4

4

Начались торопливые сборы. Красноармейские взводы растянулись вдоль улицы. Впереди кавалерийский эскадрон, за ним пехота с винтовками. Колонну замыкал обоз. Красноармейцы, прощаясь, махали руками:

— До побачення!

И загремела песня:

Рвутся снаряды,

Трещат пулеметы,

Но их не боятся

Красные роты.

Красноармейцы шагали, и даже завидно было, как они дружно пели:

Смело мы в бой пойдем

За власть Советов

И, как один, умрем

В борьбе за это.

Мы с Васькой провожали Красную Армию через весь город. Где-то вдали ухали орудия. За городом красноармейские части развернулись в цепи и пошли в наступление.

Лишь потом мы узнали от Нади причину неожиданной тревоги. Оказывается, деникинская кавалерия прорвала фронт и угрожала городу.

С того дня около двух недель за ближайшими рудниками шли бои. С позиций прибывали раненые и рассказывали, что у генерала Деникина много войска, и каждому красноармейцу приходится драться с тремя белогвардейцами.

Сначала дела у нас шли хорошо: белых прогнали аж до станции Волновахи. Но потом Деникин бросил в бой английские танки. Об этих страхолюдных машинах ходили самые невероятные слухи, будто они сигают через канавы, разрушают дома, давят насмерть коров: спасения от них нет.

На юзовском заводе рабочие сделали несколько пушек, чтобы стрелять по танкам, но снаряды не пробивали броню и отскакивали.

Город опустел. Было тревожно, и хотелось повидать Надю, комсомольского командира. Она все знала и могла бы нас успокоить. Но я увидел на дверях райкома КСМУ замок и объявление: «Райком закрыт. Все ушли на фронт».

«Наверно, Ваня Президиум написал, — подумал я. — А может быть, Надя своей рукой…»

На заборах и домах были наклеены свежие красочные плакаты против Деникина. Возле одного из них толпился народ, подошел и я.

Сверху была надпись крупными буквами:

ЧТО НЕСЕТ ДЕНИКИН РАБОЧИМ И КРЕСТЬЯНАМ?

На троне сидел Деникин, красноносый, с вылупленными глазами и плеткой в руке. Рядом стоял кулак в жилетке и в рубахе в красную крапинку. Деникин восседал на троне, а его солдаты грабили — один тащил мешок с вещами, другой за рога тянул корову, третий нес на плече барашка, четвертый разувал крестьянина, стаскивал с него сапоги. Пятый бил женщину, еще один поджигал хату. На земле валялась убитая девушка в синей юбке, как видно, комсомолка. Была тут и виселица, а на ней люди на веревках.

Прохожие отходили прочь от плаката: что сказать? Правда нарисована…

А бои за городом становились все ожесточеннее. Орудия гремели совсем близко, точно со степи гроза надвигалась. Иногда так ударит, что стекла в окнах зазвенят.

Мы с Васькой упаковали ящик с патронами. Ребята отовсюду несли к нам разное — нужное и ненужное оружие. Даже Илюха раздобыл где-то револьвер. Все это мы складывали в сарае, ожидая, когда вернутся красные части.

Так и случилось. Наши отступали и шли через город.

На улицах воздвигали баррикады. На терриконе заводской шахты установили пушку, и она стреляла в сторону белых.

Штаб помещался в доме Витьки Доктора.

Мы с Васькой принесли туда патроны, гранату и остальное годное оружие. Дядя Митяй похвалил нас, особенно за патроны: они оказались очень кстати.

Бои шли на подступах к городу. На улицах свистели пули, во дворах рвались снаряды.

Я вместе с Анисимом Ивановичем и тетей Матреной переселился в погреб. Одному Ваське отец разрешил воевать, а меня считали маленьким. Обидно…

Когда Васька прибегал, то рассказывал новости. На лавке Мурата за трубой сидит пулеметчик Петя со своим «максимкой», а Уча с Васькой таскают патроны для красноармейцев. Где-то возле завода разорвало снарядом женщину. Ранена Надя.

Обиднее всего было слушать рассказы о буржуях, которые с приближением Деникина повылезали из щелей, как тараканы, и смеялись над красноармейцами. Спекулянты, торгаши нарядились по-праздничному и, провожая отступающих бойцов, ядовито пересмеивались, правда, между собой и негромко.

— Что за парад, господа?

— Красно-кацапское воинство драпает.

— А почему не слышно, как идут?

— Босиком убегают… Так легче бежать… ха-ха-ха!..

Особенно задавался Сенька-колбасник: властелином себя почувствовал, избивал ребятишек бедняков. Сенькина власть возвращалась.

Анисим Иванович, слушая эти рассказы, с обидой и горечью сказал:

— Нет на свете зверя лютей, чем богач. Если у него отнимают наворованное им богатство, он никому не простит этого.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.