Наследники семейных традиций

Наследники семейных традиций

Как видим, уже дети Петра Кононовича стремились выйти за пределы чисто предпринимательской деятельности. Эта тяга еще сильнее проявилась в последующих поколениях Боткиных. Лишь немногие из них остались верны купеческому званию. За многими членами семьи были утверждены права на дворянское достоинство. Семья Дмитрия Петровича Боткина, кроме того, была вписана в дворянскую родословную книгу Курской губернии, где находилось Таволжанское имение.

Предпринимательством продолжали заниматься сыновья Николая Петровича Боткина – Николай Николаевич и Дмитрий Николаевич. В формулярных списках Московской купеческой управы оба они числятся потомственными почетными гражданами, купцами 1-й гильдии, образования «домашнего», вероисповедания православного, выходцами «из старинного купечества», имеющими «родовой» дом в Москве. Они являлись членами торговой фирмы Боткиных, как и их отец. Большой авторитет в предпринимательском мире приобрел старший сын Дмитрия Петровича Боткина, Петр Дмитриевич – потомственный почетный гражданин, купец 1-й гильдии и коммерции-советник. Он родился в 1865 году, окончил Московское коммерческое училище. После смерти своего отца в 1889 году он совместно со своим дядей, Петром Петровичем, и Николаем Ивановичем Гучковым стал одним из основных руководителей чайного и сахарного семейных предприятий Боткиных, преобразованных в паевые товарищества. Нужно отметить, что коммерческие предприятия Боткиных были устроены по семейному принципу и большинство паев в обоих товариществах принадлежало членам семьи Боткиных и их родственникам.

Пайщиком предприятий был и брат Петра, Сергей Дмитриевич (родился в 1870 году), избравший уже другой жизненный путь и ставший талантливым российским дипломатом. Он получил прекрасное образование, окончил гимназию и юридический факультет Московского университета. Огромное влияние на него оказала атмосфера увлеченности искусством, окружавшая его в семье с детства. Культурные традиции Боткиных, родительский московский дом на Покровке с его художественными сокровищами развили в нем любовь ко всему прекрасному и с молодых лет сделали коллекционером. Об этом он пишет в своих мемуарах, вспоминая, как отец брал его с собой на различные выставки. «Помню, – пишет Сергей Дмитриевич, – как он взял меня с собой (1887) при посещении коллекции Секретана (в Париже. – М. Г.), и его восторг от всего, что он увидел. Там были и знаменитые полотна Мейсонье, ныне украшающие Лувр».

Как продолжатель меценатских традиций боткинской семьи и молодой, но уже авторитетный коллекционер и знаток искусств, Сергей Дмитриевич был избран в 1892 году членом комитета по устройству выставки произведений из частных коллекций в пользу пострадавших от неурожая. Выставка прошла с большим успехом в Историческом музее на Красной площади. Экспозицию составили 218 картин и 1500 художественных изделий из серебра, бронзы, фарфора и т. п. Выставка показала, считает С. Д. Боткин, сколько в Москве имелось художественных богатств у частных лиц, в том числе работ иностранных мастеров как старой школы, так и XIX века, особенно французской школы. «Большинство из этих сокровищ находилось в собственности русского дворянства. Торгово-промышленный класс, столь богатый в этом отношении во Франции, в России еще не интересовался искусством, за очень малым исключением», к которому принадлежала, по твердому убеждению автора, и семья Боткиных. Торгово-промышленный мир, по его словам, только «медленно разгорался любовью к искусству», лишь «в самом конце XIX века… принялся с энтузиазмом за собирание коллекций предметов искусства». Сам Сергей Дмитриевич позднее получил признание как коллекционер произведений искусства Дальнего Востока. Кстати, и его брат, Петр, также увлекся Дальним Востоком, специализируясь на эмалях.

В том же 1892 году Сергей Дмитриевич окончательно покинул Москву, поступив в Министерство иностранных дел. С этих пор его жизнь почти целиком связана с дипломатической службой. Лишь во время своих летних отпусков он находил возможность вырваться «в деревню», в Таволжанское имение Боткиных, где, как один из пайщиков предприятия, он тоже считался «хозяином» и с удовольствием вникал в сельскохозяйственные дела. В 1913 году, будучи уже крупным дипломатическим чиновником, имея придворный чин, С. Д. Боткин присутствовал на торжествах в Москве по случаю 300-летия царствующего дома Романовых.

Начало Первой мировой войны застало его в Берлине, где он работал в русском посольстве. В годы войны С. Д. Боткин с семьей (женой Ниной Евгеньевной, сыном Борисом и двумя дочерьми, Софией и Ниной) жил в Санкт-Петербурге, а во время революции переехал в Москву. Сын его по окончании военного лицея стал офицером, воевал, затем примкнул к Белой армии и вскоре был убит в бою под Ростовом. После смерти сына положение Боткиных стало опасным и, переправившись через Киев и Константинополь, они обосновались в Берлине. Здесь Сергей Дмитриевич занялся общественной работой. В течение семнадцати лет он, глубоко верующий человек, возглавлял Объединение русских национальных организаций в Германии – учреждение, защищавшее интересы Русской православной церкви за рубежом, много писал. В 1935 году С. Д. Боткин с семьей переехал в Париж. Скончался Сергей Дмитриевич в 1945 году, похоронен он на русском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.

Известным ученым, медиком, продолжателем дела своего отца, Сергея Петровича Боткина, был его старший сын Сергей Сергеевич (1860–1910). Он являлся одним из крупнейших специалистов, врачей-терапевтов в стране; возглавлял кафедру инфекционных болезней в основанной его отцом академической терапевтической клинике в Петербурге, был профессором кафедры факультетской терапии Военно-медицинской академии. Наряду с этим, Сергей Сергеевич, как все Боткины, был страстным коллекционером. Он с юности был знаком со многими художниками, постоянно общавшимися с его отцом и другими членами семейства Боткиных. В начале 1880-х годов он даже был помолвлен с дочерью художника И. Н. Крамского, Соней. Как вспоминает в своей книге старшая дочь П. М. Третьякова, Вера Павловна Зилоти, Крамской «написал портреты, почти парные, Сергея Сергеевича и Сони…Когда Соне показалось, что она «ошиблась»… портрет Сергея Сергеевича ушел в дом Боткиных…» Позднее, осенью 1890 года, С. С. Боткин женился на другой дочери Третьякова, Александре Павловне, известной впоследствии своей книгой воспоминаний об отце. Свою прекрасную коллекцию рисунков С. С. Боткин начал собирать отчасти под влиянием П. М. Третьякова. Нужно сказать, что зимой 1897 года еще одна дочь Третьякова, Мария, младшая и самая любимая, выйдет замуж за одного из Боткиных. Так что семейства Боткиных и Третьяковых были крепко связаны не только духовными, но и родственными узами.

И. Н. Крамской

Супруги Боткины пользовались известностью как крупные меценаты в художественном мире. Сергей Сергеевич продолжил традиции «боткинских суббот» и был душою нескольких художественных кружков в Петербурге, в частности «Мира искусства», где его считали «своим человеком». Портреты членов его семьи писал В. Серов. Александра Павловна после смерти отца в 1898 году стала одним из членов комиссии по управлению его галереей. Она также участвовала в коллекционерской деятельности своего мужа. Супруги Боткины принимали участие, вместе с другими видными меценатами, в финансировании и организации ряда выставок русских художников нового направления как в России, так и за рубежом. Некоторые из них стали крупными вехами в истории русского изобразительного искусства.

Еще один сын знаменитого основателя русской клинической школы С. П. Боткина, Евгений Сергеевич (1865–1918), также избрал медицинскую карьеру. В отличие от отца и старшего брата, он был в основном врачом-практиком. Сергей Петрович не только сумел привить своим сыновьям любовь к избранной профессии, стремление к высокому профессионализму, но и воспитать в них чувство нравственного долга перед людьми и своей родиной, высокую духовность, свойственную многим Боткиным. Эти черты ярко проявились в судьбе Евгения Сергеевича. Во время русско-японской войны он находился в действующей армии, был главным врачом 1-го Георгиевского госпиталя Красного Креста в Ляояне.

Вскоре после войны, видимо по примеру отца, были опубликованы его письма с фронта к жене в виде отдельной книги, которая раскрывает высокие душевные качества этого глубоко верующего, незаурядного человека. О причинах опубликования книги он пишет кратко – это веления совести: «Если бы все, бывшие на этой войне, поступили так же, и все, сохранившие о ней свои заметки или письма, сделали бы их достоянием желающих, то из всего множества фактических данных, которые этим путем бы накопились, и составилась бы наиболее яркая и верная картина пережитого Россией испытания».

Вся книга проникнута размышлениями о нравственном состоянии русской армии и страны. «Я удручаюсь все более и более, – пишет он в письме жене от 16 мая 1904 года, – ходом нашей войны, и не потому только, что мы столько проигрываем и стольких теряем, но едва ли не больше потому, что целая масса наших бед есть только результат отсутствия у людей духовности, чувства долга, что мелкие, личные расчеты ставятся выше понятия об Отчизне, выше Бога».

Боткин противопоставляет эту бездуховность и эгоизм верхних слоев «безропотному» героизму рядовых солдат, простых людей. «Никто из них, – замечает он, – не жалуется, никто не спрашивает: «За что, за что я страдаю?» – как ропщут люди нашего круга, когда Бог посылает им испытания».

Его восхищение стойкостью рядовых солдат проглядывается в письмах не раз: «Мы не имеем в достаточном количестве новейшего образца пушек. Куропаткину не подвозится достаточное число войск. Под Тюренгеном мы потеряли батареи, и сражение, которое по геройству 11-го и 12-го полков и большинства батарей, костьми легших за свое святое дело, должно бы остаться в истории, как геройский подвиг…» И добавляет: «Не знаю, как бы я пережил все эти события в Петербурге, ковыряясь в обыденных, мирных делах. Только и спасает хоть некоторая непосредственная прикосновенность к этому великому испытанию, ниспосланному бедной России».

Письма пронизаны светлым идеализмом, верой в будущее страны, чувством личной ответственности за ее судьбу. «Нет, с высоко поднятой головой, – пишет Боткин, – должен вернуться в отчизну русский воин и родина должна склонить перед ним голову, – голову, повинную за то, что покинула его на далекой чужбине, что предоставила ему одному расхлебывать кашу, а сама, ворча и критикуя, принялась за стирку накопившегося дома грязного белья… Я благодарю Бога, что он дал мне самому убедиться во всем, что я говорю, и говорить так, допустив пережить и прочувствовать все это… Мне представляется даже очень благоприятным, что мы не кончили победоносным бравурным аккордом: он покрыл бы все фальшивые ноты, и снова мы, самодовольные, заснули бы на лаврах. Теперь же, сохранив в душе всю боль и остроту от наших ошибок, мы можем и должны исправиться, должны и будем совершенствоваться – именно потому, что мы сохранили ее. Надо нам работать, много и сильно работать». Из писем ясно видно главную черту этого скромного, добросовестного и порядочного человека – глубокое внутреннее чувство чести и долга, определившее поведение Е. С. Боткина в решающие моменты его судьбы.

Вскоре после окончания войны Е. С. Боткин был назначен лейб-медиком императорской семьи. Он отличался безусловной преданностью Николаю II и императрице, был известен своей сдержанностью. Никому из свиты никогда не удавалось узнать от него, чем была больна государыня и какому лечению следуют царица и наследник.

Николай II и Александра Федоровна

Он находился в числе тех немногих лиц царской свиты, которые не оставили царскую семью после февральского переворота. Е. С. Боткин последовал за ней в тобольскую ссылку, а затем, хотя ему предлагали сохранить жизнь, был расстрелян вместе с царской семьей в Екатеринбурге, в подвале Ипатьевского дома.

Не все сыновья С. П. Боткина пошли по отцовской дороге и избрали медицину своей профессией. Известным дипломатом стал Петр Сергеевич (1861 – конец 1930-х – 1940-е годы). В 1887 году, после окончания юридического факультета Санкт-Петербургского университета, он поступил на службу в МИД России чиновником «сверх штата» в Азиатском департаменте министерства. Вот как сам П. С. Боткин вспоминает об этом: «Поступить на службу в МИД простому смертному не так-то легко. Беспрепятственный доступ в министерство открыт лицеистам. Молодые люди из этого привилегированного учебного заведения прямо со школьной скамьи переходили в министерство… Для остальных никаких определенных правил не имеется. Принимают кого хотят. Образовательный ценз в расчет не идет. В министерство поступают недоросли, не окончившие, – а то и не начинавшие, – никакого учебного заведения». «У меня нет свободных стульев, – сказал мне министр, – очень сожалею… Приходите осенью, – добавил Н. К. Гирс, любезно меня выпроваживая».

За «разборчивый почерк» молодой Боткин был все-таки причислен к Азиатскому департаменту. В нем он пробыл три года и хорошо ознакомился с чиновным бытом министерства, о чем с иронией и большим знанием дела писал позднее: «Насколько я могу судить, все дело, вся работа ведомства держится в руках двух-трех лиц. Остальные или заняты механическим трудом – перепиской, шифрованием, составлением бумаг по известному шаблону, или же просто ничего не делают… Все ждет мощного реформатора… Но ему придется иметь дело с невероятно сильным тормозом, который именуется «бюрократической рутиной».

Впоследствии Боткина, как дипломата, уже обладающего большим опытом и авторитетом, введут в состав комиссии по преобразованиям в министерстве, и он, являясь одним из сторонников реформы МИДа, приложит много сил, добиваясь ее осуществления. Им представлено немало предложений и записок главе российского МИДа А. П. Извольскому и его заместителю князю В. С. Оболенскому относительно переустройства работы министерства. Первостепенное значение П. С. Боткин придавал подготовке молодых дипломатов. В 1907 году он составил проект Положения о службе дипломатических чиновников МИДа. Автор указывал на «неудовлетворительную подготовку» заграничных чиновников министерства, «на устарелость программы и всей процедуры дипломатического испытания и на неправильную постановку дипломатической службы молодых чиновников, не отвечающую современным требованиям». Сравнивая подготовку русских и иностранных дипломатов, Боткин отмечал, что «хотя среди наших представителей есть лица несомненно более талантливые и способные», они, однако, «уступают иностранцам в деловитости, добросовестном исполнении своих обязанностей и более тщательной подготовке… На прохождение службы нашими низшими чинами, – писал он, – обращено очень мало внимания, между тем как именно в этот период формируется чиновник и нуждается в руководстве для применения его способностей и даче направления его образованию».

Для улучшения подготовки дипломатов Боткин вносит ряд предложений: «Молодые люди в посольствах, где имеется много работы, занимаются по большей части механическим трудом (шифровкой и расшифровкой телеграмм и перепиской донесений и бумаг). В посольствах и миссиях, где нет спешной и срочной работы, молодые люди пребывают в праздности, отучаются от работы. Таким образом, при прежней системе движения некоторых чиновников по посольствам… бывали случаи назначения на ответственные посты лиц, совершенно неподготовленных к самостоятельной деятельности и вообще мало осведомленных о предстоящих им обязанностях. Во избежание столь прискорбного явления и с целью поднятия уровня нашей дипломатической карьеры мне представлялось бы уместным ввести как правило, чтобы каждый молодой заграничный чиновник, работая под непосредственным наблюдением своего ближайшего начальства, представлял в министерство в течение года четыре самостоятельные работы: две на темы политические и две на темы финансовые и политико-экономические. Для каждой из этих работ у молодого дипломата будет три месяца для ознакомления с материалом и с литературой известного вопроса. В министерстве следует образовать специальную комиссию, которая рассматривала бы работы секретарей и причисленных к посольствам и миссиям. В состав комиссии, кроме начальствующих лиц в центральном ведомстве, следует приглашать посторонних лиц, специалистов по различным вопросам международного права, торговли, финансов и иным. Таким образом, установится нечто вроде конкурса, в коем выделятся наиболее способные и трудолюбивые… тогда пропадет, наконец, тот случайный, личный характер нашей службы, развивший у нас тип беспечного и нерадивого чиновника, рассчитывающего на посторонние влияния или личные отношения для занятия лучших на службе должностей».

Боткин всегда скучал по живой практической работе и, пробыв три года чиновником в департаменте, попросил направить его на освободившееся место младшего секретаря русской дипломатической миссии в Вашингтоне, возглавлявшейся К. В. Струве. Пост этот в то время совсем не считался блестящей синекурой. США казались краем света. В Америке он прослужил пять лет (1890–1895) вторым секретарем, а затем управляющим миссией. О пребывании в этой стране Петр Сергеевич очень ярко рассказывает в своей книге воспоминаний «Картинки дипломатической жизни», изданной уже в эмиграции, в Париже. В ней П. С. Боткин описывает многие события и случаи, очевидцем или непосредственным участником которых он был, в частности приезд П. И. Чайковского в Америку по приглашению Бостонского филармонического общества и торжества, устроенные в его честь. В их программу входили и посещение Чайковским президента в Белом доме, и большой музыкальный вечер в русском посольстве в Вашингтоне.

Отдельная глава в книге посвящена Теодору Рузвельту – будущему американскому президенту, с которым автор был лично знаком. «Я знавал Рузвельта, – пишет Боткин, – еще маленьким человеком, с лишком 30 лет назад, во время президентства Гаррисона, когда Рузвельт заседал в Комиссии по гражданским делам в Вашингтоне. Рузвельт уже тогда слыл за человека высокообразованного и блестящего оратора, но никто еще в нем не предчувствовал будущего президента Республики… Мы сошлись не в обществе, где он показывался редко, не на политической почве, где он только начинал проявляться, а на спорт-арене бокса». Т. Рузвельт, по словам автора, проявлял глубокий интерес к России, «предвидел ее великую будущность, но и крупные потрясения».

В конце своего пребывания в Вашингтоне П. С. Боткин выступил с целым рядом статей в американском журнале «Century» в ответ на развернутую известным журналистом Джорджем Кеннаном клеветническую кампанию против России в американской печати. Статья Боткина произвела впечатление и вызвала значительный резонанс. Одна из американских газет писала: «Мы можем уверить г. Боткина, что обращение к американскому общественному мнению русского представителя не пройдет у нас незамеченным и что узы признательности и дружбы, связывающие нас с великой северной империей, никогда не были так прочны, как в настоящее время». Т. Рузвельт поддержал Боткина и посоветовал поехать с лекционным турне по Америке.

Однако самостоятельность и инициативность молодого дипломата посчитали излишней как в самом российском МИДе, откуда посыпались враждебные анонимные письма, так и в самом посольстве. Новый начальник Боткина, князь Кантакузен, в ответ на его идею с лекциями воскликнул: «Что с вами? Ваши успехи, кажется, вскружили вам голову. Что вы воображаете? Вы – Аделина Патти?.. Баттистини?.. Падеревский? Нет, до этого еще не дошло, чтобы дипломаты выступали на подмостках с волшебными фонарями… Нет!» Через несколько месяцев после этого Боткин был переведен в Европу.

В Европе Петр Сергеевич последовательно занимал должности: секретаря дипагентства в Болгарии (1896–1897), секретаря миссии в Португалии (1899–1900), первого секретаря, потом временного поверенного в Бельгии (1901–1906). В 1906 году он был назначен первым секретарем посольства в Лондоне, а с 1907 по 1911 год являлся министром-резидентом, чрезвычайным посланником и полномочным министром в Марокко. В последний период своей дипломатической карьеры с 1912 по март 1917 года Боткин был чрезвычайным посланником и полномочным министром в Португалии. После Февральской революции он подал в отставку и был уволен со службы указом Временного правительства от 22 марта 1917 года «согласно прошению».

П. С. Боткин был участником ряда международных конгрессов и конференций, членом комиссии А. И. Извольского по реорганизации дипломатической службы и МИД России, автором многих брошюр и статей, напечатанных в русских и иностранных периодических изданиях. Наряду с этим он, как это было в традициях боткинской семьи, пробовал себя и в литературных занятиях, на которые первым благословил его дядя, поэт Афанасий Фет, и которому он был обязан «первыми проблесками литературного образования». Прочитав рассказ юного племянника, поэт сказал ему: «Тебе скажу – пиши дружок, пиши и пиши, – обладаешь данными для беллетриста».

На протяжении векового периода своей истории династия российских предпринимателей Боткиных дала целое созвездие талантов и ярких деятелей не только в предпринимательской, но и во многих других областях жизни (литературе, искусстве и науке, медицине, дипломатии и др.), требующих высокого уровня образования, культуры, профессионализма и способностей.

Отличительная черта Боткиных – органичное, естественное, гармоничное сочетание, казалось бы, противоположных черт: широкий европеизм, внимание к ценностям мировой цивилизации и склонность к сохранению традиций старинного московского купеческого рода, прочность бытовых, семейных устоев, глубокая религиозность; либерализм, умеренность общественно-политических взглядов, высокое чувство гражданской ответственности за судьбы страны и культурный и политический консерватизм (особенно в отношении к монархии).

Несмотря на то что Боткины слыли «западниками» и в своем собирательстве отдавали предпочтение европейскому классическому, а позднее и современному искусству (но отнюдь не авангардному, а уже признанному, устоявшемуся), в своей личной и семейной жизни они долгое время продолжали хранить верность русским обычаям, традициям купеческой семьи. Вплоть до революции и своей вынужденной эмиграции Боткины, хотя часто путешествовали и подолгу жили за границей, все же не стремились переселиться и осесть в какой-либо из стран Западной Европы. Боткиных можно с полным основанием отнести к цвету русской образованной предпринимательской элиты, сохранившей свой высокий культурный уровень (не уступавший европейскому) и общественный авторитет на протяжении всей истории династии.

ЛИТЕРАТУРА

Анненков П. В. П.В.Анненков и его друзья: Литературные воспоминания и переписка. 1835–1885. – СПб., 1892. – Т. 1.

Банников А. П. Несостоявшаяся выставка // Панорама искусств. – М., 1984. – № 7.

Белинский В. Г. Письма. – СПб., 1914. – Т. 1.

Белоголовый Н. А. С. П. Боткин, его жизнь и врачебная деятельность: Биографический очерк. – СПб., 1892.

Боткин В. П. Отрывки из дорожных заметок по Италии. – СПб., 1835.

Боткин Е. С. Свет и тени русско-японской войны 1904–1905 гг. (Из писем к жене.) – СПб., 1908.

Боткин П. С. К вопросу о преобразованиях в Министерстве иностранных дел. – СПб., 1907.

Боткин П. С. Картинки дипломатической жизни. – Париж, 1930.

Боткин С. П. Письма С. П. Боткина из Болгарии. 1877 год. – СПб., 1893.

Боткин С. Дела давно минувших дней // Бежин луг. – М., 1995. – № 2.

Бурышкин П. А. Москва купеческая. – М., 1990.

Герцен А. И. Былое и думы. – М., 1978.

Грабарь И. Э. Моя жизнь: Автомонография. – Л.; М., 1937.

Зилоти В. П. В доме Третьякова: Мемуары. – М., 1992.

Лазурский В. Ф. Василий Петрович Боткин (по случаю 25-летия со дня кончины – 10 октября 1869 г.) // Артист. – М., 1894.

Мосолов А. А. При дворе последнего императора: Записки начальника канцелярии министра двора. – СПб., 1992.

Панаев И. И. Литературные воспоминания. – М., 1950.

Панаева А. Я. Воспоминания. – М., 1986.

Песков О. В. «…По вечерам у Боткина…»: История дома № 4 по Петроверигскому переулку. – М., 1996.

Письма художников Павлу Михайловичу Третьякову. 1870–1879. – М., 1968.

Пыпин А. Н. Белинский, его жизнь и переписка. – СПб., 1876. – Т. 1.

Рюмин А. На острове воспоминаний// Наше наследие. – М., 1991. – № 5.

Фет А. А. Мои воспоминания. 1848–1889. – Т. 1.

Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч.: В 15 т. – М., 1947. – Т. 3.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.