На Свири

На Свири

Это событие у всех нас осталось в памяти. Утром 21 июня 1944 года мы сидим в траншее, из которой видна река и противоположный берег, изрытый траншеями, с проволочными заграждениями, буграми замаскированных дзотов и бронеколпаков. За ними лес.

В напряженную тишину незаметно вплетается едва слышимый гул. Он приближается, усиливается, тяжелый и натужный. В бледном, подернутом дымкой небе плотным строем летят самолеты.

Бомбардировщики идут тройками. В каждой линии таких троек три. Вот первые уже над нами, и мы видим, как от самолетов черными каплями отделяются бомбы и стремительно несутся вниз. Они падают на противоположный берег, на траншеи и укрепления противника. В воздух летят проволока, земля, обломки бетона и дерева. Клубится сизочерный дым, и словно живая, содрогается под ногами земля.

Потом появились штурмовики, «Илы». Они шли низко, будто утюжили берег, поражая врага «эрэса- ми» и пулеметными очередями.

Едва штурмовики скрылись, как далеко в нашем тылу зарокотало, загремело, завыло. Над лесом поднялось темное облако дыма и пыли, из которого огненными стрелами вылетали ракеты. Ударили орудия и минометы. Началась артиллерийская подготовка. Наши орудия бьют по противнику, тот, огрызаясь, отвечает.

Я высовываюсь, стараюсь рассмотреть лощину, где вчера наблюдал плоты с чучелами, но меня дергают за гимнастерку, и я падаю.

— Ты не очень-то высовывайся. Влепит, — миролюбиво говорит командир пулеметной роты, капитан Белоусов.

Взгляд его глаз суров, а лицо в глубоких складках добродушно.

Со всего полка собрали станковые пулеметы «максим». Они расставлены в траншее. Тут же и противотанковые ружья. Задача пулеметчиков — и наша, бронебойщиков, — с началом форсирования реки подавить огневые точки противника.

Все тонет в грохоте взрывов. Что-то кричит мне Белоусов, но разобрать невозможно.

Загрохотала «катюша». Берег скрылся в дыму. К траншее выползла самоходка. Круглой пастью зияет ствол орудия. Ствол медленно развернулся, замер, и раздался оглушительный выстрел. Воздушная волна ударила в траншею, едва не сбив с ног солдата. Он выругался, погрозил самоходчикам кулаком и вдвоем с помощником откатил пулемет на новое место.

Не остался в долгу и противник. Его снаряды и мины густо ложатся по берегу, вблизи нашей траншеи и за ней. Ведь пристрелян каждый бугорок, каждое дерево!

Прямо в траншею, в то место, где затаились три солдата и офицер, попала мина. Взрыв — пыль, сизый дым стелется по траншее. Катится окровавленная каска, на одном из солдат горит обмундирование.

Я вижу, как лица пулеметчиков побледнели. Люди прижимаются друг к другу, торопливо и глубоко затягиваются крепчайшей бийской махоркой, испуганно глядя на недвижимые тела.

Грохот не ослабевает. Мощный артиллерийский кулак молотит и молотит, поражая всю немалую глубину неприятельской обороны, разрушая укрепления и укрытия, огневые позиции, пункты наблюдения и узлы связи, сосредоточение резервов и колонны на дорогах.

Вдруг гул разрывов разом отдалился. Вся артиллерия, что била по переднему краю, перенесла огонь в глубину. Вот он, долгожданный перенос огня, с которым начнется ложная переправа!

— Гвардейцы, за мной! — выбежал из укрытия лейтенант Ставропольцев.

Вслед за ним к реке бросились двенадцать гвардейцев.

— Мытарев, твой плот крайний! — командовал старший сержант Немчиков. Павлов, Бекбесунов, ваши — ближние.

Солдаты из взвода Журавлева помогали столкнуть плоты в воду.

— Живей! Живей! — Ставропольцев бегал вдоль берега от плота к плоту, в руке пистолет. — Продержитесь, хлопцы, четверть часа! Всего пятнадцать минут!

Неподалеку взорвался снаряд. Осколок ударил в руку лейтенанта. Боли он не почувствовал, хотя и видел стекающую кровь. Не было двух пальцев и пистолета.

— Где же он? — Офицер оглядывался, ища оружие.

— Поехали! — скомандовал себе Мытарев.

Бросив к чучелам автомат, он шагнул в воду и оттолкнул свой плотик. Плоты медленно поплыли вперед. Течение реки бросало их, сносило с курса. На плотах в живописных позах лежали чучела, те самые, что мы готовили в роте. Издали их нельзя было отличить от солдат. А сзади, держась за бревна, по двое плыли гвардейцы.

Неподалеку от одного плота вырос фонтан, потом еще. Плот Павлова совсем разнесло, сам он уцелел чудом. Ухватившись за бревно, подплыл к Бекбесунову. Маркелова унесло куда-то в сторону: если бы не спасительные бревна, давно бы пошел ко дну.

Орудия противника усилили огонь. Вокруг плотов закипела вода. Значит, немцы поверили замыслу, приняли за начало общей переправы. Открыли огонь новые, доселе молчавшие и не засеченные нашей разведкой батареи. Противоположный берег тоже ожил: там заработали огневые точки.

— Огонь, славяне! — закричал Белоусов.

Отстранив наводчика, он припал к «максиму» и послал через реку длинные очереди.

Бьют из бронебоек Гаранин, Терехин, Гущин, слывущие «меткачами». Выстрел из ружья звонкий, с тупым ударом при отдаче в плечо. Наверняка у ребят багровые кровоподтеки.

Что-то кричит рыжеволосому Гаранину бойкий и непоседливый сержант Арефьев, указывает пальцем на тот берег. Наводчик всматривается, кивает и, упираясь в приклад длинноствольного ружья, целится.

Мы видим, как тутой поток реки вырывает плот из рук двух гвардейцев. Кажется, что это Мытарев и Маркелов. Вот один из них хотел было снова ухватиться за спасительное бревно, но пальцы соскользнули. Если бы не автомат да снаряжение, он бы плот легко догнал. С каждым мгновением течение уносит плот дальше и дальше. Вокруг него брызнули фонтанчики.

Солдат медленно скрывается под водой. Потом показывается голова, грудь, и вот он уже выбирается по дну на берег.

Люди перебегают, падают, снова бегут и скрываются в траншее.

— Наши там! — кричит капитан Белоусов и машет рукой. — Переплыли!..

А у саперов была своя задача. Им предстояло форсировать реку одновременно с разведчиками, чтобы успеть пробить для пехоты проходы в минных полях.

Володя Куратов лежал неподалеку от командира взвода лейтенанта Иванова. От грохота раскалывалась голова, будто кто долбил молотком по затылку. И в довершение мучила жажда. Утром дружок угостил соленой воблой. Знал бы, чем обернется угощение, кусочка бы в рот не взял…

Куратов попросил у лейтенанта Иванова разрешения сбегать к реке, но тот покачал головой: это никак невозможно. Лежавший рядом с Куратовым долговязый Дуленко, поняв, о чем просил Володька, многозначительно пошевелил пальцем у виска, все ли, друг, у тебя дома?

Лейтенант был человеком осторожным, порой даже очень. Он любил повторять присказку «Сапер ошибается один раз» и при этом добавлял. «На вторую ошибку времени не будет».

Худощавый, неторопливый, робевший перед начальством, лейтенант, однако, отличался исполнительностью. И именно эта его черта вызывала у подчиненных уважение. Уж если взводный что обещал, то разбивался в доску, но слово сдерживал. Еще внушала уважение медаль «За отвагу», полученная им в сорок втором, когда был рядовым-сапером. Выходит, с той поры ни разу не ошибся.

— Может, закурим? — наклонившись к уху Куратова, прокричал Дуленко.

Дуленко во взводе называли Васей Полундрой. Прежде он служил во флоте, воевал под Севастополем и сохранил чиненную-перечиненную матросскую тельняшку, которой очень дорожил.

Тут Куратов уловил взгляд лейтенанта. Тот указал на котелок. Догадавшись, Володька схватил посудину и разом вымахнул из траншеи. Кубарем скатился по крутому косогору и наткнулся на лежащего у берега солдата.

— Эй, гвардия! — толкнул его сапогом.

Неподалеку с треском рвануло, над головой вжикнули осколки. Володька втиснулся в песок.

— Братишка! — толкнул снова.

И тут увидел застывшие пальцы солдата. Они намертво сжимали автомат.

«У-ух-х» — послышалось совсем рядом. Не раздумывая, Куратов упал прямо в воду. В следующий миг рвануло, в реку часто зашлепали осколки. Боец схватил винтовку… а она без приклада: осколок срубил его как топором.

Володька вырвал из рук убитого автомат, срезал с ремня сумку с магазинами и тут увидел Полундру, помкомвзвода Ахапкина и своего тезку Волкова. Они выволакивали из укрытия лодку.

— Давай тащи сюда надувную! На ней поплывете — ты и Волков! — велел Ахапкин.

Вдвоем подтащили резиновую лодку к реке, сбросили ее в воду и только отплыли, как лодка стала «скисать».

— Прыгай, пока мелко! — скомандовал Волков и перевалился через борт. Куратов за ним. Уже в воде вспомнил, что не надул надетый поверх гимнастерки спасательный жилет. Хорошо, что воды только по горло, не то утюгом бы пошел ко дну.

Пока выбирался, Волков уже пристроился на деревянную лодку. В ней сидели трое: два сапера и солдат с ручным пулеметом, для прикрытия. Куратов стал надувать жилет.

На реке появились первые лодки; их было пока немного. Бившая до того по берегу артиллерия противника перенесла огонь на реку.

Соседнюю лодку разнесло прямым ударом. Еще одна оказалась перевернутой; она медленно поплыла, чернея смолистым днищем.

Лодка была уже близко к цели, когда рядом ухнуло. Воздух раскололся, неудержимая сила подбросила Куратова; не помня как, он оказался в реке. В нос, горло, уши ударила вода.

Захлебываясь, едва вынырнул. Берег рядом, но холодная вода сковала тело. Тянули вниз сапоги, снаряжение… Спасибо жилету, выручил.

Лодка плыла, хотя нос ее был разворочен, белея расщепленными досками. За лодку уцепились Волков и два сапера, пятого, пулеметчика, не было. Все отчаянно работали руками, пытаясь выгрести к недалекому берегу.

Вместе с передовыми подразделениями ушли за реку и командиры-артиллеристы, чтобы разведывать цели и корректировать огонь. Связисту Ивану Сбиральникову приказали подать телефонный кабель от огневых позиций к передовому наблюдательному пункту. Прежде чем сесть в полузатопленную лодку и погрузить туда катушки с кабелем, он срастил конец кабеля с протянутой к берегу телефонной линией.

Надев на плечи станок с тяжелой катушкой, Сбиральников устроился на корме, а два солдата сели за весла. Дружно ударили ими по воде, за спиной связиста зажужжала катушка.

Лодка была уже на середине реки, когда рядом разорвался снаряд. Сброшенный в воду Сбиральников с трудом ухватился за борт.

— Братцы, тону!

— Давай руку! Катушку сбрасывай! — закричали с лодки.

— Снимать нельзя! Меня держите…

— Да на катушке кабель кончается…

— Вставляйте новую. Только не оброните конец старой…

Так солдат проложил через реку линию связи.

Вдоль берега тянулось искромсанное взрывами проволочное заграждение. Колья выворочены, проволока перебита, концы ее обвисли. На земле чуть чернели воронки, воздух был насыщен запахом сгоревшей взрывчатки.

Куратов оглянулся: лодка уже подплывала, из нее саперы выгружали сумки. Правей двигалась лодка с лейтенантом Ивановым, Васей Полундрой, старшим сержантом Ахапкиным.

— Ну что? Начнем? — Волков надел наушники миноискателя. Включил аппарат и скривился от ударившего в уши писка. — Тут столько железа, что в ушах сплошной звон! — сорвал он наушники.

— Давай вручную, ножами, — предложил Куратов. — И ты, Быков, присоединяйся к нам, — сказал ефрейтору.

Лежа саперы привычно заработали ножами, как щупами, выискивая скрытые в земле мины.

— Есть! — воскликнул Волков и стал осторожно разгребать землю.

— И у меня есть, — отозвался Быков.

— Я тоже нашел!

Руки саперов действовали уверенно и быстро. Рыхля пальцами землю, они зорко всматривались в нее: не обнаружится ли скрытая проволочка-оттяжка? Не с хитростью ли мина установлена? Нет ли под первой миной еще одной? Ведь стоит первую только тронуть, как сработает вторая.

— Шевелись! Пехота на пятки наступает, — торопил Быков.

По реке уже плыли роты стрелков. На этот раз лодок было много, виднелись даже катера и автомобили-амфибии.

Пройдя немного, Куратов услышал позади себя шаги.

— Давай, не отставай, — сказал он, не оглянувшись.

Удар в плечо сбил его с ног. Падая, увидел рыжеволосого солдата в серой чужой форме.

В следующий миг тот навалился на Куратова. Цепкие и твердые пальцы обхватили шею и потянулись к горлу.

Володька вывернулся, попытался ударить ногой, но удар пришелся впустоту. Хотел крикнуть — и не мог. Рядом лежал автомат, но в узкой траншее было трудно дотянуться.

Защищая одной рукой горло, Куратов другой потянулся к висевшему на ремне ножу. Но немец перехватил руку.

— Ах, гад!

Собравшись с силой, Владимир коленом ударил немца в пах, но удар не получился. А тот, прижав коленом Володькину руку, схватил его за волосы, приподнял голову и ударил о землю. На счастье, дно было уложено дернинами.

И тут Володька вдруг почувствовал, как тело немца дернулось и обмякло, пальцы ослабли. В лицо брызнуло что-то горячее.

— Ты что же не кричал? — Рядом стоял Волков. В руке он, как дубинку, держал ППШ.

Куратов с трудом выбрался из-под тяжелого гитлеровца, лежавшего с раздробленной головой. Поднялся, прошел шаг, второй, присел.

Он даже не заметил, как стрелковый взвод пробежал по траншее мимо и скрылся в недалекой опушке. Не обратил внимания и на прогремевший правее взрыв. Однако Волков в грохоте удалившегося боя его уловил.

— Мина! Взорвалась! Не иначе как что-то случилось у лейтенанта! Бежим!

Лейтенант Иванов лежал на спине с бледным лицом. Рядом — старший сержант Ахапкин и Вася Полундра.

— Проход… проход пробивайте… Потом со мной…

— Есть, товарищ лейтенант. Волков и Куратов займутся, — ответил старший сержант. — А ну, ребята, продолжайте! Только осторожно!

— Но-огу-у, но-огу-у, — простонал лейтенант.

— Сейчас, товарищ лейтенант, сейчас, — засуетился Ахапкин и стал зачем-то расстегивать маскировочный комбинезон.

— Подожди, — бесцеремонно оттеснил сержанта Дуленко. — Дай я.

Он ножом резанул сверху вниз по штанине и от неожиданности застыл. Нога у лейтенанта была искромсана и висела на жилке, из перебитых сосудов толчками била кровь.

— Что… там?

— Пустяки, товарищ лейтенант, мелочи жизни.

Опираясь на руки, раненый приподнялся, посмотрел и бессильно упал. Застонал, скрипнул зубами и проговорил:

— Режь!

— Что резать?

— Ногу! Слышишь, Дуленко? Режь… Иначе… погибну…

— Эх, была не была! — Вася Полундра сбросил с головы пилотку и попробовал на палец лезвие ножа…

Обрубок ноги перетянули сверху тесмянным ремнем, культю, перебинтовав, обмотали лоскутом от костюма.

— Где… пехота?.. — едва слышно спросил раненый.

— Прошла, товарищ лейтенант. Прошла уже…

— Доложите… Задачу выполнили… — И потерял сознание.

Мы переправлялись позже. Свежевыструганные лодки были густо просмолены. Вода почти вровень с бортом, при каждом толчке переливалась через край. Впереди на носу у противотанкового ружья скрючился Гаранин. Иногда припадал к ружью, целился, но не стрелял. Бой откатился к опушке леса: целей не видно. Несколько снарядов разорвалось неподалеку от лодки.

Мы у берега. Он порос кустарником. К кустам и прибило наш плот. Вода лижет свежие царапины на коричневой поверхности бревен. Побитые осколками чучела лежат в беспорядке. Из распоротых гимнастерок и штанов выпирают пучки травы и соломы.

— Николай, — говорит Широков Гаранину, — узнаешь своего двойника на плоту?

— Чем зубоскалить, лучше бы веслами работал? — отвечает Гаранин и смотрит вперед.

Там сражаются солдаты авангардного батальона и двенадцать гвардейцев. Мы спешим к ним на помощь.

24 июня 1944 года в Москве прогремел салют в честь войск Карельского фронта. Позже участники ложной переправы удостоились звания Героя Советского Союза, все двенадцать гвардейцев, в том числе Мытарев и Маркелов.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.