Петрушка
Петрушка
Единого мнения о том, когда уличная народная кукольная комедия импровизации типа Петрушки появилась на белорусской земле, не существует. Первое упоминание о кукольных представлениях на территории, где жили белорусы, можно датировать XV в., когда некий бродячий комедиант Васька из Вильно демонстрировал здесь свои театральные куклы.
Польский исследователь М. Вашкель писал об этом: «В конце XV века некий Васька из Вильно, бродячий комедиант, демонстрирует на польских землях театральные куклы. Мы узнаем о нем из свидетельских показаний, сделанных в суде Варшавской земли человеком, обвиняемым в нападении на Ваську. Обвиняемый не признает ни факта избиения комедианта, ни кражи кукол, а также четырех злотых, заработанных Васькой, быть может, во время выступлений с куклами. Васька из Вильно, похоже, принадлежал к числу бродячих фокусников-жонглеров, о которых в источниках из других стран говорится, что они не раз пользовались куклами. Он также может оказаться представителем народного театра скоморохов, известного славянским народам Центральной и Восточной Европы»[47].
Традиционная европейская уличная кукольная комедия импровизации не получила в Белоруссии широкого распространения. Однако комедия о Петрушке была здесь известна и показывалась на ярмарках, в дни праздников и народных гуляний.
«Выступления кукольника с любимцем публики — забиякой, острословом Петрушкой (Петром Ивановичем Уксусовым), — пишет петербургский фольклорист А.Ф. Некрылова, — были своеобразной приметой городской жизни, особенно окраинных районов крупных городов В выходные дни и во время народных гуляний, ярмарок петрушечники непременно оказывались в центре веселящейся толпы, собирая вокруг себя заинтересованную, благодарную и отзывчивую публику, которая охотно вступала в разговоры с Петрушкой, сочувствовала ему и громким смехом одобряла все его поступки и словесные выпады. Преданными поклонниками Петрушки были дети. Ребятишки из непривилегированных слоев общества готовы были смотреть и слушать комедию по несколько раз в день, переходя с петрушечником и музыкантом из одного двора в другой, дожидаясь повторения спектакля через каждые полчаса. К детям из обеспеченных семей Петрушку (соответствующим образом адаптированного и с кукольником в “приличном платье”) приглашали по праздникам на дом. Петрушечники зачастую вели бродячий образ жизни, появлялись в самых отдаленных уголках Российской империи. Их привлекали крупные ярмарки и традиционные праздники, добираясь на которые, они по дороге, для заработка и ради удовольствия, разыгрывали свои спектакли на площадях небольших городишек, в помещичьих усадьбах, в селах, трактирах, на хуторах«[48].
Историки театра, фольклористы до настоящего времени не пришли к единому мнению о времени появления кукольной комедии петрушка. Вероятнее всего, окончательно она сформировалась в первой половине XIX в. под влиянием многочисленных итальянских, французских и немецких странствующих кукольников. Что же касается самого этого уличного кукольного представления, то оно возникло в России не позднее XVII в., в период жесточайшего государственного кризиса в России.
Великой смутой встретила Россия этот век. «Московской трагедией» называли её современники-иностранцы, «великой разрухой» — русские. Смута положила начало невиданным ранее народным бунтам и мятежам. Перелом, произошедший в народном сознании, породил и новое отношение к власти. Из «данной богом» она стала ярмом. Одним из следствий Смуты было массовое появление сатирической литературы, лубочных листов, устных анекдотов, направленных против власти, государства, даже церкви. Героем стал шут, дурак, но в мире, где всё перевернулось, только он и мог претендовать на звание мудреца. Выворачивая наизнанку, пародируя жизнь, шут как бы ставил всё на свои места. «Дурак» оказывался единственной реалистически мыслящей личностью. Именно в это трагическое для государства время здесь и появилась, вероятно, уличная кукольная комедия.
О факте существования такого бесцензурного народного кукольного театра впервые стало известно благодаря немецкому путешественнику, ученому, дипломату Адаму Олеарию, изложившему свои взгляды в труде «Подробное описание путешествия Голштинского посольства в Московию и Персию в 1633 г. и 1639 г».
Олеарий (Oelschl?ger; Olearlus) Адам, (ок. 1599–1671) — немецкий путешественник, ученый. Один из лучших прозаиков своего времени, переводчик (Олеарию принадлежит перевод с персидского «Полистана» Саади (1654). Родился в семье портного в Саксонии. Учился в Лейпцигском университете, был асессором философского факультета. События 30-летней войны заставили Олеария покинуть Лейпциг и искать покровительства у герцога Шлезвиг-Голштинии Фридриха III, который в 1633 г., с целью завязать торговые сношения с Россией и Персией, отправил посольство к русскому царю Михаилу Федоровичу и персидскому шаху Сефи[49]. Олеарий был секретарем, советником и переводчиком этого посольства. Вернувшись в Германию, он поселился в Готторпе, занимая должность придворного библиотекаря и математика. Оставил подробное описание своих путешествий, ставшее одним из замечательнейших литературных памятников XVII в. Впервые сочинение Олеария было издано в Шлезвиге в 1647 г. Второе издание вышло в 1656 г., третье — в 1663 г., четвертое — в 1696 г. Издания были снабжены рисунками местностей, одежд, сцен домашней и общественной жизни, сделанных гравером по указаниям автора. В 1651 г. появился голландский перевод книги, в 1656 г. — французский, в 1658 г. — итальянский, в 1662 г. — английский, Полный русский перевод (П. Барсова) появился только в 1869–1870 гг. (с 3-го издания 1663 г.) в «Чтениях Московского общества истории и древностей российских».
В своем «Подробном описании Голштинского посольства в Московию» Адам Олеарий, в числе многих наблюдений, рассказал и об увиденной им кукольной комедии, полной «срамных сцен и непристойных шалостей». Несмотря на очевидную брезгливость, с которой автор рассматривал забавы «подлого люда», он оставил описание и выступления кукольника, и его ширмы, и гравюру, изображавшую само представление:
«Подобные срамные дела, — писал он, — уличные скрипачи воспевают всенародно на улицах, другие же комедианты показывают их в своих кукольных представлениях за деньги простонародной молодежи и даже детям, а вожаки медведей имеют при себе таких комедиантов, которые между прочим тотчас же могут представить какую-нибудь штуку klucht (шалость), как называют это голландцы, с помощью кукол. Для этого они обвязывают вокруг своего тела простыню, поднимают свободную ее сторону вверх и устраивают над головой своей, таким образом, нечто вроде сцены (theatrum portatile), с которою они и ходят по улицам и показывают на ней из кукол разные представления»[50].
Известный русский собиратель, коллекционер Д.И. Ровинский в XIX в. прокомментировал гравюру Олеария: «Впереди кукольная комедия — мужик, подвязав к поясу женскую юбку с обручем в подоле, поднял её кверху. Юбка эта закрывает его выше головы, он может в ней свободно двигать руками, выставлять кукол наверх и представлять целые комедии…»[51].
Ровинский Дмитрий Александрович (16(28).08.1824, Москва — 11(23).06.1895, Бад-Вильдунген, Германия) — историк искусства и составитель справочников по русским портретам и гравюре XVIII–XIX ее. Почётный член Российской академии наук и Академии художеств. Собрал уникальную коллекцию русского лубка и выпустил в 1881–1893 гг. труд «Русские народные картинки» (5 томов текста, 7 томов атласа).
Ему же принадлежит и мысль о том, что Олеарий встретил одну из ранних комедий о Петрушке, а на рисунке изображена сцена покупки у цыгана лошади: «…справа высунулся цыган — он, очевидно, хвалил лошадь, в середине длинноносый Петрушка в огромном колпаке поднял лошадке хвост, чтобы убедиться, сколько ей лет, слева, должно быть, Петрушкина невеста Варюшка»[52].
Возможно, в XVII–XVIII вв. главный персонаж комедии носил имя Ивашка. Это предположение выдвинул исследователь В.Н. Всеволодский-Гернгросс в работе «Русская устная народная драма», подчеркнув, что смена имен героя кукольной комедии «определяется, по-видимому, сменой среды и времени бытования комедии. Сельской крестьянской и городской посадской». Ученый также предполагал, что новое прозвище герой кукольной комедии мог получить и по имени известного в России шута царицы Анны Иоанновны Пьетро Мирро (он же Педрилло, он же Петруха-Фарнос, Петруха). Подтверждением тому служат многие лубочные изображения и тексты XVIII века, тождественные текстам и сюжетам кукольной комедии о Петрушке.
Гипотеза эта вероятна, но не единственна. Свое имя герой комедии (по созвучию) мог перенять от имени одного из предшественников — древнеиндусского шута Видушака, имевшего горб, «смешную голову» и вызывавшего своим поведением веселье зрителей. И Видушака, и Петрушка — спорщики, оба они глупы какой-то особой, напускной, карнавальной глупостью. Язык обоих героев — язык народа, орудия их расправы — дубинка и смех.
В равной степени возможны и другие версии; Свое имя кукольный герой мог заимствовать и у одного из кукольников, представления которого были популярны. Так в первой половине XVIII в. в Москве давал спектакли витебский кукольник Петр Якубовской.
Следующее предположение, хотя и может показаться маловероятным, но также имеет право на существование. Шуты и народные комические герои нередко получали прозвища по названиям различных кушаний и приправ. Ганствурст — Иван Колбаса, Жан Фарина — Иван Мучник, Пиккельхеринг — Маринованная селедка, Джек Снак — Легкая закуска. Почему бы Петрушке не получить свое имя аналогичным образом? Появилась же у него впоследствии фамилия Самоваров — в память о прижившейся в России технической новинке, введенной Петром I.
Кроме того, есть все основания предположить, что этот герой — горластый забияка в красном колпаке, с петушиным профилем, нередко изображавшийся верхом на петухе, сам — вылитый петух с горбатым, как клюв, носом, в красном колпаке, похожем на петушиный гребень, мог позаимствовать у петуха вместе с характером и обличьем и имя. Тем более что в России всякий петух — Петя, а любимый — Петруша (особенно если учесть, что итальянское имя Пульчинеллы — прародителя всех европейских героев уличных кукольных представлений — тоже в переводе означает «петушок»).
Одна из особенностей Петрушки — его голос: пронзительный, писклявый, резкий, слышимый на большом расстоянии. Эффект достигался с помощью специального приспособления — «говорка» («голоса», «пищика», «машинки»). Кукольник, произнося за Петрушку слова, клал пищик в рот, устанавливая его посредине языка. Произнося слова за других кукол, он языком отодвигал его за щеку. Выглядел «говорок» просто: две костяные или металлические пластинки, между которыми протянута узкая тесёмочка.
Не следует также забывать, что Петрушка приобрел свое имя в «Петров век», когда не ведавший сантиментов преобразователь России, по меткому выражению В.Н. Всеволодского-Гернгросса, «не пером, а дубинкой подписывал свои рескрипты», а в часы отдыха под именем Петруши Михайлова пьянствовал и дурачился на своих «всешутейших, всепьянейших соборах».
Под влиянием народных пародийных игр, вероятно, сформировалось и ядро сюжета этой комедии: молодой парень решает жениться, обзавестись хозяйством, а потому первым делом выторговывает у цыгана лошадь. Упав с лошади, он обращается за помощью к шарлатану-лекарю, но не стерпев обмана, убивает его, хоронит и в результате попадает в ад. В сюжете можно найти популярные народные игры, пародии на свадьбу, похороны. И не только отдельные сцены: весь сюжет, если внимательно приглядеться, — спародированная история наказанного грешника.
Петрушка, так же, как и батлейка, — не просто кукольный спектакль, с незначительными вариациями проживший несколько веков, а вид народного театра с постоянным героем и менявшимся со временем сюжетом. Причем характер, внешность главного героя, состав действующих лиц, сценография, музыкальное сопровождение варьировались и видоизменялись в потоке времени так же, как изменялись умонастроения, экономические, социальные, культурные условия жизни.
В XVII в. комедии аккомпанировал гусляр или гудочник. Музыкант также был своеобразным связующим звеном между кукольными персонажами и зрителями: зазывал на представление, собирал деньги, вёл диалог с героем…
В XVIII столетии в России появились шарманки[53], которые со временем вытеснили из петрушечного представления все другие музыкальные инструменты, требующие некоторого исполнительского мастерства.
Изменилась и конструкция кукольной ширмы. Вместо ширмы-юбки, которую встретил в Московии Олеарий, появилась европейская: на двух палках развешивались простыни из крашенины, и из-за них кукольник показывал свой спектакль. Встречались и более сложные конструкции, когда кукольник показывал спектакль из-за ширмы, образующей четырехгранный столб. Внутри такой ширмы помещался ящик с куклами.
Представления Петрушки исполнялись перчаточными куклами. Эта система не требует виртуозной техники кукловождения, которая необходима, к примеру, марионеткам. Представление петрушечной комедии лишено и той зрелищности, на которую претендуют батлейка или театр марионеток. Успех его зависел не столько от внешних эффектов, сколько от соленых острот, сатирических ударов, реприз, двусмысленностей и действий.
Театр Петрушка не нуждался ни в декорациях, ни в реквизите. Единственной важной деталью бутафории служила дубинка главного героя, ставившая точки-удары в конце сцен («прививкой от смерти»[54]образно и точно назвал подобные «точки» исследователь испанского театра В.Ю. Силюнас) и выступающая то как ружье, то как метла, то как символ Петрушкиной «мужской силы».
Размышляя о социальных корнях петрушки, нельзя обойти и принципиально важные архетипические черты представления, его не прерванное родство с древними ритуалами. Разумеется, это особая тема, требующая, вероятно, и отдельного исследования. Заметим только, что петрушечная комедия — жестокая, агрессивная, грубая — выполняла задачу духовного очищения. Публика мысленно, эмоционально примеривала на себя поступки ее героев. Собственную накопившуюся агрессию, тайные помыслы — переносила на персонажей-кукол. Агрессивность, перенесенная на кукол, изживалась, исчерпывалась. «Жертвами», являющимися необходимой частью всякого ритуала, становились куклы. Таким образом, кукольная комедия превращалась в своеобразный ритуал, механизм разрядки агрессии, актуализации подавленных желаний, средство очищения и катарсиса.
В конце XIX в., когда комедия о Петрушке начала терять зрителей, скорее доживала свой век, чем полноценно жила, ею, наконец, заинтересовались учёные, которые собрали ряд оригинальных текстов из регионов Российской империи.
Значительную ценность представляют тексты петрушки, собранные П.Н. Тихановым[55] и И.П. Ереминым[56]. Они неоднократно анализировались и цитировались такими учеными, как В.Н. Перетц, В.Н. Всеволодский-Гернгросс, П.Г. Богатырев, П.Н. Берков, В.Е. Гусев, Н.И. Савушкина, А.Ф. Некрылова, А.П. Кулиш и мн. др.
На территории Белоруссии Петрушка, вероятно, появился и приобрел популярность во второй половине XIX в. Его появление здесь обусловлено успехом этой народной кукольной комедии на Украине, в частности, на Черниговщине.
Чернигов в XIX в. был крупным губернским городом, где проводились многочисленные богатые ярмарки. Кукольники-петрушечники здесь играли постоянно. Не случайно из двух десятков петрушечных пьес собрания П. Н Тиханова половина записана в Чернигове и Любече.
Любопытно также, что в отличие от российского варианта петрушки, в Белоруссии и на Украине эту уличную кукольную комедию разыгрывали главным образом местные евреи. Так, несколько текстов, записанных в 1898 г. в местечке Соколки Гродненской губернии, относятся к представлениям кукольника Константина Купцевича. А в примечаниях к текстам записано, что содержание самой пьесы он перенял «от гродненского еврея, который играл эти представления, а сам он “вертел шарманку” и таким образом играл роль Музыканта. Ныне Купцевич тоже продолжает ходить с шарманкой, но отдельно, получая за это в месяц три рубля, на хозяйских харчах. От роду ему шестнадцать лет, учился он в уездном или городском училище, но не выдержал последнего экзамена из предметов по русскому языку и арифметике, переэкзаменовка также была неудачна. Купцевич — сын отставного военного, кажется, простого солдата, в настоящее время служащего в Гродне чем-то вроде рассыльного, сторожа и т. п.»[57].
Здесь же, в черниговских текстах «Петрушки, есть и другие свидетельства о том, что распространению Петрушки по белорусским и украинским городам способствовали кукольники-евреи, которые с успехом занимались этим нетрадиционным для них, но вероятно, прибыльным ремеслом. Так с апреля по декабрь 1898 г. П.Н. Тиханов записывает варианты текстов уличной кукольной комедии от профессиональных петрушечников Иоселя Боруховича Цирлина, Якова Моисеевича Тальянского, Исайи Онучника и др.[58].
Видя в городах успех русских петрушечников у «почтеннейшей публики», все они изготавливали и приобретали ширмы, шарманки, необходимые куклы, учили и редактировали «под себя» текст комедии. И если батлейку можно было увидеть только на Рождество, то Петрушка мог появиться и в те ярмарочные дни, когда появление с батлейкой выглядело бы неуместным.
Кроме того, традиционные петрушечные кукольные представления и традиционные пуримшпили[59] («пуримское действо» — идиш) в своей основе содержат единую поэтику народного театра. Это отмечал еще П.Н. Тиханов, интерес которого к пуримшпилям был связан в первую очередь с его исследованиями вертепных представлений и Петрушки[60].
Отсюда — и особенности белорусского Петрушки. Они выражены в определенной «батлеечности» комедии — нюансах характера главного героя, особенностях системы персонажей и их диалогов. К примеру, сцена ссоры Петрушки с женой, популярная в белорусских вариантах Петрушки, не имеет прямых аналогов с русским Петрушкой, у которого всегда есть невеста (но не жена. Жена Петрушки — это влияние комической части белорусской батлейки и украинского вертепа). К тому же белорусский Петрушка не столь агрессивен, его характер значительно мягче. Он обходительнее, никогда не лупит жену дубинкой. Если сравнить тексты, то сцена Петрушки с женой напоминает батлеечную сцену Цыгана и Цыганки. Вот как она выглядела в исполнении петрушечника Якова Моисеевича Тальянского (Чернигов, 31 октября 1898 г.) [61]:
«Петрушка (к публике.): А будь мы[62] живеньки и здоровеньки, господа. А по-немецки: шнабс тринкен, выпьем по повни повик. Нам не давай выпыть, то есть а закусить нечем. Ну, то ничего, мы за ким що выпьем.
Жена. Что ты пьешь да пьешь, да домой не идешь?
Петрушка. От тубы на, земля треснула, чертяка выскочила. Мое вам почтение, Марья Хведоровна! Мадам Борзе, морда в грязе. Как вы себе проживаете?
Жена. Да проживаете-то, проживаете. Ты бы хотя пришел бы домой и свиней покормил.
Петрушка. Вот тубы на! Чи бачты, люди добрые, меня жинка заставляв свиней годувать. Та нехай вони тоби все дохнут на завтра в борщ, а я тоби годувать их не буду.
Жена. Да выдыхнут-то, выдохнут. Так бы хотя пришел домой и кусок хлеба мени принес. Я ж три дня не ила, исти хочу, мени живот подтянуло.
Петрушка. Их, дурна ты, дурна. Я ж туби поели Нового года булочку с медом куплю.
Жена. Э-э, дожидайся твого Нового года.
Петрушка. Ну-кась, выпей горилки.
Жена. Спасибо туби, не хочу я горилки.
Петрушка. Ну, давай потанцуем “казака”. Чего ж ты, сива, як копыца.
Жена. Бо не хочу я танцовати. Добре тоби танцовати, нажравши водки, а мени натощак. Чи що.
Петрушка. А, дурна ты, дурна! Натощак тилько и танцувати. Тилько «гоп-гоп».
Жена. Не хочу.
Петрушка. А, Музыкант, рвани ж “казака” — нехай я погуляю!
(Музыка играет, оба танцуют.)
Жена. Ишь, какой, я всё танцую да танцую, а он попивает да попивает.
Петрушка. Ишь, сказала, что три дня не лопала, а як пановась выбрыкивает, як скажена. Их, дурна ты, дурна.
Жена. Ах ты, пьяница несчастная! Ходим до дому!
Петрушка. Не пиду!
Жена. Ходи до дому! Ты знаешь, кто я така — я попивска дочка.
Петрушка. Увы! Счастье великое! А я квартального кучера курицы кум.
Жена. Ходим до дому!
Петрушка. Або що.
Жена. А то я туби очи выцарапаю.
Петрушка. Кому? Мени?
Жена. А то ж кому?
Петрушка (бросается с бутылкой к жене). А, ась тоби, а, ась тоби! (Бьет ее.)
Жена (кричит). Ай, люди добрые, ратуйте! Человик бье!
Петрушка. А, ась тоби, лярва ты подлая. (Вернувшись назад.) А ну, Музыкант, рвани мени доброго “казака”, нехай я лышень один погуляю.
(Музыка играет, Петрушка танцует. Сзади подходит Жена и ударяет Петрушку, и он падает. Подымается очень медленно и говорит.)
Петрушка. Вот уклеила, так уклеила!
Жена. Ходим до дому, пьяница ты несчастная! Да ты ж мою всю худобу пропью.
Петрушка. Э-э! А як ты мои рукавицы пропыла с кумом Регедзулею. Жена. Да, брешишь!
Петрушка. Кто? Я?
Жена. А то ж кто? Ты ж, горькая пьяница.
Петрушка. Ах ты, подлая лярва! (Бросается на нее, Жена бросается на мужа и бьет его. Петрушка кричит) Караул! Люди добрые! Жинка человика бье! (Уходят.)»[63].
То же самое — со сценами с Евреем, которые близки скорее к текстам батлейки и вертепа, нежели традиционного русского Петрушки. Если в русских вариантах главный герой убивает Еврея своей дубинкой, то в черниговских, которые разыгрывались и в Белоруссии, этого нет. Петрушка здесь просто уходит, а Еврея уносит Чёрт:
«Еврей (идет из ширмы и поет). Ай, на горе-горики, // На прекрасном месте, // Ай, ай, ай, шлим-бим-бом и ню-ню-ню. // Там, где Мойша овцы пас // И за себе и за нас. // Ай, ай, ай, шлим-бим-бом, ню-ню-ню. (Выходит на сцены и обращается к публике). Здравствуйте Вам, господа! Будьте суби ждоровы! С Маковеем! (Является Петрушка).
Петрушка. Ты чего, жидовская морда, здесь кричишь?
Еврей. Вус пуриц, что ты кричис? Отдай мне гроши.
Петрушка. Какие тебе, жидовская морда, гроши!
Еврей. Вус пуриц, что ты на меня кричис? Отдай мене мой деньги.
Петрушка. Какие тебе деньги? За что?
Еврей. Как, вус пуриц, цто ты не знаес, какие гроши?
Петрушка. Какие? За что?
Еврей. И ты у меня был, сушки лы юшки ив.
Петрушка. Ну был и ел.
Еврей. А гроши не дало?
Петрушка. За что?
Еврей. Как, что?
Петрушка. Слушай, жидовская твоя морда, что у тебя есть, чтобы покушать?
Еврей. Вус, у меня всё есть, что завгодно.
Петрушка. Ну, что есть?
Еврей. Всё-всё, что завгодно.
Петрушка. Ну, жаркое есть?
Еврей. Вус жаркое — жаркое нет.
Петрушка. Ну, что ж у тебя есть?
Еврей. Всё есть, что завгодно.
Петрушка. Ну, что же у тебя есть?
Еврей. Всё-всё, что вгодно.
Петрушка. Ну, суп есть?
Еврей. Вус, суп, суп. Я сейчас спрошу у Хаини. Супа нет.
Петрушка. Ну, что ж, наконец, у тебя есть?
Еврей. Всё есть, что вашему Благородному Благородству завгодно.
Петрушка. Ну, котлеты есть?
Еврей. Эрсти пуриц котлет гур. Этого еще недоставало! Котлет нема.
Петрушка. Ну, что же, наконец, у тебя есть?
Еврей. Всё, что завгодно.
Петрушка. Ну, наконец, чай есть?
Еврей. Вус эрсти а гифер пуриц хочет чай. Ну дорогии гишефт на тоби, чаю нема у меня.
Петрушка (сердясь). Что же у тебя есть? Говори скорей, жидовская морда!
Еврей. Ну, пуриц шрайнит. У меня всё есть.
Петрушка. Говори скорей, что у тебя есть?
Еврей. У меня есть керосин, деготь, мыло, свечи, мелкие гвозди, соль; бебульная бумага; одним словом, всё, что только вгодно, я всё могу дать.
Петрушка (сердясь, плюет). Тьфу на тебя, жидовская твоя морда! (Уходит.)
Еврей (плюет и кричит). Тьфу на тебя, пуриц, давай мени гроши, я не пиду отсюда… гимблифогельд пуриц мир флей. (Кричит.) Я витсиля не пойду, давай мени мои гроши, гвала гроши, гроши.
(Сзади является Чёрт и хватает Еврея.)
Еврей (кричит). Гвалд мени, не нужны гроши. Пусти меня! Гвалд Хаиню, ратуй мене, меня черт вхопыв.
(Черт уносит Еврея.)»[64].
В черниговских вариантах Петрушки часто встречается и фраза «Вставай, мой сын Максим!» Максим, как известно, — персонаж белорусской батлейки (сцена Старика и его сына Максима, который потерялся в зимнем лесу, куда он пошел собирать грибы). В Гродненской, Могилевской, Минской губерниях часто Петрушку разыгрывали те же кукольники, что и в Брянске, Киеве, на Черниговщине или Смоленщине.
В конце XIX — начале ХХ в. белорусский Петрушка теряет свою аудиторию. Он ненамного пережил XX век и как явление народно-массовой культуры прекратил существование примерно с двадцатых годов XX столетия. И хотя Петрушка кое-где изредка еще появлялся, размахивая своей дубинкой, но уже не занимал заметного места в кругу народных развлечений. Ему на смену пришли иные народные заботы и забавы.
Воспользуемся же сохранившимся подлинным текстом белорусского Петрушки конца XIX в. и перенесёмся туда, где надрывался в крике ярмарочный зазывала, кружились карусели и под звуки шарманки собиралась пестрая толпа, чтобы посмотреть представление шестнадцатилетнего Константина Купцевича.
Кукольное представление «Петрушка»
Гродненская губерния, с. Соколки, 1898 г[65].
«Петрушка (выходит и говорит). Здравствуйте, господа! Как вы поживаете? (Обращается к Музыканту.) Музыкант!
Музыкант. Что такое?
Петрушка. Ты знаешь, что я задумал?
Музыкант. Что ты задумал?
Петрушка. Я задумал, брат, жениться.
Музыкант. На ком?
Петрушка. На купеческой дочери.
Музыкант. А приданого-то много?
Петрушка. До чертовой пропасти: 44 000 и с половиной.
Музыкант. Ну — ка, а покажи-ка свою красавицу.
Петрушка (отправляется по свою красавицу и через минуту выводит свою красавицу и говорит Музыканту). У тебя нет такой красавицы! (Начинает с нею целоваться и потом спрашивает ее.) Марья Ивановна, вы танцевать можете?
Невеста. Могу, Петрушка. А что вы можете?
Петрушка. Я могу танцевать “оп-оп” (Обращается к Музыканту и спрашивает.) Музыкант! Ты можешь сыграть “оп-оп”?
Музыкант. Нет, не могу.
Петрушка. Сыграй-ка, брат, русского камаринского.
(Музыкант играет. Петрушка со своей красавицей танцуют. И когда они перетанцуют, Петрушка говорит Музыканту.)
Петрушка. Ох, брат Музыкант, моя красавица совсем заморилась. Музыкант. Если она заморилась, так проводи ее домой.
(Петрушка отправляется со своей красавицей домой. Через минуту он является и говорит Музыканту.)
Петрушка. Я песенку запою.
Музыкант. Ну, запой.
Петрушка (начинает).
Спрятался месяц за печку,
Картошки он больше не хочет копать…
(Не успел он проговорить “копать”, как является к нему Цыган.) Цыган. Здоров, Петрушка!
Петрушка. Здоров, цыганюшка, здоров, чтоб тебя черт распорол. Что ты сюда пришел?
Цыган. Я пришел поздравлять тебя с молодою женою.
Петрушка. Спасибо тебе. А еще чего ты сюда пришел?
Цыган. Лошадку тебе продавать.
Петрушка. А сколько ты за нее просишь?
Цыган. Полтораста рублей.
Петрушка (ударяет Цыгана в лицо и говорит). Ох ты, полтораста гвоздей не стоит.
Цыган. Нет, не гвоздей, а рублей.
Петрушка. Нет, полтораста рублей много. Бери, брат, 120.
Цыган. Давай-ка, брат, задатку.
Петрушка. А приведи лошадку.
Цыган. У нас по-цыганскому, вперед задатку, а потом лошадку.
Петрушка. Ну, обожди, принесу задатку.
Цыган. Ну и иди, неси задатку, только барин, не пожалей прибавить деткам на молочко.
Петрушка. Ну, обожди, не пожалею прибавить детям и на молочко. (С этими словами отправляется за задатком.)
Цыган (обращается к Музыканту и говорит). Ах, Музыкант, загуляем!
Музыкант. Да, загуляем.
(Вдруг является Петрушка с палкой и говорит Цыгану.)
Петрушка. Ну-ка, считай! Раз! (И ударяет его палкой.) Два! (И опять ударяет палкой, а после подбавляет.) Вот тебе полтораста! Вот тебе сто двадцать!
Цыган (кричит). Ой, барин, с этого задатку голова болит!
(Наконец Цыган умирает. Минуту подождавши, Петрушка прислушивается, жив ли Цыган, и давай кричать).
Петрушка. Вставай, Цыган! Вставай, красавчик! Вставай, дорогой! Не встаешь — так черт же с тобой! (Подняв Цыгана, давай ударять да приговаривать.) Вставай! (И потом уволок.)
(После Цыгана является Филимошка.)
Филимошка. Здравствуй, Петрушка!
Петрушка. Здравствуй, здравствуй, а кто ты такой?
Филимошка. Да ты разве забыл меня?
Петрушка. Тебя-тебя? Кто ты такой?
Филимошка. Да ты разве не помнишь, как мы проводили время в Марьиной роще?
Петрушка. О, куда ты забрался, в Марьину рощу! Я никогда и сроду не видал этого.
Филимошка. Да ты вспомни, как мы с тобой гуляли.
Петрушка. Что-что? Воровали? Я никогда воровством не занимался.
Филимошка. Ну так выпьем, тогда ты меня припомнишь.
Петрушка (отправляется за выпивкой и является с палкой, которою затем бьет Филимошку по лицу, приговаривая). Вот тебе выпивка (бьет), а вот и закуска (бьет).
(Филимошка умирает. Является отец Филимошки, стоит, качает головой и плачет.)
Петрушка (обращаясь к пришедшему). Ты кто такой? Чего ты сюда пришел?
Отец Филимошки. Да мне жаль своего сына, который только один у меня и был, и ты убил его.
Петрушка. Так если хочешь, я и тебя убью.
(Бьет палкой отца Филимошки, и он падает на сына мертвый. Петрушка прислушивается к обоим, дышат ли они. Оказывается, оба убиты. Тогда он кричит.)
Петрушка. Вставайте, барбоски! Не хочете? Так черт с вами. (Берет обоих и стукает их головою о край ширмы, затем берет убитых в обхват и, унося вниз ширмы, поет.) Вот были да померли…
(Скрывается. Через несколько времени Петрушка выходит.)
Петрушка (к Музыканту). Музыкант, я песенку спою. Слушай.
Спрятался месяц за печку,
Не хочет по печке гулять…
(Является Черномазый — голова у него черная, а сам в красном. Причем он и Петрушка стукаются лбами, после чего Черномазый обращается к Петрушке.)
Черномазый. Здравствуй, барин-сударин! Как твое здоровье?
Петрушка. Как ты, здоров. Я расту, и нос мой всё больше да больше растет. Видишь, какой уже вырос большой?
Черномазый (схватывает Петрушку за нос). О, какой большой вырос!
Петрушка. Стой, не тащи за нос, а то оторвешь мой дорогой нос. Чего ты сюда пришел и кто ты такой?
Черномазый. Да я татарский поп.
Петрушка. Что, что? Пришел ударить меня в лоб? Я сумею ударить тебя по затылку. (Бьет его по затылку.)
Черномазый. О, как ты больно дерешься!
Петрушка. Говори скорей: чего ты сюда пришел? А то убирайся из моего жилища. Что, ты думаешь меня обокрасть?
Черномазый. Да что у тебя есть? Только ты богат большим носом.
Петрушка. Да говори: чего ты сюда пришел и кто ты такой?
Черномазый. Я — татарский поп, я умею татарский пантомин представлять и русские песни заиграть.
Петрушка. Ну — ка, заиграй!
Черномазый (поет и при каждом стихе стукается головою с Петрушкой).
Та-дру-та-ту-та-та. (Стукаются.)
Та-дру-та-ту-та-та. (Стукаются.)
Петрушка. О, какой ты молодец, как умеешь татарские пантомины представлять. Вот я тебе по-русски запою.
Черномазый. Ну-ка, запой!
Петрушка. Обожди, я сейчас принесу русскую скрипку. (Уходит.)
Черномазый. Ну-ка, принеси русскую скрипку: посмотрим, что это за русская скрипка.
Петрушка (является с палкой). Вот русская скрипка. Мы сейчас будем на ней играть.
Черномазый. Да то ж не скрипка, а палка.
Петрушка. Это русская смекалка.
Черномазый. Ну-ка, а заиграй на этой русской смекалке.
Петрушка (бьет Черномазого и, повторяя песенку на его мотив, бьет его по голове при каждом слове “стук”).
Та-дру-та,
ту-та-стук,
И стук, и стук, и стук.
Черномазый. О, как хорошо играешь, а я все-таки лучше тебя сыграю на русской смекалке.
Петрушка (отдает палку Черномазому). Ну-ка, сыграй на русской смекалке русские песенки.
(Черномазый берет палку и хочет ударить ею Петрушку, а тот наклоняет голову, почему Черномазый каждый раз дает промах. Петрушка при этом приговаривает: “Не попал, не попал! ” — после чего выхватывает у Черномазого палку и бьет его: “Вот кто попал, вот кто попал”. Оба затем скрываются. Через несколько времени является Немец. Встал и стоит.)
Петрушка. Чего ты сюда пришел? (Немец молчит.)
Петрушка. Чего ты сюда пришел? (Немец молчит.)
Петрушка (к Музыканту). Музыкант, кто это такой пришел, не знаешь ли его?
Музыкант. Это Немец.
Петрушка. Что, что? Перец? Неужели он такой горький? Нужно его попробовать. (Хочет укусить его за лицо.)
Немец (ударяет Петрушку по лицу и говорит). Дунер ветер.
Петрушка (в свою очередь бьет Немца по лицу). Ох, подул тебе ветер. (К Музыканту.) Музыкант! Как нужно с ним говорить?
Музыкант. По-немецки.
Петрушка. Что, по-турецки?
Музыкант. По-немецки.
Петрушка. Пусть будет по-французски.
Музыкант. По-немецки.
Петрушка. Я с ним заговорю по-русски. (К немцу.) Ну что, Немец, будешь говорить со мной по-русски?
(Немец молчит. Петрушка бьет его по лицу.)
Петрушка. Вот как у нас по-русски говорят: трах и трах (после этого Немец умирает). Что ты, Немец, умер или живой?
(Немец молчит. Петрушка опять бьет Немца.)
Петрушка. Отвечай: живой?
(Немец молчит. Входит отец Немца, забирает его и уносит с собой, причем тихо плачет.)
Петрушка. Куда ты поволок его? Куда ты поволок его?
(Скрывается за ширму вместе с Немцем и его отцом. Через некоторое время Петрушка появляется один. Он стонет.)
Петрушка (к Музыканту). Ох, Музыкант, у меня спина болит.
Музыкант. Что, тебя, видно, немцев отец поколошматил, что у тебя спина болит?
Петрушка. Нет, мне так что-то болит, меня никто не бил. (Ложится.)
Музыкант. Надо позвать Доктора, когда ты больной.
(Является Доктор.)
Доктор. Здравствуй, барин. Я слыхал, что вы сильно больные.
Петрушка. Да, да, прошу вашей милости, господин Доктор, полечите меня.
Доктор. А что вам болит и где? (Кладет руку на спину Петрушке.) Здесь вам болит?
Петрушка. Нет, ниже.
Доктор (опуская руку вниз спины). Здесь?
Петрушка. Нет, немного выше.
Доктор (показывая на другое место). Здесь болит?
Петрушка. Немного ниже.
Доктор. Фу, какой вы бестолковый: то выше, то ниже. Скажи сам, где болит, и больше ничего.
Петрушка. Возьмите меня за голову и поднимите.
Доктор (берет Петрушку за голову и медленно поднимает его).
Петрушка. Ой, осторёжно, осторёжно: болит, болит, болит… (Встает.)
Доктор. Позвольте с вас получить за визит двадцать пять рублей.
Петрушка. За какой визит? Разве я просил, чтобы вы сюда пришли?
Доктор (схватывает Петрушку за горло). Отдай долг, а то удушу.
Петрушка. Нет, не отдам. Какой тебе долг, я тебе не должен. (Доктор сильней начинает душить Петрушку.)
Петрушка (кричит). Пусти, пусти: пойду принесу деньги. (Уходит и возвращается с палкой.) Считай! (Бьет Доктора и приговаривает.) Раз, два, три, четыре. (При слове “пять” Доктор начинает качаться и падает. Петрушка поднимает его.) Вот я теперь над тобою доктор.
(Уносит его за ширму. Через минуту Петрушка опять является и говорит Музыканту.)
Петрушка. Музыкант!
Музыкант. Что такое?
Петрушка. Я песенку спою.
Музыкант. Ну-ка, спой.
Петрушка (начинает).
Зачем ты, беззубая, губишь
Того, кто увлекся тобой?
Не любишь — так черт же с тобой!
(Вдруг выскакивает Капрал ударяет Петрушку в лицо и кричит.)
Капрал. Цыть, дурак! Ты что здесь шумишь, кричишь, буянишь, людей обижаешь? Мне приказано сдать тебя у солдаты.
Петрушка. Куда, куда? У собаки? Я у собаки не гожусь, потому что я человек!
Капрал (ударяет Петрушку в лицо и говорит). Какие тебе собаки? Солдаты!
Петрушка. Ой, я у солдаты не гожусь.
Капрал. Почему не годен?
Петрушка. Я носатый!
Капрал. У нас носаты, усаты, бородаты — всех у солдаты! Петрушка. Так я горбатый!
Капрал. А где твой горб?
Петрушка. Оставил дома на печке.
Капрал (ударяет Петрушку и говорит). Значит, у тебя горба нет. Обожди здесь. Я сейчас принесу ружье и буду учить военной службе. Петрушка. Я с тобой буду жить дружбой.
Капрал (ударяет Петрушку по лицу и говорит). Какая тебе дружба? Военная служба, так не дружба!
Петрушка (кричит). Так чего дерешься? Кто ты такой?
Капрал. Я старший капрал.
Петрушка. Который курицу украл.
Капрал (ударяет Петрушку). Какую тебе курицу украл?! (Отправляется за ружьем и через минуту опять является с палкой и говорит.) Сначала мы будем учиться владеть ружьем. (Обращается к Петрушке.) Бери ружье!
Петрушка. Нет, не возьму!
Капрал. Бери!
Петрушка. Давай, давай, черт с тобой! (Петрушка берет от Капрала ружье.)
Капрал. Держи крепко!
Петрушка. Держи крепко! Крепко! (И протягивает палку.)
Капрал. На плечо!
Петрушка. Ой, горячо!
Капрал. На караул!
Петрушка (кричит). Караул!
Капрал. Ружье вольно!
Петрушка (бросает ружье и говорит). Когда ружье вольно, так и довольно.
Капрал (ударяет Петрушку и говорит). А еще маршировку.
Петрушка. Что, что? Обшаровку? От это я буду слушать! Обшаровку, это значит — по карманам шарить.
Капрал (ударяет Петрушку в лицо и говорит). Маршировку.
Петрушка. Ну-ну, будем учить маршировку.
Капрал (подает ружье Петрушке и говорит). Шагом марш!
(Петрушка вместо того, чтобы идти шагом, начинает бить Капрала палкой, и наконец оба прячутся. Через минуты две является Петрушка и говорит Музыканту.)
Петрушка. Музыкант!
Музыкант. Что такое?
Петрушка. Я песенку спою.
Музыкант. Ну-ка, спой!
Петрушка (начинает).
Голова ж ты удалая,
Долго ль я тебя буду носить?
(Петрушка не успевает проговорить “носить”, как выскочил Черт и ударил в голову, а сам спрятался. Петрушка оглянулся, никого не увидел).
Петрушка (обращается к Музыканту и говорит). Ты уж, Музыкант, закусил?
Музыкант. Закусил.
Петрушка. А я по затылку получил.
(Не успел Петрушка проговорить “получил”, как опять его Черт ударил в лоб и сам стал).
Петрушка. Чего ты сюда пришел? И по кого?
Черт. По тебя.
Петрушка. Куда?
Черт. В ад.
Петрушка. Маскарад? Не пойду!
Черт. Возьму.
Петрушка (кричит свое). Не пойду! (Черт вцепился в рубашку.) Пусти рубашку за полтора целковых! (Черт вцепился в нос.) Нос пусти дорогой и большой, полторапудовый! (Черт его душит всё сильнее и сильнее, и наконец Петрушка закричал.) Пропал! В черта лапы попал!»
Данный текст является ознакомительным фрагментом.