«Говорили?» – «Все сказал». – «Молодец!»

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

«Говорили?» – «Все сказал». – «Молодец!»

1 ноября в Думе была зачитана декларация Прогрессивного блока. Лидер кадетов П.Н. Милюков в своей речи затронул вопрос о предательской роли императрицы Александры Федоровны. В тот же день великий князь Николай Михайлович встретился в Ставке с Николаем II. Данная беседа осталась без видимого результата. В свою очередь, А.А. Клопов не сумел вручить Александре Федоровне рескрипт, поскольку в аудиенции ему было отказано.

Зато аудиенции добилась княгиня З.Н. Юсупова: «Когда княгиня лишь сказала императрице, что ей необходимо с ней переговорить, лицо царицы покрылось пятнами и она отвечала: “Я не вмешиваюсь в ваши частные дела, прошу и вас не вмешиваться в мои частные дела”. Княгиня З.Н. Юсупова ответила: “Дела русской императрицы касаются всей России, они не могут быть частными”. Смелость и искренность княгини пробили лед. Царица смягчилась, плакала, продержала ее около себя два часа и, прощаясь, обещала, что Г.Е. Распутин в Крым не поедет»[346].

После того как стало ясно, что первоноябрьский «штурм» не привел к достижению целей, которые ставили перед собой думские лидеры (смещение Б.В. Штюрмера с поста премьера, а главное, формирование ответственного правительства) и великий князь Николай Михайлович (удаление Г.Е. Распутина и отстранение от дел императрицы), у заинтересованных лиц появились мысли о необходимости продолжения «штурма». Для этой цели использовались все, кто либо направлялся на личную встречу с императором, либо имел возможность написать ему письмо и оказать на него какое-либо влияние. Эти встречи готовились как в Ставке, так и в Петрограде.

Деятельность великокняжеской оппозиции в Ставке продолжилась с визитом члена Государственной думы В.М. Пуришкевича, который встречался с Николаем II 3 ноября. Выше уже было описано, как великие князья Георгий и Сергей Михайловичи, а также Кирилл Владимирович привлекли его на свою сторону непосредственно перед началом беседы с императором, хотя до приезда в Ставку он не намеревался выходить за рамки своего сообщения. В.М. Пуришкевич считался подходящим лицом для оказания влияния на императора. Несмотря на то что его доклад Николаю II был «далек от событий внутренней жизни России и от политики», все же он сказал «ему в Ставке… горькую истину… осветил ту правду, которая от него скрывалась, но которую видела и видит вся скорбная Россия»[347]. Обращение В.М. Пуришкевича было по своему характеру антираспутинским и не затрагивало вопросов министерства общественного доверия, что делало его требования схожими с основными требованиями великих князей. Как и выступление великого князя Николая Михайловича, эта беседа не имела видимых последствий, хотя позже дала ему право выступить со схожими заявлениями с трибуны Государственной думы.

Еще одним лицом, прибывшим на этот раз из Петрограда и дважды встречавшимся 4 ноября с Николаем II, стал начальник Главного артиллерийского управления генерал-лейтенант А.А. Маниковский. Первая встреча проходила наедине, а при второй присутствовал великий князь Сергей Михайлович, являвшийся генерал-инспектором артиллерии русской армии[348]. На следующий день Николай II сообщил об этом своей супруге, заметив, что полиция ничего не делает для предотвращения забастовок и распространения пропаганды среди рабочих и что «министры, как всегда, очень слабы – вот и результат»[349]. Таким образом, были высказаны обвинения в адрес полиции, а фактически и министра внутренних дел А.Д. Протопопова. Об участии во встречах великого князя Сергея Михайловича, который был охарактеризован Александрой Федоровной как один из главных ее врагов[350], Николай II даже не упомянул, хотя, несомненно, великий князь влиял на содержание беседы.

В это время Петроград был полон разговоров о событиях, произошедших в Государственной думе. В основном все обсуждали и пересказывали речи В.В. Шульгина и П.Н. Милюкова, а также, как обычно, жили в атмосфере сплетен и слухов, на этот раз принявших опасный политический характер. Об этом свидетельствует Г. Шавельский, который оказался в эти дни в Петрограде по делам, связанным с заседаниями новой сессии Св. Синода. Невольно для себя он стал играть роль связующего звена между Петроградом и Ставкой. К нему «потянулись государственные и общественные деятели», в большей степени подгоняемые не долгом вежливости, а той обстановкой, которая царила в городе. Причем «одни из них хотели узнать, что делается в Ставке, что думает, что хочет предпринять Государь. Другие – считая, что я могу раскрыть глаза Государю, убедить его и тем спасти положение»[351].

Первым к Г. Шавельскому обратился начальник штаба корпуса жандармов генерал В.П. Никольский, который назвал А.Д. Протопопова «психически ненормальным человеком», а Б.В. Штюрмера – «послушным клевретом Распутина»[352]. Однако никаких мер он не предложил. Более в этом преуспел товарищ министра внутренних дел князь В.М. Волконский. 5 ноября в 5 часов вечера, когда Г. Шавельский уже собирался покинуть Петроград и отправиться обратно в Ставку, к нему прибыл гвардейский капитан Н., состоявший при князе В.М. Волконском. Г. Шавельский сам заехал к князю в министерство, так как спешил на вокзал, с которого должен был отправиться в Могилев. В разговоре товарищ министра внутренних дел охарактеризовал положение как «катастрофическое»: «в Государственной думе единодушная оппозиция и ненависть к правительству, в обществе недовольство и возмущение, в народе брожение, а в правительстве – безумие. Более всего беспокоил Волконского министр внутренних дел Протопопов»[353]. Он даже пытался убедить Г. Шавельского, что министр сошел с ума и во всем зависит от Г.Е. Распутина.

Несомненно, что князь В.М. Волконский преследовал и корыстные цели. Будучи товарищем при четырех министрах внутренних дел и занимая очень прочные позиции в этом департаменте, он был не прочь занять кресло министра, и решил использовать для этого все возможные способы, в том числе усложнившуюся внутриполитическую ситуацию, а также визит в Петроград человека, который вскоре будет в Ставке близок к императору. Более того, для усиления эффекта своей встречи с протопресвитером за пять минут до отхода поезда тот же гвардейский капитан явился в купе вагона и вручил Г. Шавельскому пакет от князя, в котором были расшифрованные стенограммы речей Шульгина, Милюкова и других думских ораторов[354].

Разговор между протопресвитером русской армии отцом Георгием Шавельским и Николаем II состоялся 6 ноября в 19 часов 20 минут, то есть вечером того же дня, когда священник вернулся из Петрограда в Ставку.

Идея о беседе с императором созрела у Г. Шавельского под влиянием нескольких факторов. Во-первых, существенную роль сыграла встреча протопресвитера с великим князем Николаем Николаевичем в октябре 1916 г., о которой было написано выше. В пользу этого говорит тот факт, что беседа происходила накануне приезда Николая Николаевича в Ставку. Во-вторых, несомненно, решающее влияние оказали петроградские встречи с В.П. Никольским и В.М. Волконским. Так, во время беседы с Николаем II, говоря о лицах, нежелательных в правительстве, он использовал именно их аргументацию.

Несомненно, великий князь Сергей Михайлович также был в курсе содержания данной беседы. Ведь именно с ним сразу после аудиенции состоялся разговор, в котором протопресвитер и великий князь прекрасно поняли друг друга без лишних слов: «Говорили?» – «Все сказал». – «Молодец!»[355].

Согласно воспоминаниям Г. Шавельского, основное содержание разговора выглядело следующим образом. Вначале он сказал, что во время его визита в Петроград виделся со многими государственными и общественными деятелями, поэтому первая часть разговора касалась преимущественно петроградских событий последних дней, и в первую очередь событий в Думе. «Изволите ли прочитывать думские отчеты?…Вы знаете, что в Думе открыто назвали председателя Совета министров вором, изменником и выгнали его вон»[356]. Затем, видя, что император прохладно реагирует на его слова, Г. Шавельский решил довести до сведения царя идею князя В.М. Волконского о ненормальности министра внутренних дел А.Д. Протопопова. «Его ближайшие сотрудники с ужасом уверяют, что он сумасшедший»[357]. Император не спешил соглашаться с ним.

Когда «заказ» В.М. Волконского был выполнен, протопресвитер стал говорить от себя лично, и тут он обвинил обер-прокурора Н.П. Раева и митрополита петроградского Питирима. В конце разговора, когда выяснилось полное несогласие императора с точкой зрения Г. Шавельского, он рискнул сказать, что «в гвардии идут серьезные разговоры о государственном перевороте, даже о смене династии». А в завершение беседы не побоялся назвать имена тех, кто в большей степени способствовал формированию у него данных взглядов – князя В.М. Волконского и генерала В.П. Никольского[358].

Николай II выглядел после разговора озабоченным[359], но в своих письмах императрице Александре Федоровне он об этой встрече практически ничего не сообщил, вероятно, не желая ее беспокоить. Лишь 10 ноября император напишет ей, что А.Д. Протопопов «перескакивает с одной мысли на другую и не может решиться держаться определенного мнения. Я это с самого начала заметил. Говорят, что несколько лет тому назад он был не вполне нормален после известной болезни (когда он обращался к Бадмаеву). Рискованно оставлять в руках такого человека мин. внут. дел в такие времена!»[360]. Таким образом, Николай II все-таки отчасти поверил намекам Г. Шавельского. Необходимо заметить, что неделей позже М.В. Родзянко на встрече с Николаем II также станет уверять его в сумасшествии министра внутренних дел. Этот преднамеренный и общий для либеральных оппозиционных кругов Петрограда слух заденет даже императрицу Александру Федоровну, которой о том же самом говорил А.Ф. Трепов и которая, сама засомневавшись, 12 ноября напишет царю: «Не сменяй Прот. [т. е. А.Д. Протопопова – Е.П., К.Б.] Вчера я имела продолжительную беседу с ним – он совершенно здоров, конечно»[361].

Подробно о беседе с Г. Шавельским Николай II расскажет императрице лишь уже после ее приезда в Ставку 13 ноября, на что она, согласно воспоминаниям самого протопресвитера, возмутилась, что царь его все-таки выслушал. Николай II заметил в ответ, что Г. Шавельский «рясу носит, а говорит такие дерзости»[362]. Других прямых последствий беседа протопресвитера с императором не имела.

На следующий день, 7 ноября, с Кавказа в Ставку прибыли великие князья Николай и Петр Николаевичи. Об этом визите великий князь Николай Николаевич просил еще в письме от 17 октября. Поэтому, когда Николай II дал свое согласие, императрица Александра Федоровна, опасавшаяся влияния бывшего главнокомандующего русской армией, стала целенаправленно готовить царя к данной встрече. Уже 3 ноября она писала о том что Друг [Г.Е. Распутин. – Е.П., К.Б.] «очень огорчен, что Николаша приедет в Ставку»[363]. С этого дня она каждый день предостерегает Николая II по поводу предстоящего визита: упоминает о «Николаше» как о величайшем ее враге в семье, а вскоре предупреждает, чтобы царь остерегался его и чтобы тот не вырвал у Николая II «какого-нибудь обещания или чего-нибудь подобного»; напоминает ему, что Г.Е. Распутин спас царя от Николая и его дурных приближенных, которые хотели лишить Николая II трона, а царицу заточить в монастырь; призывает быть с ним холодным, не слишком добрым, дать Николаю Николаевичу почувствовать, что не забыл его коварных планов». Наконец, императрица называет Николая Николаевича и его приближенных «подлой шайкой»[364]. Поэтому неудивительно, что к приезду великого князя Николай II уже был настроен враждебно к нему и не ожидал от этой встречи ничего хорошего. Недаром Г. Шавельский упоминает, что в Ставке говорили, «что Николаю Николаевичу было повелено прибыть 7 ноября с целью причинить ему неприятность, заставив его провести в вагоне день своего праздника»[365], так как 6 ноября у великого князя был день рождения. Ему исполнилось 60 лет.

Сразу по прибытии великий князь Николай Николаевич встретился с Г. Шавельским, попросив протопресвитера «ориентировать его в положении дел». Сообщив о своей беседе с Николаем II, священник сказал великому князю, что тот обязан говорить с царем. Николай Николаевич согласился, однако при этом заметил, что все разговоры бесполезны, до тех пор пока в дела государственного управления вмешивается Александра Федоровна. «Посадить бы ее в монастырь, и Государь станет иным, и все пойдет по-иному», – заметил великий князь[366].

Великий князь Николай Николаевич дважды встречался с императором 7-го и дважды – 8 ноября, не считая встреч за завтраками и обедами[367]. Внешнее впечатление от визита осталось благоприятным. Николай II в письме супруге от 7 ноября писал: «Н. с Петюшей прибыли сегодня только с порядочными людьми из своей свиты. Толстый Орлов [генерал-лейтенант В.Н. Орлов. – Е.П., К.Б.] и Янушк. [помощник наместника на Кавказе генерал от инфантерии Н.Н. Янушкевич. – Е.П., К.Б.] остались там! Он не изменился и хорошо выглядит в своей черкеске»[368]. Г. Шавельский в своих воспоминаниях отметил, что деликатность и приличие во время визита ничем не были нарушены[369]. Но это было лишь внешнее впечатление. Днем 8 ноября Николай II писал жене, что «до сих пор все разговоры прошли благополучно: они [великие князья Николай и Петр Николаевичи. – Е.П., К.Б.] сегодня вечером уезжают»[370]. Однако решающая беседа между императором и великим князем произошла в тот же день в 18 часов[371].

Николай Николаевич постарался развеять недоверие царя к себе: «Как тебе не стыдно было поверить, что я хотел свергнуть тебя с престола! Ты меня всю жизнь знаешь, как я всегда был предан тебе, я это воспринял от отца и предков, и ты меня мог заподозрить! Стыдно, Ники, мне за тебя»[372]. Эти слова, с точки зрения Николая Николаевича, ничуть не противоречили его желанию заточить императрицу в монастырь. По его мнению, это лишь укрепило бы монархию и личную власть Николая II, которому он оставался преданным, несмотря на сомнения. В ответ царь лишь молчал и пожимал плечами.

Тогда великий князь Николай Николаевич попытался вызвать императора на дерзость. Он предостерег его о том, что тот медлит с ответственным министерством, и даже употребил излюбленный в великокняжеской среде прием, сказав: «Неужели ты не видишь, что ты теряешь корону? Опомнись, пока не поздно»[373]. Николай Николаевич говорил о катастрофическом положении в стране. Он призывал Николая II, если тот не жалеет себя, пожалеть наследника. «Я только и живу для него»[374], – ответил Николай II.

Сразу после встречи, в 19 часов 46 минут, Николай II отправил телеграмму жене, в которой упомянул лишь: «Погода теплее. Крошка совершенно здоров. Весел. Крепко обнимаем»[375]… Разговор окончился без результата.

В речи великого князя Николая Николаевича прослеживаются столь характерные для всех великих князей попытка вернуть утраченное доверие императора, неприятие Александры Федоровны и требование ответственного министерства. Последнее вызвано не единомыслием с думскими лидерами, а страхом перед революцией.

После аудиенции великий князь встретился с Г. Шавельским, которому рассказал о беседе с императором и, безнадежно махнув рукой, добавил, что всему причиной Александра Федоровна.

Тем не менее давление на императора продолжалось. На следующее утро, 9 ноября, с Николаем II встречался член Государственного совета и глава Красного Креста в России П.М. Кауфман. Во время аудиенции он также высказал Николаю II требование ограничить влияние Г.Е. Распутина и, между прочим, сказал царю, что если тот верит ему, то он должен разрешить ему «пойти и убить Гришку»! Государь расплакался и обнял собеседника[376]. Беседа окончилась безрезультатно.

Обращение П.М. Кауфмана было выстрадано не только им лично. 16 октября он встречался в Киеве со вдовствующей императрицей Марией Федоровной[377] и беседовал о внутреннем положении в стране. Непосредственно перед аудиенцией он посетил Г. Шавельского, об антираспутинских настроениях которого был прекрасно осведомлен, и благословения которого попросил перед встречей[378].

В начале декабря 1916 г. П.М. Кауфман под давлением императрицы был лишен должности главы Красного Креста, а с 1 января 1917 г. – и членства в Государственном совете[379]. Примечательно, что вдовствующую императрицу держали в курсе происходящего. 9 ноября 1916 г. к ней приехал великий князь Георгий Михайлович. «Надеюсь, что он видит ситуацию в слишком черном свете, говорил, что мы на пороге революции, поскольку умы возбуждены, а доверие исчезло», – писала Мария Федоровна. И добавляла, что великий князь «надеется, что беседы с Ники четырех разных людей откроют ему глаза и принесут свои плоды. Алексеев, Шавельский, Николай [великий князь Николай Михайлович. – Е.П., К.Б.] и, наконец, Николаша [великий князь Николай Николаевич. – Е.П., К.Б.], которого, по-видимому, было тяжелее и неприятнее всего слушать, сказали ему всю правду»[380].

В тот же день, 9 ноября 1916 г., Николай II дал отставку председателю Совета министров Б.В. Штюрмеру и назначил на этот пост министра путей сообщения А.Ф. Трепова. Характерно, что все изменения были проведены только после одобрения супруги из Петрограда[381]. В этот день указом Николая II на своем посту был заменен не только Б.В. Штюрмер, но и начальник Штаба Верховного главнокомандующего М.В. Алексеев, которого сменил В.И. Гурко. Правда, В.И. Гурко лишь замещал М.В. Алексеева на время его болезни. Тогда же заседания Думы были прерваны на 10 дней. Таким образом, изменения затронули все три главных политических центра – правительство, Думу и Ставку, но не затронули императрицу и Г.Е. Распутина, поэтому давление на императора продолжалось.

Последним в череде антираспутинских визитеров к Николаю II в первой половине ноября 1916 г. вслед за бывшим министром просвещения П.М. Кауфманом стал его преемник на этой должности граф П.Н. Игнатьев. Визит министра, состоявшийся 12 ноября, так же, как и визит П.М. Кауфмана, был предварен разговором с протопресвитером. Последний благословил его на откровенность с императором, но не одобрил желания министра подать в отставку[382].

Во время аудиенции граф П.Н. Игнатьев обратил внимание царя на публичное заявление А.Д. Протопопова о том, что армия располагает продовольственным запасом на четыре года, охарактеризовав подобное безответственное выступление как «преступление» и «попытку стравить армию и народ». В ответ на это Николай II сказал, что «теперь его глаза открыты», и просил министра вернуться к своим обязанностям[383]. Либерально настроенный граф П.Н. Игнатьев попытался убедить других министров и генералов говорить при встречах с императором об удалении министра внутренних дел, а также Г.Е. Распутина. Однако эти попытки были пресечены приездом в Ставку императрицы. Через два дня он снова подал прошение об отставке, которое вновь не было принято[384].

Министр был удален со своего поста лишь после убийства Г.Е. Распутина и попытки на аудиенции 21 декабря убедить Николая II посмотреть «на это ужасное преступление» как «на милость Божию»[385].

Таким образом, деятельность великих князей в Ставке в ноябре 1916 г. была направлена на оказание методичного давления на Николая II с целью ограничить влияние императрицы Александры Федоровны и Г.Е. Распутина, устранить наиболее непопулярных министров и церковных деятелей и дать «ответственное министерство». Отчасти активность великих князей имела результаты: в отставку был отправлен ненавистный всем Б.В. Штюрмер. И скорее всего, в принятии этого решения на императора в большей степени повлияли его родственники и те, кто оказывал на него давление в Ставке, чем речи думских ораторов, о которых царь всегда был невысокого мнения. Вариант решения сложных политических вопросов по-семейному частично, но удался.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.