Сведение с престола Василия Ивановича

Сведение с престола Василия Ивановича

Не стало Скопина как раз в ту пору, когда особенно нужен был высокодаровитый вождь, и притом любимый войском. Тушинский вор уже был не опасен Москве, но зато с запада надвигалась на нее более страшная гроза. Когда победы Скопина и его движение к Москве, с одной стороны, а с другой – вторжение Сигизмунда в русские пределы рассеяли тушинское скопище, положение русских бояр и служилых людей, перешедших на сторону самозванца, стало очень затруднительным. Что им оставалось делать? Бежать за самозванцем, потерявшим всякую надежду на успех, было бы совсем неразумно. Идти с повинной головой к Шуйскому было уже поздно. Он щадил и даже жаловал своих каявшихся изменников тогда, когда уходили они от сильного его врага, а теперь мог посмотреть на них совсем иначе. Русские тушинцы решились искать милости у польского короля.

31 января 1610 г. к Сигизмунду явилось их посольство. Тут были люди разных чинов: знатные бояре, дьяки, дворяне… Главными представителями были боярин Михаил Салтыков с сыном Иваном и дьяк Грамотин, ловкий, смышленый, но безнравственный делец.

Большим праздником для тщеславного Сигизмунда было прибытие русского посольства к нему в стан. Торжественно принимал он посольство в своем шатре, окруженный сенаторами. Униженно приветствовали короля русские послы: Михаил Салтыков поцеловал руку ему и сказал приветствие, поздравил его с прибытием в Русскую землю, заявил, что московский народ расположен к нему и желает отдаться под его покровительство и вверить ему свою участь. А Иван Салтыков выразил от всего русского духовенства благодарность королю за то, что он пожаловал в московскую землю, соболезнуя о всеобщей смуте и разорении ее областей, чтобы при Божией помощи водворить в опустошенной стране мир и спокойствие. Затем дьяк Иван Грамотин сказал самое главное, что всякого звания московские люди бьют челом королю и выражают желание возвести на московский престол королевича Владислава с тем только, чтобы король не нарушал святой веры греческого закона, которую столько веков блюли московские люди.

Таким образом, эти послы, выражавшие на самом деле волю только русских изменников, говорили с королем от имени всей Русской земли – являлись самозваными представителями ее и предавали ее Сигизмунду, злейшему врагу русской народности и православия.

Всем лживым уверениям этих послов король верил или притворялся, что верит: это ему было очень выгодно – являлся удобный повод водворить свою власть в Москве.

4 февраля заключен был между королем и посольством договор. Главные условия его заключались в том, чтобы Владислав венчался на царство в Москве по старому обычаю; чтобы святая вера греческого закона осталась неприкосновенною и «учители римские, лютерские и других вер – раскола церковного не чинили; чтобы перемена законов зависела от бояр и всей земли и царь не казнил никого, не осудя прежде с боярами и думными людьми». Стало быть, Владиславу предлагалось не самодержавие, а ограниченная царская власть, какая была у Василия Ивановича Шуйского. Любопытно следующее условие: «Для науки вольно каждому из народа московского ездить в другие государства христианские, кроме басурманских, поганских, и государь отчин, имений и дворов ни у кого за то отнимать не будет». Видно, что со времен Бориса и Лжедмитрия I мысль о необходимости сближения с Западом и просвещения уже укоренилась и окрепла. Но в то же время тушинские послы требовали, чтобы крестьяне оставались прикрепленными к земле и чтобы холопам вольности не было дано.

И вот как раз в то время, когда русские изменники готовились предать Москву и русский престол в руки полякам, не стало того вождя, в котором лучшие русские люди видели надежду на спасение от внутренних и внешних губителей Русской земли.

Василия Ивановича не любили и не уважали… Нелюбовь к нему сказывалась уже и раньше, и притом очень сильно. Так, 17 февраля 1609 г., когда тушинцы заградили пути в Москву и там настала сильная нужда и дороговизна, то поднялся мятеж, и шумная толпа служилого и черного люда стала дерзко кричать: «Надо переменить царя! Василий сел самовольством, не всею землею выбран!»

Толпа мятежников, по звону набатного колокола, наполнила Красную площадь. Из толпы раздались крики: «Князь Василий Шуйский не люб нам на царстве! Его одна Москва выбрала!»

Несдобровать бы тогда Василию Ивановичу: у него было много и явных врагов, и тайных недоброхотов меж боярами; но на этот раз его выручил патриарх Гермоген.

– До сих пор Москва, – сказал он народу, – всем городам указывала, а не другие города указывали ей… А что кровь льется, то это творится по воле Божией, а не по хотению царя!

Своими увещаниями патриарх на время образумил мятежников. Но скоро открыт был тайный заговор погубить Василия. Главного виновника казнили. Положение Василия Ивановича становилось все хуже и хуже. Общее недовольство, крамолы и неудача за неудачей преследовали его.

Блестящие успехи Скопина, царского родича, на время примирили было народ с несчастным царствованием Василия; но когда неожиданно скончался Скопин и народная молва, хотя и ложная, обвинила в его смерти царского брата и самого царя, то положение его сделалось крайне шатким. В Рязанской земле Прокопий Ляпунов начинает волновать народ, требует свержения Василия Ивановича, заводит даже сношения с самозванцем, засевшим в Калуге. Заговорили громче прежнего недоброхоты Василия и в Москве… На свою беду, царь назначил главным предводителем войска, которое готовился вести на Сигизмунда покойный Скопин, своего бездарного брата Димитрия, нелюбимого ни войском, ни народом.

Ополчение это, состоявшее по большей части из новобранцев, предводимое неискусным и нелюбимым вождем, двинулось к Можайску. Сигизмунд отправил навстречу русским отряд своего войска под начальством гетмана Жолкевского. Встреча произошла 24 июня 1610 г. между Москвой и Можайском, у деревни Клушино. Первым же напором поляки обратили в бегство русскую конницу, смяли пехоту; наемные иноземцы из русского войска стали передаваться на сторону поляков. Московская рать была разбита наголову. Димитрий Шуйский и другие воеводы позорно бежали.

После этой победы Жолкевский двинулся к Москве, провозглашая повсюду царем королевича Владислава. Город за городом сдавались ему, и он уже приближался к столице. С другой стороны спешил к ней самозванец из Калуги и 1 июля стал в Коломенском селе; он рассчитывал, что Москва в крайности скорее признает его власть, чем Владислава. Москва волновалась. Грамоты Жолкевского, в которых он сулил Русской земле мир, спокойствие и всякие благодати, если она признает своим царем Владислава, раскидывались по улицам, ходили по рукам, читались громогласно на сходках. Люди, преданные самозванцу, с своей стороны, мутили народ… Многие, не желая повиноваться Шуйскому, вовсе не хотели попасть и в руки самозванцу и тайно согласились с тушинцами, что те покинут его, а москвичи сведут Василия с престола и выберут всей землей нового царя.

Положение Шуйского в Москве становилось со дня на день труднее.

17 июля Захар Ляпунов с толпой соумышленников явился во дворец и стал дерзко говорить царю:

– Долго ли за тебя будет литься кровь христианская? Земля запустела; ничего доброго в твое правление не делается! Сжалься над нашей гибелью, положи царский посох, а мы уже сами о себе подумаем!..

Дерзость Ляпунова возмутила Шуйского; он стал бранить мятежника, даже схватился за нож… Но на эту угрозу дюжий Ляпунов ответил:

– Не тронь меня, а не то сомну тебя всего!

В тот же день за Москвой-рекой, у Серпуховских ворот, собралась большая сходка. Тут были бояре, дворяне, торговые люди и проч. Бояре и всякие люди приговорили: бить челом Василию Ивановичу, чтобы он царство оставил, для того что кровь многая льется, а в народе говорят, что он государь несчастливый, и многие города украинские его не хотят.

Против этого приговора говорили только некоторые бояре да патриарх, но их не послушали.

Чудов монастырь. Вид начала XX в.

С тяжелым поручением сообщить этот приговор Василию Ивановичу и предложить ему в удел Нижний Новгород отправился во дворец царский свояк, князь Воротынский. Шуйскому ничего более не оставалось делать, как отказаться от власти; он из дворца переехал в свой боярский дом.

После этого главные виновники совершившегося переворота послали сказать тушинцам, что Василий сведен с престола и теперь очередь за ними – исполнить свое обещание отстать от самозванца. На это тушинцы насмешливо ответили: «Вы не помните своего крестного целования, и потому своего царя с царства свели, а мы за своего помереть рады!»

Некоторые уже стали жалеть, что поступили так сурово с злосчастным Василием

Ивановичем, а патриарх стал требовать, чтобы снова признали Шуйского царем. Многие соглашались с ним. Тогда Захар Ляпунов и его сообщники, опасаясь, чтобы этого не случилось, поспешили в дом к Шуйскому, взявши с собою монахов из Чудова монастыря, и заявили Василию Ивановичу, что для успокоения народа он должен постричься в монахи. Тот вовсе этого не желал, всячески противился, кричал, что он решительно не хочет постригаться. Все было напрасно! Обряд пострижения над ним совершен был насильно: Ляпунов держал его за руки, а князь Тюфякин произносил за него монашеские обеты.

Патриарх негодовал. Он заявил, что это пострижение не имеет никакой силы, что монахом стал не Шуйский, а тот, кто произносил обеты. Но Шуйского свезли в Чудов монастырь. Жена его тоже была пострижена, а братья заключены.