С гордо поднятой головой. Памяти Борислава Милошевича

С гордо поднятой головой. Памяти Борислава Милошевича

Общение с этим человеком с первого знакомства произвело на меня неизгладимое впечатление. Борислав Милошевич был настоящим воином духа и воли. Он обладал редким самообладанием: что бы ни происходило, он продолжал с гордо поднятой головой, с достоинством нести то тяжелое испытание, выдерживать ту клевету и ложь, которые обрушились на его страну, на его род, на его семью. Это достоинство и самообладание очень впечатляли, вызывали громадное уважение к его личности.

В тот 1999 год, когда авиация НАТО бомбила Югославию, мне довелось вместе с Бориславом Милошевичем неоднократно выступать в прессе, участвовать в различных форумах, как-то раз и в Фонде Никиты Михалкова, который предоставил нам тогда возможность провести круглый стол. Мы пытались везде, где только возможно, обращать внимание общества и, прежде всего, наших российских СМИ, тогда почти на 90 % прозападных, на то, что, помимо страшной несправедливости и подлости, эти бомбардировки – еще и грубейшее нарушение международного права, слом международного порядка, ведь бомбы сыпались на суверенное государство, страну-основательницу ООН и подписанта Хельсинского акта, которым гарантировалась территориальная целостность не субъектов федерации, а самой Югославской Федерации.

Борислав Милошевич всегда говорил очень умно, тонко, аргументировано, со знанием мировой геополитики, международного права. Он говорил, не повышая голоса, это был дипломат европейской школы, большая умница, чье слово имело вес.

А дружба наша началась с того апрельского дня 1999-го, когда я пришла к нему, послу Югославии в России, с просьбой дать мне визу, чтобы окольными путями, через болгарские горы, пробраться в блокадный Белград, когда на него падали натовские бомбы. Мне надо было участвовать в международной акции ученых против бомбардировки Югославии. И вот поздно вечером он мне лично вручил эту визу. Мы подняли по рюмке ракии, крепко обнялись. В 7 утра я уже была в Шереметьево, самолет вылетал на Балканы в Софию, откуда уже через горы часов за шесть-восемь можно было добраться до Белграда…

Два брата – Слободан и Борислав Милошевичи – служили одному делу, но это, на мой взгляд, были разные и по своим дарованиям, и по типу личности и психологии люди. Каждый свой потенциал реализовывал в избранной им сфере деятельности. Борислав совершенно не был похож на партийного работника, он имел облик аристократа, это был джентльмен с изысканными манерами, человек начитанный, образованный, наконец, красавец! Опыт прирожденного дипломата сказывался и в том, что он никогда не поддавался эмоциям, которые, конечно, клокотали в нем. Ведь все, что выпало на долю Сербии и ее сынов, остро воспринимающих все беды Родины и исторического сербства, вынести было тяжело… У нас с ним сразу обнаружилась удивительная мировоззренческая близость по всем вопросам, и я очень ценила это общение.

Брат его, Слободан Милошевич, как мы помним, умер в застенке Гаагского трибунала, неосужденный и непобежденный. И, сколько бы ему грехов ни приписывали – мнимых и реальных, кто без них? – свою кончину он встретил достойно. Это была мученическая смерть… Он до конца отстаивал свою правоту, показал несгибаемую волю, не изменил, не пытался облегчить свою судьбу, но повернул свою защиту перед этим неправым судилищем в мощный обвинительный акт крушителям мирового порядка и фарисейству. И ведь ему же не было предоставлено право лечения в России, как он просил. Но почему об этом не кричат, как о деле Магнитского, которому якобы не предоставили должной медицинской помощи? Братья Милошевичи, конечно, были верны друг другу. Зная сербскую традицию, могу сказать, что там сильны семейные родовые отношения, которые поддерживаются, по крайней мере, между 60-ю кланами и семьями, имеющими общие корни. Эта верность семейным традициям, конечно, была очевидна и у Милошевичей.

Борислав выполнил свой долг – свой личный долг перед Родиной, перед судьбой, перед своей семьей и родом, попавшим в жернова истории XX столетия. До нашего знакомства с Бориславом я уже обращалась к сербской теме, даже выступала с грузовика перед американским посольством еще в 1995-м, во время первых авиаударов НАТО по боснийским сербам. Наверное, вниманию ко мне со стороны сербов я обязана и памяти моего отца, историка Алексея Леонтьевича Нарочницкого, – он был иностранным членом Сербской академии наук и искусств, его там очень хорошо знали и любили, он очень много там выступал и писал по международным отношениям времен первого сербского восстания 1804–1813 гг., развернувшегося на фоне грандиозных европейских событий, перемен, наполеоновских войн.

…Как-то через год после моей поездки в Белград Борислав позвонил мне, он был еще послом в Москве, и пригласил зайти. Я захожу, а он встает и зачитывает мне телеграмму, в которой меня официально извещают о том, что югославское правительство награждает меня орденом Югославской звезды, все согласования уже прошли, осталась лишь одно подписание. Однако вскоре началась сербская «бархатная революция», все поменялась, награждение мое где-то затерялось незавершенным… А меня этот жест воюющей и оболганной братской страны очень глубоко тронул…

Помнится, как совсем недавно Борислав Милошевич, великолепный аналитик, выступал с нашей ведущей блестящей балканисткой Еленой Гуськовой на круглом столе по Косово на РТР. И как он умно, тонко, глубоко анализировал геополитический контекст, в котором происходил очередной инцидент на Балканах. Меня с ним очень сближало стремление не только просто крикнуть о несправедливости, а понять, проследить корни происходящего, увидеть за этим некие планы в отношении региона, славянства, сербов, России.

Смерть Борислава – огромная потеря… Мы, русские, потеряли брата, а сербство – своего выдающегося сына… Меня это известие сразило. Очень скорблю…

Конечно, этот человек был еще и связующим Сербию и Россию звеном. Он прожил в России много лет. Борислав великолепно, очень красиво говорил по– русски. В наших беседах у меня сложилось впечатление, что он знал всю нашу литературную классику – от Пушкина и Достоевского до Николая Рубцова.

Высказывался ли он о современных российских реалиях? Здесь, думаю, как раз и проявлялись, даже когда он перестал быть послом, дипломатом, его дипломатическое воспитание, внутренний аристократизм, необычайный такт. Хотя, имея дело со мной, он мог быть искренен, зная, что имел дело в то время с ярой оппозиционеркой, которая сама давала беспощадные характеристики внешней политике тогдашней России. Но он не позволял себе никаких резких высказываний. Он мог кивнуть головой в ответ на мои возмущенные речи и суждения, развести руками: ну что ж, понимаю, конечно… В этом проявлялось его уважение к нашему национальному чувству. Ведь он тонко чувствовал, как мне было стыдно за свою Россию, как больно было наблюдать ее нравственное и политическое падение… Но, как говорил Пушкин: «Я могу сколько угодно ругать свое Отечество, но мне очень не нравится, когда это делают иностранцы». Это естественное чувство, как к матери – мы можем ссориться, считать, что она во всем неправа, но, если кто-то чужой оскорбит вашу мать, у вас – только желание защитить. А иное противоестественно.

При европейском лоске манер ему было присуще все ценное, что есть в славянской культуре – уважение к своему дому, к семье, верность роду и Отечеству… И он в нас это тоже берег! Он воспринимал личность, с которой говорит, не просто как индивида, но и как часть целого, которое для этого индивида дорого. Поэтому он никогда не высказывался неуважительно и осуждающе… Но я представляю, что творилось у него в душе, какого он был мнения о внешней политике тогдашнего главы МИД РФ Козырева по отношению к Балканскому кризису, к Сербии. Ведь драма Сербии разыгралась с нашего попустительства и безволия, но никогда мы, русские, не услышали от него ни одного слова осуждения, только в его умных глазах читались горечь и разочарование, боль от бессилия повернуть колесо истории…

Сербы, конечно, потеряли своего выдающегося сына. Драматическая судьба у рода Милошевичей… Она сплелась с драматической историей сербского народа – вот уж воистину единство судьбы личности и нации.

Мы с Бориславом встречались, обедали с его женой Миланкой и сыном. Сын Святозар – интеллектуальный, начитанный и очень печальный юноша с тонкой душой, которую глубоко ранила бесстыдная травля сербства, сербского народа, его семьи… Видно было, что для него мир идеалов был попран… Но в Бориславе Милошевиче надломленности не было, это был не мальчик, но Муж! Только в глазах его виделась грусть, он прекрасно понимал, что мы на нашем веку торжество справедливости вряд ли увидим.

Но в его взоре всегда была и абсолютно непреклонная воля – независимо от того, что все, казалось, против нас, нужно отстаивать правое дело. Потому что не в силе Бог, а в правде.

Столетие. ру,

18.02.2013