Глава 9 «ОРГАНЫ», ПЛЕНУМЫ, ЗАГОВОРЫ, РЕПРЕССИИ И ВЫБОРЫ

Глава 9

«ОРГАНЫ», ПЛЕНУМЫ, ЗАГОВОРЫ, РЕПРЕССИИ И ВЫБОРЫ

«В АВГУСТЕ 1938 года Берия прибыл в Москву и 22 августа был назначен 1-м заместителем народного комиссара внутренних дел СССР Ежова. А вскоре в НКВД началась эпоха уже Берии…» — так начинался первый вариант 9-й главы, которая первоначально называлась «НКВД образца 1939–1941 гг.».

Но по мере работы над ней я понял, что вначале надо хотя бы кратко сказать о предшественниках НКВД, о деятельности НКВД 1937–1938 годов и даже более ранней, а уж потом переходить к временам более поздним.

Затем выяснилось, что к теме «НКВД образца 1937–1938 гг.» примыкает тема Конституции 1936 года и первых выборов в первый Верховный Совет СССР. И 9-я глава стала называться «НКВД, Конституция образца 1936 года и выборы»…

Но еще позднее стало ясно, что надо как-то остановиться и на теме военного заговора, на пленумах ЦК в 1937 году, а также и на некоторых общественных тенденциях, вполне к 1937 году сформировавшихся.

Глава разрослась, «отпочковала» от себя главу 10-ю, приняла наконец тот вид, с которым сейчас познакомится читатель, и обрела окончательное название. То, которое читатель только что прочел.

Итак, мы двигаемся дальше…

ЛАВРЕНТИЙ Берия стал чекистом в 1921 году, в эпоху ВЧК Дзержинского. А 5 августа 1931 года полномочный представитель ОГПУ В ЗСФСР Л. П. Берия был введен в коллегию ОГПУ.

ВЧК — это Всероссийская Чрезвычайная Комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем, организованная на заседании Совета Народных Комиссаров 7(20) декабря 1917 года.

23 января 1922 года Политбюро ЦК РКП(б) приняло решение об упразднении ВЧК и создании на ее основе

Государственного политического управления (ГПУ) в составе Народного комиссариата внутренних дел РСФСР.

9 февраля 1922 года был выпущен приказ ВЧК № 64, объявивший об упразднении ВЧК. Наркомом внутренних дел оставался, впрочем, тот же Дзержинский (он был им с 25 марта 1919 года по 7 июля 1923 года).

30 декабря 1922 года 1-й Съезд Советов Союза ССР принял Союзный договор между РСФСР (в которую тогда входили и азиатские национальные республики), Украинской ССР, Белорусской ССР и Закавказской Федерацией.

В пункте 12-м этого договора говорилось:

«В целях утверждения революционной законности на территории СССР и объединения усилий союзных республик по борьбе с контрреволюцией учреждается… при СНК Союза… объединенный орган государственного политического управления…»

2 ноября 1923 года Центральный Исполнительный Комитет СССР принял постановление об организации ОГПУ при СНК СССР, о чем было объявлено приказом ОГПУ № 486 от 21 ноября 1923 года. Пункт 9-й этого приказа гласил, что ОГПУ СССР руководит работой местных органов ОГПУ «через своих уполномоченных при Советах Народных Комиссаров союзных республик».

Примерно в то время и возникло обобщенное понятие «органы»…

Председателем ОГПУ оставался Феликс Эдмундович Дзержинский, а после его смерти от сердечного приступа, спровоцированного эмоциональной речью на объединенном Пленуме ЦК и ЦКК 20 июля 1926 года, председателем стал Вячеслав Рудольфович Менжинский.

Общий штат центрального и московского городского аппарата ОГПУ составлял на 1 декабря 1929 года 2409 человек, но с 30-х годов функции ОГПУ расширялись (в его составе находились органы милиции, хозяйственные управления по отраслям промышленности и т. д.).

10 мая 1934 года Менжинский умер, а 10 июля 1934 года Постановлением ЦИК СССР на базе ОГПУ создали Народный комиссариат внутренних дел (НКВД) СССР во главе с Председателем бывшего ОГПУ Генрихом Ягодой.

Среди других управлений и отделов (их вначале насчитывалось одиннадцать, включая ГУПО — Главное управление пожарной охраны, и ОАГС — Отдел актов гражданского состояния) в составе НКВД СССР было образовано Главное управление государственной безопасности со штатом 1410 человек. Работой ГУГБ руководил сам нарком, и формально должности начальника ГУГБ не существовало.

Постановлением ЦИК СССР от 7 октября 1935 года для сотрудников ГУГБ вводились специальные звания: комиссар государственной безопасности 1-го ранга, комиссар ГБ 2-го ранга, комиссар ГБ 3-го ранга, старший майор ГБ, майор ГБ, капитан ГБ, старший лейтенант ГБ, лейтенант ГБ, младший лейтенант ГБ и сержант ГБ.

Специальные звания были выше армейских на две ступени: комиссар ГБ 1-го ранга был равен командарму 1-го ранга РККА, а с мая 1940 года — генералу армии; капитан ГБ равнялся армейскому полковнику, а сержант ГБ носил в петлицах два «кубаря» — как лейтенант РККА.

26 ноября 1935 года появилось и звание «Генеральный комиссар государственной безопасности», присвоенное Ягоде (а позднее — Ежову и впоследствии — Берии).

Через десять месяцев после этого Ягода был от должности наркома освобожден, и 26 сентября 1936 года в НКВД пришел Николай Иванович Ежов — секретарь ЦК и председатель Комиссии партийного контроля. Ягода же 3 апреля

1937 года был арестован и 15 марта 1938 года — после процесса Бухарина — Рыкова, на котором проходил как один из обвиняемых, расстрелян.

Ежов был освобожден от должности НКВД 25 ноября 1938 года, 10 апреля 1939 года арестован и 4 февраля 1940 года расстрелян.

Судьбу двух этих наркомов объясняют коварными замыслами Сталина в его борьбе за единоличную-де власть в партии, но это не так. Хотя я не отрицаю того, что некий план у Сталина по ходу развития ситуации и возник.

Но об этом я расскажу, когда мы подойдем к августу 1937 года…

РЕПРЕССИЯМ начала и конца 30-х годов пока не дана всеобъемлющая объективная оценка. Изменение положения вещей в этом вопросе выходит за рамки книги, но поскольку когда «демократы» говорят «Берия», то они подразумевают «репрессии» (даже в том случае, если речь идет о репрессиях того периода, когда Берия был в Закавказье), об этой стороне дела надо бы кое-что и сказать…

Одним из главных символов сталинской эпохи «демократы» числят не «Рабочего и колхозницу» Веры Мухиной, созданных для советского павильона на Всемирной выставке 1937 года в Париже, а закон, как они говорят, «о пяти колосках», или закон от «седьмого-восьмого», то есть от 7 августа 1932 года.

Так, в предисловии к известной читателю «Переписке Сталина и Кагановича» утверждается, что «в условиях голода эти меры были направлены против голодающих крестьян, которые, спасая свою жизнь, срезали колоски хлеба на колхозных полях».

Вообще-то колоски бывают не хлебные, а пшеничные, ржаные и т. д., но у «демократов» ведь булки на деревьях растут, так что уж пусть так…

Не примем во внимание и то, что это Христос мог пятью хлебами накормить ораву народа, а «пятью колосками» «хлеба» сыт не будешь, так что срезали — если уж срезали — не пять этих пресловутых колосков, а, надо полагать, побольше.

Я здесь не иронизирую — от голода на Украине едва не умерла на Днепропетровщине моя бабушка со своими тремя дочерьми, так что я знаю — голод был. И были, увы, голодающие крестьяне.

Однако по данным «демократических» авторов того же предисловия, за полгода действия закона от 07.08.32 года на основании его к 15 января 1933 года осуждены 103 тысячи человек. «Из них (по разработанным данным о 79 тыс. осужденных) осуждены, — как сообщают те же авторы, — к расстрелу 4880 человек, а к 10 годам лишения свободы — более 26 тыс. человек»…

Странно!.. Голодали многие миллионы, а осуждена сотня тысяч.

Странно и другое… 15 января в России — это зима. 7 августа в ней же — это уже конец лета, и уборочная 1932 года к моменту обнародования закона была вроде бы закончена. К тому же и инструкция «по применению Постановления ЦИК и СНК СССР от 7/VIII-32 об охране государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной (социалистической) собственности» была утверждена лишь 16 сентября 1932 года.

Какие же это такие «колоски» и где собирала в конце 1932 года сотня тысяч осужденных по «закону о пяти колосках»?

Ответ, уважаемый читатель, отыскивается в самом наименовании постановления ЦИК и СНК СССР (закона «от седьмого-восьмого»)! Ибо там шла речь не о пяти колосках, конечно, а именно об охране государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной (социалистической) собственности.

Инициировавший это постановление Сталин писал 20 июля 1932 года Кагановичу и Молотову:

«За последнее время участились, во-первых, хищения грузов на железнодорожном транспорте (расхищают на десятки миллионов рублей), во-вторых, хищения кооперативного и колхозного имущества… По закону эти господа (расхитители. — С.К.) рассматриваются как обычные воры, получают два-три года тюрьмы (формально!), а на деле через 6–8 месяцев амнистируются. Подобный режим…. только поощряет их… Терпеть дальше такое положение немыслимо. Предлагаю издать закон… который бы:

а) приравнивал по своему значению железнодорожные грузы, колхозное имущество и кооперативное имущество — к имуществу государственному;

б) карал за расхищение… минимум десятью годами заключения, а как правило — смертной казнью…

Без этих (и подобных им) драконовских социалистических мер невозможно установить новую общественную дисциплину, а без такой дисциплины — невозможно отстоять и укрепить наш новый строй…»

Так что не за пять колосков были расстреляны к 15 января 1933 года почти пять тысяч человек, а за миллионные (в сумме, конечно) хищения, в том числе — на предприятиях и железных дорогах.

А нам все рассказывают о «пяти колосках».

РАНЕЕ я приводил и другие примеры, из которых должно быть ясно — с началом первой пятилетки все внутренние враги новой России оживились и активизировались. Ведь пятилетка давалась стране непростой ценой. 4 мая 1935 года в речи в Кремлевском дворце на приеме в честь выпускников академий РККА (6 мая ее опубликовала «Правда») Сталин вспоминал:

«Мы получили в наследство от старого времени отсталую технически и полунищую, разоренную страну… Разоренная четырьмя годами империалистической войны, повторно разоренная тремя годами Гражданской войны, страна с полуграмотным населением, с низкой техникой, с отдельными оазисами промышленности, тонувшими среди моря мельчайших крестьянских хозяйств — вот какую страну получили мы в наследство от прошлого…»

Его аудитория знала, как прав Генеральный секретарь ЦК… Знала она, что он был прав и тогда, когда продолжал так:

«Задача состояла в том, чтобы эту страну перевести с рельс… темноты на рельсы современной индустрии и машинизированного сельского хозяйства… Вопрос стоял так: либо мы эту задачу разрешим в кратчайший срок… либо… наша страна… растеряет свою независимость и превратится в объект игры империалистических держав…»

«Академики» Красной Армии слушали то, что через день прочтет вся страна:

«Надо было создать первоклассную индустрию… А для этого надо было пойти на жертвы и навести во всем строжайшую экономию, надо было экономить на питании, и на школах, и на мануфактуре, чтобы накопить необходимые средства для создания индустрии… Понятно, что в таком большом и трудном деле… успехи могут обозначиться лишь спустя несколько лет. Необходимо было поэтому вооружиться крепкими нервами, большевистской выдержкой и упорным терпением, чтобы преодолеть первые неудачи и неуклонно идти вперед…»

Сталин был прав сто раз, но что было до его правоты лишенному добра кулаку? Лишенным нормального куска хлеба обывателям в городе? Недалекому — пусть и не по своей вине — мужику на селе? Заносчивому в своей интеллектуальной спеси старому специалисту, внутренне враждебному новой России? Да и новому советскому бюрократу?

Все они были недовольны ухудшением качества жизни. И этим недовольством пытались воспользоваться (и усилить его) различные политические силы — от троцкистов, боровшихся «против Сталина», до антисоветчиков, боровшихся и против Сталина, и против Советской власти вообще.

Так что объективные обстоятельства делали те или иные репрессивные меры в «реконструктивный период» неизбежными.

Но это — первая половина 30-х годов. А как там было во второй их половине?

ПЕРЕДО мной лежит книга в черном переплете, по которому идут багровые буквы: «Книга памяти жертв политических репрессий Калининской области. Мартиролог. 1937–1938».

Это — грустный документ. Но это в отличие от пасквильных сборников документ (хотя и не без налета искажений во вводных статьях и в комментариях). А с документом работать проще… Из него можно извлечь факты.

И они стоят того, чтобы их здесь привести. Так, во вводной статье Г. П. Цветкова ясно и внятно сообщается, что вскоре после убийства С. М. Кирова:

«Судебную коллегию ОГПУ заменило Особое совещание при народном комиссаре внутренних дел, наделенное правом высылки и ссылки, заключением в исправительно-трудовые лагеря сроком до 5 лет» (здесь и далее выделено мною. — С.К.).

Я прерву цитирование, чтобы уточнить — вообще-то еще в ОГПУ кроме Особого совещания с 1933 года существовал институт «троек», имевших право применить высшую меру наказания. Но это были каждый раз действительно особые случаи. О предоставлении таких прав каждый раз принималось отдельное Постановление Политбюро (например, по судебной «тройке» полпредства ОГПУ в Белоруссии; по «тройке» по Ленинградской области «в составе тт. Кирова, Медведя и Кодацкого» и по ряду «троек» ОГПУ в некоторых регионах и республиках).

А вот теперь я продолжу цитирование статьи Г. П. Цветкова.

«Приказом НКВД СССР от 27 мая 1935 года в НКВД республик, управлениях краев и областей были образованы тройки НКВД-УНКВД, на которые распространялись права Особого совещания. В состав тройки входили: начальник УНКВД, начальник управления милиции и прокурор области. Приказом НКВД СССР от 30 июля… были созданы краевые, республиканские и областные тройки, членами которых утверждались секретарь обкома ВКП(б), начальник Управления НКВД и прокурор области. В 1937 году была также образована комиссия в составе наркома внутренних дел и прокурора СССР (двойка).

Тройки и двойки (Г. П. Цветков почему-то употребляет множественное число, говоря о „двойках“, хотя сам же сообщил, что „двойка“ была в СССР одна и входили в нее два высших должностных лица государства. — С.К.) наделялись правом применения высшей меры наказания. Соответствующим образом могли действовать тройки и двойки (опять „двойки“ — двоечником, что ли, был этот Г. П. Цветков? — С.К.) краев и областей. Эти внесудебные органы были упразднены в ноябре 1938 года. С этого времени до сентября 1953 года в органах государственной безопасности действовал единственный внесудебный орган — Особое совещание (наделенное, напоминаю, лишь правом высылки и ссылки, а также заключением в исправительно-трудовые лагеря, и „повысившее“ свои права „до ВМН“ лишь с началом войны в 1941 году. — С.К.)».

Вот как все просто и ясно: с ноября 1938 года в СССР не было «троек», то есть не было внесудебных органов, наделенных правом применения высшей меры наказания.

И большинство «расстрельных» россказней «демократических» «историков», а тем более — «публицистов», утверждающих, что «палача Берию сменил палач Ежов» (именно в таком порядке, я не ошибся!), не стоят выеденного яйца.

Вернемся к «Мартирологу Калининской области»… Во второй вводной статье декан исторического факультета Тверского государственного университета профессор Смирнов пишет:

«Оставшиеся в живых после политического террора 1937–1938 гг. неоднократно задавали сами себе и нам вопрос: зачем, во имя каких целей невинно пострадали миллионы советских граждан? Полного ответа не может дать никто и сейчас, но, безусловно, при помощи репрессий Сталин укреплял свои политические позиции как единоличный диктатор, а также решал все те политические, экономические и социальные проблемы, которые как горы накапливались в государстве»…

Для историка этот пассаж вообще-то позорен, поскольку показывает как его некомпетентность, так и, увы, недобросовестность…

Ученый должен не только собирать факты, но и осмыслять их. И даже лишенный чувства историчности историк не может не знать, что Сталин диктатором не был… Что к концу 30-х годов многие проблемы, накопившиеся в России за предыдущие триста лет, как раз начинали находить свое разрешение.

Впрочем, профессор Смирнов — не Антонов-Овсеенко. Он все же ученый, и поэтому далее он сообщает факты, причем сообщает их так и в такой последовательности, что, по сути, сам дает ответ на тот вопрос, на который, по его мнению, «ответа не может дать никто».

И что же он сообщает?

А вот что:

«В 1936 г. наркомом внутренних дел вместо освобожденного от занимаемой должности, а затем расстрелянного Г. Г. Ягоды был назначен Н. И. Ежов… Окончательную санкцию на массовые аресты (это, увы, ложь, и ложь для историка непозволительная. — С.К.) дал февральско-мартовский пленум 1937 гг., на котором И. В. Сталин призвал громить и корчевать беспощадно „врагов рабочего класса“ и „изменников нашей Родины“. Вскоре последовал и приказ народного комиссара внутренних дел СССР Н. И. Ежова „Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов“, утвержденный Политбюро ЦК ВКП(б) 31 июля 1937 г.».

Здесь надо сразу сделать уточнение… Решение о проведении такой «операции» не было прямо связано с основной повесткой дня ни февральско-мартовского пленума ЦК в 1937 году, ни даже июньского пленума ЦК в том же году.

И позднее я на этом остановлюсь подробно.

Возможно, внимательный читатель и сам уже заметил некоторые странности в информации профессора Смирнова. Пленум закончился в начале марта и вроде бы уже «дал санкцию на аресты», а Ежов издает приказ лишь в конце июля (очевидно, имеется в виду оперативный приказ наркома № 00447 от 30 июля 1937 года, а возможно, и его же оперативный приказ № 00486 от 15 августа 1937 года). Почему такая задержка?

Да потому, что «задержки» не было. И приходится врать, чтобы скрыть от нас очень динамичные и по сей день хорошо не освещенные события той поры.

Ведь и еще на одну несуразность в утверждениях профессора Смирнова надо сразу указать — между приказом Ежова и февральско-мартовским пленумом был еще и июньский пленум. Так не вернее ли связывать приказ Ежова с решениями этого пленума? (Забегая вперед, скажу, что в определенной мере так оно и было!)

И я хочу предупредить читателя, что «демократические» историки то ли по недомыслию, то ли сознательно, но соединяют в одно ДВА достаточно разных процесса — массовые репрессии 1937–1938 годов и репрессии в советском военном и партийно-государственном руководстве в тех же 1937–1938 годах.

Я повторю и выделю жирно: в одно смешиваются два достаточно разных процесса: ликвидация возможной «пятой колонны» в низах общества и ликвидация конкретного антигосударственного (формально — антисталинского) заговора «верхов».

Эти две категории репрессий совпали по времени и были, безусловно, взаимно связаны — хотя бы их общей направленностью против антисоциалистических элементов. Но, тем не менее, для того, чтобы их понять, их надо четко разграничивать!

И в каждом из этих процессов можно выделить, между прочим, по крайней мере еще по два… Скажем, заговор «верхов» был в каких-то своих проявлениях скорее «глухим», чем организационно оформленным. Но он был. Его просто не могло не быть — мы это увидим.

Первый секретарь ЦК Компартии Грузии Лаврентий Берия был — в отличие от многих его коллег и товарищей по партии — безусловно компетентен. Он и при новой избирательной системе массами не был бы отвергнут и был бы избран в любом случае. И поэтому он не просто откликнулся на проект конституции, но сделал это внятно и развернуто. Его статья «Новая Конституция и Закавказская Федерация» появилась в «Правде» уже 12 июня.

Она была выдержана вполне в духе сталинских идей, но старый чекист не был бы самим собой, если бы при этом не предупредил:

«Нет сомнения, что попытки использовать новую конституцию в своих контрреволюционных целях будут делать и все заядлые враги Советской власти, в первую очередь из числа разгромленных групп троцкистов-зиновьевцев».

БЕРИЯ в своих опасениях был, конечно же, прав! Накануне июньского пленума 1937 года, о котором ниже пойдет речь, из Мексики в адрес ЦИК СССР пришла телеграмма Троцкого.

«Политика Сталина ведет к окончательному как внутреннему, так и внешнему поражению. Единственным спасением является поворот в сторону советской демократии, начиная с открытия последних судебных процессов. На этом пути я предлагаю полную поддержку».

И знал ведь, когда писать, — в Москве собиралось все партийное руководство! А знал ведь не из газет. Была у него прочная связь с Москвой, была! Троцкий являлся все еще сильным фактором — не сам по себе, а именно как вдохновитель своих единомышленников. Именно единомышленников, а не масс — массы шли за Сталиным.

Фейхтвангер, блестяще осмысливший процессы 1937 года, блестяще написал и о Сталине с Троцким. Я приведу лишь одну его мысль:

«Троцкий — ослепительное единичное явление. Сталин — поднявшийся до гениальности тип русского крестьянина и рабочего, которому победа обеспечена, так как в нем сочетается сила обоих классов. Троцкий — быстро гаснущая ракета, Сталин — огонь, долго пылающий и согревающий».

Замечу, что и Берия ведь был сыном крестьянина, поднявшимся до выдающегося работника интеллектуального труда. Хотя и не поднявшимся, конечно, до гениальности.

А вот рекомендации Троцкого испанским троцкистам в «Бюллетене оппозиции» за 1937 год:

«Десять тысяч, при твердом и проницательном руководстве, могут найти дорогу к массам, вырвать их из-под влияния сталинцев и социал-демократов… и обеспечить не только… неустойчивую победу республиканских войск над фашистскими, но и полную победу трудящихся над эксплуататорами».

Такую же линию поведения Троцкий рекомендовал своим сторонникам в СССР.

На самом деле это не было стратегией победы — Сталин еще в 1934 году говорил Герберту Уэллсу, что любой политический авангард бессилен без хотя бы молчаливой поддержки масс. Но вред стране «десять тысяч» «соколов Троцкого» могли нанести огромный, потому что обстановка была напряженной.

Напомню:

• 31 марта 1937 года арестован Ягода — тогда уже нарком связи. Однако аресты в центральном и периферийном аппаратах НКВД продолжались;

• в мае прошли основные аресты среди высшего командного состава РККА, арестованы маршал Тухачевский, командармы Якир, Уборевич, Корк, комкоры Примаков, Путна;

• летом 1937 года прошел процесс по делу военного заговора, и 11 июня по этому делу был оглашен приговор — расстрельный…

Готовился третий процесс марта 1938 года по делу «правотроцкистского блока» Бухарина — Рыкова, на котором судили и Ягоду. А одновременно с этим шла подготовка к первым выборам в Верховный Совет.

Вот как обстояли основные политические дела в стране к концу июня 1937 года, когда в Москве открылся очередной пленум ЦК, вначале назначенный на 20 июня.

РЕАЛЬНО он длился с 23 по 29 июня, рассмотрел проект «Положения о выборах в Верховный Совет СССР» и одобрил его. В информационном сообщении о пленуме, опубликованном в «Правде» 30 июня, говорилось: «Далее пленум рассмотрел вопросы: а) об улучшении семян зерновых культур, б) о введении правильных севооборотов и в) о мерах по улучшению семян зерновых культур»…

«Семенной» вопрос на пленуме действительно рассматривался, и по нему было принято соответствующее развернутое, вполне деловое постановление, опубликованное в печати.

Однако главным был, конечно, вопрос «выборный», но по нему никакой развернутой публичной информации не было. Об этом пленуме вообще известно немного — даже стенограммы отсутствуют. Даже порядок рассмотрения вопроса был скрыт, потому что «семенной» вопрос рассматривался не «далее…», а первым.

И тому были причины.

Анализ некоторых из них с привлечением многих малоизвестных данных о тех днях проведен в книге Юрия Жукова «Иной Сталин», которую было бы вернее назвать «Подлинный Сталин», если иметь в виду не столько оценки ее автора, сколько факты, им приводимые.

В аннотации на четвертой сторонке книги сказано, что Юрий Жуков доказывает невероятные-де вещи, а именно:

«Сталин хотел начать демократизацию страны и провести свободные выборы на альтернативной основе, обеспечивая выдвижение новых сил, проявивших себя в социалистическом строительстве;… стремился удалить от власти партократию, продолжавшую жить иллюзиями мировой революции, а частично буржуазно переродившуюся; пытался отстранить от управления экономикой дилетантов, заменяя их новыми, воспитанными социалистическим строем, профессионалами; …проводить внешнюю и внутреннюю политику, сообразуясь лишь с национальными интересами народов России и народов, объединившихся с русским в единое Союзное государство».

Признаюсь читателю, одновременно принося свои извинения Юрию Николаевичу Жукову, что все слова, выделенные в этой цитате курсивом, принадлежат мне, а не ему. И вот с этими коррективами я такой взгляд на Сталина разделяю.

Надеюсь, что сказал уже достаточно для того, чтобы с такой оценкой Сталина периода 1936–1937 годов согласился и читатель. Но я кое-что сейчас и прибавлю…

Парт- и совбюрократы действительно все более наглели. Например, практика кооптации (введения в выборный орган без проведения выборов), несмотря на резолюцию февральско-мартовского пленума ЦК, так и не прекратилась. Скажем, Челябинский областной исполнительный комитет более двух третей вопросов решал «опросом», а не на сессиях, Свердловский — 70 %, Азово-Черноморский крайисполком — более 80 %.

Из 20 000 постановлений облисполкома Западной области, принятых с начала 1936 года, только 500 были рассмотрены на заседаниях президиума, а остальные были приняты либо «опросом», либо просто после подписи председателя и секретаря.

Последний факт выявлял сразу три прискорбных момента:

• увлечение региональных «вождей» не делом, а бумаготворчеством (примерно 40 «бумаг» областного значения в день!);

• несклонность тех же «вождей» к совету не то что с народом, но даже со своим выборным окружением;

• несклонность руководящих региональных кругов к изменению положения.

И СТАЛИН воспользовался тем же методом (палка-то всегда о двух концах!). Уже во второй половине мая «опросом» были выведены из состава ЦК ВКП(б) первый секретарь Свердловского обкома Кабаков, Рудзутак, Элиава, Орахелашвили (он), Уханов (кроме них, также Тухачевский, Якир, Уборевич, Эйдеман, Гамарник)…

А уже в ходе пленума из состава ЦК без лишнего шума были выведены — с исключением из партии — и другие… В том числе: секретарь Союзного комитета ЦИК СССР Уншлихт, председатель Комиссии советского контроля при Совнаркоме СССР Антипов, бывший нарком совхозов Калманович, первые секретари Курского и Одесского обкомов Шеболдаев и Вегер, первый секретарь Крымского обкома Лаврентьев.

Бывший председатель Совнаркома Грузии и секретарь Заккрайкома Картвелишвили уехал из Закавказья еще в 1933 году. Был секретарем Западно-Сибирского крайкома, Дальневосточного крайкома, а с 28 декабря 1936 года стал секретарем Крымского обкома партии Лаврентьевым (так Картвелишвили начал именовать себя с некоторых пор).

«Демократы» репрессию и Лаврентия Картвелишвили приписывают Лаврентию Берии. Но пусть кто-то из них объяснит, как мог первый секретарь ЦК Компартии Грузии Берия распорядиться судьбой первого секретаря Крымского обкома ВКП(б) Лаврентьева. Оно конечно, Крым — солнечный край, но в состав солнечной Грузии он все же не входил.

Однако это были лишь «цветочки»… Кислую «ягодку» преподнес многим участникам пленума член образованной 26 мая 1937 года Комиссии Политбюро по подготовке нового избирательного закона Яков Яковлев (Эпштейн). Напомнив о том, что выборы будут всеобщими, равными, прямыми и тайными, он подчеркнул, что выборы в полном соответствии с уже действующей Конституцией должны быть еще и альтернативными!

Альтернативными!

Это ведь, уважаемый читатель, в хрущевско-брежневские времена стало нормой наличие в избирательных бюллетенях только одного кандидата, хотя Конституция допускала их несколько. А тогда ведь все начиналось — первые выборы лишь предстояли.

И по Конституции (цитирую, между прочим, учебное пособие «Конституция СССР» для 7-го класса средней школы издания 1953 года) правом выдвигать кандидатов в депутаты Совета пользовались «все общественные организации и общества трудящихся: коммунистические партийные организации, профессиональные союзы рабочих и служащих (а их, если считать отраслевые профсоюзы, был не один десяток! — С.К.), кооперативные организации, молодежные организации, культурные общества»…

И это не считая общих собраний на предприятиях, в колхозах, совхозах и воинских частях!

Яковлев говорил:

«Конституция СССР предоставляет каждой общественной организации и обществу право выставлять кандидатов в Верховный Совет СССР. Эта статья имеет огромное значение, она внесена по предложению товарища Сталина. Ее цель развить, расширить демократию. Эта статья обеспечивает подлинный демократизм на выборах».

Сказанное с трибуны пленума было не простым звуком, потому что дальше Яковлев конкретизировал общий тезис:

«На окружные избирательные комиссии возлагается обязанность зарегистрировать и внести в избирательный бюллетень по соответствующему округу всех без исключения кандидатов в Верховный Совет, которые выставлены общественными организациями и обществами трудящихся…»

Далее Яковлев пояснил, что отказ от регистрации может быть обжалован в Центризбирком, что никаких особых требований к кандидатам не предъявляется, что для избрания в депутаты необходимо получение абсолютного большинства голосов и т. п.

Но это не все!

Говоря о работе призванных контролировать исполкомы депутатских секций местных Советов (то есть комиссий Советов), Яковлев сказал:

«В тех многочисленных случаях, когда секции проявляют инициативу, вскрывают недостатки, требуют исправления, критикуют заведующих (отделами исполкомов. — С.К.), заведующие начинают нередко осаживать их, перестают ходить на секции… Все наши работники должны понять, что нет людей, которые могли бы претендовать на бесконтрольность в работе, что подконтрольность любого работника вытекает из основ Советской власти, что только с помощью контроля снизу, дополняющего контроль и руководство сверху, можно улучшить работу Советов…»

Возможно, кому-то из читателей эти слова могут показаться слишком общими и похожими на ту ни к чему не обязывающую партболтовню, которую мы слышали с брежневско-горбачевских трибун. Но это — закрытая (до 2005 года) стенограмма пленума ЦК. Это — не пропаганда, не агитация. Это — практический, так сказать, «разбор полетов»… И одновременно — инструктаж и директива.

Поэтому для понимания возникающей ситуации нам важно знать, что Яковлев говорил и так:

«Само собой разумеется, что практика подмены законов усмотрением той или иной группы бюрократов является делом антисоветским…»

И так:

«Партгруппы в Советах, и в особенности в исполкомах Советов, зачастую превратились в органы, подменяющие работу Советов, в органы, кои все решают, а Советам остается лишь проштамповать заранее заготовленное решение… Вывод отсюда: необходимо будет войти на очередной съезд партии с предложением об отмене пункта Устава ВКП(б) об организации партгрупп в Советах…»

Стиль доклада Яковлева позволяет предполагать двойное авторство — как самого Яковлева, так и Сталина.

Кем же он был — Яковлев Яков Аркадьевич, а точнее — Яков Аркадьевич Эпштейн? Человек он был явно талантливый, но неоднозначный и с не очень понятной мне судьбой. 1896 года рождения, сын учителя в Гродно. Учился в Петербургском политехническом институте, но не окончил — явно по причине ухода в политику, с 1913 года большевик. Участник Октябрьской революции в Петрограде. Затем — стандартная для профессионального революционера круговерть должностей и местностей. Был редактором газет «Беднота» и «Крестьянская газета», то есть обладал и литературными навыками, и стилем. А плюс к тому — и головой.

К Троцкому отношения не имел, наоборот, Троцкий его периодически «поклевывал». Троцкий ведь был «левым», а Яковлев уклонялся «вправо». И одно время уклонялся серьезно — вплоть до организационных действий. В декабре 1929 года — накануне начала коллективизации — он возглавил только что созданный союзный Наркомат земледелия, и ему приписывают все «ужасы коллективизации», что, конечно же, неверно.

С апреля 1934 года Яковлев стал заведующим сельскохозяйственным отделом ЦК, а с октября 1936 года фактически исполнял обязанности председателя Комиссии партийного контроля при ЦК (формальный председатель Ежов даже официально девять десятых своего времени отдавал НКВД).

Яковлев был одним из соавторов Сталина и Бухарина по проекту Конституции. Над докладом на июньском пленуме Яковлев, как я понимаю, тоже поработал немало, однако общий замысел его был, конечно, сталинским. И по нему Советская власть должна была стать именно Властью.

Кронштадтский мятеж эсеров в 1921 году проходил под демагогическим лозунгом «Советы без коммунистов». А теперь партия Сталина, поняв опасность установления в стране власти партии партократов, выдвигала, по сути, лозунг: «Советы без партократов, но под идейным руководством коммунистов!»

Вот те, бабушка, и Юрьев день! Приехали, называется, «хозяева жизни» на пленум!

Такой поворот дел не радовал партократов-«победоносиковых». Но и бескорыстные старые бойцы тоже не были обрадованы докладом Яковлева — Сталина.

А тут еще и Молотов подбавил:

«Надо понять, товарищи, что наши старые критерии старых партийцев теперь во многих отношениях недостаточны. Товарищ Сталин за последнее время несколько раз нам всем говорил о том, что наши старые оценки людей теперь совершенно недостаточны. Имеет дореволюционный партийный стаж… участвовал в Октябрьской революции, имел заслуги в Гражданской войне, потом… неплохо дрался против троцкистов и против правых… Но это недостаточно… В данное время от нас… требуется, чтобы… руководители… умели на места устаревшего хламья, обюрократившейся или очиновничейся группы работников выдвигать новых людей».

Все цитаты из выступлений на июньском пленуме, приведенные выше, взяты не из чьих-либо воспоминаний. Это — данные из архива, а конкретно — из Российского государственного архива социально-политической истории (РГАСПИ) Смотри, как говорится, фонд 17-й, опись 2-ю, дело 616-е, листы 5–224-й…

Я, конечно, сам это дело не читал — не допущен. Но вряд ли читавший его ведущий научный сотрудник Института российской истории РАН доктор исторических наук Ю. Н. Жуков в цитировании что-то напутал.

Хотя путаницы вокруг июньского пленума напутано ой как много. И вполне сознательно.

Ведь если широко обнародовать тот факт, что Сталин намеревался уже в 1937 году демократизировать страну, то это…

Это поставит крест на любой — хрущевской, советологической, «демократической» — концепции Сталина как «тирана», «сатрапа», «диктатора»!

А помня об основной теме книги, я подчеркну: и на подобных концепциях Берии — тоже! Ведь если свора партократов и партократических историков так нагло, подло и тотально клеветала десятилетиями на Сталина, то логично считать, что и на его соратника Берию она клеветала так же!

Между прочим, на пленуме из состава ЦК был выведен нарком здравоохранения СССР Каминский — большевик с 1913 года, в 1920–1921 годах секретарь ЦК КП(б) Азербайджана и председатель Бакинского Совета.

Некий халтурщик от истории Федор Волков в своем капитально-пасквильном труде 1992 года «Взлет и падение Сталина» (среди рецензентов были академик A. M. Самсонов и гораздый на выдумку писатель Овидий Горчаков, с которым мы еще столкнемся) сообщил, что Каминский-де «погиб после того, как выступил по совету Сталина на пленуме ЦК ВКП(б) с разоблачением Берии как агента охранки (уже и охранки! — С.К.)».

Забавно, что несколькими страницами далее Волков утверждает, что это грузинские большевики давно, мол, «говорили Сталину о его (Берии. — С.К.) темном прошлом, о том, что он был „агентом международного империализма“».

То есть, по Волкову, выходит так: старые большевики сказали Сталину, тот сказал Каминскому, а Каминский сказал всем, на чем и погорел, — Берия его тут же и расстрелял. Не будучи, правда, еще наркомом внутренних дел и находясь не в Москве, а в Тбилиси.

Если же верить К. Залесскому, автору биографического справочника «Империя Сталина», то Каминский на июньском пленуме якобы обратился к Сталину со словами: «НКВД продолжает арестовывать честных людей», на что Сталин-де ответил: «Они враги народа, а вы птица того же полета».

Возможно, такая пикировка и имела место быть — во всяком случае, она адекватно отражает суть ситуации. Однако 27 июня Молотов в своем докладе на пленуме причиной отстранения Каминского и ряда других наркомов назвал неспособность слишком многих профессиональных революционеров справляться со своими прямыми служебными обязанностями.

Конкретно Каминский не справился со строительством родильных домов, яслей и с обеспечением их оборудованием. Молотов определил его отношение к делу как «совершенно бюрократическое».

25 июня 1937 года — в ходе пленума — Каминский был арестован и 8 марта 1938 года приговорен к расстрелу.

Читатель может заметить: «Даже если он провалился как наркомздрав, не расстреливать же за это!» Но Каминский был не просто наркомом, а еще и «старым борцом» с опытом подпольной и агитаторской работы. И годков ему было не так чтобы много — всего сорок два… Оставшись на свободе и собравшись вместе, такие борцы могли ведь устроить борьбу и еще раз. Со Сталиным. А стране не борьба их была нужна, а новые родильные дома. Потом речи Каминского выплывут на антибериевском пленуме ЦК в июле 1953 года — в речи Хрущева. Но до этого пленума нам, уважаемый читатель, еще надо добраться.

А ПОКА что у нас заканчивается июньский пленум 1937 года, и на нем разгораются последние прения. Возражать Яковлеву (то есть Сталину) или Молотову (то есть тому же Сталину) никто по существу не может — против правды не попрешь!

«Сбросить» Сталина, пользуясь пленумом, тоже нельзя. За Сталиным прочно стоит не только основная партийная масса, но и подавляющее большинство активной части страны. Подчеркиваю — активной! Но ситуацию-то определяет именно она!

Нет, Сталина партократам не свалить. И это понимают все — как они, так и сам Сталин. И спор идет не вокруг сути — вопроса об альтернативности, а о наиболее беспристрастной форме подсчета голосов — кто его контролировать будет? Сталин мимоходом бросил фразу насчет того, что на Западе, мол, в условиях многопартийной системы этой проблемы нет, и вдруг прибавил:

— У нас различных партий нет. К счастью или к несчастью, у нас одна партия…

Уж не знаю, последовала ли за этими словами Генерального секретаря ЦК Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков) немая сцена по типу гоголевской. Думаю, вряд ли… Тем более что Сталин тут же пояснил, что в качестве временной меры надо привлечь для контроля существующие общественные организации, но не партийные, мол, у нас и так много власти в руках. Но реплику Сталина заметили и запомнили многие.

Подготовка же к выборам после пленума шла по-прежнему в русле альтернативности. В проекте образца избирательного бюллетеня еще в конце августа имелся текст:

«Оставьте в избирательном бюллетене фамилию ОДНОГО кандидата, за которого Вы голосуете, остальных вычеркните».

Так почему же вместо альтернативных или, как тогда говорили, параллельных, выборов страна получила «операцию» НКВД?

Уже не раз упоминавшийся Ю. Жуков считает, например, что репрессии-де спровоцировали партократы, чтобы воспрепятствовать реализации идей «группы Сталина». Мол, Эйхе потребовал права немедленных расстрельных репрессий для своего Западно-Сибирского края, а там, мол, пошло-поехало…

Но московский историк Жуков имел возможность наблюдать лишь не то что загнившую, а изначально гнилую «элиту» 70–90-х годов. И поэтому он мыслит категориями «борьбы за власть», «подсиживания» и т. п. Он и Сталина измеряет мерками Хрущева, Брежнева, Андропова (Горбачев здесь «мимо денег», потому что этот за власть не боролся, его к власти привели для того, чтобы он ее впоследствии сдал — вместе со страной).

Но Жуков, конечно, ошибается! Не так прост и слаб был товарищ Сталин, чтобы поддаться за здорово живешь — в считаные дни после завершения пленума — требованиям или провокации какого-то там Эйхе и так вот — скоропалительно — дать санкцию на массовые репрессии во избежание-де нежелательных для Сталина результатов выборов.

К тому же и репрессивная «операция» после выборов не закончилась ведь.

Думаю, все было и проще, и сложнее. Как мог (и даже как обязан был!) рассуждать в конкретно сложившейся ситуации Сталин?

Скорее всего, так… Кто должен на практике организовывать выборную кампанию и вообще пока осуществлять — пусть и некачественно — повседневное управление страной и экономикой? Да эти вот самые парт- и совбюрократы и даже скрытые «правые» и «левые»…

В одночасье их всех не заменишь — и управление рухнет, и они взбунтуются. И вместо мощно набирающего обороты хозяйственного развития получим черт-те знает что…

Организацию подлинных альтернативных выборов бюрократы не обеспечат и саботируют их втихую. А если на них «нажать», так могут такие кандидатуры подобрать и протащить, что от впервые избранного Верховного Совета у всей страны будет головная боль.

Именно — головная боль, а не свержение Советской власти, как это, замечу я в скобках, получилось со съездом народных депутатов СССР в 1991 году. Избрать антисоветский и антисталинский Верховный Совет у антисоветчиков и антисталинцев не получилось бы — не те были общественные настроения в целом.

А вот протащить в первый Верховный Совет некоторое количество политических «бузотеров» — это было реально. И что вышло бы? Стране ведь не просто парламент нужен был, от слова «парле» («говорить» или резче — «болтать»), а нормальный рабочий орган, решающий насущные деловые проблемы социалистического общества. В некотором смысле — орган деполитизированный.

Деполитизированный в том смысле, что никакой политической борьбы внутри Верховного Совета СССР быть не должно было… Споры должны были идти лишь о путях решения проблем хозяйственного и социального строительства.

Спорить можно было, но о том, как лучше строить социализм, а не о том, можно ли его построить в одной стране, или о том, надо ли его вообще строить. А бюрократы вольно (пытаясь реализовать свои политические амбиции) или невольно (не сумев эффективно противодействовать прямым или скрытым врагам социализма) могли навязать стране политизированный Верховный Совет.

Причем здесь получали шанс и оставшиеся троцкисты, и «правые», и карьеристы, и скрытые антисоветчики. А нейтрализовать их партократия — в условиях, навязываемых ей Сталиным, — вряд ли захотела бы. Да и не сумела бы…

С другой стороны, предстоящие выборы неизбежно активизировали врагов социализма на всех уровнях (помните высказывания калининских раскулаченных?).

Сталин не боялся «утратить власть». Не боялся он, безусловно, и угрозы падения вообще Советской власти, потому что такой внутренней угрозы не было — молодая Россия была за Советскую Россию. Но Сталин опасался даже временной нестабильности, угрозу которой, как выяснялось, могли создать альтернативные выборы.

С другой стороны, коль уж дела заваривались таким манером, можно было использовать ситуацию для «зачистки» низовой потенциальной «пятой колонны». Ведь известно, чтобы засечь огневые средства врага, надо вызвать его на активность. А такая активность в ожидании выборной кампании уже наблюдалась.

И получалось, что так или иначе необходимую чекистскую «операцию» против, «пятой колонны» было целесообразно начать именно сейчас. И объяснение ей было убедительным — мол, нейтрализация недобитого враждебного «элемента», способного сорвать выборы.

Провести эту «операцию» надо было при старой партократии, советской и хозяйственной бюрократии. А уж потом (и даже в ходе «операции» в «низах») можно постепенно прибирать «к ногтю» провалившиеся и враждебные «верхи».

Математики знают: неберущийся интеграл берут по частям!

Вот Сталин и решил его взять так! Чтобы уж потом — как там сказал Молотов? — «на места устаревшего хламья, обюрократившейся или очиновничейся группы выдвигать новых людей».

Пока от идеи альтернативных выборов приходилось отказаться, но конституционная-то возможность сохранялась! И идею можно было отложить до следующих выборов.

Первые выборы — 12 декабря 1937 года. Срок полномочий обеих палат Верховного Совета — 4 года. Значит, следующие выборы — 12 декабря 1941 года. Нормально! К тому времени и кадры можно сменить… И молодая поросль социализма окрепнет.

А коль уж Эйхе, Хрущев и другие сами требуют немедленных репрессивных мер — тем лучше.

Вот как, возможно, думал Сталин. И думал недолго: пленум закончился 29 июня, а приказ № 00447 НКВД Политбюро утвердило 31 июля. А ведь надо было еще дать запросы «на места» о том, сколько там человек предполагается репрессировать, получить ответы и определить окончательные квоты по регионам — эти самые «лимиты».

Это была политика не борьбы за личную власть, а политика борьбы за страну. Да, здесь был расчет, однако не шкурный, а мудрый и по необходимости жесткий.

В республики и регионы был дан запрос о численности тех, кого, по мнению «мест», необходимо репрессировать в ходе единовременной «операции». Ответы «мест» были разными (но практически все — с точностью до единиц), и я приведу лишь три:

Итак, что мы здесь видим?

«Палач» Берия выдал в ЦК вполне резонные и даже умеренные цифры: высылать надо немногих, но «расстрельные» кандидатуры есть… А как им было не быть в такой сложной республике, как Грузия?! Вспомним людоедские инструкции Ноя Жордании, несущие Закавказью кровь, слезы и дым военных пожарищ… Разве в Грузии еще не оставались тогда многие из тех, кто не смог выполнить эти инструкции в 1924–1925 годах, но кто был не прочь их все же выполнить при удобном случае?

Данный текст является ознакомительным фрагментом.