Великая княжна Елена Ивановна в Москве и Вильно[651]

Великая княжна Елена Ивановна в Москве и Вильно[651]

Великая княжна Елена Ивановна – старшая дочь великого князя Ивана Васильевича и его второй жены Софьи Палеолог родилась 19 мая 1476 г. Среди ее предков были правители и знатные люди разных народов. Прадедом Ивана Васильевича был великий литовский князь Витовт. У Софьи кроме греческих предков были и итальянские: ее мать была из княжеского рода Дзаккария.

Однако для московских правителей династический брак Елены и великого литовского князя Александра (12 февраля 1495 г.) был редким явлением.

Союзы с Литвой были тесными у Новгорода и Пскова: еще с XIII – начала XIV в. в эти города-государства призывались литовские князья в качестве правителей – служилых князей, у всех трех государств – Литвы, Новгорода и Пскова – было много торгово-предпринимательских интересов, связанных с балтийской торговлей и борьбой с Орденом[652].

Великие тверские князья в борьбе за первенство среди других русских князей также часто заключали такие династические союзы. Такого уровня был брак между великим литовским князем Ольгердом и тверской великой княжной Ульяной. В конце XV в. три сына великого тверского князя Михаила Александровича были женаты на литовских княжнах: эти браки не только усиливали противостояние Москвы и Твери, но и помогали литовским Гедиминовичам и православным русским Рюриковичам, чьи владения входили в состав Литвы, противостоять как Ордену, так и все возрастающему влиянию католической церкви в Великом княжестве Литовском. Московские удельные князья также активно заключали русско-литовские браки; еще в XIV в. боровско-серпуховской князь Владимир Андреевич женился на дочери Ольгерда, а сын Дмитрия Донского – московский князь Василий Дмитриевич – на дочери великого князя Витовта, Софье[653].

Такие родственные связи играли не только заметную роль в официальных отношениях между русскими и литовскими землями; они имели и другую, частную сторону – шла переписка между породнившимися семьями, имевшими влияние на дипломатические переговоры, посылались тайные гонцы. Не надо забывать, что дипломатическая служба в Москве, ведавшая отношениями с Литвой, в XV в. находилась в руках потомков литовского князя Нариманта, переехавших в Москву в 1406 г.

В 80-е гг. XV в. отношения между Россией и Литвой были конфликтными, шли постоянные столкновения на пограничных землях, грабились купеческие караваны, шел регулярный обмен посольствами, посылались гонцы для урегулирования споров.

По наблюдению К. В. Базилевича, для конца 80-х гг. XV в. характерны постоянные порубежные стычки между московскими и литовскими войсками, которые проводили местные московские власти (наместники и воеводы) с пограничными князьями; военные столкновения происходили с большим перевесом русской стороны и на спорных территориях, которые Иван III считал наследием своих предков[654]. Вслед за пограничными войнами начался переход литовских князей (Рюриковичей и Гедиминовичей) на службу московскому великому князю.

Однако уже с 1491 г. положение начинает меняться: после смерти венгерского короля Матвея Корвина, по мнению Базилевича, у Ивана III исчезла надежда на создание антиягеллонского союза, а без него продвижение Москвы на русские земли, входившие в состав Великого княжества Литовского, было невозможным. Дипломатические переговоры были прерваны неожиданной смертью короля Казимира в 1492 г. Великим литовским князем по желанию литовской знати был поспешно возведен на престол его младший сын Александр[655].

В такой обстановке начались переговоры между Москвой и Вильно (сегодня Вильнюс) о возможностях династического брака между Александром и Еленой. Поскольку свадьба состоялась зимой 1495 г., в русской исторической литературе последних лет заключение этого брака связывалось с мирными переговорами после военных действий 1493–1494 гг., когда московский князь отвоевал часть пограничных с Литвой земель, а на русскую службу стали активно переходить литовские князья.

Однако предварительные переговоры о возможностях этого брака начались еще при короле Казимире и имели неофициальный характер: Ян Заберзинский в июле 1492 г. обратился к новгородскому наместнику Якову Захарьичу, называя его «господин и дядя», с просьбой выяснить возможность такого союза. От Якова Захарьича об этом предложении узнал потомок Гедимина, ведавший в Москве переговорами с Литвой, – князь Иван Юрьевич Патрикеев, которого тот же Ян Заберзинский в письме спросил, не сможет ли великий князь «дати дочку свою» за литовского князя[656]. Официальное сообщение из Литвы о вступлении Александра на престол пришло уже после этих писем.

Базилевич полагал, что письмо Яна Заберзинского было составлено с согласия и по поручению литовских панов-рады и, возможно, инициатором самого сватовства был еще король Казимир. Как одно из доказательств автор привел слова из письма польского короля Олбрахта к Александру от сентября 1493 г., в котором о браке говорилось, как о деле, давно решенном, и король торопил брата с заключением союза[657]. Еще одно важное свидетельство того, что союз между Москвой и Литвой готовился заранее, привела польская исследовательница Кристина Хойницкая. В 1490 г., перед своим приездом в Москву двоюродный брат великой княгини Софьи Андрей Палеолог встречался с Филиппом Каллимахом, с которым говорил о возможном браке Александра и Елены[658]. С согласия короля Казимира Андрей Палеолог в Москве приводил аргумент в пользу этого союза: упрочение позиции при московском дворе самой Софьи Палеолог. Благодаря этому союзу, Софья, если бы она осталась вдовой при большой разнице лет с Иваном III, получила бы поддержку Ягеллонов. Фактической целью предложения Каллимаха был союз Ягеллонов с Рюриковичами, который про-тивостоял интересам Габсбургов в Центральной Европе[659]. Кроме того, сам Каллимах был заинтересован в объединении православной и католической церквей.

Безусловно, такая поддержка была важна для Софьи Палеолог, так как укрепила бы ее положение в Москве. 90-е гг. XV в., когда подрастали прямой наследник русского престола Дмитрий, внук Ивана III от первого брака, и старший сын Софьи – будущий великий князь Василий Иванович, для Софьи были тяжелыми, связанными с интригами и ссорами с Иваном III.

Внешне переговоры Палеолога с Каллимахом должны были выглядеть как забота Андрея Палеолога об упрочении положения своей сестры Софьи, находившейся в чужой стране. Стоит напомнить, что в 1490 г. умер старший сын Ивана III и наследник престола Иван Иванович; в этой смерти при московском дворе обвиняли Софью, даже казнили врача, выписанного Софьей из Венеции, чтобы лечить наследника. Смерть Ивана Ивановича могла открыть дорогу к трону старшему сыну Софьи.

Однако сами переговоры о браке Александра и Елены, которые связывались с заключением мира, в 1493–1495 гг. шли медленно. Толчком к их завершению, очевидно, стало посольство 1493 г. от князя Конрада Мазовецкого, который предлагал Ивану III заключить союз против детей Казимира и сам сватался к Елене. Такой союз сблизил бы Россию с врагом Польши и Литвы – Орденом[660].

Более скудно история сватовства Александра к Елене отражена в литовских дипломатических документах. К осторожным напоминаниям о ранней переписке по поводу брака можно отнести текст в документе 1493 г., направленном князю Ивану Юрьевичу Патрикееву от литовских панов-рады. В нем упоминается некая переписка между Яном Юрьевичем и Патрикеевым «о дело господарей нашых, чтобы межы господареи была любов и доконъчанье и всякая добрая приязнь»[661]. Уже в декабре того же года от имени великого князя Александра литовские послы должны были говорить Ивану III: «абы еси дал за нас девку свою, абыхмо в лепшои в кровнои приязни […] жили были с тобою»[662]. В переписке 1494–1495 гг. между Вильно и Москвой в основном речь идет о том, чтобы Елену не принуждали поменять вероисповедание[663].

В январе 1494 г. переговоры завершились обручением Елены, которое происходило в покоях ее матери Софьи Палеолог в присутствии Ивана III и московских бояр. Священник прочитал молитву «кресты с чепьями и перстни меняли, и в великого князя Александра место обручал пан Станислав Янович»[664].

Более романтично это описано в летописце Великого княжества: в Кремле после пира в великокняжеском дворце Иван Васильевич отвел литовских послов в покои Софьи. Когда Софья согласилась на брак, в покои вошла Елена, и послы, упав на колени, просили, чтобы она «князя и пана их в ласце своей заховала». По просьбе Ивана послы показали портрет Александра. На портрете Александр был красивым, белолицым с румянцем, черными глазами[665].

Несколько иной портрет Александра дал в 1599 г. известный польский генеалог Бартош Папроцкий: князь был невысокого роста, с удлиненным лицом и черными волосами, туповат умом и поэтому был молчаливым[666].

Через год, в январе 1495 г. после заключения мира с Литвой Елена уехала в Вильно. За сто лет до этого уже из Вильно в Москву ехала дочь великого князя Витовта Софья, прабабка Елены Ивановны, чтобы выйти замуж за московского великого князя Василия Дмитриевича.

В донесениях о путешествии Елены подробно описаны приемы великой княжны в различных городах, встречи, знакомство с женихом – великим князем Александром. В литературе уже отмечалось, что следуя наказам матери, Елена отказалась въехать в Вильно в карете, присланной Александром, и всю дорогу проделала в собственной, подаренной родителями.

Судя по отчету русского посольства, Александр встретил Елену верхом за три версты от Вильно; когда княжна вышла из своей тапканы, «дал ей руку», а дальше Елена ехала в тапкане, Александр верхом перед тапканой, русские дворяне шли пешком слева от тапканы, литовские – справа[667].

В литовской хронике, где помещен подробный рассказ о приезде невесты великого князя, сама встреча описана более красочно. На подъезде к Вильно для княжны был разбит шатер, ее встречало до 4000 литовцев (московская свита составляла около 2000 человек). Александр, приехавший со свитой в 500 человек, пошел к шатру пешком, на пути его встретила невеста и «любезно привитавшися з собою, шли до ее намету» под радостные возгласы и мушкетные выстрелы литовцев. В Вильно Елену радостно встретили жители, бросали ей цветы, произвели салют из пушек, стоявших на городском валу[668].

Для обряда церковного венчания, который состоялся сразу после приезда в Вильно, невесту одели по русскому обычаю: ей расчесали косу и надели кику (головной убор замужней женщины), и в таком наряде Елена пошла в костел. Венчание происходило по католическому обряду, но в присутствии православного священника.

В исторической литературе в связи с этим браком всегда поднимается вопрос об усилении роли православной церкви в Литве. Действительно, в брачном договоре специально было оговорено, чтобы великий князь не принуждал жену к переходу в католичество и построил на великокняжеском дворе православную церковь, куда бы могла ходить на службу Елена.

Перед отъездом из Москвы Елена получила от матери четкие инструкции, как себя вести в вопросах веры. В частности, если свекровь попросит ее сопровождать в храм, они могут дойти до дверей костела, а внутрь Елена не входит. И она выполняла эти инструкции, в связи с чем ее отношения со свекровью, вдовой короля Казимира, осложнились до такой степени, что Александр обращался с письмом к своему брату, кардиналу Фридерику с просьбой о посредничестве в улучшении отношений Елены с его матерью Елизаветой. Он просил, чтобы Фридерик помирил супругов с матерью, обещая, что они будут следовать ее воле[669].

Вопрос о сохранении православия постоянно звучавший и в письмах, которые Елена получала от родителей, и в дипломатической переписке с великим князем, был поводом для военных действий. Однако в российской историографии практически не исследован вопрос об отношениях Елены с православной церковью в Литве.

В Польше женитьба Александра и Елены вызвала много споров о месте православной церкви в политической жизни. В польской публицистике начала XVI в. шла полемика по вопросу, нужно ли православным перекрещиваться в католическую веру или достаточно признать верховенство папы римского. Это касалось не только самой Елены, но и остальных православных жителей Литвы. Главным сторонником повторного крещения был Ян с Освенцима (Сакронус), известный философ и теолог, член Краковской Академии, человек, близкий к брату Александра, кардиналу Фридерику. С Сак-ронусом спорил Ожеховский, сторонник объединения церквей. В 1501 г. в Рим для обсуждения этого вопроса поехало посольство Эразма Чолека; интересно, что с этим посольством ехал вновь появившийся в Польше родственник Елены – Андрей Палеолог. Его роль не очень ясна; не известно, поддерживал ли он Елену в ее намерении сохранить православие, или поляков в их стремлении обратить ее в католичество[670].

Александр не спешил вмешаться в этот спор. На восточных границах Литвы начинались военные действия, и великий князь не стремился окончательно ссориться с тестем.

Оживление подобной полемики в Польше было вызвано еще и тем, что после смерти брата на польский престол должен был вступить Александр, имеющий православную жену. Елена никогда не была коронована как польская королева. Позднее Матвей Стрыйковский и другие польские авторы напишут: ее не захотели поляки, так как она не приняла католической веры.

В научной литературе не раз поднимался вопрос об усилении православной церкви в Великом княжестве Литовском после женитьбы Александра и Елены. Безусловно, сам факт появления православной великой княгини в Вильно уже усиливал положение православных князей и шляхты, тем более, что в Литве и особенно на ее восточных территориях православие имело более длительные культурные традиции, чем католичество. В конце концов, эти противоречия уже после смерти Александра вылились в 1508 г. в выступление князя Михаила Глинского.

Это выступление шляхты имело много причин и аспектов, но религиозный фактор в нем также присутствовал. Позднее, когда часть соратников Глинского вернулась в Литву, на судебном процессе 1511 г. Федора Колонтая обвинили в том, что он будто раньше говорил Михаилу: «всех нас, Русь, мают хрестити в лядскую веру, а хто б не хотел поити в лядскую веру, тых мают стинати»; и его просьба о заступничестве в связи с этим вроде была поводом к выступлению Михаила Глинского[671].

Королевой Елену постоянно называют в русской дипломатической пере-писке начала XVI в., а также грамотах, выданных при Сигизмунде Старом, сменившем Александра на польском престоле. Со всеми посольствами из Москвы Елена получала «челобитья», сама писала отцу и матери. Уже после смерти Ивана III новый великий князь Василий Иванович посылал ей в подарок меха – соболей и белку.

Будучи великой литовской княгиней, Елена имела собственных администраторов. От своего мужа она получила 39 пожалований на 11 владений. Пожалованные ей земли преимущественно располагались на восточных границах Литвы: в Мстиславском княжестве, Витебске, где Елена получила во владение Обольцы, ранее принадлежавшие Шемятичу, Могилев и др. Уже после смерти Александра в 1507 г. Сигизмунд дал Елене замок Бельск.

Чиновники Елены одновременно имели должности, связанные с управлением государством. Доверенным лицом, канцлером княгини был писарь канцелярии великого князя Иван Сапега. Елена давала своим служащим земли и тяглых людей, делала земельные вклады в монастыри[672].

Елена быстро освоилась и с придворной жизнью. Возможно, в этом помогало воспитание, которое ей дала Софья Палеолог; в юности она провела долгие годы, наблюдая жизнь папского двора, куда стекались представители практически всех правящих домов Европы. И в Москве Софья активно участвовала в жизни великокняжеского двора.

Александр заставил Елену носить европейское платье, она сопровождала мужа в поездках по стране, полюбила светскую музыку, которой не знала в Москве. Елена уделяла внимание православной церкви в Литве[673]. Не исключено, что примером для подражания ей служила тверская княжна Ульяна, жена великого литовского князя Ольгерда. В русской средневековой литературе Ульяна известна как поборница православия, которая даже своего мужа уговорила креститься.

Жизнь Елены после смерти короля Александра была осложнена. Михаил Глинский, как можно предположить по некоторым отрывочным известиям, в 1508 г. хотел привлечь ее к своему выступлению. Она писала в Москву, что «Жигомонт король ее не во чти и не в береженье держит». А в 1511 г. русские послы везли в Литву грамоту, где с возмущением писалось, что «взяв королеву за рукава из Пречистые (православный собор в Вильнюсе – М. Б.) вывели, и посадя в сани, повезли в Троки, а из Трок отвезли в ее села в Бирштаны, а из Бирштан в Стеклишки»[674]. Поводом для такой ссылки было убеждение, что Елена хочет вернуться в Москву.

В литературе неоднократно рассматривалась тема приданого Елены. В него не входили земельные владения, хотя, возможно, с этим связан вопрос, постоянно поднимавшийся в переговорах о заключении брака и заключении мира. Польская сторона настаивала на такой последовательности: сначала женитьба, а затем решение пограничных вопросов. Русская сторона требовала, наоборот, сначала заключить мир, а потом брак. Это требование было принято, что и исключило возможность говорить о каких-то земельных владениях для невесты. В Литве Елене муж выделил земли, с которых шло ее содержание. То, что эти земли в основном были расположены на восточных территориях, в какой-то мере служило гарантией, что на них не нападут русские войска.

Родители выделили Елене в качестве приданого значительные ценности. В литовских летописях писала о тысячах возов «со скарабом», сопровождавших Елену в Литву. В настоящее время опубликован сохранившийся фрагмент описи приданого Елены[675]. Форма этого документа позволяет говорить, что Елене были выделены ценности из казны (золотая и серебряная посуда и утварь), «мягкая рухлядь» – драгоценные ткани и меха, богато отделанная «тапкана», в которой она ехала, лошади, в том числе верховой иноходец с богатой сбруей. В приданом Елены изобилие дорогих тканей из Запада (из Венеции и просто «итальянских»), а также восточных – из Малой Азии, Закавказья, Ирана, Египта, а также самое дорогое в то время сукно из Фландрии. Серебряная посуда была украшена орнаментами, а иконы обложены золотыми окладами с драгоценными камнями («с олмазы, и с лалы и с жемчюги», «резан образ Спасов на лале, а в ней 4 лалы да 2 яхонта да 8 зерен гурмызских»)[676].

После смерти Александра ценности из наследства Елены были положены в бернардинский монастырь в Вильно и составляли огромную сумму денег. Елена хотела вернуть наследство в Москву, однако воевода виленский Николай Радзивилл добился, чтобы эти ценности пополнили казну польских королей[677].

Приданое Елены упоминается в 1514 г. в квитанции, выданной королем Сигизмундом земскому подскарбему: «и теж з серебра из грошей широких, что после королевое ее милости небожчицы Алены на нас спало, он тое серебро и гроши до мынцы нашое дал бити»[678], из чего видно, что ценности приданого были переплавлены на деньги.

Елена умерла 24 января 1513 г. Считается, что она с Александром не имели детей. Однако уже упоминавшийся Бартош Папроцкий писал, что у Александра «осталась одна дочь, которая была выдана за саксонского князя; ее звали Варвара»[679].

Почти через 200 лет, в 1686 г. упоминание о браке великого литовского князя Александра и великой княжны Елены Ивановны как пример династической связи Литвы и России было приведено в приватной переписке о желательном и возможном союзе между царем Петром Алексеевичем и дочерью польского короля Яна III Собесского[680].

К сожалению, не сохранилось портретов Елены. Есть довольно условное изображение Александра и Елены в генеалогической таблице, опубликованной в книге Ю. Деция. Ф. Паппе писал, что на поле образа Богоматери, который Елена получила от родителей как благословение, была нарисована фигура женщины в московской одежде, якобы портрет Елены; этот образ был известен еще в 1846 г.[681]

В заключение можно сказать, что сам союз Елены и Александра был удачным. Но по существу Елена была заложницей внешней политики отца и мужа, более глобальных международных союзов того времени.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.