IV
IV
Он говорил, а за ним упоенно повторяли другие: «Все наши предсказания сбылись». Я слушал с недоумением: все предсказания? Когда же именно они сбылись? Впрочем, это в порядке вещей. То же самое говорят на своих конгрессах и Марсель Кашен, и Эдуард Эррио» и Леон Доде. Сбылись решительно все предсказания решительно всех партий. Партийная игра — организованная нечестность мысли. На самом деле многие предсказания, которые в свое время именовались «блистательными», весьма блистательно опровергнуты жизнью. Марксистам, в частности, хвастать никак не приходится. Великий утопист научного социализма был едва ли не всю жизнь убежден в крайней близости коммунистического строя. Маркс доказывал Лассалю в 1849 году, что пролетарская революция во Франции вспыхнет не позднее следующего года. В 1862 году он писал Кугельману: «Мы, очевидно, идем навстречу революции, в чем я начиная с 1850 года никогда не сомневался». В 1872 году он утверждал в письме к Зорге, что «пожар разгорается во всех углах Европы», Энгельс говорил сорок лет тому назад: «Царское правительство этот год уже не протянет, а когда уже в России начнется — тогда ура!» Естественно, что люди, знающие за собой блистательные политические предсказания в прошлом» имеют ясную программу и для будущего. В сжатой, отчетливой, превосходной речи Леон Блюм перечислил основные положения избирательной программы социалистов.
Он не оратор в таком смысле, в каком был оратором Жорес. От его речей лица не бледнеют и руки не сжимаются в кулаки. У Блюма не хватает голоса, и жесты его сдержанно однообразны. Ударные фразы, для которых часто произносится вся речь и после которых должен наверняка последовать «бурный взрыв аплодисментов», у него повисают в воздухе. Вдохновенная p?roraison{7}, любимое блюдо ораторов (готовится и пробуется дома), Блюму удается далеко не в совершенстве. Его речи ничего не теряют в чтении — плохой признак для оратора. Но люди, к вдохновенным речам не восприимчивые, должны слушать Блюма с наслаждением. Он говорит быстро, гладком так литературно правильно, что фонограмму его речи можно было бы напечатать без единой грамматической поправки. Перечисляя многочисленные пункты программы, приводя главные аргументы в пользу каждого, он ни разу не запнулся, ни разу не повторился, ни разу не заглянул в конспект, — я не уверен даже, что конспект перед ним был. Это, вероятно, школа Conseil d’Etat, — оттуда редко выходят вдохновенные ораторы.
Его программа очень хороша. Осуществить ее невозможно. Ввести налог на капитал, — капитал улепетнет за границу. Уничтожить сенат, — надо получить на то согласие сената. Дать политическое полноправие колониям, — полноправные марокканцы немедленно попросят французов уйти к себе домой. Разумеется, возможны компромиссы. К этим компромиссам и сведется дело, если Леон Блюм придет к власти. Но для этого приходить к власти ему не хочется.
Прежде было просто. В большинстве стран социалистическая партия была главной (если не единственной) последовательно-демократической партией. А последовательно-демократическая программа в этих странах была программой эффектно-революционной. Немецким социалистам стоило прийти к власти, чтобы установить республику в стране Вильгельма И. В государствах демократических, как Франция, прежде была возможна смелая программа широких социальных реформ: страны эти «ломились от золота", а сделано было для рабочего класса так мало. Двадцать лет тому назад учебники политической экономии говорили о восьмичасовом рабочем дне почти как о мечте революционеров. Что делать у власти французским социалистам в настоящее время? Франция больше от золота не ломится. Бюджет чудовищно обременен войной, налоги тяжелы, как до войны никому не снилось, экономия государственных расходов переходит почти в нищету. Восьмичасовой рабочий день везде введен версальскими людьми. В Англии можно было выстроить миллион коттеджей для рабочих, — во Франции деньги для миллиона коттеджей достать теперь неоткуда. Несколько лет тому назад, в пору оккупации Рура, «эффектным боевиком сезона» могла быть внешняя политика. Сейчас и этого нет. Внешняя политика Леона Блюма мало отличалась бы от внешней политики Бриана, — второго Локарно не выдумаешь. Советское правительство тоже нельзя признать во второй раз. Разоружиться опять-таки невозможно: в Москве засел Сталин, из Рима Муссолини поглядывает на Ниццу и Савойю, где-то бродит и тень Людендорфа. Стоит ли брать власть для того, чтобы сказать в Женеве еще одну речь о примирении и братстве народов, уменьшить на два полка оккупационные войска в Марокко, оказать кредиты кооперации и увеличить процентов на десять налог на наследства или пенсии неимущим старикам? Все остальное хорошо для трибуны социалистического конгресса.
И потом «брать власть» — это звучит прекрасно. Но самое слово «власть» явно устарело во Франции. Право назначать и увольнять префектов, право открывай» выставки и жаловать орден Почетного Легиона едва ли может воспламенить очень властолюбивого человека. А в палате депутатов роли главы правительства и главы оппозиции почти равноценны. В остальном вторая роль удобнее. Ведь над всем преобладают — по крайней мере теоретически — верховные интересы страны. Интересы же Франции едва ли требуют в настоящее время прихода к власти социалистов.
Нужно ли пояснять, что я говорю об эффектной программе отнюдь не в дурном смысле. Леон Блюм доказал» что он не вульгарный карьерист и за портфелями не гонится. Что будет, если он станет главой правительства? Будет прежде всего, конечно, паника на бирже — и естественная, и раздуваемая нарочно. Что поделаешь с «легальным саботажем», — не вводить же Чрезвычайную Комиссию! Но будет еще и другое. Не имея возможности осуществить крупные и серьезные реформы, Леон Блюм может только погубить заслуженную партийную фирму. Рабочие массы немедленно уйдут от нее к коммунистам.
Я склонен поэтому думать, что основная линия политики Блюма более или менее правильна. К сожалению, с основной линией, как всегда, переплетается что-то еще. Одна из линий боковых ведет к избирательным соглашениям с коммунистами. На конгрессе шел горячий (так и не разрешенный) спор: предпочесть ли при перебаллотировках коммунистов радикалам или радикалов коммунистам. О том, чтобы коммунистам предпочесть так называемых умеренных республиканцев, и спора никакого не было. Самое важное, разумеется: barer la route ? la r?action{8}. Выражение это я слышал и читал раз семьдесят. С нашей точки зрения, здесь совершенная дикость. Казалось бы, ребенку ясно: будет у власти Пуанкаре — Леон Блюм может по-прежнему громить его с трибуны парламента и со столбцов газеты «Populaire». Будет у власти Кашен — не станет ни парламента, ни газеты «Populaire», ни Леона Блюма. Тем не менее Пуанкаре — реакция, а Кашен, очевидно, — прогресс.
Было бы очень печально, если бы Леон Блюм не понимал столь элементарных вещей. Разумеется, он их прекрасно понимает. Человек он очень умный и талантливый. Чего-то и ему все же не хватает. «Вам не хватает умения говорить своим друзьям: нет», — сказал когда-то Жоресу Клемансо. Есть «нет» и «нет». Клемансо говорит: нет — и это у него звучит: «Идите вы к черту!» (впрочем — у него и «да» звучит приблизительно так же). Бриан говорит: нет — и слышится: «Позвольте не во всем с вами согласиться, дорогой коллега». Но это все-таки нет. В нормальных условиях жизни манера Бриана правильнее манеры Клемансо. Злоупотреблять мягкостью, однако, не следует. Блюм в социалистическом лагере — профессионал любезности. Жаль, что он улыбается преимущественно левой стороной лица. От этого маленького недостатка никто не даст избавленья Блюму: «ни Бог, ни царь и ни герой». Правда, необходимо сделать и поправку на сложные тактические соображения: Леон Блюм лидер, и у его партии есть «левое крыло». Лидер может находиться только в партийном центре. Еще у Овидия Солнце разумно советует своему сыну Фаэтону всегда идти посредине: medio tutissimus ibis{9}. «Левому крылу» нередко надо бросать кость — быть может, с искренним пожеланием, чтобы оно этой костью подавилось.