Возвышение Никона
Возвышение Никона
В 1605 г., в мае месяце, у крестьянина Мины в селе Вельдеманове, близ Нижнего Новгорода, родился сын, названный при крещении Никитою. Рано лишился ребенок своей матери; отец женился во второй раз, и маленькому Никите пришлось вынести много страха и горя от мачехи. Недаром говорит пословица: «Мачеха в дому что медведь в лесу». Невзлюбила она своего пасынка, часто бранила, била его, держала впроголодь, даже извести хотела… Отец вступался за сына, ссорился с женою, но та потом вымещала с лихвою свою злобу на Никите. Когда он подрос, отец отдал его к причетнику учиться читать. Грамота далась способному мальчику легко, и он полюбил чтение церковных книг; но, вернувшись домой, стал было забывать грамоту; а между тем его сильно привлекала монастырская жизнь… Наконец, тайком от отца, он бежал из дому в обитель Макария Желто-водского; здесь его приняли на жительство, и он, ежедневно посещая церковь, вполне освоился с церковной службой, чтением и пением. По просьбе отца Никита вернулся домой; затем женился и нашел себе место причетника в одном людном селе; здесь скоро он сделался священником. Недолго пробыл он тут: московские купцы, узнавши о его начитанности и благочестии, уговорили его перейти в Москву.
Чаша царя Алексея Михайловича
Никита имел троих детей, но они все умерли один за другим. Это сильно поразило его, – он, как видно, увидел в этом указание свыше, что ему не надо было уклоняться от раннего влечения к монастырю, уговорил жену постричься и сам удалился на Белое море, в Анзерский скит (на острове в 20 верстах от Соловецкого монастыря), и постригся там под именем Никона. Тогда было ему еще 30 лет.
В Анзерском скиту жизнь была суровая. Братия (12 человек) жила по отдельным избам, стоявшим в далеком расстоянии одна от другой, иноки вели, стало быть, жизнь пустынников; только раз в неделю, в субботу вечером, они сходились в церкви. Богослужение шло всю ночь. Прочитывалась вся Псалтирь, а с наступлением дня совершалась литургия, затем иноки расходились по своим избам.
Не поладив с игуменом, Никон перешел в Кожеозерскую пустынь. Он, по своему нраву не любивший жить с другими, удалился от обители и стал жить отшельником на особом острове, занимаясь рыболовством. Чрез несколько времени в Кожеозерской обители скончался игумен, и братия избрала на его место Никона.
На третий год после этого, в 1646 г., он должен был ехать в Москву по делам своего монастыря. Настоятели монастырей, приезжая в столицу, обязаны были являться к царю. Представился ему Никон и произвел очень сильное впечатление на него. Видный собою игумен, с его умной и решительной речью, пришелся очень по сердцу царю. Он пожелал, чтобы Никон остался в Москве, и его посвятили в сан архимандрита Новоспасского монастыря. Здесь была родовая усыпальница Романовых; набожный государь часто приезжал сюда беседовать с Никоном и все сильнее и сильнее сближался с ним. Беседы и внушения красноречивого архимандрита глубоко западали в душу царя; по желанию его Никон должен был каждую неделю являться во дворец для духовной беседы.
Патриарх Никон
Не раз он просил у государя за притесненных и обиженных, за вдов и сирот и таким образом давал ему случай восстанавливать нарушенную правду, творить истинно христианские добрые дела. Это пришлось очень по душе добродушному государю, и он дал Никону поручение принимать просьбы от всех, кому нужно было найти управу на обиды, кто нуждался в царском милосердии. С этих пор Никона осаждали просители и в монастыре, и на пути, когда он ездил к царю; все знали, что всякая правая просьба чрез Никона дойдет до государя и скоро будет исполнена. Ни для кого в Москве уже не было тайной, что Никон – близкий царю человек…
В 1648 г., когда новгородский митрополит Афоний по дряхлости удалился на покой, на его место был посвящен Никон. Это было очень важное повышение: новгородский владыка считался вторым лицом после патриарха.
В Новгороде Никон выказал и свою необычайную твердость воли, и заботливость о церковных порядках. Как известно уже, мятеж в Новгороде 1650 г. был скоро усмирен только благодаря мужеству и самоотвержению Никона. Когда воевода, которому грозила смерть, скрылся у митрополита во дворе, мятежники с дубьем и каменьями ворвались туда. Никон вышел унимать их.
– Дети, – говорил он, – зачем пришли ко мне с оружием? Я всегда был с вами и теперь не скрываюсь. Я – пастырь ваш и готов душу свою положить за вас!
Рассвирепевшая толпа с криком, что он укрывает изменников, кинулась на него – и он упал под ударами… Злодеи ужаснулись, думая, что убили его, и разбежались… Никона, едва дышащего, отнесли в келью. Когда он пришел в чувство, то ни о чем больше не думал, как об укрощении мятежа; приготовился к смерти, исповедался, причастился и велел везти себя на санях в скопище мятежников.
Кровь текла у него, по словам очевидца, изо рта и ушей, но он, собравшись с последними силами, обратился к мятежной толпе с увещанием.
– Дети! – говорил он. – Я всегда проповедовал правду без страха… Ничто земное не страшит меня, я укрепился Святыми Тайнами и готов умереть. Я, как пастырь, пришел спасти вас от духа вражды и несогласия. Успокойтесь! Лишите меня жизни, если знаете какую-либо вину или неправду мою против царя и государства! Я готов умереть с радостию; но обратитесь к вере и повиновению!
Кроткая и вместе с тем твердая речь владыки, только что пред тем едва не погибшего от безумной злобы, образумила мятежников, – они разошлись. Никон после этого в соборе предал проклятию вожаков восстания.
Когда после того толпы раскаявшихся мятежников приходили к владыке молить его о том, чтобы он испросил им царское прощение, – он являлся ходатаем за своих обидчиков.
Твердость и самоотвержение его поразили царя. В своей грамоте государь называет его «новым страстотерпцем и мучеником». Царь в своих письмах, казалось, не находил слов, чтобы выразить свое уважение и любовь к Никону, величал его «великим сияющим солнцем», «крепкостоятельным пастырем», «милостивым, кротким, милосердым», «возлюбленником своим и содружебником» и т. д. И действительно, Никон был настоящим духовным пастырем и благодетелем для новгородцев: во время страшного голода он ежедневно кормил народ, выстроил четыре богадельни. Царь совещался с ним и дал ему большие полномочия, так что он не только церковные дела ведал в Новгороде, но был здесь настоящим правителем… Это, конечно, многим боярам не нравилось, – они уже в эту пору завидовали царскому любимцу и злобились на него.
Начал Никон заводить и новые порядки в церковном обиходе. В церковную службу вкралось много разных погрешностей и дурных обычаев. Из них два обратили на себя внимание Никона – это «многогласие» и дурное церковное пение.
Церковные службы многим священникам казались слишком длинными и утомительными, а опускать что-либо, утвержденное уставом, считалось тяжким грехом. Вот и надумали они совершать богослужение разом в несколько голосов: один читал, другой пел, третий говорил ектении, четвертый – возгласы и т. д. Выходила такая путаница звуков, что почти ничего нельзя было разобрать… Уже на Стоглавом соборе вооружались против этого нелепого обычая, но все-таки он держался в прежней силе. Другое зло, обратившее на себя внимание Никона, было дурное церковное пение: поющие растягивали слова иногда до крайности, вставляли гласные звуки вместо полугласных, прибавляли новые, переносили произвольно ударение, – так что порой решительно нельзя было разобрать слов. Например, вместо «Спас», «во мне» в пении выходило «сопасо», «во моне» и т. п.
Вступив на новгородскую кафедру, Никон строго запретил «многогласие» во всех новгородских церквах и ввел благолепное церковное пение. Каждую зиму он ездил в Москву и обыкновенно привозил с собою своих певчих. Царю, у которого была большая склонность ко всему изящному, очень полюбилось благозвучное пение новгородских певчих, и он ввел его и в своей придворной церкви, несмотря на то что патриарху московскому Иосифу было не совсем по душе это новшество.
В 1651 г., 9 февраля, царь призвал в свои палаты патриарха, митрополитов и архиепископов, и здесь было постановлено, чтобы во всем Московском государстве по церквам и монастырям пели чинно, безмятежно и единогласно, псалмы говорили в один голос и неспешного всяким вниманием и т. д. Царя очень занимала мысль водворить повсюду в русских церквах благочиние и хорошее пение.
Но даже и эти незначительные перемены вызывали неудовольствия в закоренелых приверженцах старины. Уже тогда доходило до царя, что один священник, стоявший за прежние церковные порядки, корил другого, приверженца новины, говоря:
– Заводите вы, ханжи, новую ересь, единогласное пение!
В начале 1652 г. благочестивому царю пришла мысль (вероятно, была внушена ему Никоном) перенести в московский Успенский собор мощи трех бывших московских святителей, пострадавших от мирских властей за правду, за веру и отечество: митрополита Филиппа из Соловецкого монастыря, патриарха Иова из Старицы и патриарха Гермогена из Чудова монастыря.
А. Д. Литовченко. «Царь Алексей Михайлович и Никон у гроба святого Филиппа». XIX в.
В Соловки за мощами св. Филиппа был послан Никон с несколькими духовными лицами и боярами; он вез любопытную «молебную грамоту» от царя к святителю Филиппу. В ней находим между прочим следующие слова:
«Ничто столько не печалит души моей, пресвятый владыко, как то, что ты не находишься в нашем богохранимом царствующем граде Москве, в св. соборной церкви Успения Пресвятой Богородицы, вместе с бывшими до тебя и по тебе святителями, чтобы ради ваших совокупных молитв всегда неподвижно пребывала св. соборная и апостольская церковь и вера Христова, которою спасаемся. Молю тебя, приди сюда и разреши согрешение прадеда нашего, царя и великого князя Иоанна, совершенное против тебя нерассудно, завистью и несдержанною яростию. Хотя я и неповинен в досаждении тебе, но гроб прадеда приводит меня в жалость, что ты со времени изгнания твоего и доселе пребываешь вдали от твоей святительской паствы. Преклоняю пред тобою сан мой царский за согрешившего против тебя, да отпустишь ему согрешение его своим к нам пришествием, и да упразднится поношение, которое лежит на нем, за изгнание тебя. Молю тебя о сем, о священная глава, и преклоняю честь моего царства пред твоими честными мощами, повергаю на умоление тебя всю мою власть…»
На грамоте собственной рукой государя было написано:
«О священное главо, Святый Владыко Филиппе, пастырю наш! Молим тя, не презри нашего грешного моления, прииди к нам с миром! Царь Алексей желаю видети тя и поклонитися мощам святым…»
В то время когда Никон ездил в Соловки, в Москве произошло важное событие: скончался патриарх Иосиф.
Царь писал об этом Никону, величая его «наперсником Христовым, рачителем словесных овец», своим «собинным другом душевным и телесным», и приглашал его скорее вернуться для выбора нового патриарха. Затем царь прислал Никону весьма обстоятельное описание кончины патриарха, при которой сам находился. Подробно и живо описывает он все обряды, совершенные при этом. Особенно поразило Алексея Михайловича, что при соборовании умирающий, по его словам, «начал гораздо быстро смотреть на левую сторону, где масло освящают, да почал с краю того жаться к стене… и я, – говорит царь, – узнал, что он видение видит. Не упомню, где я читал: пред разлучением души от тела видит человек вся своя добрые и злые дела, и молвил я отцу его духовному: видит отец наш некое видение…» Откровенно и очень живо рассказывал юный царь в своем письме о том подавляющем впечатлении, какое на него произвел разлагавшийся труп покойника патриарха. «Такой страх на меня нашел, – пишет царь, – что я едва с ног не свалился, и мне прииди такое помышление от врага: побеги-де ты вон, тотчас-де тебя вскоча удавит; а нас только я да священник тот, который Псалтирь говорит; и я, перекрестясь, взял за руку его света (покойного) и стал целовать, а в уме держу то слово: от земли создан и в землю идет, чего боятися?»
В этом же послании царь между прочим повторяет Никону свою просьбу, чтобы он скорее возвращался, причем намекает, что уж у него намечен преемник покойному патриарху… «Ожидаем тебя, великого святителя, к выбору, а сего мужа три человека ведают: я да казанский митрополит да отец мой духовный… а сказывают свят-муж».
Этот «свят-муж» был, конечно, не кто иной, как «собинный друг царя» – сам Никон.
2 июля мощи св. Филиппа были привезены в Москву и с великим торжеством положены в Успенском соборе.
На соборе святителей, съехавшихся в Москву для избрания патриарха, избран был в угоду царю, конечно, Никон. По совершении всех обычных при этом обрядов и молебствий царь послал «по новоизбранного патриарха» на Новгородское подворье, но Никон решительно отказался принять на себя этот сан. Несколько раз государь посылал святителей и бояр уговаривать Никона, но он оставался непреклонным. Тогда царь велел привести его против воли в церковь. Он был приведен. Государь, бояре, святители долго без успеха умоляли его принять патриаршество. Наконец царь и все присутствовавшие в церкви пали на землю и со слезами молили его исполнить общую просьбу. Никон был сильно тронут этим, заплакал сам и обратился к царю и всем бывшим в церкви с такими словами:
– Вы знаете, что мы от начала приняли святое Евангелие, вещания святых апостолов, правила святых отцов и царские законы из православной Греции и потому называемся христианами, но на деле не исполняем ни заповедей евангельских, ни правил святых апостолов и святых отцов, ни законов благочестивых царей греческих… Если вам угодно, чтобы я был у вас патриархом, дайте мне ваше слово и произнесите обет в этой соборной церкви пред Господом Спасителем нашим и его Пречистою Материю, ангелами и всеми святыми, что вы будете содержать евангельские догматы и соблюдать правила святых апостолов и святых отцов и законы благочестивых царей. Если обещаетесь слушаться и меня, как вашего главного архипастыря и отца, во всем, что буду возвещать вам о догматах Божиих и о правилах, – в таком случае я, по вашему желанию и прошению, не стану более отрекаться от великого архиерейства.
Тогда царь, бояре и весь освященный собор произнесли пред святым Евангелием и пред святыми чудотворными иконами клятву исполнять все, что предложит Никон, «почитать его как архипастыря и отца, дать ему устроить церковные дела», и он изрек свое согласие быть патриархом (25 июля 1652 г.).
Данный текст является ознакомительным фрагментом.