§ 2. Малороссийский народ: попытка определения понятия; его социальная структура в первой половине XVII в.
§ 2. Малороссийский народ: попытка определения понятия; его социальная структура в первой половине XVII в.
Тема, надо сказать, в политическом смысле животрепещущая, хотя разговор пойдет о XVII в. Дело в том, что до известных событий 1917 г. речь о малороссийском народе или, тем более, об украинском народе как о самостоятельной этнической единице в Российской империи идти не могла. Официально такого народа не существовало. Существовала только ветвь единого русского народа, населяющая Юго-Западную часть единого Древнерусского государства – Малороссию. Связано это с политической доктриной Московского государства (позже Российской империи), которая гласила, что Московское православное царство должно объединять все земли и все население, входившие некогда в Древнерусское государство, в котором был единый славяно-русский народ. Государственная доктрина эта довлела и над отечественной исторической и этнографической науками. Выражаясь словами П. Н. Милюкова, «политика в данном случае победила научные стремления». Хотя дискуссия по малороссийскому вопросу периодически возникала в научном сообществе во второй половине XIX – начале XX вв., происходило это тогда, когда власти начинали в очередной раз «либеральничать».
Примером идеологически выверенного научного трактата, в котором общность Восточно-славянских народов описывается «как надо», является «Киевский Синопсис» Иннокентия Гизеля 1674 г., прослуживший учебником Отечественной истории почти 100 лет, до учебника Ломоносова. В пятой главе под названием «О народе русском, или свойственнее российском, и о наречии, или названии его» читаем: «Русские или паче Российские народы тыижде суть Славяне. Единаго бо естества, отца сваего Афета, и тогожде языка. Ибо яко Славяне от славных делес своих искони Славенское имя себе приобретоша, тако по времени от россеяния по многим странам племени своего, РОССЕЯНЫ, а потом РОССЫ прозвашася. Неции близ мимошеших времен скадоваху Россов от городка Русы, недалече Великаго Новгорода лежаща; иные от реки Роси; друзии от русых волосов, с яковыми и ныне везде много суть Руси. Но паче всех тех подобий достовернее и приличнее от розсеяния своего Россы имя то от древних времен себе стяжаша. <…> Тако все древний Летописцы Греческие, Российский, Римскии Польский свидетельствуют; наипаче и Божественное Писание от пророчества Иезекиилева в главе 39. Имя тое приличнее изъявляет, нарицающе Князя Рос, Мосох и прочая. И тако Россы от россеяния своего прозвашася, а от Славянов именем точию разнствуют; по роду же своему едино суть, и яко един и тойжде народ Славенский, нарицается Славеноросский или Славноросский»[145]. Далее, в восьмой главе, читаем: «Мосох, шестой сын Афетов, внук Ноев, <…> той бо Мосох по потопе лета 131. Шедши от Вавилона с племенем своим, абие в Азии и Европе над брегами Понтскаго или Чернаго моря народы Мосховитов от своего имени осади, и оттуду умножшуся народу, поступая день от дне в полунощный страны за Черное море, над Доном и Волгою реками, и над езером или отногою морского Меотис, идеже Дон впадает, в полях широко селеньми своими распросранишася, по свойству истолкованию имени отца своего Мосоха. <…> И тако от Мосоха, праотца Славеноросскийскаго, по наследию его, не токмо Москва народ великий, но и вся Русь или Россия вышереченная произыде, аще в неких странах мало что в словесах и применися, обаче единым Славенским языком глаголют»[146]. И далее, в пятьдесят восьмой главе, читаем: «И тако от тых посланников венчан бысть Владимир Мономах венцем Царским; с Иоанном же Царем Греческим мир и любовь в вечные роды им. И отселе Великий Князь Владимир Мономах Царь Российский нарицашеся, и по нем наследники его, от них же все то достояние Царское, милостию Божиего, и доныне при великих Государех Царех и Великих Князех Московских и всея России Самодержцах достойно и праведно содержится»[147]. Таким образом, из приведенных выше цитат следует, что «Мосховиты» происходящие от Мосоха имеют приоритет перед всеми остальными славянами, живущими в рассеянии, именно московские государи являются приемниками князей Киевских, а через них и самого Мосоха. Следовательно, именно вокруг них должны объединиться все говорящие на славянских языках.
«Именно “Синопсис” лежит у истоков Русского Исторического нарратива. В. И. Татищев прямо указывал на “Синопсис” как на один из источников своих взглядов. “Дух “Синопсиса” царит и в нашей историографии XVIII века, определяет вкусы читателей, служит исходною точкой для большинства исследователей, вызывает протесты со стороны наиболее серьезных из них – одним словом, служит как бы основным фоном, на котором совершается развитие исторической науки прошлого столетия, – писал П. Н. Милюков. – Хотя отношение к “Синопсису” как историческому сочинению со временем становилось все более критическим, те элементы его схемы, которые относятся к единству Великой и Малой Руси, можно найти у всех авторов “Историй России” – от Н. М. Карамзина до С. М. Соловьева и В. О. Ключевского”»[148]. «Вообще культура, известная нам сегодня под названием русской, была в XVIII и первой половине XIX века плодом совместного творчества элит русской и украинской, если позволительно воспользоваться понятиями более позднего времени применительно к той эпохе, а вернее все же будет сказать великорусской и малорусской. Именно с этим совместным наследием пришлось потом бороться украинским националистам. В том числе М. Грушевскому, много сил отдавшему критике традиционной схемы русской истории, для популяризации которой так много сделал “Синопсис”»[149].
«Националистические мотивы в русском общественном мнении постепенно становились все более актуальными во второй половине века, чему способствовали господство национализма в Западной Европе того времени и конфликты сперва с польским, а затем и с другими национальными движениями в самой Российской империи»[150]. Связано это с развитием капиталистических отношений в стране, с появлением новых социальных групп в обществе, имеющих высокий уровень образования и кругозора, а также более или менее четко осознающих свои специфические интересы. Я имею в виду национальную буржуазию и национальную интеллигенцию – генератор националистических идей, имеющих то или иное экономическое, культурное и политическое обоснование.
Следует отметить и расплывчатость самого российского казенного проекта «большой русской нации». «В нее могли включаться: 1) все подданные Империи; 2) члены привилегированных сословий (в соответствии с предмодерной концепцией natio); 3) русские-православные (имеются в виду великороссы) или 4) все восточные славяне, в духе традиционного значения понятия Русь»[151].
В советский период развития отечественной науки наличие отдельного Украинского народа безусловно признается. Создается Украинская ССР со своими атрибутами государственности, включая Академию Наук. Официальная политическая доктрина СССР объявляла о полном и окончательном разрешении национального вопроса, о создании всех условий для наиболее полного и гармонического развития всех народов страны. При этом утверждалось, что по мере построения коммунистического общества национальные различия будут все более стираться. Ведь «согласно марксизму, развивающийся капитализм обнаруживает новую тенденцию – к исчезновению национальной обособленности, к ломке национальных перегородок, к стиранию национальных различий, к созданию “интернационального единства капитала”»[152]. Переход общества к социализму связывался с окончательным преодолению национальных различий. «Ф. Энгельс в “Проекте Коммунистического символа веры” писал: “Национальные черты народов, объединяющихся на основе принципа общности, именно в результате этого объединения неизбежно будут смешиваться и таким образом исчезнут <…> вследствие уничтожения их основы – частной собственности”. Более того, учителя марксизма были убеждены, что “даже естественно возникшие родовые различия, как, например, расовые <…> могут и должны быть устранены историческим развитием”»[153]. А пока эти различия не устранились, применительно к интересующему нас украинскому народу отмечалось, что «только Советская революция в России открыла путь к возрождению украинского народа, создавшего собственное Советское государство и занявшего свое выдающееся место в Союзе Советских Социалистических Республик. С этого момента начинаются годы и первые десятилетия национального возрождения украинского народа»[154]. «Но при этом нельзя забывать, что Украина вошла в состав русского феодального государства, угнетавшего все подвластные ему народы, в том числе и великий русский народ»[155].
Определение терминологии. Для того, чтобы подступиться к заявленной теме, нам необходимо дать дефиниции понятиям «народность», «народ» и «нация». Философский словарь 1991 года издания трактует понятие «народность» следующим образом – это «одна из форм общности людей, которая исторически следует за родоплеменной общностью и формируется в процессе слияния, консолидации различных племен в условиях смены первобытнообщинного строя частнособственническими отношениями, появления и развития классов. Для народности характерны: замена прежних кровнородственных связей территориальной общностью, племенных языков – единым языком, наряду с существованием ряда диалектов. Каждая народность имеет свое собирательное название, внутри нее возникают элементы общей культуры. Народность типична как для рабовладельческого, так и для феодального стоя. С развитием капиталистических отношений возникает новая историческая форма общности людей – нация. Процесс этот сложный и осуществляется в различных формах и разными темпами. К тому же он охватывает не все народности; некоторые из них, преимущественно из-за малочисленности, недостаточной развитости, не смогли завершить процесс консолидации в нации»[156]. Как мы видим, данный «Философский словарь» дает определение «народности», исходя из представлений формационного подхода, единственно законного в то время. Мы, в целом, можем принять это определение, за исключением того положения, что классы образуются сразу при переходе от первобытного общества к обществу рабовладельческому. Ибо, даже применительно к феодальному строю, корректнее говорить о сословном делении общества, а не классовом, характерном для общества с уже более-менее развитыми капиталистическими отношениями.
Перейдем теперь к определению понятия «народ». Тот же словарь дает нам следующее определение: «“народ” – это, в обычном смысле – население государства, страны; в строго научном смысле это исторически изменяющаяся общность людей, включающая в себя те части, те слои, те классы населения, которые по своему объективному положению способны сообща участвовать в решении задач прогрессивного развития данной страны в данный период»[157].
И, наконец, «“нация” – это исторически сложившаяся форма общности людей, которая приходит на смену народности. Нации свойственна прежде всего общность материальных условий жизни: территории и экономической жизни; общность языка, известных черт национального характера, проявляющихся в национальном своеобразии ее культуры. Нация – более широкая, чем народность, форма общности, складывающаяся с возникновением и формированием капиталистической формации. Экономической основой возникновения наций послужили ликвидация феодальной раздробленности, упрочение экономических связей между отдельными областями внутри страны, объединение местных рынков в общенациональный. Руководящей силой возникавших в этот период наций была буржуазия, что наложило определенный отпечаток на их социально-политический и духовный облик…»[158]. От себя заметим, что данное определение нации полностью соответствует определению нации, данному И. В. Сталиным в его работе «Марксизм и национальный вопрос» (глава 1. «Нация»). Мы примем это определение, ни в коей мере не ставя под сомнение авторитет наркома по делам национальностей. Заметим лишь от себя, что вопрос об «известных чертах национального характера» является в настоящее время совершенно научно не разработанным. «Национальный характер» – это нечто настолько эфемерное, что даже нет серьезных попыток сформулировать те критерии, по которым мы смогли бы отличить один национальный характер от другого. «Само понятие “национальный характер”, попытки описать которое заняли у антропологов несколько десятилетий, и по сей день порой кажутся мифологемой. Действительно, широко распространенное убеждение, что “члены различных наций имеют в целом некоторые общие психологические характеристики”, могло быть неоспоримым, если бы между учеными существовало хоть мало-мальское согласие в том, о каких собственно “некоторых психологических характеристиках” здесь идет речь. Наблюдение, что народы различны, – общее место. Но без ответа остается вопрос: действительно ли эти различия являются национальными различиями, то есть характеристиками национальной популяции как целого? “Являются ли эти характеристики специфическими для нации, то есть разнятся ли они от одной нации к другой?” – задавали вопрос в 1960 г. антропологи X. Дайкер и Н. Фрейда. В конце же 1960-х гг. А. Инкельс и Д. Левенсон делали уже вполне пессимистический вывод: “При нашем нынешнем ограниченном состоянии познания и исследовательской технологии нельзя утверждать, что какая-либо нация имеет национальный характер”. И сегодня состояние научных поисков в этой области большинство ученых характеризует как кризисное»[159].
Таким образом, мы уяснили для себя, что, пытаясь дать определение понятию «Малороссийский народ» применительно к первой половине XVII в., мы должны осознавать, что здесь уместно оперировать следующими терминами:
1. «Народность» – общность людей, проживающих на определенной территории, имеющих общий язык (с наличием диалектов), имеющих явно выраженные общие элементы культуры, и, возможно, до определенной степени развитые внутрирегиональные хозяйственные связи.
2. «Народ» – способность этой общности, состоящей из различных социальных групп (сословий), решать задачи прогрессивного развития в социальной, экономической, общественно-политической и культурной сферах.
Термин же «нация» в нашем случае не применим, так как он подразумевает наличие у народа собственной государственности и относится к более позднему этапу социально-экономического развития. Этот термин применим к украинскому народу только после 1991 г., когда ему удалось, вследствие развала СССР, обрести полную государственную самостоятельность. Краткий период существования независимой Украины в 1918–1919 гг. мы учитывать не беремся, так как полный суверенитет Украиной был очень быстро утрачен; кроме того, насколько полным суверенитетом она обладала в то время – вопрос, мягко сказать, дискуссионный (наличие германской оккупации и прочее).
Ввиду отсутствия общепринятых критериев для выявления специфических черт национального характера, мы будем сравнивать некоторые особенности ментальности и поведения малороссов и великороссов, проживающих в сопредельных с Малороссией регионах Московского государства, так как природные условия в этих регионах одинаковы, как и такой важный фактор, как уровень опасности, грозящей от крымских татар. Следовательно, различия в ментальности этих групп Восточных славян (если они будут выявлены) будут определяться в основном различными условиями их социально-экономического и политического развития в двух государствах: Речи Посполитой и Московском царстве.
Язык. Решение вопроса о времени возникновения, характере структуры и функций украинского языка в различные периоды его существования также наталкивается на ряд существенных препятствий, усложняющих его всестороннее изучение.
«Во-первых, сдерживающим фактором является недостаточное количество письменных памятников старшего периода (X–XI века), известных не по поздним копиям, а по оригиналам, к тому же точно локализованных и соотнесенных с границами бытования современного украинского языка, то есть памятников, которые могли бы дать надежную информацию о времени и ареале возникновения важнейших черт украинского языка.
Во-вторых, до сего времени отсутствует надежная база данных по современным восточнославянским диалектам, которая позволила бы на сопоставимой основе определить общее и специфическое в структуре современных украинского, русского и белорусского диалектных языков.
В-третьих, на осмыслении вопросов генезиса украинского, как и других восточнославянских языков, сказалось разное понимание сущности древнерусского языка. Последний многими исследователями оценивался как единый язык всех восточных славян вне зависимости от форм бытования – письменно-литературной или устной. Диалектная дифференцированность восточнославянского языка древнейшего периода безоговорочно оценивается как несущественная или менее существенная по сравнению с единством древнерусского языка в его письменной форме. Однако древнейшие восточнославянские памятники письменности свидетельствуют о наличии черт, которые в дальнейшем в значительной степени определили специфику структуры каждого из восточнославянских языков – украинского, русского и белорусского. Наличие таких локальных черт в памятниках письменности и в современных диалектах позволяет для многих из них определить время возникновения, их изначальность в структуре украинского языка. Н. Трубецкой <…> отмечал: “То, что составляет звуковое своеобразие украинского (языка), возникло в первую половину “периода 1164–1282”, то есть перед распадом общерусского языкового единства: “праукраинский” существовал, таким образом, не после, но до распада общерусского языкового единства”»[160].
«Этот процесс хронологически соотносим с XII веком. К концу XIII века глубокие фонетические изменения имеют уже не общевосточнославянский характер, а “ограниченную сферу распространения”, что является показателем существования отдельного украинского языка наряду с другими восточнославянскими, хотя общие черты этих новых языков охраняются еще длительное время»[161].
Важнейшим фактором динамики развития украинского языка было монголо-татарское нашествие 1240 г., результатом которого стало резкое изменение этноязыковой и демографичесой карты Киевской Руси. Последовавшее затем возвышение Галича как главного центра юго-западнорусской книжности, оставившего также заметный след в истории языка и летописания, было сравнительно кратковременным. Далее наступил длительный и сложный период административной и социально-политической неустойчивости украинских земель, неоднократно делившихся между различными государствами. «Разрезая украинскую этноязыковую территорию в различных направлениях и на разное время, новые административные границы нередко сдерживали продвижение языковых инноваций, возникавших как в результате спонтанного развития диалектных систем, так и вследствие иноязычных влияний»[162].
Изменение административно-политического подчинения часто происходило со сменой церковного подчинения. Борьба между православием и католицизмом, характеризовавшие жизнь и культуру украинского народа на протяжении нескольких веков, сказывались и на ценностных ориентирах в области языка, влияя на расширение или сужение функций украинского языка в жизни общества. «Сосуществование на различных территориях и в различные периоды украинского языка и польского, русского, румынского, немецкого, венгерского, чешского, крымско-татарского языков, а также языков книжности – церковнославянского, латинского, греческого – не могло не отразиться на структуре и функциях украинского языка, создавало различные условия для развития книжнописьменной традиции и становления украинского литературного языка. Амплитуда колебаний этих условий была очень широкой: от функционирования украинского (украинско-белорусского) книжно-письменного языка в качестве делового, официального в Литовском княжестве до использования его только в сфере обиходного общения низшего СОСЛОВИЯ»[163].
Результатом исторического развития украинского языка является его разделение на три диалекта: северный (полесский), юго-западный и юго-восточный. Заметим, что современный украинский литературный язык сформировался на базе юго-восточного диалекта, с определенными заимствованиями из северного и юго-западного.
Территория расселения. «Первые русские летописи выделяют из общей древнерусской территории несколько этнотерриториальных образований – Рустию, Галичскую землю, Холмщину, более поздние – Червонную Русь, Покуть, Подол, Северу, Волынь, Черниговщину, Переяславщину, а самые поздние – Вкраину, Запорожье, Малую Русь. Весь процесс регионального членения современной территории Украины подразделяется на несколько этапов. В основе первого этапа, охватывающего VI–X века, лежали межплеменные различия, отчетливо проявляющиеся в самоназваниях племен (союзов племен): поляне, северяне, древляне, белые хорваты, дулебы, уличи, тиверцы и др.
Второй этап, XI–XIV века, связан с начавшимся дроблением Древнерусского государства на ряд земель. Каждая из них представляла собой территориально-политическое образование, на первых порах зависимое от центральной (киевской) власти, а в дальнейшем, с приобретением такого атрибута, как “княжеский стол”, получавшее все большую независимость. Основными из таких вполне самостоятельных земель были Киевщина, а позже Переяславщина, Черниговщина, Северщина, Галицкая земля (Галиция), Холмшина, Подолье, Волынь, Карпатская Украина, Брацлавщина.
Ввиду относительной изолированности земель складывание регионального своеобразия культуры проживавшего в них населения было недостаточно выраженным. Хотя такой процесс и начался. Он резко усилился на третьем этапе, в XV–XX веках, в связи с колонизацией отдельных частей Украины соседними государствами: Великим княжеством литовским, Речью Посполитой, Венгрией…»[164].
«Территориальное разобщение украинских земель сдерживало процесс этнокультурной консолидации украинского народа, одновременно формируя региональные черты его культуры. Ведь каждое государство, завладевшее частью Украины, отличалось своеобразием политического устройства, социально-экономического развития, национального состава, религии. Это сказывалось на локализации этнотерриториальных общностей, закономерность формирования которых такова, что, чем больше этноизолирующих барьеров и чем дольше они сохраняются, тем отчетливее проявляются этнокультурные ареалы и тем значительнее оказываются различия в традиционно-бытовой культуре населения, проживающих в границах этих ареалов»[165].
«Разделение украинских земель между сопредельными государствами, как правило, не совпадало с некогда сформировавшимися “землями” или княжествами. В связи с этим прежние региональные образования изменяли границы: чаще всего они расширялись, включая несколько земель. Лишь в отдельных случаях сформировавшиеся некогда земли, на протяжении длительного времени находясь в составе одного государства, по сути, не меняли своих прежних границ. Так произошло, например, с Закарпатской Русью, получившей после ее колонизацией Венгрией название Венгерской Украины»[166].
«Одним из первых, кто попытался понять региональное своеобразие Украины, а значит, и региональную специфику украинской культуры, был служивший в польской армии французский топограф Гийом Левассер де Боплан. Он выделял на Украине восемь регионов: Волынь, Подолье, Покутье, Брацлавщину, Киевщину, Северщину, Черниговщину и Венгерскую Русь»[167]. Что и отображено на карте Украины, им составленной.
Какими же особыми, национальными чертами характера к середине XVII в. обладали малороссы? Что их отличало от большинства великороссов? В нашем случае можно провести сравнение по следующему критерию – отношению к государству. Конечно, это будет очень несовершенное, скорее субъективное сравнение, но я считаю, что хотя бы попытку такого сравнения нужно попытаться провести.
Для великоросса Московское государство – это его «родное» государство, которое обеспечило избавление от татаро-монгольского ига и является безусловной ценностью. Это его национальное государство, во главе которого стоит русский единоверный, православный, царь. Хотя норма эксплуатации подданных в этом государстве весьма высока, государственный аппарат далек от совершенства. Недаром XVII век в России часто именуют «бунташным». Немало народа сбегает от крепостной зависимости и становится казаками, либо идет в Сибирь, где нет помещиков и государственный аппарат слабее. Но, тем не менее, когда подаются челобитные от посадских людей, то в них содержится требование ликвидации «Белых слобод», чтобы все жители посадов были поверстаны в тягло, а не требование уменьшить тягло на обычный посад, то есть содержится требование, чтобы все служили государству одинаково, никто не отлынивал. Доброе российское государство вняло просьбам своих подданных и, наконец, в 1649 г. по «Соборному уложению» ликвидировало «Белые слободы» и всех посадских окончательно прикрепило к их посадам и промыслам, в соответствии с нижайшими просьбами их собратьев.
Для малоросса же Речь Посполитая – это не его национальное государство, это польское государство, во главе которого стоит иноконфессиональный король-католик римского обряда, не малоросс. Зачастую господин у крестьянина – тоже представитель другой национальности, исповедующий христианство в греко-католической, либо в римско-католической форме. Норма эксплуатации в этом государстве также очень велика, но еще присутствуют религиозный и национальный гнет в различных формах. Все это выработало у малороссов, мягко говоря, скептическое отношение к государственной власти и весьма сильное желание отлынивать от любых государственных повинностей.
Подытоживая все ранее сказанное о языковой и территориальной общности малороссов применительно к первой половине XVII в., мы можем теперь попытаться дать, наконец, определение, что же такое малороссийский народ. Малороссийский народ – это народ, говорящий на малороссийском наречии, состоящем из трех диалектов (северного, юго-западного и юго-восточного) и проживающий на территории шести исторически сложившихся областей в границах Речи Посполитой и Венгрии: Волыни, Подолье, Покутьи, Брацлавщине, Киевщине, Северщине, Черниговщине, Венгерской Руси, как они обозначены на карте де Боплана, а также на территории будущей Слободской Украины в пределах Московского государства, куда перебирались малороссы из пределов Речи Посполитой с начала XVII в., уходя от репрессий польских властей, следовавших за каждым очередным бунтом Запорожских казаков.
Отличительной национальной чертой малороссов, или, как их официально именовали в России, «черкас» по отношению к великороссам было большее свободолюбие и отсутствие почтительности к понятию «государство», нежелание подчиняться требованиям «государственных чинов». Государство для них – скорее враждебный, чуждый элемент, не имеющий оттенка сакральности. Помимо этого, в XVII в. в Малороссии большое влияние имело Запорожское казачество с его традициями выборности органов управления и институтом рад. Кроме того, большой простор для отлынивания от государственных повинностей и повинностей в пользу помещика на территории Киевщины и Брацлавщины давала слабость польского государства. Многие объявляли себя казаками и не платили никаких налогов и не отрабатывали повинностей. В книге А. И. Барановича «Украина накануне освободительной войны середины XVII века» встречаем конкретный пример:
«В 1616 году большинство жителей Белой Церкви, Черкас вышли из “послушания” владельцам, стали казаками. В Каневе насчитывалось домов городских послушных 16, а “казацких, которые не желают быть под послушеством” – 1 346. “Никаких сел, кроме хуторов”, у этого староства нет. Более чем семью хуторами овладели казаки, “ибо их больше, чем послушных подданных; но в них (хуторах) имеют свои части и мещане, да с них ничего не обязаны, кроме военной службы”. В Переяславльском старостве в 1622 году было 25 хуторов и сел. В упомянутых селах послушных подданных – 280, “которые не несут никаких повинностей, только дают старосте на пропитание; между этими подданными в селах живут казаки, пользующиеся землями и всякими доходными статьями, но от них никакого дохода и послушания нет, а их – более тысячи”. Бросается в глаза, что борьба здесь происходит “за послушание”. Казаки – это непослушные. Повинности послушных крайне невелики. Каневские послушные мещане только дают ежегодно по 15 грошей от дома и отбывают при старосте военную службу; послушные крестьяне Переяславского староства никаких “повинностей и чиншей не дают”, только делают небольшие взносы “на пропитание под стар осты”»[168].
Иллюстрацией различия отношения к государственной дисциплине служит эпопея казаков – участников восстания под предводительством Я. Острянина против властей Речи Посполитой в 1637 г., вынужденных, выражаясь современным языком, просить политического убежища у Московского государства. «12 июня 1639 года под его стенами (Белгорода) вновь появился отряд Якова Острянина. Только теперь черкасы пришли как мирные переселенцы, покинувшие Речь Посполитую, чтобы искать лучшей жизни на русской территории. По словам гетмана, вместе с женами и детьми их было более трех тысяч человек. По списку, составленному 19 октября, числилось 672 человека»[169]. Из предоставленных на выбор двух мест для проживания и несения службы черкасы выбрали самое удаленное, и, следовательно, слабее контролируемое воеводой – Чугуев. Но «уже в следующем после поселения в России 1639 году отмечены случаи бегства черкас из Чугуева за рубеж»[170]. «В росписи Чугуева, составленной в ноябре 1640 года при приеме города воеводой Григорием Ивановичем Кокоревым, перечисленно имущество, брошенное черкасами при побеге “в Литву”. От 11 семей изменников осталось: 11 дворов со строеньями, 20 коров (большинство из них с телятами), 12 взрослых телят, 11 волов, 16 свиней и 38 ульев. Приведенные сведения говорят о хорошем материальном положении беглецов. Видимо, у них должны были быть достаточно веские причины для ухода с обжитого места. <…> 22 сентября 1640 года убежал сотник Гаврила Розсоха, оставив в Чегуеве 56 голов крупного рогатого скота и 16 свиней»[171]. Случилось это, правда, после того, как в Речи Посполитой приняли амнистию всем тем казакам, участникам восстания, кто вернется обратно в пределы польского государства. «Дело закончилось тем, что 26 апреля 1641 года черкасы захватили башни и ворота Чугуевской крепости, убили Якова Острянина, ограбили денежную казну и освободили заключенных из тюрьмы. <…> В результате боя было убито 119 русских служилых людей и 56 ранено, восставшие потеряли 272 человека. <…> По словам лазутчиков в разные города Польши, черкас пришло около 700 человек. Урядник Гульчевский, расселив чугуевских черкас в Полтаве, Миргороде, Гадяче, Зенкове, Ромнах и Сорочине, установил им льготы на 20 лет и запретил называть их изменниками»[172].
Российские власти считали, что они отлично обеспечили черкас-переселенцев, по своему обыкновению предоставив им значительные земельные наделы, да еще более-менее исправно платили жалованье. Тем не менее, казаки-малороссы были настолько недовольны своим положением, что восстали и сбежали обратно к своим прежним угнетателям, так как «от них добивались постоянного несения службы. На новом месте они не имели возможности свободно ходить на промыслы, предпринимать набеги и захватывать добычу… Отсюда их постоянное недовольство»[173].
Приведенный пример показывает, с какими трудностями психологического порядка сталкивались жители польской Малороссии, сформировавшиеся совсем в другой общественно-политической культуре, в Московском государстве с его более жесткими государственными порядками и дисциплиной. Приходится согласиться с Костомаровым в том, что малороссийский народ гораздо более анархичен и независим от власти, чем великоросский, по крайней мере, в XVII в. Да и теперь, на фоне всемерного укрепления президентской властной вертикали в РФ, вопиющая слабость президента в современной Украинской республике, ставшей, практически, парламентской, служит наглядной иллюстрацией различия представлений об идеале государственной власти у двух родственных восточнославянских народов: русского (великорусского) и украинского (малороссийского).
Социальная структура. Социальная структура малороссийского народа в указанный период времени соответствует традиционной структуре позднефеодального общества. Начнем краткое описание ее с высшего сословия, и будем опускаться вниз по социальной лестнице.
Шляхта. Малороссийская шляхта в начале XVII в. была полиэтнической, многоконфессиональной. Это обусловлено историей формирования ее в рамках Великого княжества Литовского, а позднее, с 1569 г. – Речи Посполитой. Еще с последней четверти XIII в. часть земель Юго-Западной Руси отходит к Литве. Литовские князья начинают занимать столы в этих землях. После Кревской Унии 1385 г. «Витофт с Ягайлом свергают наиболее крупных князей с их столов, переводят на меньшие княжества, где они не могли уже иметь значения, а их прежние волости или сразу обращают под свою непосредственную власть и управление, или передают через несколько рук, не давая новым князьям укорениться, а в конце обращают эти большие княжества в обыкновенные провинции, раздавая их в управление своим наместникам и агентам. <…> В начале XV в. на Украине остались только менее значительные княжества, как Ратенское, Пинское, Черторыйское, Стародубкое, Острожское. Это были уже не те почти независимые княжества-государства, а только большие поместья. Для поместий они были даже очень велики, простираясь на многие десятки верст, но политического значения не имели»[174]. Таким образом, Малороссийский народ почти лишился собственной национальной аристократии. Хотя вышепоименованные княжества и дадут малороссийской шляхте самые могущественные в будущем магнатские фамилии. Во время процесса колонизации юго-восточных земель Малороссии в XVI в. магнаты захватывают огромные территории и еще более укрепляют свои экономические и политические позиции.
После Люблинской унии 1569 г. вся малороссийская шляхта (от магнатов до мелких шляхтичей) приобрела права польской шляхты, а именно:
1. «Исключительное право владеть земскими имениями, с которых шла военная служба, и право приобретать дома и плацы в местах. Владение имениями обставлено было гарантией неприкосновенности: конфискация могла пасть на них не иначе, как по суду.
2. Право получения высших духовных санов и всех светских урядов. Только шляхта имела право получать во временное пользование королевские имения, так называемые panis bene morentium, быть старостами и державцами этих имений.
3. Шляхта освобождена была от всяких государственных повинностей со своих имений, кроме военной службы в посполитом или поветовом рушенье, платила только те подати, которыми временно облагала сама себя в виде субсидий королевскому скарбу.
4. Шляхта пользовалась правом личной неприкосновенности и свободы слова.
5. Наконец, шляхте принадлежало право участия в избрании короля и решении всех важнейших вопросов государственной жизни на своих сеймиках и сеймах»[175].
Кроме большой экономической мощи и больших политических прав, магнаты располагали значительными военными силами, имели приватные армии. Часто совершали набеги на соседние владения, разоряя их. Особенно от этих частых приватных войн страдали крестьяне, которых нещадно грабили, уводили в плен, даже убивали. В религиозном отношении после принятия Брестской Унии в 1596 г. происходил быстрый процесс перехода шляхты в лоно официальной Греко-католической церкви и далее – в Римско-католическую. Православие сохраняла в основном мелкая шляхта. Также в шляхетской среде интенсивно происходил процесс интеграции в польскую культурную среду (обычаи, нормы поведения, одежда, язык и так далее).
Духовенство. После введения Унии 1596 г. Реально на Украине существовало три различных типа духовенства: римско-католическое, униатское (греко-католическое), православное. Малороссы составляли духовенство двух последних конфессий. Оставив в стороне рассмотрение крайне сложной религиозной ситуации в Малороссии в данный период времени, отметим, что Высшее духовенство униатской церкви, а после восстановления православной иерархии в 1633 г. – и православной церквей, формировалось практически исключительно из представителей шляхетских родов. Простолюдины могли занимать лишь должности до епископской. В Униатской церкви, а до Унии – в единой малороссийской православной церкви занятие епископских кафедр – привилегия знатных шляхетских родов.
Казачество. Казачество – специфическая социальная группа феодального общества. Формировалась из беглых крестьян при наличии свободных земель на окраинах государства, куда не распространялась административная власть центрального правительства. Жило за счет промыслов и разбоя. По соглашению с государством осуществляло пограничную охрану. Казачество формируется в трех странах: Речи Посполитой, России, Австрийской империи.
Эти большие массы беглых, очень непоседливых людей постепенно начинают образовывать свою организационную структуру, свои специфические органы власти, создают систему их формирования. Уже упоминаемый нами польский историк В. Серчик отмечает: «Разумеется, у беглых крестьян не было большого опыта по созданию прочной политической структуры, способной обеспечить международные и внутриполитические условия существования казачества. Тем не менее, оказавшись в особой политической обстановке на окраинных землях Речи Посполитой, переселенцы вынуждены были создавать такую структуру. И здесь заметную роль сыграли два обстоятельства. С одной стороны, постоянно возраставший натиск извне, главным образом со стороны воинственного Крыма, содействовал становлению организации военного типа, которой и предстояло со временем превратиться в довольно устойчивую политическую структуру. С другой стороны, по мере увеличения численности населения на приднепровских землях, по мере разрастания запорожского войска и формирования политической элиты казачества стали проявляться имущественное расслоение, определенные признаки становления классовых отношений»[176].
Постепенно из наиболее зажиточных казаков, владевших значительными земельными угодьями, сформировалась казацкая старшина, представители которой и формировали органы казацкого самоуправления. По своему имущественному положению этот высший слой казачества можно приравнять к украинской шляхте средней руки.
Рассмотрим теперь систему органов казацкого самоуправления и административное деление войска Запорожского, как оно сложилась на начало XVII в.
По этому поводу у М. С. Грушевского читаем: «Войско делилось на полки. Официально считалось в начале XVII века четыре полка, и в каждом по 500 душ – столько считалось казаков на службе польского правительства. В действительности и полков этих было больше, и казаков в них было неодинаковое число, иногда по несколько тысяч (например, в Хотинской войне казачье войско имело 11 полков, и в некоторых полках число доходило до 4 тысяч казаков). Полком правил полковник. Каждый полк <…> делится на сотни, сотни на десятки или иначе, курени. Куренями правят атаманы, сотнями сотники. Разные поручения гетмана исполняют есаулы. Артиллерией заведует обозный, ее местопребыванием считается город Терехтемиров со своим старым монастырем, пожалованным казакам Баторием для приюта увечных и для военных надобностей; но так как он был слишком удален от Запорожья и слишком доступен для польских властей, то обыкновенно артиллерия стояла поближе к Низу, а не в этой официальной казачьей столице. Войсковой канцелярией заведовал писарь. Бумаги от имени войска скреплялись войсковой печатью. Во главе казацкого войска стоит выборный старшина, которого обыкновенно называют гетманом, часто и сами они именуют себя так в письмах, не только адресованных к своим, но и к самому правительству, и даже к королю. Правительство же обычно называет их “старшими”: “старший войска Запорожского” – таково, собственно, официальное название казацкого вождя. Хмельницкий первый получил официально титул гетмана, и до него титул официально принадлежал лишь главнокомандующим польскими и литовскими войсками»[177]. Заметим, что с 1648 г. войсковое деление на полки и сотни перейдет на административно-территориальное деление части территории Украины, контролируемой силами Богдана Хмельницкого. Полковники и сотники станут в мирное время главами соответствующих территориальных образований. Как видим, в связи с особенностями зарождения зачатков украинской государственности, структура органов власти выстраивалась на военный манер.
Таким образом, к началу XVII в. казачество сумело создать более-менее стройную политическую и административную структуру, образовало специфический тип средневекового общества. Еще одной особенностью этого общества был его многонациональный состав. В. Серчик по поводу формирования казачества как особого сословия Речи Посполитой пишет: «Быстрое создание казаками элементов особой политической структуры, а затем их настойчивое стремление расширить и упрочить эту структуру, добиться ее автономии и даже независимости от Речи Посполитой (добавим, стремление, подкреплявшееся часто значительными успехами) было своего рода историческим феноменом. Это явление вызывает удивление уже потому, что казацкое общество формировалось не только из представителей местного, восточнославянского населения (главным образом крестьянского), но также из пришельцев со стороны, отличавшихся от основной массы казачества своими обычаями, языком и вероисповеданием. На приднепровских территориях, словно в колдовском котле, перемешивались прибывавшие сюда многочисленные переселенцы самого разного происхождения, прежде всего выходцы из местного православного населения, кроме того, беглецы из Польши и Московской Руси, а также из Крыма и Балканского полуострова. Формирование казачества было, таким образом, превосходным примером объединения крестьянского населения из разных стран рассматриваемого региона, показателем того, как судьба большинства пришельцев определялась особыми социально-политическими условиями, сложившимися тогда на землях приднепровского пограничья, а не их социальным или этническим происхождением, не степенью их прежней зависимости…»[178].
Еще одной особенностью казачества была его приверженность православию и полное неприятие Унии, что легко объяснимо:
Во-первых, в основной массе казачество формировалось из беглых крестьян тех регионов Речи Посполитой, где наиболее распространенной формой христианства было православие. А, поскольку религиозность простонародья тогда (да и практически во все времена) заключалась в обрядоверии, а не в глубоком знании Священного писания, Канонического права, схоластики, истории Церкви, существа канонических расхождений между православием и католицизмом и т. д. и т. п., то и следование обряду «отцов наших и дедов», признание только издавна существующей церковной иерархии являлось важнейшей составляющей самоидентификации казачества как особой социальной общности.
Во-вторых, эта общественная группа четко противопоставляла себя польской и, отчасти, украинской шляхте (той ее части, которая усваивала себе элементы польской культуры, принимала Унию, а, зачастую, и переходила в католицизм). Казаки считали себя хранителями руской (именно так, с одной «с») культуры, а, следовательно, и отеческой православной веры. Сохранившаяся на востоке Украины православная иерархия фактически находилась под их защитой.
Итак, в начале – середине XVII в. Запорожское казачество представляло собой вполне сформировавшуюся, глубоко стратифицированную и специфически организованную общественную группу. Оно контролировало восточную часть Украины, численно постоянно росло, располагало значительной военной силой, исповедовало православие, выступая против Унии и униатов даже и с оружием, имело очень сложные отношения с местной шляхтой вообще и с магнатами в особенности. Но самое главное – оно осознавало себя особым сословием тогдашнего (феодального) общества. Хотя подавляющее большинство казаков и происходило из крепостных крестьян, но, осознавая свое положение свободных людей в феодальном обществе Речи Посполитой, свою независимость и от центральной королевской власти, и вообще от господствующего тогда класса в целом, свою значимость как военной силы (их периодические восстания государство подавляло с большим трудом, а с самовольными набегами на Крым и Турцию справиться не могло), они добивались официального признания их особого, привилегированного статуса в обществе. Именно поэтому они даже в официальной своей переписке с королевским правительством в Варшаве именовали себя «Рыцарством Запорожским», то есть настаивали на приравнивании их, ни много ни мало, к высшему сословию государства – шляхетству. Во всяком случае, казацкая старшина, учитывая ее материальное и социальное положение, претендовала на шляхетское звание вполне обоснованно.
Мещане. Города и местечки в Малороссии могли быть королевскими, частновладельческими, то есть принадлежать магнатам, либо принадлежать епископиям, но последних было мало.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.