Глава III. В пещерах Урала и Приморья

Глава III. В пещерах Урала и Приморья

Урал — это Рифейские горы античных и средневековых историков и географов, крайний северо-восточный предел, куда достигала мысль европейцев в начале и средине нашей эры. Уральский хребет древен. Мощные складки его кристаллических пород вздыбились еще в девоне и перми, миллионов 250 лет тому назад, отгородив широкой стеной невысоких параллельных гряд равнины европейского северо-востока от западно-сибирской низины. Почти две тысячи километров сплошной горной тайги нужно пройти теперь по меридиану от предуральских степей, чтобы добраться до тундр Большой земли и Ямала.

За последние 30—40 миллионов лет горы почти не поднимались. Одряхлев, они сильно разрушились потоками и осели. Эта дряхлость рельефа, реликтовость хребтов, названная пенепленом, хорошо заметна на южной оконечности Урала — в Башкирии, где сглаженные лесистые увалы сходят к югу на нет, как бы утопая в приуральском лесостепье.

Что же было в уральских горах и предгорьях в ледниковые и межледниковые эпохи? Какие изменения претерпела фауна этих мест с плейстоцена и чем изменения были вызваны? Какие ландшафты и охотничьи угодья осваивали здесь первобытные племена в каменном веке и когда, как давно начали они свое продвижение на север по этой горной стране? Древние племена оставили следы своих путей и оседлого пребывания в пыльных слоях пещер и гротов, затерянных в глубине ущелий. Как и на Русской равнине, такими следами оказались орудия, изделия из кости и костные остатки мясных рационов.

О пещерах и капищах Урала было известно по географической и археологической литературе еще с прошлого столетия. Мне пришлось побывать только на трех участках хребта — в его средней, северной и южной частях.

В Кизеловской пещере-ловушке. Мое знакомство с Уральским хребтом началось с его средней части — с Кизеловского угольного массива. Поводом поездки тогда, в 1956 г., были черепа и кости какого-то карликового пещерного медведя, которые обнаружились в Москве у археолога О. Н. Бадера. Они были как бы уменьшенной в полтора раза копией костей обычного пещерного медведя. Отто Николаевич вытащил несколько черепов и костей скелета таких мишек из небольшой пещерки, которая неожиданно вскрылась рабочим при ломке известняка на окраине города Кизела. Кизеловскую пещеру и скелеты самого медведя требовалось исследовать подробно (рис. 21).

Рис. 21. Череп уральского малого пещерного медведя.

Из Ленинграда до Перми мы добрались быстро. После работы в Пермском краеведческом музее мы ехали поездом, поднимаясь к верховьям притоков Камы. Мы — это я, лаборантка Тина Шевченко и временный рабочий — 18-летний парнишка Боря. За окнами расстилалась беспредельная смешанная и темнохвойная тайга западного склона Урала, мелькали живописные полянки с цветущим половником, пологие ущелья, а местами — и вертикальные стенки известняковых скал, полуприкрытые зубчатой чашей леса. На подъезде к городу Кизелу появились гигантские пирамиды — териконы сланцевого шлака, вывезенные механическими вагонетками. Их вершины слегка курились ядовитым серо-желтым дымком.

На северной окраине городка, в управлении шахты № 5 имени В. И. Ленина, нас встретили приветливо и, устроив в уютной деревянной гостинице, предложили воспользоваться для работы полным шахтерским одеянием — брезентовыми робами, резиновыми сапогами, текстолитовыми касками, тяжелыми ацетиленовыми фонарями, кирками и лопатами. В раздевалке и у душевой теснились пожилые и молодые шахтеры разных смен. Одни готовились к спуску в шахту, другие спешили отмыть угольную пыль после подъема из забоя. Нам же, облачившись в доспехи, пришлось перейти через глубокий овраг — ущелье речки Кизел — и подняться до каменоломни. Там, почти у самого верха правого борта ущелья, в разрушенной взрывами известняковой скале зиял узкий лаз в купол пещеры.

По крутой осыпи щебня мы спустились метров на десять вниз — на дно провала, подсвечивая себе дорогу фонарями. Купол и свободная вертикальная стенка сверкали белоснежными натеками кальцита. Пещерка овальной формы была невелика, метров 8—9 в высоту и с большим диаметром в 20 м. Она образовалась в результате разлома и смещения пластов известняка, а затем была размыта водой. На дне из-под тяжелых блоков известняка и из щебня тут и там виднелись придавленные трубчатые кости и ребра медведей. Приглядевшись в полутьме, мы стали замечать скелетики грызунов, летучих мышей, соболей и куниц, лежащие на поверхности, а частью замытые в ил. Низкий лаз вел куда-то наклонно вниз на север — в глубь известнякового массива. В конце коридорчика через десяток метров мы обнаружили неглубокий колодец, полузаваленный крупными осколками известняка. Между застрявшими глыбами можно было кое-как протиснуться вниз и очутиться в следующей камере, размером 6?8 м, хорошо промытой когда-то потоками воды. В ней можно было стоять полусогнувшись. Здесь на сухих приступочках вдоль стен кое-где валялись единичные мелкие косточки грызунов и куницевых. Один из рабочих каменоломни еще в прошлом году собрал здесь шесть небольших черепов соболей и теперь подарил их нам.

Через отверстие в полу второй камеры была возможность с натугой пролезть и в третью, а там — только ползать на четвереньках, царапая голову и бока об острые кальцитовые сосульки потолка и сетчатые занавеси стен. Много десятков тысячелетий тому назад вода, растворив слои известняка, освободила здесь пространство десятка в три кубических метра и дальше ушла куда-то вниз по узким щелям.

Покрутившись на коленях в полутьме в этой слегка наклонной камере, посетитель мог довольно легко заблудиться — не найти обратного выхода, так как отверстие в потолке было малозаметно. Так и произошло с нашим любопытным Борей, который полез на разведку последним. Потолкавшись туда-сюда в третьей камере и испугавшись, парень сообразил все же, что лучше не тратить сил, а сидеть и дожидаться нашей помощи. Долгое отсутствие Бори заставило нас послать на его выручку одного из молодых рабочих каменоломни, который и вывел подземного пленника на свет божий.

Между тем мы безуспешно пытались разыскать старый вход в первый зал пещеры, через который животные когда-то проникали сюда. Он был явно засыпан крупными обломками и глыбами известняка, образовавшими огромную насыпь в юго-восточной половине этого зала. Ниже по склону подходной туннель был уже подорван взрывными работами.

Мы заложили под северо-западной стенкой зала два шурфа по квадратному метру и начали послойный сбор костей. Основную коллекцию — свыше 5 тысяч костей и их фрагментов от 25 видов зверей — удалось собрать из сухих иловатых отложений за большой глыбой камня перед колодцем. При сильных водотоках там образовывался, вероятно, тихий закуток, в котором и оседали кости. Порядочно костей было извлечено при просеивании через сито рыхлых отложений, заполнивших промежутки между глыбами, заклинившимися в стенках колодца. Эти камни действовали как своеобразная решетка, пропускавшая воду, но ловившая трупики и кости зверей и зверушек.

Основная масса собранных костей принадлежала мелкому пещерному медведю, затем шли: волк, соболь, куница, росомаха, выдра, горностай и ласка. Грызуны были представлены белкой, водяной крысой и рыжими полевками; насекомоядные — обыкновенной, малой и средней землеройками, кротом; летучие мыши — ночницами, кожанками и ушаном. Каким-то образом попал сюда и относительно свежий скелет зайца беляка.

Список пещерных жертв в 25 видов был довольно странный. В нем явно преобладали звери и зверушки, пользующиеся подземными пустотами как убежищами для зимней спячки, отдыха и спасения от врагов. Полностью отсутствовали в пещере остатки копытных, которые всегда были основой пищевого рациона позднепалеолитических людей, а также остатки других крупных хищников — пещерных львов, гиен, бурых медведей. Не оказалось здесь и костей птиц, которые накапливаются совами. Не нашли мы и палеолитических орудий. Вероятно, Кизеловская пещерка вообще не заселялась первобытными людьми, пещерными львами и гиенами, филинами и сычами.

Среди остатков малых пещерных (уральских) медведей было учтено минимум 49 особей, из которых до 40% оказалось подсосными, а 6% лончаками, т. е. прошлогодками. Гибли, следовательно, преимущественно медведицы со своим приплодом перед выходом из зимней спячки. Причиной гибели зверей могла быть полая вода при сильных весенних оттепелях. Внезапно поднявшись, вода врывалась сплошным бурлящим потоком в пещеру и топила полусонных зверей, которые с ревом метались в темноте своей смертной камеры, тщетно пытаясь найти выход и спастись. Опасность усугублялась, вероятно, тем обстоятельством, что берложная камера была на небольшом подъеме и при прибыли воды в пещере образовывался сифон. Среди собранных нами 5.5 тысяч костей медведей можно было выделить по черепам и их обломкам по крайней мере 12 взрослых особей, относящихся к самкам. Пещеры-ловушки такого типа могли, следовательно, регулярно истреблять медвежью популяцию целого района (рис. 22).

В наши дни Кизеловская пещера находится примерно на высоте 70 м над руслом ручья. С эпохи обитания медведей речка Кизел, очевидно, врезалась на этом участке по крайней мере на 60—65 м. Что это было действительно так, показывает наличие костей выдр, которые обычно ищут убежища в пустотах, расположенных на уровне либо немного выше уровня воды. Возможно, что такая сильная врезка русла была обусловлена местными поднятиями известнякового массива.

При таком толковании давних событий уже нетрудно объяснима гибель мелких зверушек. Часть их — грызуны, землеройки, кроты — могла заноситься в пещеру полой водой, когда вход оказывался ниже уровня потока и в участке входа крутилась воронка водоворота. Другая часть подземных зверушек — соболя, куницы, ласки, а также кроты и мышевидные грызуны — могла просто проваливаться в первую залу с потолка по щелям в известняке. Они гибли либо при падениях, либо от голода, когда вход был уже засыпан. Летучие мыши и при нашем посещении залетали в смежные узкие щели в стенке известняковой скалы, забираясь, очевидно, в какие-то смежные внутренние пустоты.

Рис. 22. Механизм гибели зверей в Кизеловской пещере.

1 и 2 — уровни воды в межень и при паводке.

Тем не менее накопление большей части собранных нами костей и косточек относилось к эпохе жизни и гибели пещерных медведей. По анализу радиоуглерода в их костях эта эпоха отстоит не менее чем на 18 тысячелетий. За это время все мягкие части туш и тушек, связки, шкуры и волосы истлели все без остатка. Истлели и все остатки древесины, которые тоже заносило в пещеру.

Итак, на Среднем Урале нам удалось познакомиться с особым довольно редким типом пещер, промытых водой снаружи во внутрь. Пещеры этого типа оказывались своеобразной смертельной ловушкой для заселявших их животных, ловушкой, значительно более опасной, нежели пещеры более обычного — устьевого типа, т. е. промытые изнутри.

Карликовый пещерный медведь Кизеловской пещеры оказался особым видом, который был описан еще академиком А. А. Борисяком под именем российского пещерного медведя. Два черепа этого медведя были переданы в геологический музей Пермского университета, а собранный полный скелет дополнил коллекцию Зоологического музея Академии наук СССР в Ленинграде. На основе изучения строения скелета было доказано, что это особый вид, отличный от большого пещерного медведя Европы, Кавказа и Урала. По степени развития «пещерных» признаков он превзошел своего гигантского собрата.

В Медвежьей пещере. Летом 1961 г. я и моя помощница И. Е. Кузьмина приняли участие в археологической экспедиции на Северном Урале. Археолог В. И. Канивец и геолог Б. И. Гуслицер вели в верховьях Печоры и Уньи исследования пещер и их отложений, обнаружив там развитый поздний палеолит.

От Сыктывкара до поселка Курья на верхней Печоре нас доставил неизменный выносливый биплан ПО-2. Три следующих дня мы добирались на двух лодках до лагеря археологов — километров на 180 вверх по Печоре. Десятисильные подвесные моторы «Москва», закрепленные на легких тесовых плоскодонках, преодолевали один за другим бурные обмелевшие перекаты. Наши проводники, егеря Печорского заповедника, ловко маневрировали в струях, выбирая приглубые участки русла. Местами все же приходилось двигаться на шестах и вылезать за борт в обмелевшие хрустальные струи, проталкивая лодки по крупному розоватому галечнику. Залитые солнцем плесы, обрамленные у берегов плотными темно-зелеными зарослями голого подбела, зубчатые опушки пихтово-еловой тайги были прекрасны и бесконечно сменялись в неповторимом разнообразии (рис. 23). На перекатах плескались бойкие хариусы, хватая на лету мух и бабочек, а вечерами из глубин омутов, как ракеты, взлетали над гладью вод пудовые семги. Напуганные шумом моторов, разбегались по воде в забитые свалившимся лесом старицы выводки крохалей, гоголей и хохлатых чернетей. Но вот и долгожданная встреча в палаточном лагере археологов. Он стоял на низкой пойменной терраске под сенью елей и берез, уже беззастенчиво ободранных на растопку костра. Начальник экспедиции Коми филиала Академии наук Вячеслав Ильич Канивец дает любезное указание своим помощникам устроить нас поудобнее на свободной жилплощади — в просторных палатках.

Археологи обосновались здесь солидно. Три большие плоскодонные расшивы, оборудованные под рульмоторы, доставили сюда необходимое экспедиционное снаряжение. На речке против лагеря чуть ниже переката были выставлены четыре «кораблика» для ловли серебристых хариусов. Эти бойкие красавцы нет-нет, да и садились на крючки, сдобренные двумя-тремя перышками или кусочком марли. В жареном виде и в ухе хариусы были превосходны и значительно оживляли обычную тоскливую экспедиционную мешанину из подручной крупы, свиной тушонки и клеклых макарон.

Рис. 23. На плесе в верховьях Печоры. Фото автора, 1963.

Уже на следующий день тучи комаров облепили нас под пологом вековых пихт и елей, как только мы двинулись от палаток к Медвежьей пещере. До нее от реки было метров двести. На подъеме ко второй террасе сквозь чащу берез и пихт показался обрыв серой скалы, и в ней — темное полулуние устья пещеры. Вертикальная 20-метровая стена известняка была живописно увенчана по верхнему краю пихтами, кедрами и соснами (рис. 24). Ниже шел довольно крутой склон высотой 20—25 м в виде осыпи шатких известняковых глыб и дерна. Десять молодых рабочих-лаборантов выбирали ножами квадраты рыхлой породы у входа в пещеру. Большой раскоп был углублен уступами уже на 2.5 м и местами дошел до скального дна. В его стенках тут и там торчали обломки рогов северных оленей, косточки песцов и зайцев, обломки челюстей и зубы пещерных медведей, кости лошадей, овцебыков, мамонтов. Наметилось два горизонта накопления осадков: бурого суглинка внизу и серого — вверху.

Изредка то один, то другой рабочий с восторгом тащил Канивцу на осмотр древние артефакты: кремневые отщепы, ножевидные пластинки, скребки. Обломки костей и мельчайшие косточки грызунов — леммингов, полевок — тщательно собирались по горизонтам и квадратам и после просушки паковались в шифрованные мешочки. Наиболее эффектные образцы артефактов премировались в конце рабочего дня банкой сгущенки — традиционного лакомства туристов. Ира Кузьмина была без промедления усажена за предварительное освоение палеонтологического материала.

Из прохладного сухого устья пещеры открывался, между тем, вид на темные леса левобережья Печоры. В пещере было уютно и даже не кусали комары. Ширина входа составила 12 м, при высоте 3 м и глубине грота 20 м. Норма в 240 м² на 8—10 человек орды была не так уж плоха. Надев брезентовые костюмы, рукавицы и подвязав берестяные наколенники, мы поползли с одним из рабочих-студентов по острым обломкам известняка, выстилающим днище первого грота, в низкий дальний лаз. Через 50 м от устья пещеры он превратился в узкий туннель треугольного сечения. Местами теперь можно было выпрямиться в рост. Своды потолка туннеля, промытого сотни тысячелетий тому назад, были влажны. Здесь на глинисто-песчаных наносах при колеблющемся пламени свеч стали попадаться разломанные черепа и кости пещерных медведей. Они лежали горизонтально или торчали местами стоймя в полном беспорядке, очевидно, снесенные сюда потоками жидкого ила и песка из каких-то обрушившихся верхних залов. Изредка встречались и полузамытые в грунт единичные кости пещерных львов, а на поверхности лежали косточки современных зайцев, глухарей и рябчиков, затащенные, вероятно, лисицами.

Общая длина внутренних ходов, по замерам геологов, составляла до 480 м. В конце концов туннель кончился тупым завалом и нам пришлось повернуть обратно. Специальных археологических раскопок в дальних ходах В. И. Канивцом не предполагалось. По соседству с Медвежьей имелись еще две пещеры, одна из них — с обрушенным потолком, другая — наполненная льдом.

Рис. 24. В стене известняка зияло отверстие Медвежьей пещеры. Фото автора, 1963.

Ну что ж, древним печорским первопроходцам, как видно, жилось здесь неплохо. Обилие крупного промыслового зверя, уют гротов, основного и близлежащих, близость чистейшей воды, наличие топлива и, наконец, широта свободных пространств, а следовательно и отсутствие вероломных соседей, — все это могло только способствовать процветанию добравшейся сюда первобытной орды. Даже в наши дни небольшая группа выносливых и сметливых людей могла бы безбедно прожить в этом таежном краю при элементарной сноровке и при простейшем снаряжении эпохи бронзы, а быть может, и неолита. Рыба — хариусы, семги и щуки — в реке, лоси, северные олени, медведи, глухари и рябчики в тайге могли обеспечить круглогодичное снабжение белковой пищей при сохранении ее в вяленом, сушеном и копченом виде. Хватило бы и витаминов — черника и брусника, грибы имелись здесь в изобилии. Непосредственно за пещерой, в небольшом распадке, я встретил на экскурсии следы и тропы лосей, а на солнечных полянах наблюдал жировку медведя, увлеченно рывшего полевок, муравьиные кучи и корневища сложноцветных и зонтичных (рис. 25). Ребята археологической группы показали и магистральную лосинную тропу через печорский перекат, километров шесть ниже лагеря.

В течение одного из последующих дней мы поочереди пробирались в дальний туннель, собирали медвежьи и львиные кости и вытаскивали их на веревке в железном корыте. Исследование нескольких сот целых костей пещерных медведей, извлеченных из дальних ходов, убедило нас, что гибель этих мирных хищников и накопление их остатков в глубинных залах пещеры шли естественным порядком — без участия первобытных охотников. Медведи (и львы) гибли там постепенно от старости и болезней, а также придавленные сорвавшимися глыбами или утопленные в спонтанных потоках воды при спячке и отдыхе. Иная картина наблюдалась в раскопе у устья пещеры. Ведь именно этот сухой и светлый грот был привлекателен для человечьего жилья, и его-то и освоили древние уральцы.

Многие тысячи обломков разбитых костей крупных плейстоценовых животных не оставляли сомнений в том, что здесь хозяйничали люди каменного века. Они раздробили кости и черепа песцов, волков, пещерных медведей, росомах, соболей, зайцев, мамонтов, волосатых носорогов, лошадей, северных оленей, лосей, первобытных бизонов, овцебыков. Неожиданно попались даже единичные кости сайги. Так далеко на европейском севере ее остатки удалось обнаружить впервые. В XIX в. северная граница обитания этой антилопы проходила на тысячи километров южнее — за безбрежными таежными лесами, которые распространились по плейстоценовой тундростепи в послеледниковую эпоху.

Разнообразие остатков видов охотничье-промысловых животных, обнаруженных в отложениях Медвежьей пещеры, создавало уверенность в том, что древние уральцы в совершенстве владели высоким охотничьим искусством, используя по мере надобности весь набор здешних мясных и пушных зверей для пропитания и одежды. Множество косточек грызунов, мелких хищников и птиц оказалось захоронено в нижнем палеолитическом слое (бурого суглинка) в результате хищничества филинов и сарычей. Совы, очевидно, занимали пещеру после того, как ее забрасывала первобытная орда. Из погадок филинов и дневных хищных птиц в слои попали косточки ласок, горностаев, степных хорей, степных пищух, водяных крыс, обских и копытных леммингов, белых куропаток, рябчиков, тетеревов. Единичные косточки рыб принадлежали хариусам, которых тоже ловят наши филины ночью на перекатах.

Рис. 25. У перекатов, в опытах ловились хариусы и огромные щуки. Фото автора, 1963.

Орудий каменного века археологи обнаружили в общем немного. Инвентарь был беден, относится он к верхнему палеолиту, — таково было их общее заключение.

Между тем анализ видового состава остатков животных из палеолитического слоя суглинков все более убеждал нас, что обстановка эпохи верхнего палеолита была на севере Урала совершенно иной, чем ныне. Ведь в темнохвойной многоснежной тайге современного типа не могли бы жить степные хори, степные пищухи-сеноставки и быстроногие сайгаки. Не было бы условий в сплошной тайге и для мамонтов, бизонов и лошадей. Послеледникового рыхлого многоснежья в Приуралье совсем не мог переносить даже волк, который стал проникать сюда вновь из тундры с севера и из приуральских степей с юга лишь в последние годы по зимним тракторным дорогам, при начавшейся повсеместной вырубке лесов. Итак, во второй половине плейстоцена здесь расстилалась холодная степь или тундростепь, а лесная фаунистическая группировка была немногочисленна. Соболя, белки, бурундуки, бурые медведи ютились где-то по лесистым ущельям внутри горной системы и по приречным лесам. Зато некоторые звери — пещерный медведь, пещерный лев, мамонт, носорог, лошадь, овцебык и сайгак — были вытеснены с Северного Урала в конце последней ледниковой эпохи. Их место заняли лесные животные, приспособленные к лесной среде и многоснежью.

Современная таежная группировка зверей Северного Урала содержит лишь часть уцелевших крупных видов былого. Это северные олени, лоси, бурые медведи, лисицы, росомахи и заново появившиеся волки. Относительно недавно — в последнем тысячелетии — сюда проникли с запада лесные куницы, а в 50-х годах XX в. были завезены речные бобры и ондатры.

* * *

Через месяц, вдоволь накормив комаров и набрав изрядно костей в нашу коллекцию, мы возвращались обратно. Спускаясь по Малой Печоре, мы посетили Канинскую пещеру, которая расположена на 47 км выше устья Уньи. Она была уже раскопана В. И. Канивцом в предыдущие годы, но и до сих пор считается священной у народа манси — зырян. Разбирая слой за слоем, археолог дотошно проследил здесь маломощные отложения эпохи железа, бронзы и палеолита. Со сменой эпох и веков менялись и видовые наборы костных остатков. В верхних слоях вековой пыли эпохи металлов оказался завал нескольких десятков жертвенных черепов бурых медведей. В слое эпохи бронзы и раннего железа собрано более 6 тысяч костей и косточек других зверей, преимущественно лосей, северных оленей, бобров, зайцев, белок, куниц, выдр, росомах, песцов, волков, лисиц, водяных крыс. Среди косточек птиц преобладали остатки белых куропаток, гусей и глухарей. В средневековых слоях этой пещеры было найдено и несколько обломков бивней мамонтов со следами обработки. К сожалению, это отнюдь не значило, что наш волосатый слон дожил на Урале до нашей эры. В самом нижнем слое оказалось несколько десятков костей северного оленя, зайца, бурого медведя, барсука, песца и единичные — лося, бизона, овцебыка.

Для будущего палеонтолога Ирочки Кузьминой поездка в верховья Печоры не прошла бесследно. Она сумела объединить в коллекциях Зоологического института Академии наук сборы археологов и геологов и из серии пещер, обнаруженных по ущельям притоков Печоры — речек Уньи, Илыча, Подчерема. В результате обработки обильных материалов в 110 тысяч определимых костей и их фрагментов составилась довольно целостная картина истории фауны млекопитающих с плейстоцена до наших дней в районе Северного Урала и Печорского заповедника. Подробная и тщательно выполненная работа была успешно защищена исследовательницей в качестве кандидатской диссертации. На огромном материале Кузьмина убедительно показала смену тундрово-степной фауны плейстоценового Приуралья на таежную, лесную в конце плейстоцена, начале голоцена. Будущим исследователям природы Урала знакомство с печатной работой И. Е. Кузьминой (1971) будет безусловно необходимо.

В пещерах Партизанской долины

Уссурийский край — Приморье, таинственные хребты Сихотэ-Алиня — влекли меня еще в детстве, с тех пор как были прочитаны книги Н. М. Пржевальского, Н. А. Байкова и К. А. Арсеньева.

Сопки, маньчжурская и уссурийская тайга, непроходимые дебри, могучие кедры и ильмы, скалы, увитые диким виноградом, журчащие горные потоки, огромные кабаны и коварные тигры, бронзовые фазаны — все это будоражило воображение, увлекало своей дикой неизведанной прелестью. Однако, только будучи уже студентом, мне удалось впервые побывать на самом юге Приморья и прожить несколько солнечных дней на берегах бухты Витязь и бухты Горшкова, охотясь на нерп, косуль и пантачей пятнистых оленей.

В 20-х годах здесь, на полуострове Гамов мыс, группой пионеров-энтузиастов Приморья было организовано первое артельное промысловое хозяйство по разведению пятнистых оленей. Полуостров был перегорожен металлической сеткой, высотой в 4 м и длиной в 14 км. Хозяйство с 2000 оленей нужно было охранять от браконьеров и от хищников — волков и тогда еще нередких барсов и даже тигров. Двухнедельное пребывание там в гостях у артельщиков и пантовка оставили памятные впечатления на всю жизнь.

* * *

Пещерами Приморья, их палеонтологическим исследованием мне удалось заняться вплотную только в 60-х годах. Уссурийский край, как его раньше называли, это мечта каждого биогеографа. На основе анализа современных ареалов видов создано немало гипотез о путях формирования его флоры и фауны. Странная смесь тропических, северных и реликтовых животных и растений объяснялась спекулятивно и просто. В условиях сравнительно теплого климата, разнообразного рельефа и влияний прилегающих с севера, запада и юга участков сибирской, монгольской и китайской фаун и флор мозаичность здешних биоценозов казалась естественной. Не было только документальных — палеонтологических — фактов, подтверждающих гипотезы зоогеографов.

Эти факты пришли довольно неожиданно из долины Сучана. Владивостокский любитель-краевед Е. Г. Лешок увлекся в 60-х годах поисками и исследованием пещер. Получая о них сведения от местных жителей, Ефрем Гаврилович неизменно залезал сам в каждую обнаруженную щель, прокладывая себе путь лопаткой и кайлушкой, тщательно собирая при этом находимые кости и артефакты.

Так, им была открыта и впервые обследована небольшая пещерка близ села Екатериновка в известняковом массиве правого борта Сучанской долины. Отсюда до берега моря и порта Находка было всего 15 км и 200 км по шоссе до Владивостока. Расчищая отложения днища и замытые ниши стен, неутомимый краевед вскоре набрал сотни две тяжелых обломков трубчатых костей, зубов и челюстей каких-то крупных зверей. Переправив эти первые сборы в Приморский филиал Географического общества во Владивосток, Лешок рассказал о своих находках председателю Филиала профессору А. И. Куренцову. Выдающийся дальневосточный энтомолог, краевед и зоогеограф Алексей Иванович сразу же понял научную ценность этих сборов и вскоре отослал их на определение мне в Ленинград.

Уже беглый просмотр присланных костей показал их большую ценность для науки. Там были плечевые кости огромных бизонов, два зуба мамонта, массивные кости ног лошадей, обломки рогов оленей и лосей, обломки челюстей волков и пещерных гиен. Наиболее интересным при этом оказался тот факт, что многие кости были явно погрызены хищниками и грызунами, а перед этим разбиты искусственно в эпоху каменного века. Следовательно, пещера была обитаема палеолитическим человеком! Все это и послужило причиной для моего появления в долине Сучана летом 1967 г. в сопровождении Ефрема Лешка и группы студентов Политехнического института Владивостока — будущих спелеологов.

В погожий августовский день мы высадились из поезда на разъезде Екатериновка. Широкую долину окружали покрытые дубовым лесом, кустарниками и высокотравьем, насыщенные зеленью пологие сопки. Дальние хребты мягко терялись в голубой дымке. Местами выступали сероватые обрывы известняковых скал. На юге, у моря, близ устья Сучана вздымались два утеса, похожих на пирамиды. Эти горки — близнецы «Брат» и «Сестра», — как бы искусственно посаженные в конце Партизанской долины, вероятно, когда-то возвышались среди морских волн.

Нагретый воздух плавными волнами перемещался на полянах между дубовых и ореховых рощ. Узкие тропинки вились по склонам холмов среди зарослей разноцветных мальв, голубого цикория и гигантских колокольчиков. Около лужиц на влажную глину присаживались временами великолепные темно-зеленые бабочки хвостоносцы и светло-желтые аполлоны.

Мы разбили лагерь у живописной гигантской глыбы изъеденного карстом известняка, названной нами впоследствии сопкой Н. М. Пржевальского. Неутомимый путешественник и разведчик всего 100 лет тому назад охотился именно здесь — в окрестностях села Владмиро-Александровского на фазанов, кабанов и тигров. В средние века эту сопку как превосходную природную крепость использовали чурджени и бохайцы. Нам же предстояло заглянуть в значительно более отдаленное прошлое.

Я пытался вызвать в воображении те далекие ландшафтные картины, которые вмещали бы известные ныне факты.

В нескольких сотнях километров отсюда на восток лежат Сахалин и Японские острова, с их флорой и фауной, близкой к родному Азиатскому материку. Но когда и как обособились они? На юге Сахалина и острове Хоккайдо найдены зубы мамонтов; находили остатки мамонтов и в Маньчжурии, а теперь Е. Г. Лешок разыскал их здесь в Сучанских пещерах. Значит мамонты и их «спутники» когда-то свободно гуляли от Находки и Владивостока до Хоккайдо. Смешанность фауны и флоры всего Уссурийского края и Маньчжурии всегда оставалась загадкой для биогеографов. Когда и как происходило формирование здешней растительности и животного мира? Почему здесь исчезли первобытные звери: мамонты, бизоны, лошади и носороги, пещерные львы и гиены, — но остались, или, быть может, появились заново, белогрудые медведи, тигры, пятнистые олени, лоси? Еще раньше, когда здесь не было леденящих зим, в этих краях, вероятно, лазали по скалам макаки, в банановых джунглях бродили синантропы или гигантопитеки. Сравнительно недавно — в эпоху мамонтов и волосатых носорогов — первобытные охотники высматривали именно с сопки Пржевальского пасущихся в долине лошадей и бизонов в предвкушении сочных окровавленных шашлыков и розоватого, маслянистого мозга трубчатых костей (рис. 26).

Всего в двух сотнях метров от нашего лагеря за полотном железной дороги нависала невысокая стена серого известняка, драпированная местами кустиками шиповника и деревцами маньчжурского ореха. Там скрывались отверстия и щели, по которым можно было проникнуть внутрь скалы. После легкого завтрака и разминки Лешок подвел нас по узкому карнизу к бульбообразному отверстию, которое переходило выше в запаянную кальцитовыми перетяжками расщелину. Как оказалось впоследствии, это были самые верхние участки пещеры, а каплеобразное отверстие служило, вероятно, дымоходом при устройстве костра. Проникнув в расщелину, шириной в метр-полтора, мы почувствовали, что в пещере сыро и тесно. На притолках стен местами были залиты кальцитом обломки крупных костей. Метрах в 10 от входа пол несколько понижался. Здесь слышалось журчание воды, уходившей куда-то вниз. Из этого колодца Лешок с напарником В. Шабуниным и набрали большую часть костей.

Рис. 26. У пещеры Географического общества. Фото автора, 1967.

Разметив колышками по грунту и масляной краской по стенкам метровые квадраты и ряды, мы приступили к планомерной раскопке этой пещеры, которая впоследствии получила название пещеры Географического общества.

По соседству слева, но выше на несколько метров по той же стенке массива находилась другая небольшая и более уютная пещерка с треугольным входом, глубиною всего в 18—20 м и шириною в 1.5—2 м. Отсюда, сквозь кустик шиповника, открывался великолепный обзор на долину Сучана, ее поляны и ракитниково-дубовые рощи. Пещерку эту мы назвали Тигровой просто потому, что, раскапывая ее собственноручно, я обнаружил в метровом слое рыжей глины остатки костей четырех тигров и лошади. Большая часть их растворилась в породе. Могучим полосатым кисам, наверно, нравилось отдыхать здесь после сытной трапезы и заодно наблюдать за долиной, пасущимся в ней зверьем, планируя следующую охоту.

За три летних сезона мы исследовали и частично раскопали пещеры Летучая Мышь и Географического общества, пещеру 50-летия Комсомола и пещеру Верещагина (рис. 27). Е. Г. Лешок всегда оказывал нам неоценимую помощь в части организации работ. Он охотно брал на себя всю заботу по хозяйственным делам, снабжению продуктами и связям с районным начальством, раздобывал автомашины, шахтерские фонари, каски, инструменты для раскопки пещер и нарезное оружие для моих охотничьих экскурсий в горах. Он был всегда ровен и мягок в обращении с народом, и это, вероятно, располагало к нему ребят. Будучи отличным и своеобразным рассказчиком, Лешок забавлял нас по вечерам своими обильными воспоминаниями о временах гражданской войны и оккупации Приморья японцами, о своих достижениях в поисках женьшеня. Изредка его самодеятельность в раскопках и археологический энтузиазм надо было вводить в тихое русло, так как он придавал мало значения порядку залегания слоев и точному расположению объектов поиска. Владивостокские студенты, члены спелеологической секции Географического общества, принимали самое активное участие в нашей работе.

Лопатками и ножами мы снимали в пещерах по квадратам и рядам десятисантиметровые слои грунта, тщательно разбирая их на дневном свету при помощи коротеньких, заостренных в виде ножей палочек. Большую помощь в этой разборке оказали нам также ребятишки — школьники села Екатериновка, особенно Вовка Соколовский. Они с увлечением отбирали из своих порций грунта мельчайшие косточки и зубы грызунов, землероек, челюсти и зубы красных волков, тигров и барсов, осколки костей бизонов, кремневые и диабазовые отщепы и орудия. Студентки писали к костям и косточкам этикетки с отметкой глубин, номеров квадратов и рядов, они укладывали их в пустые банки из-под консервов. По очереди мы переправляли по натянутой проволоке на блоке ведра с новыми порциями породы из глубинных участков пещеры.

Рис. 27. Разведка пещеры Комсомольской. Справа Е. Г. Лешок. Фото автора, 1970.

Нашей добычей стали многие десятки тысяч обломков костей зверей и зверушек — от мамонта до сеноставки, полевой мыши и землеройки. Именно здесь в слоях палеолитической эпохи впервые для Приморья мы обнаружили отщепы, ядрища и орудия, изготовленные из диабаза (рис. 28) — открыли пещерный палеолит.

Мой новый сибирский аспирант Николай Оводов проявил здесь много своих достоинств и технической сметки в полевых условиях, одновременно быстро оценив и научно-практическую значимость раскопок. По обилию и разнообразию материала пещера Географического общества до сих пор не имеет равных в Приморье (рис. 29).

История «жизни» сучанских пещер оказалась сложной. При подвижках, опусканиях и подъемах горных массивов в известняках образовывались разного рода трещины, пустоты. Однако последующим ведущим фактором была вода. Именно она, просачиваясь сверху по щелям и трещинам известняка, разрабатывала постепенно проходы, залы, колодцы. Отложения известняковых растворов вслед за тем спаивали прочнейшим кальцитом мелкие трещины сводов, замуровывали узкие лазы, образовывали столбы и занавеси сталактитов и сталагмитов. Натеками кальцита укреплялись также своды и стены пещеры — и это сохраняло их от дальнейшего размыва подземными потоками.

Нижние ярусы сучанских пещер на высотных отметках от 0 до 50 м имеют, как правило, вид более или менее горизонтальных штолен. Вероятнее всего, они были образованы морским прибоем. Во время крупных океанических наступлений в четвертичном периоде волны древнего Японского моря веками разбивались о скалы Сучанского залива, разрабатывая ниши, гроты, штольни по слабым участкам известняковых массивов. На днищах таких пещер действительно есть «немые» отложения рыжих, вероятно морских, глин. При новых падениях уровня океана на скользкие и мокрые днища пещер заползали лягушки, жабы и змеи, в темноту туннелей залетали ночные бабочки-совки, в расселинах стен селились пещерные сверчки с длиннейшими сяжками-щупальцами, позволявшими им уверенно двигаться по потолку и стенам в кромешной тьме. Летучие мыши, барсуки и филины постепенно осваивали обсохшие пещеры в качестве дневных, ночных и сезонных убежищ.

На месте морского залива меж тем образовалась широкая плоская долина реки. Постепенно она покрылась пышными травами, купами деревьев и кустарников. Сюда повадились на жировку и отдых табунки лошадей, группы носорогов и мамонтов, стадечки пятнистых оленей и изюбров, группы лосей и стада бизонов. По отвесным утесам склонов ущелий акробатически лазали горалы. Пещерные львы и тигры, оставив свои выводки под навесами скал, выходили по вечерам на охоту. Хохотали ночами пещерные гиены в предвкушении царственных объедков. Это было около 35 тысяч лет назад.

Рис. 28. Каменные орудия из пещеры Комсомольской (1—3) и из пещеры Географического общества (4).

Из Центральной Азии в это время продвигались к северу племена, вооруженные копьями, клевцами и томагавками. Они вытесняли четвероногих хищников из облюбованных убежищ, устраивая в теплых и сухих пещерах бивуаки, разводя в них костры, усеивая днища осколками костей своих жертв.

Длинной чередой тянулись, сменяя друг друга, века. В пыли и под известняковой щебенкой, сыпавшейся с потолка, терялись и захоронялись осколки костей и черепов съеденных животных, сломанные и отброшенные наконечники копий, тесел, ножевидных пластин и скребков. Ослабленные в стычках с врагами семьи первобытных охотников вымирали или уходили по таежным распадкам в глубь тайги на поиски более спокойных мест. Обжитые человеком пещеры пустели, но через год-два заселялись вновь барсуками, лисицами, гиенами, филинами, не нуждавшимися в особой паспортной прописке. Так на кухонные и бытовые отбросы первобытных людей наслаивались огрызки костей, оставленные хищниками. Помирали от старости и болезней и сами хищники в своих убежищах.

Рис. 29. Вот она, пещера Географического общества. Фото автора, 1974.

В верхних слоях наших пещер состав грунта и состав костей видов животных, а также артефактов резко менялся. Над нижним слоем рыжей пластичной глины — «терра роза», образовавшейся при распаде известняка, залегал темно-бурый перегной. В нем, на смену тяжелым сизоватым палевым костям бизонов и пещерных гиен появлялись косточки современных зверей: белогрудого медведя, куницы харзы, косули, кабана, маньчжурского зайца и птиц. Шлифованные лощила и вкладыши клевцов, томагавков из сизого сланца, треугольные костяные наконечники стрел заменили здесь массивные диабазовые рубила и скребла нижних слоев.

В самых верхних — поздних — слоях, веков бронзы и железа, в пещерах обнаруживались косточки морских и пресноводных рыб, раковины съедобных моллюсков — гребешков, мидий и устриц, — а из изделий — обломки небольших глиняных грузил для сетей, пряслица, кремневые пластинки, сланцевые лощила и долотца, грубая глиняная керамика с добавкой битой ракуши.

Наконец, в поверхностных пылеватых отложениях среди угловатых обломков известняка попадались осколки костей домашних животных: коров, коз, свиней, — и человека — следы пребывания современных охотников и партизан эпохи гражданской войны и иностранных вторжений XX века.

Изученные нами пещеры в районе разъезда Екатериновка уже привлекли потоки организованных туристов. У сопки Пржевальского по нашей инициативе усилиями Е. Г. Лешка и ученого секретаря Приморского филиала Географического общества Б. А. Сушкова в 1970 г. создан небольшой музей с образцами костей животных и первобытных орудий. По решению крайисполкома, заповеданы теперь и окружающие скалы, донесшие до нас отзвуки далеких эпох. Немного оставалось до их полного уничтожения взрывами зарядов аммонала и бульдозерами,