12. На краю Ромашковской рощи

12. На краю Ромашковской рощи

Березовая роща вблизи села Ромашкова известна своей привлекательностью. Здесь приятно гулять в летнюю пору, зимой тут много лыжников, а по осени сюда приходят грибники. Поэтичности рощи нисколько не мешают соседние коттеджные поселки, и она, вопреки всему, продолжает сохранять первозданную прелесть. Некоторые исследователи сходятся во мнении, что русский художник Архип Иванович Куинджи перенес красоту здешних берез на свое прославленное полотно «Березовая роща» (1879).

В 1827 году хозяин соседнего с Ромашковом поместья Архангельское князь Николай Борисович Юсупов дает указание своему управляющему доставить несколько молодых березок в поместье «для подсадки березовой аллеи». Вопрос этот князь предварительно согласовал с Дворцовым ведомством, к которому относилось село Ромашково. В письменном указании прописано следующее: «А деревья те брать из рощи, Поединок именуемой, что отстоит в одной версте от Ромашкова». Почему березовая роща именовалась Поединком, об этом нижеследующий рассказ.

Березовая роща. 1879 г. Художник А. Куинджи

В Петербурге блистал красотой и богатством, а также знатностью рода молодой лейб-гусар, флигель-адъютант императора Владимир Дмитриевич Новосильцев. Он приходился внуком графу, в честь которого получил свое имя, Владимиру Григорьевичу Орлову, младшему из пяти братьев Орловых, в свое время помогавших Екатерине II взойти на престол. Мать Новосильцева, Екатерина Владимировна, урожденная графиня Орлова, была очень довольна своим единственным сыном, который стал флигель-адъютантом всего в 19 лет и был завидным женихом.

Современница вспоминала:

«Познакомился он с какими-то Черновыми; что это были за люди – ничего не могу сказать. У этих Черновых была дочь, особенно хороша собою, и молодому человеку очень приглянулась; он завлекся и, должно быть, зашел так далеко, что должен был обещаться на ней жениться.

Стал он просить благословения у матери, та и слышать не хочет: «Могу ли я согласиться, чтобы мой сын, Новосильцев, женился на какой-нибудь Черновой, да еще вдобавок на Пахомовне; никогда этому не бывать». Как сын ни упрашивал мать – та стояла на своем: «Не хочу иметь невесткой Чернову Пахомовну, – экой срам!» Видно, орловская спесь брала верх над материнской любовью. Молодой человек возвратился в Петербург, объявил брату Пахомовны, Чернову, что мать его не дает согласия. Чернов вызвал его на дуэль. «Ты обещался жениться – женись или дерись со мной за бесчестие моей сестры».

Здесь необходимо сказать следующее. Во-первых, Пахом Кондратьевич Чернов являлся отнюдь не «каким-нибудь Черновым», а состоял в крупном чине генерал-аудитора 1-й армии, то есть являлся заведующим всей судебной частью армии, и кому как не ему известна была мера ответственности за дуэль. В семье генерал-аудитора было четыре сына и дочь-красавица Екатерина Пахомовна Чернова. Мемуарист свидетельствует, что «каждому из сыновей старик Чернов приказал друг за другом вызывать Новосильцева, если бы дуэль заканчивалась смертью кого-либо из них. «Если же вы все будете перебиты, – добавил он, – то стреляться буду я».

Во-вторых, сын генерала, подпоручик лейб-гвардии Семеновского полка Константин Пахомович Чернов состоял в рядах декабристов (так их стали называть впоследствии) и приходился двоюродным братом руководителю Северного тайного общества декабристов Кондратию Федоровичу Рылееву. Описываемые события происходили как раз в самый год восстания декабристов, 1825-й.

Отношения Чернова-сына и Новосильцева то налаживались, то обострялись вновь. В конце концов начальник Чернова-отца граф (впоследствии фельдмаршал) Д. Е. Остен-Сакен, желая угодить влиятельной матери Новосильцева, принудил отца невесты послать отказ Новосильцеву. Получив от подпоручика К. П. Чернова письмо, составленное в оскорбительной форме, В. Д. Новосильцев в июне 1825 года вызывает его на дуэль. Это были еще очень молодые люди: каждому из них тогда было чуть более 20 лет. Константин Чернов накануне дуэли отметил в дневнике: «Пусть паду я, но пусть падет и он, в пример жалким гордецам, и чтобы золото и знатный род не насмехались над невинностью и благородством души».

В первый раз противники сошлись в поединке в том же июне 1825 года, в Москве, у Пресненской заставы, на Звенигородской дороге. Секундантом Чернова на дуэли был К. Ф. Рылеев, поэт-декабрист. Присутствовали поручик лейб-гвардии Финляндского полка князь Е. П. Оболенский и капитан Нижегородского драгунского полка А. И. Якубович – оба люди высокой отваги, оба члены Северного тайного общества декабристов.

Дуэли появились в России в первые десятилетия XVIII века среди иностранцев, а затем вошли в обычаи у русского дворянства, несмотря на законы, запрещавшие поединки. Во времена, о которых идет речь, дуэль приравнивалась к уголовному преступлению. Ход дуэли как акта защиты дворянской чести регламентировался дуэльным кодексом. Последующее преследование за поединок никого не останавливало. «Дуэли в нашем полку случались поминутно», – пишет А. С. Пушкин в повести «Выстрел».

В те же годы Пушкин скажет свое слово о дуэлях в шестой главе «Евгения Онегина»:

Враги! Давно ли друг от друга

Их жажда крови отвела?

Давно ль они часы досуга,

Трапезу, мысли и дела

Делили дружно? Ныне злобно,

Врагам наследственным подобно,

Как в страшном, непонятном сне,

Они друг другу в тишине

Готовят гибель хладнокровно…

Не засмеяться ль им, пока

Не обагрилась их рука,

Не разойтися ль полюбовно?..

Но дико светская вражда

Боится ложного стыда.

Встреча Чернова и Новосильцева у Пресненской заставы на этот раз закончилась ничем. О поединке заблаговременно стало известно генерал-губернатору Москвы князю Д. М. Голицыну, и он принял меры по его предотвращению. Однако вскоре противники сошлись вновь, на этот раз в десяти верстах от заставы, на той же самой Звенигородской дороге. «На краю березовой рощи у села Ромашкова мы встретились в том же составе, однако всевидящее око губернатора Голицына и на этот раз расстроило поединок», – вспоминал впоследствии декабрист А. И. Якубович. Приготовление к дуэли еще не было закончено, как в роще появились жандармские тройки, и все участники событий оказались под арестом. Памятью происшествия осталось название Ромашковской рощи – Поединок. Любопытно, что под таким названием роща значилась в описях дворцового имущества вплоть до начала XX века.

Финал дуэли состоялся уже в Северной столице России. В Санкт-Петербурге, в парке Лесотехнической академии (ул. Новороссийская, 1), в 1988 году установили памятник на месте дуэли. На памятном знаке – надпись:

Никольский храм в Ромашкове. 1860 г.

«10 сентября 1825 года на этом месте состоялась дуэль члена Северного тайного общества К. П. Чернова с В. Д. Новосильцевым. Секундантом К. П. Чернова был К. Ф. Рылеев». Исход дуэли был практически невероятным: два выстрела прозвучали как один. Противники одномоментно спустили курок. В результате оба дуэлянта получили смертельные ранения и умерли через несколько дней, хотя Новосильцева лечил известный лейб-медик Н. Ф. Арендт, тот самый, который был в 1837 году у постели раненого А. С. Пушкина.

Похороны Чернова превратились в общественную манифестацию, масса людей сопровождала гроб, на памятник собрали 10 тысяч рублей. Рылеев написал на смерть Чернова стихи, разошедшиеся в списках:

Клянемся честью и Черновым, —

Вражда и брань временщикам,

Царя трепещущим рабам,

Тиранам, нас угнесть готовым!

На наших дев, на наших жен

Дерзнет ли вновь любимец счастья

Взор бросить, полный сладострастья, —

Падет, Перуном поражен!

Мать Новосильцева, приехавшая в Петербург, еще застала сына в живых. На месте гибели сына у Выборгской заставы она воздвигла церковь Владимира Равноапостольного по проекту архитектора И. Шарлеманя. Позднее рядом с церковью было сооружено орлово-новосильцевское благотворительное заведение. Улицу назвали Новосильцевской (с 1952 года – Новороссийская). В конце XX века в память о прежнем названии улицы Новосильцевским назвали примыкающий к ней проезд. Церковь взорвана в 1932 году, а в уцелевших зданиях богадельни ныне расположена поликлиника.

Екатерина Владимировна Новосильцева схоронила сына в Новоспасском монастыре в Москве. «Она была в отчаянии, – пишет современница, – и говорила митрополиту Филарету: «Я убийца моего сына; помолитесь, владыка, чтоб я скорей умерла». – «Ежели вы почитаете себя виновною, то благодарите Бога, что он оставил вас жить, дабы вы могли замаливать ваш грех и делами милосердия испросили упокоение душе своей и вашего сына; желайте не скорее умереть, но просите Господа продлить вашу жизнь, чтоб иметь время молиться за сына и за себя».

А что же оскорбленная невеста? О ней доподлинно известно, что она благополучно вышла замуж за полковника (позднее генерал-майора) Дмитрия Александровича Лемана (ум. 1900), служившего в Киеве.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.