Суд над Никоном
Суд над Никоном
В ноябре 1666 г. прибыли в Москву патриархи. Торжества в честь их длились целый месяц. Наконец приступили к делу. Паисий Лигарид, которому поручено было исполнять обязанность докладчика, сумел подготовить патриархов, настроить их против Никона.
В начале декабря Никон был привезен в Москву. Перед отъездом из монастыря он приобщением [св. причастием] и елеосвящением приготовился к собору, словно к смерти, сказал поучение братии и простился с нею. Повезли его ночью с такою тайной, что он даже в сильном раздражении спросил везших его, уж не хотят ли его задавить, как митрополита Филиппа…
Никогда еще не бывало в Москве такого собора, какой состоялся теперь. Два восточных патриарха (антиохийский – Макарий и Паисий – александрийский), десять митрополитов и множество других духовных лиц заседали на этом соборе.
Никон явился сюда во всем величии патриаршего сана, с преднесением креста, так что все и сам царь должны были встать при его входе… Царь указал ему на место наряду с архиереями. Никон огляделся и, увидев, что не было для него особенного почетного патриаршего места, сказал:
– Благочестивый царь, я не принес своего места с собою; буду говорить стоя!
Все восемь часов, пока продолжалось заседание, Никон простоял, опершись на свой посох.
На соборе дело приняло такой вид, как будто бы между царем и патриархом шла тяжба, а собор должен был совершить суд. Сам государь со слезами на глазах, взволнованным голосом начал жаловаться на самовольное удаление патриарха, на восьмилетнюю смуту в церковных делах и заявил, что никакой вражды не питал к Никону…
Будь Никон уступчивее, смирись он хотя немного, и, кто знает, быть может, тут же на соборе совершилось бы примирение между прежними друзьями. Но Никон, во всем блеске своего величия, опершись на посох, гордо стоял пред царем и собором. Много горечи и обиды накопилось в его душе; не смирение и любовь, а чувство обиды говорило в сердце его! На обвинения он отвечал обвинениями, объяснил, что ушел от гнева государя, а патриаршества не оставлял. Царь предъявил собору перехваченное письмо Никона к византийскому патриарху и жаловался на обидные выражения. Никон отвечал, что послание писал он к своему собрату тайно и не виноват, что написанное тайно сделалось явным. На чтении и разборе письма собор остановился долго. Делались замечания, спорили, обвиняли патриарха в самовольстве, гордости, превышении власти… В жару спора Никон делал резкие замечания, тем более что он не мог не видеть, что к нему придираются, хотят его обвинить во что бы то ни стало.
На втором заседании, когда речь зашла о побоях, нанесенных боярином Хитрово патриаршему посланному, антиохийский патриарх Макарий заявил, что боярин вполне прав, так как он исполнял царскую службу, и при этих словах сам встал с места и благословил его. Сильно напали на Никона за его резкий отзыв о Паисии Лигариде, за обвинение его в неправославии. Никон, крайне раздраженный спором, выразил тут же сомнение в достоинстве собора и в праве собравшихся лиц судить его и даже усомнился в православии греческого Номоканона, напечатанного в Италии.
12 декабря в патриаршей крестовой палате были прочтены Никону обвинения: выставлялось на вид, что он смутил Русское царство, вмешивался в гражданские дела; что давал своему монастырю гордые названия Вифлеема, Голгофы, Иерусалима; что злоупотреблял анафемой, Номоканон называл еретической книгой; что мучил иноков мирскими наказаниями и пытками…
Его объявили лишенным патриаршества и священства, только иночество было оставлено за ним.
Затем был исполнен обряд снятия сана. При этом Никон спросил:
– Почему вы действуете здесь, в монастырской церкви, тайно, как воры? При всем народе в соборе умоляли меня принять патриаршество. Пойдем и теперь в ту же великую церковь.
Патриархи сами сняли с него клобук и панагию. Не смог снести всего этого молча бывший всесильный владыка, не сдержал своего сердца…
– Жемчуг-то с клобука поделите меж собою, – заговорил он, – придется вам по нескольку золотников. Бродяги!.. Ходите повсюду за милостыней, чтобы султану заплатить дань!
Решено было отвезти Никона в заточение в Ферапонтов монастырь.
– Никон, Никон! – говорил он, садясь в сани. – Отчего все это тебе приключилось? Не говори правды, не теряй дружбы сильных. Устраивал бы ты богатые трапезы да вечерял бы с ними – не было бы тебе этого!
Тяжело жилось в первые годы «ферапонтовскому заточнику». Архимандриту, который должен был находиться при нем, был дан строгий наказ:
«Беречь, чтобы монах Никон писем никаких не писал и никуда не посылал; беречь накрепко, чтобы никто никакого оскорбления ему не делал; монастырским ему владеть ничем не позволять, а пищу и всякий келейный покой давать ему по его потребе».
Хотя особенным лишениям Никон не подвергался в заточении и обходились с ним по царскому приказу бережно, но отсутствие власти и широкой деятельности было для него крайне тяжелым лишением. Государь, видимо, жалел Никона, быть может, в душе даже раскаивался, что поступил с ним слишком круто. Высокомерие и гордость Никона во время соборного суда должны были, конечно, сильно раздражить вспыльчивого Алексея Михайловича, но когда дело кончилось и могучий прежде и величавый патриарх обратился в злосчастного заточника отдаленной пустыни, то обычная доброта несомненно заговорила в сердце царя, и ему стало жаль Никона, своего бывшего задушевного друга; быть может, закрадывался в душу благочестивого царя и страх, и шевельнулся даже вопрос, по-христиански ли он поступил… Отменить решение собора уже нельзя было, но ослабить силу горечи в душе пострадавшего и хотя сколько-нибудь примириться с ним еще было возможно. И вот царь, еще пред отъездом Никона в Ферапонтов монастырь, посылает ему с боярином деньги, меха, одежды и просит прощения и благословения, но Никон отказывается принять царские дары, не дает благословения и говорит:
– Будем ждать суда Божия!
Алексей Михайлович и после этого посылал ему дары, но Никон отсылал их назад; только в Пасху 1667 г. он принял привезенное ему от царя вино и пил за его здоровье. После этого положение Никона улучшилось; ему позволено было выходить из монастыря, увеличено содержание, в монастыре стали оказывать ему почет, как патриарху. Он сам никак не хотел допустить мысли, чтобы собор мог лишить его сана, и постоянно употреблял патриарший титул, вырезывал его на крестах, которые ставились около монастыря по дорогам; вырезывал его на стульях своей работы. На Никона делали доносы, будто он хочет бежать из монастыря и вернуть себе свой сан с помощью черни; а во время разинского восстания доносили, будто он был в сношениях с мятежниками; но дознание не подтвердило доноса, и царь до своей смерти выказывал благосклонность бывшему патриарху, посылал ему щедрые дары, разбирал его частые жалобы.
С. Д. Милорадович. «Суд над патриархом Никоном». 1885 г.
Никон под старость заметно слабел и телом, и умом. Всякие мелочи и дрязги гневили его; он постоянно вздорил с монахами, особенно не ладил с иноками соседнего Кирилловского монастыря, беспрестанно докучал царю жалобами, иногда даже нелепыми, жаловался, между прочим, на кирилловского архимандрита, например, за то, что он насылает ему в келью чертей…
Данный текст является ознакомительным фрагментом.