От мира «христианского» к миру «цивилизованному»
От мира «христианского» к миру «цивилизованному»
Было бы удивительно, если бы такое грандиозное явление, как смена стереотипа поведения в масштабах суперэтноса, не было бы до сих пор ни замечено, ни описано. Нет, сделано и то и другое, хотя абсолютно с иных позиций, чем наши, и в иной системе понятий и терминов. Не беда! Термины иной системы отсчета всегда можно перевести в свою; прямые наблюдения от этого ценности не теряют.
Вернер Зомбарт написал «Этюды по истории духовного развития современного экономического человека», где поставил вопрос: каким образом «докапиталистический человек», т. е. «естественный человек», превратился в обывателя, мещанина, пошляка, наблюдаемого ныне повсеместно? До появления капитализма, по Зомбарту — до XII–XIV вв., «исходной точкой хозяйственной деятельности является потребность в благах; сколько человек расходует, столько он и должен заприходовать».[411] А больше накапливать может только дурак.
Однако есть два класса: богачи-сеньоры и масса народная. Но разница между ними не так уж велика. Сеньор, постоянно рискуя жизнью, получает много благ и тут же транжирит их на пышные охоты, пиры и прекрасных дам. Копить деньги незачем — все равно в ближайшей войне убьют, а если не в этой — то в следующей. Поэтому те дни, когда сеньор жив и здоров, он проводит в удовольствиях.
Крестьянин имеет столько земли, сколько ему нужно для прокорма себя и семьи. Ремесленник «обладает здравым смыслом, чтобы не работать больше того, сколько необходимо для зарабатывания на веселое житье». Такие люди, если бы они увидели Рокфеллера, сочли бы его безумцем.
Но средневековые европейцы не считали сумасшедшими обладателей шелковых платьев и золотых украшений. Сокровища они ценили и ради них не щадили жизни, ни своей, ни чужой. Но они ценили красивое золото, а не деньги, которыми они начали увлекаться только с XII в. Тогда возникает «страсть к прибыли», которая до этого наблюдалась только у евреев. Алчность овладела сначала католическим духовенством, потом горожанами и, наконец, целыми странами, но не в равной степени и в разных вариантах. Иногда она осуществлялась путем грабежа заморских стран, иногда — путем торговли, что было тоже рискованно; иной раз путь к богатству шел через «презренное ростовщичество», частью — через получение выгодных должностей и т. п. Но всегда руководящим стимулом деятельности было безотчетное стремление к обогащению, которого до этого времени почти не наблюдалось.
Можно было бы предположить, что алчность возникает при появлении возможности ее удовлетворять. Зомбарт отвергает тезис, по которому «капиталистический дух создается самим капитализмом». Он также не согласен с М. Вебером, что есть связь между протестантизмом и капитализмом. Взамен всего этого Зомбарт видит причину развития «капиталистического духа… в душевных предрасположениях, унаследованных от предков», т. е. в переводе на привычный нам научный язык, эти наклонности — наследуемый признак. Значит, существуют особые «буржуазные натуры», которые Зомбарт подразделяет на «предпринимательские» и «мещанские». Первые — отважные авантюристы, основатели капитализма; вторые — унылые, умеренные и аккуратные клерки, заполняющие своей массой пустоту, образовавшуюся после гибели их предшественников.
Согласно Зомбарту, «предрасположение» к капитализму просматривается не только на уровне персоны или организма, но и на уровне этноса. Это убеждает его в биологической природе данного явления. К этносам «со слабым капиталистическим предрасположением» он относит кельтов и готов, ниже которых стоят только испанские иберы, которые «были чужды очарованию, оказываемому золотом почти на все народы».
Этносы, склонные к капитализму, разделены на два сорта: «народы героев» и «народы торгашей». К первым Зомбарт относит римлян, норманнов, лангобардов, саксов и франков, а тем самым англичан и французов, ко вторым — флорентийцев, шотландцев-лоулендеров и евреев, а также фризов, которые «в самую раннюю эпоху считались умными, ловкими торговыми людьми». Это последнее нужно Зомбарту для того, чтобы объяснить торгашество голландцев и шотландских лоулендеров, ибо есть предположение, что Нижняя Шотландия заселялась, между прочим, и фризами. Славян и греков он не рассматривает, очевидно, считая их, в отличие от евреев, неевропейскими народами. Это показывает, что в поле его зрения лежит не географический регион, а суперэтнос. Данная особенность делает его анализ интересным для нашей темы, ибо он описывает по сути дела фазу надлома как переход от акматической фазы к инерционной, но, считая народы (этносы) стабильными системами, подразделениями рас, вынужден объяснять торжество «мещанского духа» в Тоскане примесью этрусской «крови», хотя этруски исчезли в IV в. до н. э., а Флоренция стала мещанской в XV в. Уже этот пропуск в 2 тыс. лет настораживает и заставляет перейти к критике концепции.
Полагаю, что наблюдения Зомбарта верны, но интерпретация их неудовлетворительна. Иберы — древнейший пласт европейцев, находившийся уже в римское время в гомеостазе. Видя только конечную фазу этногенеза, нельзя судить о предшествующих. Потомки торговых этрусков — корсиканцы. Они давно потеряли навыки предков и еще в XIX в. предпочитали вендетту торговле. О кельтах мы писали выше. А вот перечисленные Зомбартом народы-торгаши все обладают одним общим признаком — высокой степенью метисации. Тоскана лежала к северу от Рима. Через нее прошли, только лишь после X в., швабы-гибеллины, анжуйцы-гвельфы, испанцы, французы, австрийцы. И все рассеяли свой генофонд по популяции тосканцев. Шотландский Лоуленд — зона контакта между скоттами, англами, норманнами-викингами и баронами-французами, которых туда сажали английские и шотландские короли, ибо там была неспокойная граница. Низовья Рейна — область фризов — тоже место этнического контакта германского, романского и кельтского населения. Только этот признак и является общим для всех «народов-торгашей», но его достаточно. Можно к их числу добавить южную Италию и Андалусию, что Зомбарт, видимо, просто упустил. Картина не изменится.
Разница между «сеньорами» и «предпринимателями» не так уж велика. Те и другие пассионарны, но в разных модусах. Первые тщеславны, вторые алчны, но эти различия несущественны. И что важно, те и другие резко отличны от мещан, клерков, подлинных носителей «капиталистического духа», который, на наш взгляд, является всего лишь оскудением первоначального творческого накала, всегда возникающего при пассионарном подъеме. «Мещане» осуждают «сеньоров» лишь потому, что хотели бы, но не могут быть такими же. Они последыши творческого взлета, от которого у них осталась только «страсть к наживе», т. е. это особи гармоничные и даже субпассионарные. Но из этого вытекает, что перед нами обычный энтропийный процесс, похожий на остывание горячего газа, превращение его в воду, а затем в лед (под коим можно понимать состояние гомеостаза, предел процесса любого этногенеза).
А теперь положим наблюдения Зомбарта на схему этногенеза, предложенную нами выше. В IX–XI вв., когда «капиталистического духа» в Европе еще не было, не было и активной этнической метисации. Люди жили мелкими этническими группами, оформившимися недавно и сохраняющими свою самобытность. То, что эти новорожденные этносы состояли из различных расовых компонентов, значения не имело, Стереотипы поведения у них были оригинальны. Задачи, стоявшие перед тем или иным этносом, были общими для каждого его члена. Пассионарность равно проявлялась во всех слоях населения, вследствие чего социальные состояния были текучи: трусливые феодалы гибли, а доблестные вилланы становились либо рыцарями, либо свободными горожанами.
В XIII–XV вв. наблюдается разделение. В монолитных этносах идет усложнение социальных систем, укрупнение в королевства, выброс излишних пассионариев в крестовые походы или в соседние страны (Столетняя война). А в зонах этнических контактов появляются и богатеют «торгаши». В акматической фазе, а еще больше в фазе надлома они живут за счет раздоров, пользуясь покровительством правителей. Но постепенно они набирают силу и производят второй переход — к инерционной фазе, наиболее для них удобной. Эта фаза им так нравится, что для нее выдумали почетное название — «цивилизация» — состояние, по их мнению, бесконечное.
Как мы уже знаем, любое изменение агрегатного состояния среды требует большой затраты энергии, в нашем случае — пассионарности. Как всякая энергия, пассионарность действует при разности потенциалов. Эта разность может возникнуть либо за счет пассионарного толчка, явления природного, либо за счет тесного межэтнического контакта, где пассионарность одного этноса превышает пассионарность другого. Результаты будут разными: деструкция природных ландшафтов отмечена лишь во втором варианте, что было показано на ряде примеров.
Вместе с этим надо отметить, что деструкция в антропогенных ландшафтах отнюдь не правило, а печальное исключение, к счастью, довольно редкое. Ведь если бы было иначе, то за 50 тыс. лет существования неоантропа все геобиоценозы были бы уничтожены и сам человек погиб бы от голода на обеспложенной Земле. Следовательно, надо признать, что воздействие человека на биосферу идет в двух противоположных направлениях — жизнеутверждающем и жизнеотрицающем.
В XVI–XVIII вв. «остывание» романо-германского суперэтноса идет быстро. Пассионарии уезжают в колонии и либо гибнут там, либо возвращаются больными. Особи гармоничные упорно работают дома, на своих полях, в мастерских, канцеляриях, университетских аудиториях. Им некогда бороться за преимущества, практически для них обременительные. И тут-то место, освобожденное пассионариями, занимают «торгаши» — флорентийские менялы, услужливые дипломаты, интриганы, авантюристы. Они местному этносу чужды, но именно потому крайне удобны для венценосцев, особенно тогда, когда у них вообще нет родины.
И вдруг им на благо Уатт строит паровую машину, и за этим следуют самые разнообразные технические усовершенствования. Города укрупняются, становятся полиэтничными. Человек начинает жить без связи со своим этносом, иногда поддерживая с ним только далекий контакт. Тут-то и проявился «капиталистический дух» европейца, так хорошо описанный и оплеванный Зомбартом.
Но почему это так легко удалось? Только потому, что, говоря фигурально, «вода остыла и замерзает». Вот когда она замерзнет вся, т. е. когда наступит фаза обскурации, торгаши — бактерии, пожирающие внутренности этноса, погибнут, а от этноса еще может остаться реликт.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.