Как появляются Кавеньяки [7]

Как появляются Кавеньяки [7]

После свержения самодержавия к политике потянулось «неслыханно громадное число обывателей», миллионы мелких хозяйчиков, стоявших между буржуазией и пролетариатом. «Гигантская мелкобуржуазная волна» подняла на своем гребне представителей мелкобуржуазных демократических партий, выражавших точку зрения мелких и средних хозяев, а также настроение части поддавшихся буржуазному влиянию рабочих^[8]. Свое большинство в Советах, в органах местного самоуправления, во многих солдатских комитетах, в руководстве ряда профсоюзов меньшевики и эсеры, гордо именовавшие себя «революционной демократией», использовали прежде всего для того, чтобы отказаться от власти и вручить ее буржуазии. Руководители эсеро-меньшевистского блока вступили в переговоры с ее лидерами, образовавшими 27 февраля Временный комитет Государственной думы, который видел свою задачу в том, чтобы «водворить порядок в Петрограде», иными словами, подавить революцию. Однако задача эта оказалась невыполнимой. О размахе движения и степени изоляции свергнутого правительства говорит признание видного монархиста В. В. Шульгина. «Если бы у нас был хоть один полк, на который мы могли твердо опереться, и один решительный генерал, — сетовал он, — дело могло бы обернуться иначе. Но у нас ни полка, ни генерала не было… И более того — не могло быть…»[9]. Убедившись в тщетности своих попыток, так как войска исполняли только приказы Петроградского Совета, в руках которого находилась реальная власть, буржуазия вынуждена была примкнуть к революции с тем, чтобы пробраться к власти и повернуть события в нужном ей направлении. Это стремление буржуазных политиков встретило полную поддержку у эсеро-меньшевистских лидеров, которые 1 марта на заседании исполкома Петроградского Совета добились, чтобы Временному комитету Государственной думы было поручено формирование правительства.

Соглашение между Исполкомом и Комитетом предусматривало осуществление некоторых демократических преобразований, однако оно отнюдь не затрагивало коренных интересов буржуазии. Боясь «отпугнуть» ее, эсеры и меньшевики согласились с тем, что в программе Временного правительства ни слова не было сказано об осуществлении требований масс о 8-часовом рабочем дне, о передаче земли крестьянам. Мир был обещан после доведения войны «до победного конца», а пока провозглашалась «верность союзническим обязательствам». Все это вполне устраивало и российскую, и иностранную буржуазию. Недаром американский посол Френсис с восторгом сообщал своему правительству: «Революция удачна и находится в надежных руках»[10].

Мало того, по требованию Милюкова, лидера ставшей правящей партии кадетов — главной буржуазной партии, под давлением эсеро-меньшевистского руководства, Петроградский Совет принял специальную декларацию о том, что правительство создано с его участием и является законной властью, которую должны признавать все граждане.

Так вожди «революционной демократии» добровольно отдали власть кадетам и октябристам^[11], которые сами, по свидетельству того же Милюкова и меньшевика Суханова, были удивлены, когда им преподнесена была Власть людьми, фактически имевшими полную возможность взять ее в свои руки в качестве представителей пролетариата и крестьянства. Поведение мелкобуржуазных лидеров вполне соответствовало характеристике К. Маркса, который писал, что часто у «демократических представителей» мелкой буржуазии «оглушительная увертюра, возвещающая борьбу, превращается в робкое ворчание, лишь только дело доходит до самой борьбы; актеры перестают принимать себя всерьез, и Действие замирает, спадает, как надутый воздухом пузырь, который проткнули иголкой»^[12].

Сговор с Временным комитетом Государственной думы вовсе не являлся просчетом или ошибкой тех или иных эсеро-меньшевистских лидеров. Этот шаг выражал занятую ими в революции политическую линию. Свою политику уступок буржуазии эсеры и меньшевики объясняли тем, что условия для социалистической революции в России еще не созрели и «революционная демократия» не готова к взятию власти. «Власть, идущая на смену царизма, должна быть только буржуазной. Трепова[13] и Распутина должны и могут сменить только заправилы думского „прогрессивного блока“, — писал меньшевик Суханов. — На такое решение необходимо держать курс. Иначе переворот не удастся и революция погибнет», поскольку рабочий класс представляет «реальную силу классовой борьбы, но не реальную силу государственной власти». Отрицая возможность установления диктатуры пролетариата, меньшевики особо подчеркивали, что власть должна принадлежать не одному классу, а носить коалиционный характер. «Русская история еще не смолола той муки, из которой будет испечен пшеничный пирог социализма, — заявлял Г. В. Плеханов, — …пока она такой муки не смолола, участие буржуазии в государственном управлении необходимо в интересах всей страны, а стало быть в интересах самих трудящихся». Он видел залог успеха революции в «соглашении тех двух классов, совокупные усилия которых одинаково нужны, при нынешних конкретных условиях, для экономического обновления России».

Лидеры эсеров свое стремление к коалиции с буржуазией также пытались оправдать ссылками на то, что только в коалиции, «в сотрудничестве с несоциалистическими элементами», в объединении «всей демократии на общей основе» заключается якобы спасение России. Они заявляли о необходимости «союза всех партий путем взаимных уступок», ибо «социализм в России слишком молод и обязательно провалится с треском, если попытается сам встать у государственного руля», и предлагали «урезать социальную программу» до пределов, не препятствующих «реальной коалиции» всех классов. Подтверждая добровольность отказа от власти, руководители эсеров категорически отрицали возможность другого решения вопроса.

Заботой о сохранении коалиции с буржуазией и объединении «демократии» лидеры мелкобуржуазных партий объясняли и свой отказ от признания Советов органами государственной власти. Один из вождей эсеров, Авксентьев, говорил на III съезде своей партии, что Петроградский Совет мог взять власть, но такой шаг был бы «поспешностью революционного действия, которая рискует изолировать революционную демократию, отбросить те слои, которые идут вместе с ней и пробудить контрреволюционное чувство».

Против перехода власти к Советам на том основании, что он якобы «оттолкнет от революции значительные слои буржуазной демократии и крестьянства», высказалась и Всероссийская конференция меньшевиков. И те и другие считали, что, поскольку, по их мнению, спасти страну и революцию может только коалиция с буржуазией, постольку и Советы, являющиеся классовыми органами рабочего класса, не должны брать власть в свои руки, дабы не препятствовать наступлению классового мира и торжества надклассовой «демократии».

Таким образом, идеологи мелкобуржуазных партий стояли на позиции возможности союза антагонистических классов, их примирения. Классовую борьбу, из которой вытекает и необходимость диктатуры пролетариата, они подменяли мелкобуржуазными иллюзиями и предрассудками о «равенстве классов» и «последовательной», «чистой демократии», общей и для эксплуататоров, и для эксплуатируемых.

Практически эта позиция мелкобуржуазных партий означала неверие в силы российского пролетариата. В политике их вождей отражались, как указывал В. И. Ленин, колебания мелкой буржуазии, «боящейся довериться рабочим, боящейся порвать с капиталистами» ^[14].

Противников перехода власти к Советам, поборников «чистой демократии» В. И. Ленин в первом же документе, написанном после победы Февральской революции, охарактеризовал как мелкобуржуазных политиков, идущих на поводу у буржуазии, и отметил в плане доклада об итогах Апрельской конференции: «Революционная демократия» = «реакционная демократия»^[15]. Большевики считали, что взятие власти Советами и формирование ответственного перед ними правительства было единственно правильным решением вопроса о власти, а решение, принятое меньшевиками и эсерами, лишь осложнило ход событий, создало новые трудности на пути развития революции. Вместе с тем большевики ясно отдавали себе отчет в том, что своими заверениями о намерениях удовлетворить требования масс о мире, земле, об обуздании капиталистов и предоставлении демократических свобод, мелкобуржуазные партии сумели привлечь к себе значительную часть трудящихся, которые бессознательно доверчиво относились не только к ним, но и к поддерживаемому ими Временному правительству, а потому не поддержали бы призыва к его вооруженному свержению.

Вместе с тем пролетариат мог взять власть мирным путем, без вооруженного восстания. Эта возможность вовсе не означала, что буржуазия так же добровольно уступит власть, как ее отдали ей меньшевики и эсеры, а обусловливалась отсутствием у нее сил, которые могли бы противостоять вооруженному народу. У Временного правительства, указывал В. И. Ленин, не было в данный момент «ни полиции, ни особой от народа армии, ни стоящего всесильно над народом чиновничества…»[16] Именно поэтому, несмотря на горячее желание подавить революцию и разогнать Советы, оно не решалось на открытое вооруженное выступление против них.

Советы были готовой формой власти рабочих и крестьян, самыми массовыми, самыми демократическими организациями трудящихся, опиравшимися на вооруженный народ, и все доводы меньшевиков и эсеров против их полновластия не имели под собой никакой почвы. Они являлись лишь предлогом для оправдания неблаговидной позиции соглашательства с буржуазией, которую заняли мелкобуржуазные партии, прикрываясь лозунгом «демократии» и противопоставляя ее диктатуре пролетариата. Большевики считали целесообразным переход власти к Советам, несмотря на то, что большинство в них принадлежало меньшевикам и эсерам. Полновластие эсеро-меньшевистских Советов не означало установление диктатуры пролетариата и само по себе не меняло соотношения классовых сил в стране. Однако оно привело бы к изоляции буржуазии, к разрыву блока эсеров и меньшевиков с кадетами. Правительство, созданное из эсеро-меньшевистского большинства Советов, оказалось бы лицом к лицу с народом, и в этой ситуации лидеры мелкобуржуазных партий, лишившись возможности отделываться посулами, должны были бы запять более определенную позицию — либо порвать блок с буржуазией и отказаться от соглашательства, либо продолжать старую политику и окончательно разоблачить перед трудящимися свою неспособность на решительные действия в защиту их интересов. Взяв всю власть, писал В. И. Ленин, Советы могли бы «обеспечить мирное развитие революции, мирные выборы народом своих депутатов, мирную борьбу партий внутри Советов, испытание практикой программы разных партий, мирный переход власти из рук одной партии в руки другой»[17]. На основе мирной борьбы партий, в условиях свободно переизбираемых Советов возможно было мирное установление диктатуры пролетариата в результате перерастания буржуазно-демократической революции в социалистическую. Рабочий класс через Советы должен был принудить буржуазию отказаться сначала от политической, а затем и от экономической власти. Осуществление этого ленинского плана обеспечило бы наиболее безболезненный переход к новому общественному строю.

Однако чем дальше шло развитие революции, тем резче выступала контрреволюционная сущность политики мелкобуржуазных партий, ее коренное расхождение с интересами народа. Первые же шаги Временного правительства показали, что оно делает все для сохранения старых порядков, старого государственного аппарата, прибылей буржуазии, помещичьей собственности на землю, продолжения империалистической войны. Несмотря на это, лидеры меньшевиков и эсеров продолжали призывать к всемерной поддержке Временного правительства, предупреждая о мнимой опасности каких-то слишком поспешных мер, которые могли бы оттолкнуть буржуазию от революции.

Конечно, и само Временное правительство вынуждено было маскировать свои истинные цели. Оно расточало обещания, уговаривало лишь подождать созыва Учредительного собрания, которое, дескать, как истинный хозяин земли русской и решит все наболевшие вопросы, даст землю крестьянам, хлеб голодным, мир стране. Цель же была одна — оттянуть время, собрать силы и покончить с революцией, и в этом буржуазии усиленно помогала мелкобуржуазная демократия.

Особенно четко фальшивость позиции мелкобуржуазных партий, их эволюция в сторону контрреволюции проявилась во время апрельского, июньского и июльского кризисов.

20 апреля 1917 г. в Петрограде состоялась многолюдная демонстрация рабочих и солдат, возмущенных нотой министра иностранных дел Временного правительства Милюкова, в которой он заявлял, что Россия готова вести войну до победного конца и намерена соблюдать все союзнические обязательства. Создалась обстановка, при которой одного слова эсеро-меньшевистских лидеров Советов было достаточно, чтобы правительство беспрекословно сдало ему власть. «Временное правительство не располагает какой-либо реальной властью, — характеризовал положение военный министр Гучков, — и его распоряжения осуществляются лишь в тех размерах, как допускает Совет рабочих и солдатских депутатов, который располагает важнейшими элементами реальной власти, т. к. войска, железные дороги, почта и телеграф в его руках. Можно прямо сказать, что Временное правительство существует, лишь пока это допускается Советом рабочих и солдатских депутатов»[18] Большевики предложили руководству Петроградского Совета взять власть, однако эсеро-меньшевистские лидеры отвергли разумные доводы и «поддержали падающее правительство капиталистов, запутали себя еще больше соглашательством с ним, сделали еще более роковые, ведущие к гибели революции, шаги»^[19]. 4 мая они провели в Совете резолюцию об образовании коалиционного правительства. В него вошли шесть «министров-социалистов», в том числе Керенский, занявший пост военного и морского министра.

Создавая коалиционное правительство, буржуазия делала ставку на доверие масс к мелкобуржуазным партиям, рассчитывала использовать «социалистических» министров как ширму для прикрытия своей политики.

«Суть маневра состоит в том, — писал В. И. Ленин, — чтобы поставить „отходящих“ от социализма и от революции вождей „социалистической демократии“ в положение безвредного для буржуазии придатка при буржуазном правительстве, заслонить это правительство от народа при помощи почти социалистических министров, прикрыть контрреволюционность буржуазии блестящей, эффектной вывеской „социалистического“ министериализма»[20]. Характерна и реакция буржуазных политиков на появление «министров-социалистов» в составе правительства. Раз эти лица стали министрами, заявил один из лидеров буржуазии Маклаков, они уже не являются революционными вожаками. Теперь нужно лишь, чтобы они окончательно «отреклись — я не говорю от революционной фразеологии, пусть способ выражения остается за кем угодно — но от революционной идеологии».

Под прикрытием коалиции, которая порождала иллюзию, будто в стране создана власть, способная дать народу хлеб и мир, буржуазия накапливала силы, чтобы покончить с двоевластием, и ответственность за наступление контрреволюции несут вместе с Временным правительством партии меньшевиков и эсеров.

Однако, пока сохранялось двоевластие, не завершились и колебания мелкобуржуазной демократии между буржуазией и пролетариатом. Во время второго, июньского кризиса Временного правительства вновь сложилась ситуация, при которой Советы могли безболезненно взять власть. Эсеровская газета «Земля и труд» признавалась, что «Советы — крестьянский, рабочий и солдатский — фактически и есть революционная власть, и если бы Советы признали нужным взять власть в свой руки, то власть была бы передана… Но этой власти не хочет Совет солдатских и рабочих депутатов»^[21]. Причиной, помешавшей взять власть, были колебания эсеро-меньшевистских руководителей. «Партии, правящие теперь в России, — писал В. И. Ленин, — …наглядно показали себя в исторический день 18-го июня как партии колебаний. Их лозунги выражали колебание, и за их лозунгами оказалось — явно, очевидно для всех — меньшинство»[22]..

Меньшевики и эсеры, занимая «среднюю» позицию, обвиняли большевиков в том, что они своими крайностями «помогают контрреволюции», и в то же время признавали контрреволюционность кадетской партии, с которой находились в коалиции. Мелкобуржуазные идеологи хотели бы обойтись без классовой борьбы и боялись ее обострения, вынуждавшего их более определенно встать на ту или другую сторону. «Вместо решительной политической оппозиции. — всеобщее посредничество; вместо борьбы против правительства и буржуазии — попытка уговорить их и привлечь на свою сторону; вместо яростного сопротивления гонениям сверху — смиренная покорность…»[23]. Эту характеристику, данную поведению мелкобуржуазных демократов основоположниками марксизма, вполне можно отнести и к политике меньшевиков и эсеров. Мелкобуржуазные партии, именовавшие себя «революционной демократией», фактически вручили судьбу народа контрреволюционной буржуазии, отошли от революции и от демократии к продолжению империалистической войны, к уступкам кадетам и в вопросе о власти, и в вопросе о земле, и в вопросе национальном.

От этой политики оставался один шаг до прямой контрреволюции, благоприятную почву для которой создавала вся деятельность меньшевиков и эсеров. В. И. Ленин накануне июльских событий писал в статье «Из какого классового источника приходят и „придут“ Кавеньяки?», что суть классовой позиции и стремлений мелкой буржуазии, «мечтательно и фразисто-„социалистической“, охотно именующей себя „социалистической демократией“, состоит в том, чтобы хотеть невозможного, стремиться к невозможному». Она хочет занять «среднюю» линию, хотя в обществе ожесточенной классовой борьбы между буржуазией и пролетариатом, особенно обостряющейся во время революции, такой средней линии быть не может. Практически боязнь довериться руководству революционного пролетариата неизбежно заставляла ее довериться руководству буржуазии, а «средняя» линия означала подчинение трудящихся тому классу, который поставляет Кавеньяков. И хотя сами эсеро-меньшевистские лидеры и даже Керенский и не были призваны сыграть эту роль, они являлись «вождями такой мелкобуржуазной политики, которая делает возможным и необходимым появление Кавеньяков… Было бы болото, а черти найдутся»[24].

Именно так и развивались события. Во время июльского кризиса, вызванного провалом предпринятого Керенским наступления на фронте, требование масс «Вся власть Советам!» могло быть осуществлено, если бы не позиция вождей меньшевиков и эсеров, стремившихся сохранить коалицию с буржуазией и кадетов в составе правительства. Буржуазия, накопив силы под прикрытием мелкобуржуазных партий, перешла в наступление. По приказу Временного правительства и с одобрения эсеро-меньшевистского ЦИК. Советов мирная демонстрация трудящихся была расстреляна вызванными с фронта реакционными воинскими частями. После этого Центральные Исполкомы Советов рабочих и солдатских и Советов крестьянских депутатов приняли резолюцию, в которой объявили Временное правительство «правительством спасения революции» и признали за ним «неограниченные полномочия».

По вине мелкобуржуазных партий, которые, по выражению Милюкова, «выступили на защиту буржуазной революции от революции социалистической», возможность перехода власти к Советам и мирного развития революции была упущена, и в результате капитуляции сторонников «чистой демократии» двоевластие кончилось в пользу буржуазии. «Вожди Советов и партий социалистов-революционеров и меньшевиков… окончательно предали дело революции, отдав его в руки контрреволюционерам и превратив себя и свои партии и Советы в фиговый листок контрреволюции»^[25]. Этим завершился, по выражению В. И. Ленина, «цикл партийного развития» мелкобуржуазной демократии, начавшийся 28 февраля.

Июльские события не могли остановить развитие революции. После них процесс левения масс ускорился и Временное правительство вместе с поддерживавшими его партиями все больше теряло опору среди населения. В этих условиях буржуазия, требовавшая установления «сильной власти», способной, по словам того же Милюкова, «провести хирургическую операцию» и навсегда избавить страну от большевистской опасности, выдвинула на роль Кавеньяка генерала Корнилова. Получив поддержку на так называемом Государственном совещании, которое В. И. Ленин, точно выражая его сущность, назвал «коронацией контрреволюции», Корнилов потребовал передачи ему всей гражданской и военной власти и двинул войска на революционную столицу. Однако сыграть роль Кавеньяка Корнилову не удалось.

В. И. Ленин подчеркивал, что «исключительно от стойкости и бдительности, от силы революционных рабочих России зависит то, победа или поражение ждет русских Кавеньяков…»^[26]. Это подтвердил разгром корниловщины. Под руководством большевистской партии не менее 60 тыс. красногвардейцев, солдат, матросов встали на защиту Петрограда стеной, о которую разбились волны контрреволюции. Корниловский мятеж был подавлен без единого выстрела. А вскоре восставшим народом во главе с пролетариатом и его партией была сметена власть буржуазии.