Эвакуация: документы рассказывают

Эвакуация: документы рассказывают

Екатерина Васильева

Школа с. Етыш Пермского края,

научный руководитель В.Н. Васильева

Кажется, очевидный факт: чем ближе к нам история, тем она понятнее и тем больше мы о ней знаем. Но в действительности все получается с точностью до наоборот: самый близкий нам век – XX – при ближайшем рассмотрении оказывается самым непонятным и неясным. Вот и я нашла еще одно белое пятно. Казалось бы, все знают, что Великая Отечественная война заставила покинуть свои дома тысячи мирных жителей. Скупые сведения об эвакуации из школьных учебников, «красивые» сценки из советских сериалов «Тени исчезают в полдень» и «Вечный зов» – вот, пожалуй, и все сведения, которыми я располагала.

Так что можно считать чудом, что однажды мне в руки попалась одна интересная статья про эвакуированных. Была она напечатана в журнале «Родина» в № 6 за 2004 год и так и называлась – «Эвакуация, или Диалог поневоле». Автор – кандидат исторических наук Галина Янковская. Статья полностью перевернула мои представления об эвакуации.

И отношения с местными жителями, и обустройство быта, и психологическая обстановка – все в этой статье разнилось с тем, что я думала об эвакуации. Особенно меня поразило то, что автор описывал житье-бытье эвакуированных в Молотовской области – моей родине, причем отнюдь не в радужных красках. А моя бабушка рассказывала совсем другое: в их маленькую деревню приехало немного человек, и все они были приняты хорошо, размещены по домам, накормлены, им дали работу в колхозе, далеко не самую трудную. А в селе, где живу я, старожилы в своих рассказах о военном времени даже и не упоминают об эвакуированных. По данным районного Чернушинского архива, в нашу деревню Етыш в годы войны приехало 169 человек! Так почему же такие резкие расхождения в оценках местных жителей, историков-исследователей и в архивных документах? Я решила проанализировать источники.

Второе Великое переселение народов – так можно назвать эвакуацию. «Всего за годы войны было эвакуировано примерно 17 млн человек —18,6 % от населения СССР. Молотовская область (так Пермский край назывался с 1940 по 1956 гг.) в годы войны приняла 320 тыс. человек и 124 предприятия»1.

Среди эвакуированных были известные люди, писатели, в Пермь была перемещена труппа Театра оперы и балета имени Кирова из Ленинграда. Нельзя сказать, чтобы их принимали с распростертыми объятиями: множество свидетельств говорит против этого факта.

Так, Михаил Герман, известный искусствовед, писал: «Годы войны мы прожили под Пермью (тогда – Молотов), в деревне Черная. Название деревне шло. Глубочайшая грязь весной и осенью. Тьма. Ни электричества, ни радио… Ненависть к эвакуированным, которых без разбора называли „явреи“. Едва ли антисемитизм, скорее биологическая ненависть к людям другого мира».

И Галина Янковская прибавляет к цитате, что массовая эвакуация резко ухудшила условия жизни на местах. Ненависть выплескивалась в неожиданных формах: квартирантов считали обузой, нахлебниками, не пускали в баню, не разрешали готовить, закрывали на ключ колодцы. Что интересно, даже в официальных документах не могли скрыть этого. Автор статьи упоминает письмо Молотовского горисполкома от 14 ноября 1942 года, из скупых канцелярских строчек которого мы узнаем: «Факты грубого, невнимательного отношения к эвакуированным становятся обыденным явлением… В поселке Чермоз домовладелица Ч… выставила зимние рамы во время холода, отняла кровать. Дочь Ч. вынул а из рамы стекло и не давала вставить нового стекла или фанеры… В селе Карагае квартирохозяйка К. издевалась над эвакуированными семьями Каменской и Мышкиной… Не топила печь, выстуживала дом, сына Каменской заставляла ходить босиком в мороз, чтобы не пачкать пол, часто ругала»2.

Судя по этим свидетельствам, ситуация в области была далека от благоприятной. Но это было где-то там, далеко от нас, в Перми и в районах севера области. Мне же захотелось узнать, а как обстояли дела в нашем районе, на моей малой родине. И мы с мамой отправились в Чернушинский районный архив.

Нам крупно повезло: заведующая архивом Елена Анатольевна Морозова показала уйму бесценных документов, недавно отреставрированных, по истории эвакуации. Подавляющее большинство документов датировано 1941–1943 годами – именно на это время легла вся тяжесть работы с переселенцами поневоле. Всего в нашем распоряжении оказалось 20 дел, более половины из них содержат списки эвакуированных, тщательно составленные, с указанием подробных анкетных данных. Вот с этих списков я и начала свою работу.

Наш Чернушинский район находится на самом юге области, поселок Чернушка – крупная станция Горьковской железной дороги, поэтому, несмотря на малые размеры района, слета 1941 года он принял 8 тысяч эвакуированных из самых разных территорий, находившихся под угрозой оккупации или уже занятых врагом: Украины, Белоруссии, Ленинграда, Москвы, Грозного, Польши, Архангельской области, Орла, Карело-Финской ССР и других районов необъятной страны. Вот такая география.

По национальному составу тоже очень большой разброс: кроме русских, были украинцы, белорусы, много евреев, в списках встретился даже один китаец. Спасаясь от врага, к нам ехали целыми семьями, причем семьи чаще всего были многодетными. Приезжих распределяли по домам жителей Чернушки, селам и деревням. Представляю, какого труда это стоило для местной власти: распределить по домам, помочь обустроиться 8 (!) тысячам человек, причем 2 тысячи из них – дети из блокадного Ленинграда и Москвы.

Списки эти неоднократно переписывались, исправлялись, видны частые пометы, зачеркивания. Требовался тщательный учет эвакуированных для начисления пособий; на основании этих списков составлялись другие, для обеспечения самым необходимым: спичками, солью, одеждой, обувью и т. д.

Я думаю, что строгий учет зваконаселения можно объяснить еще и такой причиной. В феврале 1942 года положение Москвы было уже не таким катастрофичным, немцы от столицы отступили, и эвакуированные, хлебнув уральского лиха, решались на возвращение. Кому-то это удалось сделать. Но вот такой документ пресекал подобные попытки:

«Уполномоченному по эвакуации населения по Чернушинскому району.

Совет по эвакуации сообщает, что принято решение ВКП(б) о запрещении въезда в Москву. Обязуем Вас провести разъяснительную работу среди эвакуированного населения. Немедленно прекратите самовольный выезд эвакуированных.

22 февраля 1942 года

Уполномоченный управления по эвакуации населения по Молотовской области».

Я просмотрела множество заявлений, часто безграмотных, написанных на каких-то случайных бумажках, а одно даже на обрывке обоев. Все они пронизаны горем и нуждой, везде просьбы помочь в чем-то… Именно эти заявления открывают перед нами наиболее объективную картину жизни переселенцев. Нельзя сказать, что это был «глас вопиющего в пустыне»: почти на каждой имеется резолюция, написанная наискось на обороте, либо дан официальный ответ.

Я попыталась расположить эти документы по содержанию. Их можно объединить в несколько групп.

«В Чернушинский райсобес от технического работника санатория

Анисимовой Дарьи Степановны

заявление.

Прошу помочь мне в нижеследующем: я, Анисимова Дарья Степановна, эвакуированная из Днепропетровска, имею на своем иждивении 6 человек детей: старшей Зое 11 лет, Рае 8 лет, Боре 5 лет, Людмиле 4 г., Анатолию и Владимиру по 2 месяца (они двойня, родились в феврале 1942 года). Я работаю в санатории няней, получаю 120 рублей, пособие на мужа получаю 150 рублей. Прошу райсобес помочь мне в воспитании моих детей, прошу мне разрешить получать молоко из Рябковского колхоза „Красный партизан“. Покупать по 10 рублей за литр у меня нет средств. Прошу не отказать в моей просьбе.

О результате прошу сообщить по адресу с. Рябки, тубсанаторий, Анисимовой Д.С.

Для ответа прилагаю марку.

На 270 рублей этой матери приходилось кормить шестерых детей! Из этого документа я узнала, какова цена была деньгам в военное время, если литр молока стоил 10 рублей. Теперь я стала понимать размеры помощи, которую оказывали местные власти нуждающимся. Вот пример:

«Заместителю председателя райисполкома т. Хигер от гр. Сосневской С.П.,

прож. по адресу Чернушка, ул. Тельмана, 22

заявление.

Находясь с двумя малолетними детьми в тяжелом материальном положении, прошу оказать мне единовременную помощь.

3.07.42 г.»

И таких просьб об оказании денежной помощи очень много. Вот заявление ленинградки Осоки Веры Дмитриевны. Ей постановили выдать 50 рублей. А по заявлению эвакуированной Нееловой Анны Тимофеевны из села Бедряж, имеющей четырех детей и мужа-инвалида, выдано 200 рублей.

Встречались заявления, в которых сообщается о кражах вещей и документов либо в пути, либо уже по прибытии на место.

«Секретарю ВКП(б) тов. Некрасовой от члена ВКП(б) Фадеевой З.В., село Тауш, Таушинский интернат.

Тов. Некрасова, обращаюсь к вам с большой просьбой. Я из Ленинграда, приехала в феврале 1942 г. Очень была больна, лежала в больнице в с. Рябки 1/2 месяца и только окрепла и ноги стали ходить. В августе жила я в Фомино, где и работала. 5 ноября проводила в колхозе собрание, а в это время меня обворовали, украли все, осталось только то, что было на мне. Я обратилась в комиссию по эвакуации выдать мне что-либо из одежи и белья. Ответа нет, а мне даже на улицу выйти не в чем, а многие уже получили, менее нуждающиеся, а я средств не имею никаких. Муж находится на Ленинградском фронте, второй год нет известий».

Нечистых на руку людей хватало всегда. Но красть во время войны, у людей, столько горя принявших! Этой женщине удалось вырваться из блокадного Ленинграда, а тут… Этот документ потряс меня своей безысходностью, невыносимым горем, которое пришлось испытать простым людям во время войны.

Людям приходилось буквально «выбивать» положенные им льготы, сталкиваясь и с грубостью, и с непониманием властей. В основном пишут такие заявления эвакуированные, проживающие в дальних селах и деревнях. Можно предположить, что жизнь там была еще тяжелее, чем в Чернушке. Любая мелочь, чаще всего предмет первой необходимости, требовала путешествия в районный центр. Вот полное отчаяния письмо, без начала и конца, сохранился лишь кусок послания:

«Тов. Инспектор, я вас очень прошу что я у вас просила и подавала заявление на счет обуви или одежи или мануфактуры так как мы живем в сложном состоянии что уже нижнего белья и то нет смены так что у меня уже не хватает терпенья так что прошу оказать немедленно помощь. У вас только одетый тот кто живет у вас в Чернушке кто у вас каждый день а мы за 30 км не можем ходить по бездорожью, дайте хоть метрочек 5 а то совсем не во что сменить…»

А ведь эта женщина права: я видела списки на получение талонов на товары: платки, детские чулки, дамские носки, одеяла, юбки, кальсоны, фуфайки, куртки, ткани, обувь, мыло, спички, ведра и тазы. В них указывался адрес получивших – так вот, абсолютное большинство «счастливчиков» проживало в Чернушке. А жителям деревень, особенно дальних, как быть? Хотя и помощь-то была очень даже скромная: спички по 1 коробку в руки, мыло – по 1 куску.

«Мы работники Ижорского завода г. Ленинграда, эвакуировались с детьми и сейчас находимся на ст. Чернушка Молот, обл. в деревне Трун. Отовсюду мы от родных и знакомых получаем письма в которых они пишут что муки им дают 9 кг. на месяц это я считаю нормально. Но здесь нам почему-то дают только 5 кг на человека и даже разговаривать не хотят. Когда же мы спросили будут ли еще какие продукты так они даже засмеялись. Когда в тоже время в селе Печмень эвакуированные в прошлый месяц получали пшено, масло растительное, мыло и даже мануфактуру.

Меня больше всего беспокоит хлеб, ведь это по 150 г на день так зачем было нас вывозить, нам и в Ленинграде уже было прибавлено ведь у нас нет хозяйств и потом закон должен быть везде один. Прошу срочно дать ответ правильно ли нам выдают хлеб, п/о Трун

На этом же листочке ответ:

«9 апреля 1942 года т. Харину. Принять меры к усиленному снабжению продуктами по умеренным ценам через колхоз 13 лет РККА для семей эвакуированных в последние два месяца из Ленинграда».

Слова «два месяца из Ленинграда» подчеркнуты; вероятно, к ленинградцам было особое отношение. Действительно, в блокадном Ленинграде выдавали тоже 150 г хлеба – ив эвакуации получать столько же?! Мы не знаем, улучшилось ли снабжение продуктами авторов этого письма, но 8 кг муки на человека в месяц эвакуированные в Чернушинском районе должны были получать обязательно.

«Заявление от гражданки Пятаковой О.Ф., Атнялтинский с/совет. 1.02.42 Мы эвакуированы из г. Лодейное Поле Ленинградской области 6 сентября 41 года. У меня имеется ребенок двух лет. За данный период я на ребенка не могу получить жиров, хотя бы молока и сладостей, вследствие чего ребенок заболел, на что имеется справка от врача. Мне, как матери, жаль смотреть на крошку, которой основною пищею является хлеб с кипятком. Неоднократно обращаясь в Атняшинское сельпо, в колхозы Атняшинского с/совета, везде помощи за свой счет не получала. Колхоз „Крестьянин“ обещал отпустить мяса по 45 руб. за кг, но и его из своих соображений отказал. Кроме того, совместно со мною проживают мать и отец мужа. Они являются иждивенцами сына, который находится в РККА с 30 июня 40 года, и до сих пор они не получают пособия. Мы подавали заявления и нужные справки в Чернушинский Райсобес, но результатов о получении пособия не видно до сего времени. Убедительная просьба посодействовать в помощи».

Ответ дан такой:

«Председателю колхоза „Крестьянин“.

Чернушинский райсовет предлагает обеспечить эвакуированную гражданку Пятакову О.Ф. продуктами питания: молоком по 1 литру в день, картофелью по 50 кг в месяц по розничным государственным ценам. Мясом и другими продуктами питания обеспечить по возможности колхоза.

О исполнении данного распоряжения доложить докладной запиской к 16 февраля с/г.

Что получила от колхоза семья Пятаковых, к сожалению, мы не знаем, и выжил ли ребенок – тоже. Но по ответу видно, как тяжело жилось самим колхозам, если и в распоряжении Харина такие скромные просьбы, да и слова «предлагает обеспечить», их мягкий тон говорят о многом.

«Председателю Деменевского с/совета тов. Шилову Копия: председателю к-за Кр. звезда т. Неганову

Ко мне обратились с устным заявлением гр-ки Конотина Надежда и Тюхтина Мария, они по сути сами несовершеннолетние и на их иждивении по четверо детей нетрудоспособных, из колхоза ничего не получают, отцы их обеих в армии, матерей нет, считаю, что если это верно их устное заявление, то считаю т. Неганов изменит отношение к эвакуированным и из колхоза в дальнейшем будет регулярно выделять продукты питания по кооперативным ценам, по силе возможности, а председателю Деменевского с/совета т. Шилову проследить за исполнением. Инспектор по трудоуст. эвакуированных Харин».

А вот судьба девочки-сиротки в двух документах:

«Председателю Чернушинского Райпотребсоюза т. Сергееву Прошу обеспечить эвакуированную девочку Свинцову, которая в настоящее время проживает в Средних Кубах у гражданки Паршаковой, как патрониро-ванная. В настоящее время не имеет во что переодеться. Секретарь исполкома Райсовета депутатов трудящихся Карташова».

«Председателю к-за Труженик т. Килину

Исполком Райсовета обязывает Вас обеспечивать эвакуированную девочку 12 лет, проживающую у т. Паршаковой, продуктами питания: мукой 10 кг, картофеля 16 кг, мяса 2 кг в месяц, молока пол-литра в день.

Что стало с этой девочкой? Как попала она в наш район? Выжила ли она? Остались ли живы ее родители? Увы, об этом мы уже никогда не узнаем. Немало просьб об одежде, даже первые лица на селе – председатели – нуждались в обычном, совершенно необходимом белье:

«Председ. Чернушинского райпотребсоюза тов. Сергееву.

Исполком Чернушинского Райсовета просит отпустить для эвакуированных тт.: Егорова – председатель Березовского с/совета и Полянкина – председ. Козьмяшинского с/совета по одной паре белья, по рубашке и шароварам за наличный расчет.

Это наглядный пример доверия к эвакуированным – передача в их руки столь важной должности председателя. Он также говорит о хроническом недостатке местных кадров. Обычно на должность председателей колхозов и сельских советов назначались либо вернувшиеся с фронта комиссованные солдаты, либо женщины. В нашем случае пригодились и эвакуированные. Много хлопот было с женами начсостава, так как слишком уж разителен был контраст между их благополучной довоенной жизнью и жизнью в военном тылу, где каждый кусок хлеба был на счету. Были специальные указания для этого контингента, предписывающие максимально мягкий подход:

«Инспектору по трудоустройству эвакуированного населения тов. Харину. Отдел кадров райкома партии просит дать подробную информацию к 10 ч. утра 30/V-42r.:

1) Сколько жен военнослужащих послано на работу и на какую;

2) Кому из них была предложена работа, какая, и они отказались, указать причины отказа.

На особом положении в годы войны оказались родственники военных – война дала им право быть первыми в льготах. Ответ не замедлил себя ждать:

«Чернушинскому РКВКП(б) т. Некрасовой.

Информация о трудоустройстве эвакуированных жен начсостава.

1) Колесникова Ядвига – Райзо бухгалтером.

2) Ламанская – Кинофикация бухгалтером.

3) Беккер – чернушинская Мтс пом. Бухгалтера.

4) Оренбер – «Трудовик» Труновского с/совета счетоводом.

Отказавшиеся от предложенной работы:

1. Воробьева В.П. – жена воентехника. „Я при муже не работала и сейчас не буду работать, т. к. от мужа получаю аттестат“. От предложения поехать в колхоз также отказалась. Проживает ул. Карла Маркса, 3.

2. Лебедева – жена военврача 3 ранга, проживает с. Рябки. Просила работу по устному заявлению и письменному, когда предложил работу счетоводом в Чернушинскую МТС, она отказалась, точно также отказалась и Степанова, проживает в Рябках. О чем и ставлю в известность.

Но мне хочется предоставить слово и противоположной стороне. В архиве хранится несколько писем-жалоб той самой Е.А. Лебедевой, жены военврача. Эта женщина писала жалобы и прокурору, и председателю Райсовета, и в Облисполком… Приведу лишь отрывки из ее обращений.

«Прокурору Чернушинского района от Лебедевой Е.А., жена военврача 3 ранга, была эвакуирована из г. Порхова Ленинградской области 2 июля 1941 года. Выезжали в тот момент, когда дорога была прервана, пришлось до железной дороги ехать трое суток автобусом, и поэтому было разрешено взять с собой по одному чемодану на семью. Сюда прибыли 24 июля. Поселились в с. Рябки. 18 сентября нам предложили освободить помещение, т. к. ждали прибытия детей. Пришлось выехать в холодное помещение, топим 2 раза в день, а выше 15 градусов температура не поднимается. Покрываемся летним одеялом. Грипп не покидает нас. Всю осень носили дрова на себе, а с наступлением зимы возим на саночках из лесу.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.