходит в ярость, — записал в своем дневнике Йодль, взрывается и говорит, что в таком случае вся армия никуда не годится. «Я говорю вам, господин генерал, — кричал фюрер, — что позиции будут удерживаться не то что три недели, а целых три года!»

Какими силами они будут удерживаться — он не пояснил. 4 августа генерал Адам на совещании высшего генералитета докладывал, что на Западе в его распоряжении будет всего пять дивизий, что французы превосходят их по силам. Витерсгейм, вероятно, называл Гитлеру те же цифры, но фюрер его не слушал. Йодль, опытный щтабной офицер, находился под большим влиянием Гитлера, поэтому он покинул встречу крайне расстроенный тем, что генералы не поняли гения фюрера.

«Эти пораженческие настроения (например, Витерсгейма), охватившие, к сожалению, значительную часть генерального штаба, вызваны следующими причинами.

Во–первых, там (в генеральном штабе) еще живут воспоминаниями о былом; там чувствуют себя ответственными за политические решения, вместо того чтобы просто подчиняться и заниматься чисто военными делами. Там имеет место традиционная преданность, но нет силы духа; там просто не верят в гений фюрера. Некоторые даже сравнивают его с Карлом XII.

Совершенно очевидно, как дважды два, что такие настроения не только наносят огромный политический вред, но и опасно влияют на моральное состояние войск, так как все говорят о разногласиях между генералами и фюрером. Но я не сомневаюсь, что фюрер сможет поднять дух, когда это будет необходимо».

Йодлю следовало бы также добавить, что Гитлер, кроме того, сможет подавить мятеж генералов. В 1946 году в Нюрнберге Манштейн показал, что это было последнее совещание, на котором фюрер позволил военным задавать вопросы и вести обсуждение. 15 августа на совещании военных в Ютербоге Гитлер заявил, что намерен «решить чешский вопрос с помощью силы», и ни один офицер не осмелился хоть словом возразить ему.

Бек видел, что побежден из–за беспринципности своих же соратников–офицеров. 18 августа он подал в отставку с поста начальника генерального штаба сухопутных войск. Он попытался склонить к такому же поступку Браухича, но командующий уже находился во власти гипнотической силы Гитлера, в чем не последнюю роль сыграла женщина, которая вскоре должна была стать его второй женой[111]. Хассель так сказал о нем: «Браухич поправляет воротник кителя и говорит: «Я — солдат! Мой долг подчиняться!»

В другое время отставка начальника генерального штаба сухопутных войск, да еще такого уважаемого, как Бек, вызвала бы бурю в военных кругах и, вероятно, получила бы отклик за рубежом. Но Гитлер и здесь проявил изобретательность. Он с удовольствием принял отставку Бека, но запретил упоминать об этом в прессе, а также в военных и правительственных бюллетенях. Генералу и его окружению он также посоветовал не распространяться об этом, что позволило скрыть от Лондона и Парижа разногласия, возникшие в военной верхушке в критический момент. Возможно, что во Франции и Англии об отставке Бека не знали до октября, когда о ней было Объявлено официально. Если бы об этом стало известно раньше, то вполне вероятно, что события развивались бы в дальнейшем по–другому. Политика умиротворения Гитлера могла бы проводиться не столь откровенно.

Бек из чувства патриотизма и лояльности к армии не заявлял публично о своем уходе с поста, хотя его несколько разочаровало, что ни один офицер из числа поддерживавших его выступление против войны не последовал его примеру и не подал в отставку. Сам же он не старался убедить их. Хассель позже сказал про него, что «это чистый Клаузевиц, в нем нет ничего от Блюхера или Йорка», — человек думающий, человек принципа, но не действия. Он сознавал, что Браухич, как главнокомандующий сухопутными войсками, предал его в решающий момент немецкой истории. Это очень разочаровало его. Друзья Бека и его биограф отмечали через много лет, что в речах генерала, когда он говорил о своем главнокомандующем, всегда сквозила горечь. В такие моменты его захлестывали эмоции: «Браухич бросил меня в беде».

Преемником Бека на посту начальника генерального штаба сухопутных войск стал пятидесятичетырехлетний Франц Гальдер, хотя это держалось Гитлером в тайне в течение нескольких недель до окончания кризиса. Гальдер родился в Баварии, в семье военного — его отец был генералом. Гальдер был артиллеристом, во время первой мировой войны, будучи молодым офицером, он служил в штабе кронпринца Рупрехта. По окончании войны в Мюнхене он сдружился с Ремом, что могло породить чувство недоверия к нему в Берлине, однако он быстро поднимался вверх по военной иерархической лестнице и в последние годы был заместителем Бека. Собственно говоря, Бек и рекомендовал его Браухичу в качестве своего преемника, так как считал, что Гальдер разделяет его взгляды.

Гальдер стал первым баварцем и католиком, получившим должность начальника генерального штаба в германской армии, что явилось серьезным отступлением от традиций прусского офицерского корпуса, опиравшихся на протестантизм. Гальдер слыл интеллектуалом, имел склонность к математике и ботанике — при первом знакомстве он показался мне похожим на университетского профессора математики или естественных наук. Кроме того, он был ревностным католиком. Вне всякого сомнения, такой человек мог быть достойным преемником Бека. Вопрос состоял в том, сможет ли он, подобно его бывшему начальнику, предпринять решительные действия в нужный момент. И если сможет, то хватит ли у него мужества нарушить клятву верности фюреру и смело пойти против него. Дело в том, что Гальдер, как и Бек, знал о заговоре против Гитлера и был готов — опять же, как и Бек, — присоединиться к нему. Будучи начальником генерального штаба, он стал ключевой фигурой первого серьезного заговора, направленного на свержение диктатора третьего рейха.

Зарождение заговора против Гитлера

После пяти с половиной лет правления национал–социалистов в Германии его противникам стало ясно, что только армия является реальной силой, способной свергнуть Гитлера. Рабочие, представители средних и высших классов, даже если бы хотели его свергнуть, не располагали возможностями для этого. У них не было своей организации, кроме того, они были безоружны. Хотя в дальнейшем много будет написано о движении Сопротивления в Германии, с самого начала до самого конца это было слабое движение, руководимое горсткой безусловно отважных и бескорыстных людей, но не имевшее последователей. Само существование такого движения в полицейском государстве, где царили террор и шпионаж, было затруднительно. Более того, как могла маленькая группа — и даже большая — противостоять автоматам, танкам, огнеметам СС?

Первоначально оппозиционные настроения распространились в основном среди гражданского населения. Генералы, как известно, были вполне довольны системой управления, которая позволила разбить оковы Версальского договора и заняться привычным для них делом — созданием новой мощной армии. Может показаться забавным, но гражданские лица, первоначально настроенные против Гитлера, потом занимали высокие посты в его правительстве и были ревностными защитниками нацизма вплоть до 1937 года, когда им стало ясно, что Гитлер ведет Германию к войне, которую она почти наверняка проиграет.

Одним из первых, кто оценил истинное положение, был Карл Герделер, бургомистр Лейпцига. Брюнинг назначил его в комиссию по контролю за ценами. Три года он проработал на этом посту при Гитлере. Оставаясь в душе консерватором и монархистом, ревностным протестантом, человеком энергичным и образованным, хитрым и упрямым, он порвал с нацизмом в 1936 году из–за его антисемитизма и политики лихорадочного перевооружения. Он покинул оба поста и примкнул к оппозиционерам. Первое, что он сделал, — это совершил в 1937 году поездку в Англию, Францию и Соединенные Штаты, где предупреждал об угрозе со стороны нацистской Германии.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.