V

Семьдесят миллионов людей было мобилизовано, тридцать миллионов ранено, восемь миллионов убито. Обошлись четыре года войны приблизительно в полторы тысячи миллиардов. Мирной конференции надлежало установить, для чего именно все это было сделано.

Ллойд Джордж одержал блестящую победу на декабрьских выборах 1918 года, — собственно, и побеждать было некого. Избирательная программа его после войны особенной сложностью не отличалась. В числе главных приманок было обещание «повесить Вильгельма II» — это почти одинаково улыбалось тогда и правым, и левым англичанам. Однако в речах и поступках Ллойд Джорджа в ту пору сказывалась и некоторая тревога. Во время войны все было ясно: нужно было победить врага. Теперь первый министр, видимо, сам не знал, что следует делать. По привычке он продолжал говорить о правах народов, но как будто не очень уверенно, без обычного своего красноречия. О правах народов другой голос тогда говорил звучнее. Вудро Вильсон уже плыл на «Вашингтоне» в Европу.

От меня весьма далека мысль иронизировать над трагической фигурой президента{6}. Это для каждого из нас значило бы прежде всего смеяться над самим собою. В лице Вильсона, едва ли не впервые в истории, «интеллигент» выступил в качестве распорядителя судеб мира. Вильсон был наш человек, пожалуй, в еще большей степени, чем деятели русской Февральской революции. Только положение его было несколько легче и благоприятней. У Временного правительства разоренной войною страны не было в распоряжении ни одного городового. Вильсон был почти неограниченный властелин почти всемогущего государства.

Я видел торжественный въезд президента Соединенных Штатов, оказанную ему небывалую встречу, — вероятно, Наполеона в дни его высшей славы так не встречали в мире. В этом порыве энтузиазма «аристократы мысли», вроде Ромена Роллана, слились с народной массой. И даже люди, не видевшие основания для особенного восторга, в меру своих сил восторг изображали. В Париже на пышно разукрашенном вокзале президента с распростертыми объятиями встретил престарелый французский диктатор.

Есть немало оснований думать, что все в Вильсоне было ненавистно Клемансо. Президент был для отставного якобинца символом разбитых иллюзий его собственной жизни. Основные идеи Вильсона, конечно, представлялись старику сентиментальной ерундой, притом ерундой чрезвычайно опасной. Четырнадцатью снарядами президента можно было раздробить не только Германию, но и союзные страны. Вильсон был вдобавок тот самый человек, который в 1915 году через три дня после потопления «Лузитании» сказал: «Мы слишком горды для того, чтобы воевать». Еще несколько раньше он по телеграфу поздравлял Вильгельма II с днем его рождения — это теперь было особенно некстати: германского императора предполагалось повесить за преступления, предшествовавшие поздравительной телеграмме президента. Вильсон, глава государства, разбогатевшего на войне, приехал заключать свой мир в разоренную, измученную Францию. Условия мира он, по-видимому, предполагал просто продиктовать Европе. Незадолго до конца войны президент дал интервью двум журналистам, сотрудникам «Matin» и «Petit Parisien». Интервью это не было и не могло быть напечатано, но французскому правительству оно, разумеется, тотчас стало известно. Вильсон говорил об условиях будущего мира так, точно Франции и Англии вообще не существовало на свете: «Я позволю...» «Я не позволю...» «Я допущу...» «Я не допущу...» Добавлю наконец (хоть эта частная человеческая подробность, конечно, не имеет большого значения), президент во время войны женился, женился по страстной любви и зачем-то вез с собой жену на Конференцию мира. Поездка политического триумфатора принимала характер как бы свадебного путешествия по залитой кровью Европе... Во всем изверившийся старик, ничего не ждавший от жизни, готовился к бою, затаив крайнее раздражение.