Глава восьмая Вызов и реакция на него (1935 г.)

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава восьмая

Вызов и реакция на него

(1935 г.)

Годы тайных подкопов, секретных или замаскированных приготовлений были теперь позади, и Гитлер наконец почувствовал себя достаточно сильным, чтобы бросить миру свой первый открытый вызов. 9 марта 1935 года было объявлено об официальном существовании германской авиации, а 16 марта – что германская армия будет впредь базироваться на всеобщей обязательной воинской повинности. В скором времени были приняты соответствующие законы, требовавшиеся для осуществления этих решений, но практические мероприятия были начаты заблаговременно. Французское правительство, хорошо информированное о том, что должно было произойти, в тот же знаменательный день, но на 2 часа раньше объявило об удлинении ввиду сложившихся обстоятельств срока службы во французской армии до двух лет.

Германская акция представляла собой открытый, официальный выпад против мирных договоров, лежавших в основе Лиги Наций. Пока нарушения носили характер различных уверток или же маскировались другими названиями, ответственным за соблюдение этих договоров державам-победительницам, одержимым пацифизмом и занятым своими внутренними политическими проблемами, было легко избегать обязывающей констатации того факта, что мирный договор нарушается или же отвергается. Теперь этот вопрос встал со всей остротой.

Почти в тот же самый день правительство Абиссинии обратилось к Лиге Наций с протестом против угрожающих требований Италии. Когда на фоне всех этих событий сэр Джон Саймон и лорд – хранитель печати Иден посетили 24 марта по приглашению Гитлера Берлин, французское правительство сочло, что момент для этого выбран неудачно. Франции пришлось теперь срочно заняться не сокращением своей армии, чего так настойчиво от нее требовал за год до этого Макдональд, а удлинением срока обязательной воинской повинности с одного года до двух. При господствовавшем в то время настроении общественности это было трудной задачей. Соединенные Штаты, поскольку дело касалось Европы, полностью умыли руки и лишь всем желали добра. Они были уверены, что им никогда больше не придется беспокоиться о европейских делах. Но Франция, Великобритания и, безусловно, также Италия, несмотря на все разногласия между ними, считали необходимым выступить против этого явного нарушения мирного договора со стороны Гитлера. В Стрезе была созвана под эгидой Лиги Наций конференция бывших главных союзников, на которой были обсуждены все эти вопросы.

Антони Иден на протяжении примерно десяти лет почти всецело был поглощен изучением вопросов внешней политики. В коалиционном правительстве Макдональда – Болдуина, сформированном в 1931 году, он был назначен заместителем министра иностранных дел сэра Джона Саймона.

Внешнеполитический курс сэра Джона Саймона в 1935 году не встречал одобрения ни у оппозиции, ни у влиятельных кругов консервативной партии. Поэтому Иден с его знаниями и исключительными способностями стал все более выдвигаться. Вот почему, будучи с конца 1934 года лордом – хранителем печати, он, по желанию кабинета, продолжал поддерживать неофициальную, но тесную связь с министерством иностранных дел и был приглашен сопровождать своего бывшего шефа сэра Джона Саймона в его несвоевременной, но не безрезультатной поездке в Берлин. Вслед за тем Иден был послан в Москву, где он установил контакт со Сталиным – контакт, который предстояло спустя несколько лет с успехом восстановить. На обратном пути его самолет был застигнут жестокой и длительной грозой. Когда они приземлились наконец после этого опасного полета, Иден находился в состоянии почти полного изнеможения. Врачи объявили, что он не может по состоянию здоровья сопровождать Саймона на конференцию в Стрезе, и действительно, в течение нескольких месяцев он был инвалидом. Ввиду этого премьер-министр решил сам сопутствовать министру иностранных дел, хотя в это время его собственное здоровье, зрение и ясность мысли явно начинали ему изменять. Таким образом, Великобритания была слабо представлена на этом важнейшем совещании, на котором от Франции присутствовали Фланден и Лаваль, а от Италии – Муссолини и Сувич.

Все были единодушны в том, что открытое нарушение торжественных договоров, ради которых миллионы людей отдали свои жизни, не может быть терпимо. Однако английские представители с самого начала дали понять, что они не считают возможным применение санкций в случае нарушения договора. Это, естественно, свело конференцию к одним словопрениям. Единогласно была принята резолюция, в которой говорилось, что с односторонними нарушениями договоров нельзя мириться. Резолюция призывала Совет Лиги Наций высказаться по поводу сложившейся ситуации. На второй день работы конференции Муссолини решительно поддержал это решение и весьма энергично высказался против агрессии какой-либо одной державы в отношении другой.

Заключительная декларация конференции гласила:

«Три державы, целью политики которых является коллективное поддержание мира в рамках Лиги Наций, единодушно признают необходимым противодействовать всеми возможными средствами всякому одностороннему отказу от договоров, который может поставить под угрозу мир в Европе, и будут с этой целью действовать в тесном и сердечном сотрудничестве».

Итальянский диктатор подчеркнул в своей речи слова «мир в Европе» и выдержал многозначительную паузу после слов «в Европе». Это ударение на «Европе» тотчас же привлекло внимание представителей английского министерства иностранных дел. Они навострили уши, отлично понимая, что, хотя Муссолини готов действовать заодно с Францией и Англией, чтобы помешать Германии перевооружиться, он оставляет за собой свободу действий в Африке, где может впоследствии предпринять любое выступление против Абиссинии, какое только ему заблагорассудится. Следует ли поднять этот вопрос? Об этом спорили в тот вечер чиновники министерства иностранных дел. Все так стремились заручиться поддержкой Муссолини против Германии, что было признано нежелательным делать ему в этот момент какие-либо предостережения относительно Абиссинии, которые, несомненно, вызвали бы у него сильнейшее раздражение. Поэтому этот вопрос не был поднят, он был обойден, и Муссолини решил – в известном смысле не без оснований, – что союзники молчаливо согласились с его заявлением и готовы предоставить ему свободу действий в отношении Абиссинии. Французы по этому поводу не высказались, и участники конференции разъехались.

15 – 17 апреля Совет Лиги Наций рассмотрел заявление о нарушении Германией Версальского договора, выразившемся во введении всеобщей обязательной воинской повинности. В Совете были представлены следующие державы: Аргентина, Австрия, Великобритания, Чили, Чехословакия, Дания, Франция, Германия, Италия, Мексика, Польша, Португалия, Испания, Турция и СССР. Все эти державы голосовали за поддержку того принципа, что договоры не должны нарушаться путем односторонней акции. Решено было передать вопрос на обсуждение пленарного заседания ассамблеи Лиги. В то же самое время министры иностранных дел трех скандинавских стран – Швеции, Норвегии, Дании – и Голландии, глубоко обеспокоенные вопросом о равновесии военно-морских сил в районе Балтики, также собрались и заявили о своей поддержке указанного принципа. Официальный протест против действий Германии заявили в общей сложности 19 государств. Но какую цену имели все их резолюции, если они не были подкреплены готовностью хотя бы одной из держав или какой-либо группы держав прибегнуть к силе даже в качестве самого крайнего средства!

Лаваль не был склонен подходить к России с непоколебимым духом Барту. Однако Франция испытывала сейчас острую нужду в одном. Тем, кто принимал близко к сердцу жизнь Франции, казалось необходимым добиться прежде всего единодушной поддержки народом закона о двухгодичной воинской повинности, который был принят в марте лишь незначительным большинством. Только Советское правительство могло дать значительной части французов, питавших к нему чувство верности, разрешение оказать поддержку этому закону. Кроме того, во Франции ощущалось всеобщее стремление к возрождению старого союза или чего-нибудь вроде этого. 2 мая французское правительство поставило свою подпись под франко-советским пактом. Это был расплывчатый документ, гарантировавший взаимную помощь в случае возникновения агрессии. Срок действия пакта был определен в 5 лет.

Чтобы добиться осязаемых политических результатов в стране, Лаваль нанес трехдневный визит в Москву, где был радушно принят Сталиным. Они вели долгие переговоры, из которых можно здесь воспроизвести один отрывок, нигде до сих пор не опубликованный. Сталин и Молотов, конечно, стремились прежде всего выяснить, какова будет численность французской армии на Западном фронте, сколько дивизий, каков срок службы. После того как с вопросами такого характера было покончено, Лаваль спросил:

«Не можете ли вы сделать что-нибудь для поощрения религии и католиков в России? Это бы так помогло мне в делах с папой».

«Ого! – воскликнул Сталин. – Папа! А у него сколько дивизий?»

Мне не передавали, что ответил на это Лаваль, но он мог бы, конечно, упомянуть о тех легионах, которые не всегда можно узреть на парадах. Лаваль отнюдь не собирался связать Францию какими-либо точно сформулированными обязательствами, на которых Советы имеют обыкновение настаивать. И все же он добился того, что 15 мая было опубликовано заявление Сталина, в котором одобрялась политика национальной обороны, проводимая Францией с целью поддержания ее вооруженных сил на уровне, обеспечивающем ее безопасность. Франко-советский пакт, не связывавший ту или другую из договаривающихся сторон какими-либо обязательствами на случай германской агрессии, как фактор европейской безопасности имел лишь ограниченное значение. Франция не достигла настоящего союза с Россией. К тому же на обратном пути французский министр иностранных дел остановился в Кракове, чтобы присутствовать на похоронах маршала Пилсудского. Там он встретил Геринга, с которым вел самые сердечные беседы. Его высказывания, выражавшие недоверие и неприязнь к Советам, были неукоснительно доведены через немецкие каналы до сведения Москвы.

Здоровье и силы Макдональда ослабли до такой степени, что дальнейшее пребывание его премьер-министром стало уже невозможным. Поэтому, когда 7 июня было объявлено, что Макдональд и Болдуин поменялись постами в правительстве и что Болдуин в третий раз стал премьер-министром, это ни для кого не явилось неожиданностью. Министерство иностранных дел также перешло в другие руки. Сэр Джон Саймон был теперь переведен в министерство внутренних дел, с кругом деятельности которого он был хорошо знаком, а сэр Сэмюэль Хор стал министром иностранных дел.

Одновременно Болдуин применил одно нововведение. Он назначил Идена, престиж которого неуклонно повышался и здоровье которого к этому времени восстановилось, министром по делам Лиги Наций. Иден получил равный статус с министром иностранных дел.

В описанных выше обстоятельствах английское правительство предприняло совершенно неожиданный шаг. Инициатива, по крайней мере отчасти, исходила от военно-морского министерства. Между английским и германским военно-морскими министерствами с некоторых пор велись переговоры о соотношении флотов обеих стран. По Версальскому договору немцы имели право построить не более четырех линкоров водоизмещением 10 тысяч тонн каждый в дополнение к шести крейсерам также водоизмещением 10 тысяч тонн. Однако английское адмиралтейство недавно обнаружило, что два последних из строящихся карманных линкоров – «Шарнхорст» и «Гнейзенау» – гораздо больше по своим размерам, чем это разрешено договором, и совершенно иного типа. В действительности это были легкие линейные крейсера водоизмещением 26 тысяч тонн.

В связи с этим наглым и мошенническим нарушением мирного договора, тщательно подготовленным и начатым по меньшей мере двумя годами раньше (в 1933 году), адмиралтейство сочло целесообразным заключить англо-германское морское соглашение. Правительство его величества сделало это, не проконсультировавшись со своим французским союзником и не поставив в известность Лигу Наций. Обращаясь к Лиге и заручаясь поддержкой ее членов для выражения протеста против нарушения Гитлером военных статей мирного договора, оно одновременно уничтожало с помощью частного соглашения морские статьи того же договора.

Главной чертой соглашения было условие, чтобы германский военно-морской флот не превышал одной трети английского флота. Это очень прельщало военно-морское министерство, которое оглядывалось на те дни перед великой войной, когда мы довольствовались соотношением 16:10. Ради этой перспективы и принимая заверения немцев за чистую монету, наше министерство соглашалось признать за Германией право на строительство подводных лодок, что категорически запрещалось мирным договором. Германии разрешалось построить такое количество подводных лодок, которое составило бы 60 процентов от числа английских подводных лодок, в случае же исключительных, по ее мнению, обстоятельств она могла построить и все 100 процентов. Немцы, конечно, дали заверения, что их подводные лодки никогда не будут использованы для борьбы против торговых судов. Для чего же в таком случае они предназначались? Ведь ясно, что, если бы остальная часть соглашения была соблюдена, они не могли оказать влияния на исход морских операций, поскольку это касалось военных кораблей.

Установление для германского флота предельных размеров, равных одной трети английского, означало, что Германии разрешалась такая судостроительная программа, которая должна была до предела загрузить ее верфи по меньшей мере на десять лет. Таким образом, расширение германских военно-морских сил практически ничем не ограничивалось и не сдерживалось. Немцы могли строить новые корабли так быстро, как это позволяли физические возможности.

Установленная английским проектом для Германии квота судов была даже гораздо щедрее той, которую Германия считала целесообразным использовать. Отчасти это, несомненно, объяснялось тем, что ей приходилось считаться с конкуренцией между танковой и судостроительной промышленностью из-за получения бронеплит. Немцам было разрешено построить 5 линкоров, 2 авианосца, 21 крейсер и 64 эсминца. Фактически же они имели к началу войны готовыми или близящимися к окончанию строительства: 2 линкора, 11 крейсеров, 25 эсминцев и ни одного авианосца – то есть значительно меньше половины того, что мы так благодушно разрешили им построить.

Сконцентрировав все свои наличные ресурсы на строительстве крейсеров и эсминцев за счет линкоров, они могли поставить себя в более выгодное положение на случай войны с Англией в 1939 или 1940 году. Как мы теперь знаем, Гитлер уведомил адмирала Редера, что война с Англией едва ли начнется ранее 1944 или 1945 года. Таким образом, планы расширения германского военно-морского флота были рассчитаны на длительный срок. Немцы достигли максимально установленного для них предела только в строительстве подводных лодок. Как только они оказались в силах превысить 60-процентный лимит, они воспользовались той статьей соглашения, которая разрешала им довести строительство до 100 процентов, так что к началу войны ими было построено 57 подводных лодок.

В проектировании новых линкоров преимущество немцев состояло в том, что они не были участниками Вашингтонского морского соглашения или Лондонской конференции. Они немедленно заложили «Бисмарк» и «Тирпиц». И в то время как Англия, Франция и Соединенные Штаты были связаны пределом в 35 тысяч тонн, эти два огромных корабля должны были иметь водоизмещение свыше 45 тысяч тонн, так что, когда строительство их было закончено, они оказались самыми мощными кораблями в мире.

С дипломатической точки зрения Гитлеру было также весьма выгодно в тот момент расколоть союзников, добиться того, что один из них готов был простить нарушения Версальского договора, и заключением соглашения с Англией санкционировать восстановление для Германии полной свободы перевооружения. Сообщение об этом соглашении явилось новым ударом по Лиге Наций. Французы имели все основания жаловаться, что разрешение на строительство подводных лодок, данное немцам Великобританией, затрагивает жизненные интересы Франции. Муссолини усмотрел в этом факте свидетельство того, что Великобритания недобросовестно ведет себя в отношении своих союзников и что при условии обеспечения ее специфических интересов как морской державы она готова идти на любые сделки с Германией, какой бы ущерб они ни наносили дружественным державам, находящимся под угрозой в связи с ростом германских наземных сил. Выглядевшая циничной и эгоистичной позиция Великобритании поощрила Муссолини к более энергичному осуществлению своих планов в отношении Абиссинии.

Скандинавские страны, которые всего за две недели до этого мужественно поддержали протест против введения Гитлером обязательной воинской повинности в германской армии, обнаружили теперь, что Великобритания за кулисами санкционировала создание германского военно-морского флота. Правда, он должен был равняться лишь одной трети английского, но и в этих пределах он становился хозяином Балтики.

Соглашение это не только не являлось шагом по пути к разоружению, но, напротив, в случае осуществления его на протяжении нескольких лет оно неизбежно привело бы к развертыванию строительства новых военных кораблей во всем мире. Потребовалась бы реконструкция всего французского военно-морского флота, если не считать его новейших судов. Это в свою очередь оказало бы воздействие на Италию. Что касается нас самих, то было очевидно, что для сохранения нашего тройного превосходства над немцами в современных кораблях мы должны провести весьма значительную реконструкцию английского флота. Возможно, что формула, согласно которой германский флот должен был равняться одной трети английского, истолковывалась нашим морским министерством в том смысле, что английский флот должен быть в три раза больше германского. Это, пожалуй, могло бы расчистить путь для разумной и давно уже требовавшейся перестройки нашего флота.

В действительности же было достигнуто только то, что Германии было позволено в течение пяти или шести последующих лет развернуть строительство новых военных кораблей в таких размерах, какие только позволяли ее физические возможности.

В военной области официальное введение 16 марта 1935 года воинской повинности в Германии означало серьезный вызов Версалю. Однако методы, применявшиеся ныне для расширения и реорганизации германской армии, представляют не только технический интерес. Надо было дать определение тем функциям, которые отводятся армии в национал-социалистском государстве. Целью закона от 21 мая 1935 года было расширить избранный круг прошедших тайную подготовку технических специалистов путем вооружения всей нации.

Наименование «рейхсвер» было заменено на «вермахт». Армия подчинялась верховному руководству фюрера. Каждый солдат приносил теперь присягу не конституции, а лично Адольфу Гитлеру. Военное министерство было поставлено в непосредственное подчинение фюреру. Военная служба была объявлена важнейшим гражданским долгом, и в задачу армии вменялось просветить население рейха и объединить его раз и навсегда. Вторая статья закона гласила:

«Вермахт есть вооруженные силы и школа военного обучения германского народа».

В этом законе нашли свое официальное юридическое воплощение следующие слова из гитлеровской «Майн кампф»:

«Грядущее национал-социалистское государство не должно впадать в ошибку прошлого и приписывать армии задачи, которых у нее нет и быть не может. Германская армия не должна быть школой сохранения племенных особенностей, напротив, она должна быть школой, учащей всех немцев взаимному приспособлению и взаимопониманию. Все, что в жизни нации разъединяет, армия должна объединить. Кроме того, она должна поднять каждого юношу выше узких интересов его родной округи, заставить его ощутить свою связь с германской нацией в целом.

Он должен научиться уважать не границы своего родного местечка, а границы своего отечества, ибо и ему придется их со временем защищать».

На основе этих идеологических принципов законом устанавливалась также новая территориальная структура. Армия отныне делилась на три зоны со штабами в Берлине, Касселе и Дрездене. Каждая из них подразделялась на 10 (впоследствии на 12) военных округов. Каждый военный округ включал один армейский корпус, состоящий из трех дивизий. Кроме того, было запланировано создание воинских формирований нового вида – бронетанковых дивизий. Три такие дивизии были действительно созданы в скором времени.

Порядок прохождения военной службы был также разработан во всех деталях. Новый режим ставил своей главной задачей подчинение германской молодежи строгой регламентации. Немецкие мальчики зачислялись сначала в организацию «гитлеровской молодежи», а по достижении 18-летнего возраста на добровольных началах вступали на два года в отряды СА. По закону от 26 июня 1935 года каждый немец, достигший двадцатилетнего возраста, должен был в принудительном порядке отслужить свой срок в рабочих батальонах. Он должен был шесть месяцев служить родине, прокладывая дороги, строя казармы или осушая болота и подготавливая себя таким образом физически и морально к выполнению наивысшего долга германского гражданина – службе в вооруженных силах. В рабочих батальонах главный упор делался на ликвидацию классовых различий и подчеркивание социального единства германского народа, а в армии – на дисциплину и территориальное единство страны.

Теперь приступили к осуществлению гигантской задачи обучения новой армии и расширения ее кадров в соответствии с технической концепцией Секта. 15 октября 1935 года, опять-таки в нарушение Версальского договора, вновь была открыта германская академия генерального штаба. На официальной церемонии присутствовали Гитлер и представители верховного командования. Это была вершина той пирамиды, основанием которой служили бесчисленные рабочие батальоны. 7 ноября 1935 года был призван в армию первый класс рекрутов 1914 года рождения – 596 тысяч юношей, которые должны были пройти обучение военному ремеслу. Таким образом, численность германской армии единым росчерком пера была доведена, по крайней мере на бумаге, почти до 700 тысяч бойцов.

Помимо задачи обучения возникли проблемы финансирования перевооружения и расширения германской промышленности для удовлетворения нужд новой национальной армии. Секретным приказом Шахт был назначен фактическим экономическим диктатором Германии. Результаты подготовительной работы, проведенной в свое время Сектом, подверглись теперь решающему испытанию. Наибольшие трудности представляло, во-первых, расширение офицерского корпуса и, во-вторых, создание специализированных частей – артиллерии, инженерных войск и войск связи. К октябрю 1935 года было закончено формирование 10 армейских корпусов, еще два были созданы год спустя и 13-й корпус – в октябре 1937 года. Полицейские части также были включены в состав вооруженных сил.

Было известно, что после первого призыва рекрутов 1914 года рождения последующие годы как в Германии, так и во Франции дадут меньшее число рекрутов в связи с сокращением рождаемости в период мировой войны. Поэтому в августе 1936 года срок действительной военной службы в Германии был увеличен до двух лет.

Следующие цифры, которые довольно точно были предугаданы статистиками, говорят сами за себя:

Эти цифры казались лишь предостерегающей тенью, пока с течением времени они не стали фактом. Все то, что было создано немцами вплоть до 1935 года, уступало по численности и мощи французской армии с ее огромными резервами, не говоря уже о ее многочисленных и сильных союзниках. Даже и теперь еще твердое решение, опирающееся на авторитет Лиги Наций, поддержкой которой легко было заручиться, могло бы приостановить весь этот процесс. Германию можно было призвать к ответу в Женеве и предложить ей дать исчерпывающие объяснения и потребовать, чтобы она разрешила межсоюзническим расследовательским миссиям ознакомиться с состоянием ее вооружений и с теми воинскими формированиями, которые были ею созданы в нарушение мирного договора. Или же, в случае ее отказа, предмостные укрепления на Рейне могли быть вновь оккупированы до тех пор, пока не было бы обеспечено выполнение мирного договора. При этом исключалась всякая возможность эффективного сопротивления со стороны Германии и было маловероятно, чтобы эта операция привела к кровопролитию. Действуя таким образом, можно было предотвратить вторую мировую войну или, по крайней мере, оттянуть ее возникновение на неопределенно долгий срок.

Многие факты и общая тенденция их развития хорошо были известны французскому и английскому генеральным штабам, но правительства не столь ясно их сознавали.

Французское правительство, находившееся в результате увлечения партий политической игрой в состоянии вечной неустойчивости, и английское правительство, оказавшееся жертвой тех же пороков в итоге противоположной общей склонности к покою, были одинаково неспособны на какие-либо радикальные и четкие действия, сколько бы эти последние ни оправдывались мирным договором и здравым смыслом. Французское правительство не согласилось осуществить все то сокращение своих вооруженных сил, на котором настаивал его союзник, но, подобно своим английским коллегам, оно было неспособно оказать сколько-нибудь эффективное сопротивление тому, что Сект в свое время назвал «воскрешением военной мощи Германии»[9].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.