3. Гибель чуда-Юда

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

3. Гибель чуда-Юда

Еще напор – и ворог мрет,

Перунов мор – врагу удел!

С. Городецкий, «Перун»

Святослав подвел своим походом черту под вековым противостоянием Руси и Хазарии, под двумя столетиями хазарского ига. Но не только.

Каганат был частью и, вероятно, гарантом монополии рахдонитов на торговые сношения Востока и Запада. «Основным товаром» Европы при господстве этих посредников были рабы. Надо ли объяснять всю чудовищность подобного положения? Часто говорят, что арабские, европейские, американские работорговцы обессилили Африку, затормозили ее развитие, подорвали силы. Что ж, какова тогда роль рахдонитов в том, что начало Средневековья зовется Темными веками? В Х веке, вместе с каганатом, рухнула и рахдонитская монополия. В следующем столетии в Европе расцветают торговые города, цеховые ремесла, искусства. Наступает расцвет Средневековья, рассвет после ночи Темных веков.

Случайность? Или не мы одни задолжали памятник Святославу Храброму?

О роли каганата в жизни славян мы уже хорошо знаем. Эта книга написана не зря, если читатель найдет что ответить на становящиеся расхожими смердяковские рассуждения о Хазарии, защищавшей-де славян от кочевников. Мягко говоря, такое лечение хуже всякой болезни, такая защита опаснее всех опасностей.

Но корни вражды лежали глубже и торговых выгод, и государственных интересов. Мы говорили, что у славян были причины призвать варягов, но были причины и у варягов прийти на зов. От богатства варяжских берегов – помните восторги Герборда и Эббона? – от набегов на города христианской Европы, от господства над ее торговыми путями – в глушь, ельники и болота, на изматывающую войну с сильным и беспощадным врагом.

Слишком разным был взгляд на мир двух народов. Между «хорошо» и «плохо» двух вер пролегло слишком большое расстояние. Даже мир оказался тесен для него.

Одни относились к рабам, как к детям. Даже слова для обозначения тех и других почти одинаковые: чадь, челядь, отроки, холопы-хлопы-хлопцы. «С рабами они обращаются хорошо и заботятся… – удивляется ибн Русте и пытается объяснить: – Потому что торгуют ими». Неуклюжее объяснение. Мало кто не торговал рабами в тот век, и никто не торговал ими больше хозяев каганата. Но ибн Русте отчего-то пишет такое только о русах.

Другие к детям относились, как к рабам. Вспомните детей, которых продавали матери-хазарки.

Одни клялись – врагу, побежденному врагу! – «доколе мир стоит, доколе Солнце светит».

У других был ежегодный праздник – Иом-кипур – для освобождения от любых клятв и обещаний.

«Мертвые сраму не имут» нашего героя – и «лучше же псу живому, чем льву мертвому».

«…А на нас – обязанность хорошо относиться к вам» – и «а в городах сих народов… не оставляй в живых ни одной души».

Бескорыстие витязя – и наемная армия каганата. Князь, идущий в бой впереди дружины, – и безликая власть его безымянных владык.

Поневоле вспомнишь, как Честертон говорил в своем «Вечном человеке» о вражде Рима и Карфагена. Главу, посвященную этому противостоянию, он назвал «Схватка Богов и бесов». Лучше его не скажешь, и я не прошу прощения за обширную цитату, а прошу – за то, что не могу привести главу целиком. Она стоит многих исторических трудов, стоит, наверное, и этой книги; жаль, что историки не учат ее – скольких ученых нелепиц и академических благоглупостей избегли бы они!

«Нам вечно твердят, что люди воюют из материальных соображений. Но человек не умирает из материальных соображений, никто не умирает за плату. Не было платных мучеников. Призрак «чистой», «реалистической» политики невероятен и нелеп… Почему бы война ни начиналась, то, что ее поддерживает, коренится глубоко в душе. Близкий к смерти человек стоит лицом к лицу с вечностью. Если даже им движет страх, страх должен быть прост, как смерть.

Люди сражаются особенно яростно, когда противник – старый враг, вечный незнакомец, когда в полном смысле этих слов они «не выносят его духа»… Если я скажу, что это религиозная война, вы начнете возмущаться и толковать о сектантской нетерпимости. Что же, скажу иначе: это разница между жизнью и смертью, между тьмой и дневным светом. Такую разницу человек не забудет на пороге смерти, ибо это спор о значении жизни.

В такой войне сталкиваются два мира, как сказали бы сейчас, две атмосферы. Что для одних воздух, для других – отрава. Никого не убедишь оставить чуму в покое.

Врагу, а не сопернику отказывались подчиниться римляне. Не о хороших дорогах вспоминали они и не о деловом порядке, а о презрительных, наглых усмешках. И ненавидели дух ненависти, владевший Карфагеном».

Возможно, я не убедил еще читателя, что в приведенной цитате можно с чистой совестью заменить римлян на русов, Карфаген – на Хазарию. Что ж, приведу еще одно доказательство. Оно косвенное, как многое в этой книге. Что ж поделать, если, как и патера Брауна, «все то, что «не является доказательством», как раз меня и убеждает» («Странное преступление Джона Боулнойза»).

В Хазарии должны были скопиться неимоверные сокровища. Вдумайтесь – страна два века была посредником, алчным мытарем в торговле Европы и Азии, подделывала арабские дирхемы, торговала людьми, вела грабительские войны. Хазария рухнула. Где же ее сокровища? Они не «всплывают» в экономике той или иной страны. Да рахдониты и не могли их вывезти – «легкий, как пардус» не дал им времени на сборы и бегство.

Победители каганата, русы Святослава, описанные Львом Диаконом, выглядят не богаче, а беднее русов Игоря, описанных ибн Фадланом.

Так где же золото каганата? Один писатель построил на этой тайне весь сюжет многотомного романа. Но ответа не дал. Ответ, как водится, не в длинных и заумных новых романах, а в старой простенькой сказке.

У многих народов есть легенды о битве со змеем или драконом; чуть меньше легенд, в которых гад многоголов; чуть меньше – тех, где змей способен отращивать снесенные богатырем головы. Но – поверьте на слово прочитавшему не один десяток сборников сказок, былин и преданий – только у одного народа жены убитых змеев стараются погубить богатырей, превращаясь в роскошную, шелками и бархатом убранную постель, яблоню с золотыми яблочками, колодец родниковой воды с золотой чаркой. И у этого единственного народа, у русских, этот сюжет появляется лишь в сказках, меченных именем чуда-Юда.

Младший богатырь – Буря-богатырь Коровий сын, Иван Быкович и т. д. – разоблачает козни змеих, изрубив постель, яблоню и колодец.

Враг. Не противник, не соперник – именно Враг.

Враг, чьи ноздри ранит само твое дыхание, твоя жизнь («Фу-фу-фу, русским духом пахнет!»).

Его ключевая вода – яд для тебя.

Плоды его садов – отрава.

Роскошь его жилищ – погибель.

Воплощенная скверна, от любых следов которой мир надо очищать огнем и железом.

Помните, у ибн Хаукаля: «если что и оставили – так только лист на лозе»?

Сколько древней, не остывшей за тысячелетие, непримиримой ненависти – «ненависти к аду и делам его», как выразился все тот же Честертон, – сохранила эта сказка! Вот оно, русское «esse delendam»!

Кому-то может показаться чересчур натянутым, чересчур романтичным такое рассуждение. Что ж, мы охотно верим в «Аннибалову клятву» или знаменитое присловье Катона, но поверить в то, что и наши предки были людьми, многим не под силу. Напомню пример из другой, более близкой к нам эпохи.

В XVI – XVII веках Белая и Малая Русь были землями Польско-Литовского государства, Речи Посполитой. Спесивые шляхтичи желали жить роскошно, но обеспечивать средства для этой роскоши не умели и не желали. Вместо этого они отдавали землю, с деревнями хлопов-крепостных, «на откуп», то есть в аренду иудейским купцам и ростовщикам. Как хозяйствовали на арендованной земле достойные преемники рахдонитов, хорошо описал Гоголь в «Тарасе Бульбе»:

«Он уже очутился тут арендатором и корчмарем; прибрал понемногу всех окружных панов и шляхтичей в свои руки, высосал понемногу почти все деньги и сильно обозначил свое жидовское присутствие в той стране. На расстоянии трех миль во все стороны не осталось ни одной избы в порядке: все валилось и дряхлело, все пораспивалось, и оставалась бедность да лохмотья; как после пожара или чумы выветрился весь край. И если бы десять лет еще пожил там Янкель, то он, вероятно, выветрил бы и все воеводство».

Таких «Янкелей» были десятки и сотни. Отсылаю читателя к работам Костомарова; там это описано подробнее и научней. Не буду говорить о черном, довлевшем над откупщиками, подозрении, подозрении воистину карфагенском, отдававшем залитыми детской кровью алтарями Молоха. Скажу о другом, несомненном. Арендаторы додумались до того, до чего в свое время не додумались рахдониты. А именно – они взяли на откуп церкви. Поставьте себя на место хлопов. Представьте: чтобы помолиться в церкви, окрестить дитя, обвенчаться, отпеть и похоронить покойника, чтобы сделать все эти вещи, для христианина естественные, как солнечный свет, и необходимые, как воздух, – вы должны заплатить иноверцу. Да не просто иноверцу – потомку Иуды, потомку тех, кто кричал: «Кровь Его на нас и на детях наших!» (Мф. 27, 25)! А поскольку денег у вас нет – их вытянул тот же иноверец, – то ваш малыш может умереть некрещеным (представьте детскую смертность в описанных Гоголем условиях!) и попадет в ад или превратится в мелкую нечисть; вы с любимой останетесь жить во грехе и погубите душу; ваш старый отец будет зарыт неотпетым на неосвященной земле, как самоубийца, как павший скот!

Памятник работы Клыкова – Святослав, топчущий поверженного хазарина. Его так и не решились установить…

Вполне естественно, что в годы Колиивщины или Хмельничщины гнев повстанцев-гайдамаков тяжелее и страшнее всего обрушивался на откупщиков. Сочувствовать ли жертвам собственной алчности, дело, читатель, ваше. Я затеял все это отступление для другого.

Гайдамаки, конечно, были страшные, дикие люди, почти звери, хуже – бандиты. Они охотно грабили панские усадьбы-фольварки и купеческие караваны. Но, вламываясь в дома откупщиков, они не брали себе ничего. Грабители и душегубы брезговали добром «врагов бога». Все имущество ломали, сваливали во дворе в кучи и сжигали.

Может быть, сходство русов Святослава и гайдамаков не исчерпывалось усами, чубом на бритой голове и серьгой в ухе? И – сами-то вы, читатель, не побрезговали бы на их месте? Может, сестру вашей бабки продали за эти монеты? Может, эта шуба – из соболей, купленных у вашего деда-купца на фальшивые деньги; те деньги, за которые его сварили в масле в немецком городе? Может, этим расшитым золотом поясом расплатились с наемником за вспоротые животы беременных славянок, за пойманных на копье малышей?..

Помните норманнское «мы не станем носить в кошельках мертвых друзей!»?

Слишком тяжелым было хазарское золото. Тяжелым, как восемь поколений убитых или сгинувших в рабстве сородичей.

Об участи рахдонитов долго говорить не стоит. Просто поблагодарим предков за чистоплотность. Они не стали смаковать кровавые детали – не захватнической войны, справедливой мести! – в десятках «книг», «псалмов» и «пророчеств». Остался лишь космически страшный образ в былине «Федор Тырянин» – образ вражеской крови, чуть не поглотившей богатыря.

Расступалася Мать Сыра Земля

Как на все четыре стороны.

Пожирала в себя кровь жидовскую,

Жидовскую, басурманскую,

царя иудейского.

Погибли, впрочем, не все хазары – Святослав был милосердней ветхозаветных героев. Кто-то, как мы помним из ибн Хаукаля, бежал, чтоб потом вернуться под власть русов. Кто-то так и остался – в Хорезме, в Крыму. Кое-кто попал в плен. Мы можем уверенно говорить об одной такой пленнице. Ее Святослав подарил матери; вскоре хазарка стала любимой рабыней, «милостницей» Ольги и ее ключницей, завхозом, говоря на современный лад. Звали везучую рабыню Малкой.

Были, однако, и те, чья участь была еще менее завидна, чем у бывших владык каганата. Я о славянских наемниках армии каган-бека. Об их судьбе не сохранилось прямых сообщений. Но догадаться легко – она, думается, вполне подобна судьбе греческих наемников, воевавших в персидском войске против Александра Македонского. После победы великодушный Александр отпустил по домам пленных персов, кое-кого даже взял на службу, пленных же греческих наемников поголовно казнил. В Болгарии мы увидим, как Святослав обходился с предателями. Вряд ли он был мягче во время хазарского похода. Так что, повторяю, завидовать судьбе славян-наемников я бы особенно не стал. И скорбеть о ней – тоже.

Чудо-Юдо погибло. Рухнуло царство воплощенной скверны, почти на тысячу лет отодвинулось ее воцарение. Ученые считают сказку про бой с Чудом-Юдом на Калиновом мосту следом обрядов посвящения. Что ж, пусть так. Посвящением, испытанием была для юной Руси схватка с чудовищным каганатом. Мы сумели пройти через него.

Благодаря Святославу.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.