II

II

Сталин был величайшим, не имеющим себе равных в мире диктатором, он принял Россию с сохой, а оставил ее оснащенной атомным оружием. Нет! Что бы ни говорили о нем, таких история, народ не забывает!

Уинстон Черчилль

Физик: Не знаю, все же, на мой взгляд, панегирики Черчилля и тому подобные речи не объективны. Я вот читал в свое время книгу Роберта Такера[70] о Сталине, в которой хорошо аргументировано, что Сталин завоевал партийные круги именно благодаря тому, что не обладал харизмой — в конце 20-х годов государству был уже не нужен «новый» Ленин (то есть некая неповторимая, самоценная революционная личность), а нужен был «второй» Ленин (то есть предсказуемая политическая фигура). Или возьмем Лиона Фейхтвангера, внимательно следившего за событиями в CCCР еще задолго до своей поездки туда. Он был человеком, которого нелегко провести. Об этом свидетельствует его книга «Москва 1937»[71], фактологически острая и последовательная. Из 37-го года автору представляется, что внутрипартийная вражда коренилась в оппозиции «борец/работник». «Борец» Троцкий с его «беспримерным высокомерием», субъективизмом, но и талантом оратора противопоставляется Сталину, победителю, победившему потому, что он сумел сочетать в себе качества «борца» и «работника», хотя и не обладал яркой одаренностью «перманентного революционера».

Философ: Этот взгляд неверен потому, что он неполон. Игнорируются пружины, позволившие бледным истинам Сталина побивать блестящие аргументы Троцкого.

Историк: Да. Вероятно, Фейхтвангер некоторым образом попал под влияние Троцкого, который, кстати говоря, в своей книге о Сталине писал, цитирую: «Сталин завладел властью не при помощи личных свойств, а при помощи безличного аппарата. И не он создал аппарат, а аппарат создал его. Этот аппарат со своей силой и со своим авторитетом явился результатом длинной, долгой и героической работы большевистской партии, которая сама выросла из идей… Сталин не создавал аппарат, а овладел им». Однако, что бы там ни говорил Троцкий, Сталин по природе всегда был человеком независимым и мало подверженным чужим влияниям. Странно было бы не замечать в Сталине своеобразного идеологического и тактического таланта.

Физик: Не думаю, чтобы Фейхтвангер попал под влияние Троцкого… Он писал о том, что Троцкий ненавидел не столько лично Сталина, сколько само «государство Сталина», видя в нем восстановление старой имперской России.

Историк: Прежде чем стать жестким диктатором, деспотом, поднявшимся над породившей его бюрократией, Сталин был вынужден в течение долгих лет существовать в условиях партийной демократии. В той же книге Троцкий так описывает качества наркомнаца: «Сталин ведет переговоры с представителями различных национальных организаций… которые лавировали до поры до времени, стараясь извлечь для себя выгоды из смены режима. В этих переговорах с мусульманами и белорусами Сталин как нельзя более на месте. Он лавировал против лавирующих, отвечал хитростью на хитрость и вообще не давал себя одурачить. Именно это качество ценил в нем Ленин». И в другом месте Каменев якобы поучает Троцкого: «Вы думаете, что Сталин размышляет сейчас над тем, как возразить вам по поводу вашей критики? Ошибаетесь. Он думает о том, как вас уничтожить, сперва морально, а потом, если можно, и физически… Сталин ведет борьбу в совсем другой плоскости, чем вы. Вы не знаете этого азиата…»

Шейх: Враги редко бывают объективны. Однако, по всему видно, что еще в молодом Сталине Троцкий чувствовал противника интернационализма и в некотором роде врага «еврейского засилья» в руководстве партии. Недаром Ленин обвинял «Кобу» в «великорусском шовинизме». Однако этот шовинист был сильным теоретиком в национальном вопросе и под прикрытием интернационалистической идеи ему удалось протащить во многом противоположное содержание (необычайный талант, «азиатский» талант!). Ведь сталинская концепция «братства» народов прямо противоположна концепции Коминтерна с его идеалом смешением народов. Фактически во имя «братства» народов (имперского братства!) Сталин разгромил Коминтерн и лишил его политического влияния. Он указал «интернационалистам» их место — быть конспиративной силой на Западе, то есть фактически обернул «интернационалистический» инструментарий против тех, кто его изобретал и внедрял в подрывных целях в «нецивилизованные» страны…

Да-а, со Сталиным все были вынуждены считаться. Он перевел борьбу цивилизаций из плоскости публичных действий в плоскость секретных служб — он отказал Западу в праве на двойные стандарты, создав в противовес им собственный «второй стандарт».

Физик: Интересно Вы говорите. А вот модный ныне исламский философ Джемаль с Вами бы не согласился. Он считает Сталина олицетворением «чингизидской бюрократии», которая всегда «стремится к симбиозу с туземным фактором». Джемаль считает эту политическую позицию реакционной и бездуховной, подчиняющейся влияниям почвы… Я читал у него, что современные мусульмане, особенно радикалы типа ваххабитов — это и есть истинные наследники большевиков, так сказать, интернационалисты сегодня, и в этом спасение…

Шейх: Я полагаю, Джемаль вовсе не исламский философ, а «московский», «столичный». Для исламского философа ему не хватает необходимых знаний, без которых не может состояться ни один подлинный религиозный авторитет. Он скорее использует вероисповедные одежды для прикрытия своего «интернационализма» и оправдания «международного терроризма», в том числе чеченского. Любой вменяемый мусульманин понимает, что самостоятельный исламский терроризм — фикция. А Джемаль своим «интернационализмом» по сути поддерживает эту американскую выдумку. Позирует, обнимается на фото с боевиками — которые перед камерой отрезают голову пленному, рассчитывая при этом на одобрение мусульман. Им никогда не понять глубины и правды хадиса: «Злейший твой враг может стать твоим другом».

Физик: Наверное, для Джемаля эти снимки с чеченскими боевиками — акция чисто политическая… Он утверждает, что Дудаев пошел на войну с целью восстановить СССР, а не расколоть Россию…

Шейх: Ну, это выдумки. Не об СССР они хлопотали, но о новом мировом пожаре, подпитываемом сырой нефтью. Эти новые интернационалисты в лучшем случае идут по стопам Троцкого, столь популярного у нынешних антиглобалистов. Антиглобалисты — вот действительные наследники Интернационала.

Философ: Идея интернационализма — отработанный материал русской истории. Почему и европейские антиглобалисты имеют у нас мало шансов. Что удалось большевикам, уже никому в России не удастся. «Интернациональный» бунт до и после большевиков в России всегда был и будет бунтом шпаны (казачьи бунты, Болотников, Пугачев и т. п.). Шпане действительно безразличен фактор этнической иерархии. Но настоящей «контрэлите» этот фактор не может быть безразличен.

Историк (перелистывая свой блокнот): Кстати, в одном месте своей книги о Сталине Троцкий проговаривается. Речь Сталина, пишет он, «заключала в себе ряд осторожных инсинуаций, которые большинству оставались непонятны, да они и предназначены были для кадров, для людей аппарата. Сталин как бы инструктировал их, как надо выступать перед массами, где нет верхов партии и где можно говорить не стесняясь». То есть получается, что в 20-е годы верхи партии выступали как своего рода надсмотрщики! И для того, чтобы одолеть этих «смотрящих от Коминтерна», Сталин как бы вступал в осторожный сговор с низовым аппаратом и народом…

Философ: Это звучит очень актуально. Все повторяется: и сейчас над нами нависли такие же «смотрящие» от международного капитала и демократических ценностей, и на подходе новые, более современные «смотрящие» — антиглобалисты…

Шейх: С вашего позволения, я продолжу про «реакционное перерождение» государства. Заметьте, потенциал сталинской экспансии был так велик, что СССР даже при нерадивых и халатных преемниках вождя продвинулся еще дальше на юг и на восток — участвуя в столкновениях в Индокитае, внедряясь в Африку и Латинскую Америку, то есть осуществляя проект «братства» народов в масштабах уже трансконтинентальных. К сожалению, после Сталина «коминтерновское» направление начало возрождаться. Но оно так до конца и не оправилось — подрыв СССР был осуществлен через работу секретных служб, только лишь при фоновой поддержке движения диссидентов.

Сталин не довел до конца ревизию интернационализма. И структура СССР с ее этническим федерализмом оставалась номинальной до тех пор, пока не «заработала» в конце 80-х годов, когда определенные силы начали разрушение державы. Впору задаться вопросом: не был ли советский федерализм провокацией, миной замедленного действия, заложенного большевиками под Россию?

Философ: Так называемый этнический федерализм в России — это некая коалиция местных национализмов и автономий за счет русских, национализм которых превращается в жупел и подвергается остракизму. Русские — это как бы всечеловеки, склеивающий материал, они обязаны быть интернационалистичными, на национализм же права не имеют. Это порочная идеология, которая, кстати говоря, не обеспечивает большой стабильности государства и межэтнической гармонии. Как показал исторический опыт, локальные национализмы при таком порядке лишь тихо тлеют и дожидаются очередного «часа икс», когда ослабеет центр и можно будет вырвать у него очередную порцию льгот.

Интернационализм никогда не был свойствен традиционной России. Допускают большую ошибку те, кто видит в интернационализме нечто вроде реинкарнации старого имперского принципа. Интернационализм как массовую манипулятивную идеологию придумали марксисты и советская империя строилась не благодаря, а вопреки ему. В догмах интернационализма есть однозначная связь с идеей мировой революции и в идеале эти догмы ведут к смешению всех рас наций и выведению некоего общечеловеческого гуманоида. Ельцин взял из советского прошлого самое плохое (федерализм и остатки интернационализма, выраженного в лукавой формуле «дорогие россияне»), отбросив самое хорошее.

Историк: Сталин очень рано проявил себя подспудным противником интернационализма. В письме Ленину в 1922 г. он писал: «За четыре года гражданской войны, когда мы ввиду интервенции вынуждены были демонстрировать либерализм Москвы в национальном вопросе, мы успели воспитать среди коммунистов, помимо своей воли, настоящих и последовательных национал-независимцев, требующих настоящей независимости во всех смыслах». Сталин изначально повел курс на восстановление имперского формата России, хотя и под лозунгом «национально-культурной автономии» (это был единственно возможный компромисс). И Ленин поддержал его, хотя и настоял на том, что окраины должны юридически входить не в состав Российской Федерации, а в состав союзной конфедерации, внутри которой Россия была бы лишь одной из республик. Эти линии на карте прочертили Ленин и Троцкий. Но Сталин олицетворял противоположную унитарную тенденцию. Однако он так и не посмел (или не успел?) уйти от фиктивного федерализма… Хотя идея эта очень скоро устарела, но ленинский федерализм остался. Постепенно Сталин вел на него наступление. В 1937 году Пленум ЦК ввел во всей стране обязательное изучение русского языка. РСФСР был признан «старшим братом» по отношению к другим союзным республикам: по Конституции 1936 года вместо сопредседателей союзного ЦИК был введен пост единого Председателя Президиума Верховного Совета СССР, — его занял представитель РСФСР Калинин.

Шейх: Такая особенность сталинского мышления позволяла Троцкому говорить о «национальной ограниченности» наркомнаца, но Троцкий с его космополитизмом оказался в итоге за бортом реальной политики, Сталину же его «ограниченность» позволила стать главным участником создания в России новых, гибридных форм государственности.

Философ: Все-таки Сталин не выработал более зрелой структуры империи, чем социал-демократическая «автономия», хотя его политика «переселений» некоторых народов в 40-е годы была намеком на возможность такой выработки. Путь к имперскому территориальному устройству был для Сталина открыт, но он не продвинулся по нему, ограничиваясь малыми мерами. Я читал книгу Чуева «Сто сорок бесед с Молотовым»[72], в которой Молотов говорит: «Надо восхищаться дальновидностью Сталина. Ведь именно благодаря ему Крым был зачислен в состав РСФСР. Туда же в свое время и по той же причине была отнесена Калининградская область, а граница Казахстана прошла не по естественному, казалось бы, рубежу — берегу Волги, а в 100 километрах восточнее». Хорошие меры, но слишком малые, как мы теперь убедились.

Физик: Роберт Такер тоже говорит о «русского красном патриотизме» Сталина. Когда Такер пишет, что «Сталин отождествлял себя с Россией», он имеет в виду обострение в Сталине сознания исторической судьбы (лучше сказать, миссии) России. В Ленине его, по собственному сталинскому признанию, привлекало прежде всего сочетание «русского революционного размаха» с «американской деловитостью».

Однако же Такер как раз сторонник психоаналитической трактовки Сталина, и он утверждает, что схема «душевной болезни» вождя, его интровертной природы связана с репрессиями и культом личности: «Его культ — приоткрывает внутреннюю завесу».

Философ: Профессор, Вы наверное знаете эту теорию? Что Вы думаете о Такере?

Историк: Да, я знаю эту теорию. Такер — ученик фрейдистки Хорни, они вообще все пытаются объяснить по Фрейду. По существу Такеру трудно возразить, но ему и не стоит возражать — сама постановка проблемы обличает многие слабые стороны фрейдизма. Вопрос ведь не в том, приоткрывает или не приоткрывает культ завесу над сталинской психикой, а в том, в какой степени, в каких пропорциях и по каким законам происходит это приоткрывание завес. Где проводить эту разграничительную линию «личности» и «эпохи», личного начала и неличной исторической стихии? Ни Такер, ни Хорни не дают ответа на этот вопрос. Они могут лишь предложить очередную психоаналитическую схему, не отличающуюся новизной.

Не следует забывать, что все это происходило на значимом фоне грандиозных социальных сдвигов. И решая вопрос, верил ли Сталин в насущность и справедливость глобальных общественных изменений, во многом решается и вопрос, удобно ли он чувствовал себя в атмосфере 30-х годов и позднее. Воля Сталина была направлена на укрепление новой партийно-советской государственности и на ее доминирование в мире. Отождествление себя с исторической судьбой страны проявлялось в остром сталинском комплексе «отставания» от передовых стран. Однако комплекс этот имел реальную почву в свете актуализировавшейся опасности мировой войны. Цепочка «коллективизация — индустриализация — милитаризация» на деле неразрывна и внутренне необходима в связи с целью догнать индустриальные державы «за 10 лет». Нельзя сказать, чтобы были не правы те историки, которые связывают создание системы ГУЛАГа не столько с проецированием паранойи вождя на действительность, сколько с необходимостью наличия максимально дешевой рабочей силы для строительства каналов и решения лесозаготовительной проблемы. Как говорилось в отчетах НКВД, работы лагерей осуществляли народно-хозяйственные проекты «с экономией больше, чем в 4 раза». Вот откуда был почерпнут ресурс роста, вот откуда возникла возможность догнать конкурента за 10 лет. Сталин всегда имел в виду войну, и если июнь 1941 года застал его врасплох, то это был «расплох» скорее тактический, чем стратегический. Имел Сталин в виду и мировую революцию, и активность в III мире.

Критики репрессий пытаются измерить сталинизм по меркам классического гуманизма — а это, мягко говоря, некорректно. Элементы модернизированного гуманизма в сталинизме сочетались с самыми жесткими и консервативными элементами традиционализма. Этот сплав, пожалуй, и обеспечил системе прочность на русской почве, прочность, позволившую победить в войне и долго выдерживать конкуренцию с западными демократиями. Время-то жестокое было, и «капиталистические хищники» не дремали… Это не риторика.

Но недостатком сталинского сплава ценностей является высокая степень абстрактности, оторванности от действительных исторических корней. Это, пожалуй, главное уязвимое место Сталина. Тем не менее, наблюдая этот сплав и рассматривая его в качестве своего детища, Сталин — это вполне вероятно — мог лелеять в себе сознание выполненного долга. Отсюда нетрудно объяснить его пророческие в общем-то слова: «Я знаю, что когда меня не будет, не один ушат грязи будет вылит на мою голову. Но я уверен, что ветер истории все это развеет».

Философ: Думаю, что психическое здоровье Сталина, а вовсе не его серость — были той главной отличительной чертой, которой он выделялся среди «старой ленинской гвардии». В молодости он был одним из классических подпольщиков и наиболее надежных организаторов конспирации и экспроприации. Соратники тех лет характеризуют «Кобу» как надежного, волевого революционера, еще на Кавказе он снискал прозвище «второго Ленина» за твердую приверженность курсу большевистского ЦK и лидера партии лично. Если мне не изменяет память, на его счету было 14 псевдонимов и 7 ссылок, членство в ЦК с 1912 года, редакторство в «Правде», «Рабочем и солдате» в 1917 году — все эти факты «послужного списка» свидетельствуют о его роли в партии в предреволюционный период. После избрания его генеральным секретарем ЦК (должность новая по раскрывающимся тогда масштабам административной работы), то есть с 1921 года, Сталин начинает пользоваться в верхнем эшелоне советской власти все большим и большим влиянием («необъятная власть», по ленинское формуле). А такого рода влияние при сталинской умелости и деловитости не могло не стать решающим фактором во внутрипартийной борьбе. К своей зрелой политике Сталин шел целенаправленно, и меня не удивляют появившиеся в последнее время «легенды», что он был послан в большевики некими православными старцами (версия, изложенная в документальном фильме А. Москвиной «Бич Божий»).

Изучая тексты сталинских статей и выступлений, трудно не отметить «педагогогической» манеры Сталина, — это не расплавленный поток речи троцкистов, но создание формул, оттачиваемых до заучиваемости. Впоследствии этот стиль, рассчитанный на универсализм его применения на местах, обрастая все новыми подробностями, станет официальным языком газет и собраний. Классическим его образчиком является знаменитый «Краткий курс истории ВКП/б/». Задача Сталина — дать стереотипы местному администратору, дать язык «безъязыкому» новому человеку. До конца 20-х годов эти тенденции в Сталине едва заметны, благодаря его осторожности и огромному дару тактического выжидания, терпеливой подготовки всех значимых шагов. Даже в 28 году после разгрома объединенной оппозиции, когда сталинский костяк был уже так силен, что не побоялся отмежеваться от умеренных оппонентов (бухаринской группы), стиль мышления Сталина во многом еще оформляется в виде осторожных разъяснений ситуации, комментировании политической программы. Только в речи на апрельском пленуме ЦК в 29 году («О правом уклоне в ВКП/б/») начинает проявляться своеобразная «свирепость» генсека.

Одним из первых произведений новой, сталинской эры можно считать короткий доклад «Год великого перелома», приуроченный к XII годовщине революции. Сразу ощущается дыхание новой политической ситуации осени 29 года, когда последняя серьезная оппозиция «большинству ЦК» и «генеральной линии» (то есть фактически линии самого Сталина) — правый оппортунизм — была без особой шумихи отрезана от властных полномочий. Основой доклада является триумфальное настроение вождя в связи с победами колхозного движения. В данном тексте можно уже обнаружить ощутимые зачатки будущего сталинского парадного стиля, будущего “тоталитарного” монументализма. Это стиль своего рода догматического диалектизма. Нарочитый тавталогизм Сталина, как бы подчеркивание темы через повтор ключевого слова (зачастую в каждой фразе цепочки), манера «самоинтервью», создание иллюзии полемики, — все это сталинские изобретения. Но изобретения эти воспроизводят в себе эпические законы, законы речи, наделенной властью и семейно-родовым авторитетом, если можно так выразиться. Постепенно из жестокого и сурового «учительства» педагогизм этот все больше обращается в формы добродушного «отцовства».

Не резонно ли то предположение, что нэп и демократия (внутрипартийная, конечно) были связаны некими глубинными внутренними узами? Так в речи «О работе в деревне» (1933) Сталин произносит слова, которые еще недавно могли бы показаться недопустимыми, направленными на «зажим» инициативы низов или же недооценивающими классового врага: «Не в крестьянах надо искать причину затруднений в хлебозаготовках, а в нас самих, в наших собственных рядах. Ибо мы стоим у власти, мы располагаем средствами государства, мы призваны руководить колхозами и мы должны нести всю полноту ответственности за работу в деревне».

Сегодня нашему обществу требуется нечто вроде нового Сталина, не буквальное его повторение, конечно, но тот же дух, та же государственная ответственность. И если Путину не удастся осилить такую задачу, значит на смену ему придет другой лидер, который ее осилит.

Мы и сейчас переживаем нечто вроде нэпа, только не большевистского, а международно-олигархического — и вновь встает вопрос о том, чей гипноз сильнее… Я думаю, что на вопрос профессора, с которого начался наш разговор, следует ответить так. Сегодня нашему обществу требуется нечто вроде нового Сталина, не буквальное его повторение, конечно, но тот же дух, та же государственная ответственность. И если Путину не удастся осилить такую задачу, значит на смену ему придет другой лидер, который ее осилит.

Историк: Из чего это следует?..

Философ: Лидеру России в ближайшее десятилетие придется решать задачи, типологически сходные с теми, что решал Сталин в 30-е годы. Тогда свежая стабильность государства заключалась в том, что аппарат был постоянно терроризируем властью, репрессии не позволяли ему распускаться — это была жесткая, а не рыхлая деспотия, в каковую она обратилась в 60–70-е годы. Кстати, первым уподобил Путина Сталину опять же отец Димитрий Дудко, о котором мы уже говорили.

Если сравнивать двух вождей, то я бы сказал следующее: Сталин в 20-е годы был гораздо осторожнее, чем Путин в наше время. Сталин был гораздо либеральнее по отношению к своим врагам. Троцкого он выслал из страны только в 1928 году. А Путин уже в первые годы своей власти по сути выдавил за границу Березовского и Гусинского. В 2003 году Путин наносит удар по последнему оплоту либеральной оппозиции: разворачивается кампания против Ходорковского. В непосредственной связи с этим объявляется отставка Волошина — этого символа «старой ельцинской гвардии» в руководстве России. В 2004 году отставкой Касьянова Путин подводит черту под эпохой целенаправленного выдавливания своих противников из власти. Эти события напоминают разгром «правого уклона» в ВКП(б), который предшествовал «году великого перелома». Через десять лет сталинские репрессии против господствующей партийной элиты достигнут пика. Не ожидать ли и нам в ближайшие годы начала репрессий, а не просто мягкой «ротации» нынешней элиты? Возможно, что Сталин, как говорится «мягко стелил», но потом ожесточился, а у Путина будет обратная тенденция — но тем не менее следует ожидать сгущения туч над «старой элитой», «элитой 90-х»…

Шейх: Сегодня Касьянов с одной стороны, а Березовский и Невзлин из-за границы пытаются использовать свой последний шанс против Путина — Невзлин уже прямо говорит о «новом сталинизме»… (оригинальный материал в Нью-Йорк Таймс, перепечатано «Вестником Израиля») Вот только справится ли Путин с этой задачей? Все-таки современный нэп еще не отброшен «к черту», правительство все еще в руках министров-революционеров…

Физик: Я согласен, пожалуй, что параллель работает… Но вот не так давно вышла книжка в двух томах, называется «Двести встреч со Сталиным»[73]. Там на нашу тему есть очень интересный эпизод. Это встреча Сталина с писателями в 1947 году, вспоминает о ней Константин Симонов. Мысль, которую внушал на этой встрече нескольким маститым писателям Сталин, была такой: воспитывать советский патриотизм, искоренять в интеллигенции преклонение перед заграничной культурой. «Это традиция отсталая, она идет от Петра, — сказал Сталин. — Простой крестьянин не пойдет из-за пустяков кланяться, не станет снимать шапку, а вот у таких людей не хватает достоинства, патриотизма, понимания той роли, которую играет Россия…» «Надо уничтожить дух самоуничижения… Надо на эту тему написать произведение… Надо противопоставить отношение к этому вопросу таких людей, как тут, — сказал Сталин, кивнув на лежащие на столе документы, — отношение простых бойцов, солдат, простых людей. Эта болезнь прививалась очень долго, со времен Петра, и сидит в людях до сих пор».

Философ: Хорошую Вы цитату откопали… Уничтожить дух самоуничижения — вот какую задачу поставил Сталин. Такие слова просто так не рождаются. Как говорится, от избытка сердца говорят уста…

Физик: Но как это понимать? Ведь уничижение, смирение — это наше традиционное, духовное достояние…

Шейх: Уничижение разное бывает. Сталин говорил о самоуничижении, которое сродни предательству… Вообще же в той мысли, в самой зрелости мысли Сталина заключается какая-то загадка…

Философ: Да. Масштаб мысли Сталина здесь уж очень велик. Может быть, и впрямь его богоносные старцы благословили на «хождение в революцию»? Как думаете?..

Данный текст является ознакомительным фрагментом.