3. Архитекторы-реставраторы середины XIX века

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

3. Архитекторы-реставраторы середины XIX века

Построение истории церковной архитектуры Руси в начале XX в. опиралось в первую очередь на все шире разворачивавшиеся натурные исследования. К концу 1850-х гг. стали понимать, что движение во всех областях истории древностей может быть основано только на натурном изучении памятников. Это точно и кратко сформулировал Г. Филимонов, написавший: «Без археологии почти невозможно добраться до первоначальной формы памятника». Только основываясь на изучении остатков древних церквей, «археологическая наука уже может приступить… если не к решенью, то по крайней мере, к постановке некоторых вопросов из истории русского церковного зодчества» (Филимонов, 1859, 1–2).

Гораздо позже М. В. Красовский сформулирует новое отношение к древнему архитектурному сооружению как историческому источнику. Первое место займет сам памятник, что остается верным и по сию пору и с чем позже согласится Н. Н. Воронин; за ним встанут тексты, особенно деловые документы, сметы и росписи, и только на третье место — иконографические материалы. Основой исследования здания, в том числе храма, становятся: археологический (то есть фиксирующий архитектурную стратиграфию) обмер, изучение конструкций и характера кладки. Начинает возникать та «археологическая анатомия», о которой мечтал Прохоров. Архитекторы занялись снятием штукатурок и обшивок, стали широко применять зондажи и шурфы (сын века естественных наук, Суслов пытался учесть анализ образцов раствора Софии Новгородской для их датировки). Совершенствуется и фиксация. С 1880-х гг. архитекторы и археологи начали применять такое важное техническое изобретение, как фотография, которая подняла уровень доказательности (не говоря уже о сохранении открываемой информации) на качественно новую ступень. Пионер русской фиксационной фотографии, И.Ф. Бар-щевский, сделал многие тысячи негативов древних храмов и самых разных церковных древностей. Эти фотографии получили значение первоисточников — недаром ряд иностранных издательств осуществляет сейчас проекты по репринту первых увражей Барщевского и печати с негативов, воспроизведения с которых не издавались. (Большая часть негативов хранится в Музее архитектуры им. А. С. Щусева в Москве; хорошая коллекция есть в музее «Коломенское»),

Уже говорилось, что история древностей вообще и церковных в особенности была в XIX в. не предметом праздного любопытства, но полем практических экспериментов — политических, социальных, историко-культурных и религиозных. К созданным в середине века центральным археологическим обществам (РАО, МАО, см. гл. IX) и Археологической комиссии прибавились провинциальные археологические и церковноархеологические общества (особенно известное — при Киевской духовной академии, с 1873 г.), губернские архивные комиссии и др. Теперь реставрацию и раскопки храмов ведут в очень многих местах: в Старой Рязани и Смоленске, во Владимире, Ростове и Суздале; в Галиче и на Волыни.

Уже Тон, одним из первых, оценил реставрацию как новый источник информации. Ведь именно в 1830-х гг. в северо-западной части Теремного дворца в Кремле совершается редкостное открытие: обнаруживают церковь Воскресения Лазаря, основанную в 1393 г. княгиней Евдокией (вдовой Дмитрия Донского), в XVII в. замурованную и потому забытую. Впервые производится обмер Софийского собора в Новгороде, а в Новоспасском монастыре приступают к реставрации усыпальницы бояр Романовых. С 1870-х гг. архитекторы начинают играть в изучении церковных древностей России (как, впрочем, и Англии, Франции и Германии) совершенно особую роль. Они совмещали подход зодчего, исследователя и реставратора в одном лице, к чему и сегодня стремятся лучшие из историков-архитекторов.

Благодаря этому впервые удалось увидеть в храме не отдельный феномен, но элемент большой системы культурных, технических и художественных признаков, находящихся в зависимости от общих исторических условий. 1

Однако граница, разделявшая «церковную» и «светскую» историю, сохранялась. Если говорить собственно о раскопках, то придется признать, что профессиональные археологи в России еще почти не интересовались остатками церквей, предпочитая курганы, античные города или памятники доисторической, первобытной археологии. Поэтому сначала руины храмов остаются сферой интереса исключительно местных энтузиастов — священнослужителей, архивистов, учителей. Методика раскопок стоит на низком, «интуитивном» уровне, так как даже архитекторы сначала не владели ее приемами.

1850-90-егг. — это эпоха распространения церковно-археологических исследований «вширь», в ходе чего вырабатывается, совместно с реставрацией, их методика, создается фундамент для истории русской архитектуры и церкви. Обращение исследователей прежде всего к руинам архитектурных памятников объяснимо. Церкви древней Руси изначально теснее связаны с историей, топографией и хронологией страны, чем другие древности. Их легче «заставить говорить»: храмы часто упомянуты в летописях, связаны с именами конкретных личностей, событиями. Наконец, здесь можно найти надписи и произведения искусства.

Самым «романтическим» слоем русской церковно-архитектурной археологии оставалась, конечно, археология домонгольская. Вопрос о «древнем виде» памятников домонгольского времени выдвигали в качестве основного на III Археологическом съезде (1874) в Киеве, где к нему обращались В. А. Прохоров и Л.B. Даль. Наиболее значительных результатов в их исследовании достиг в 1860-70-хгг. Петр Александрович Лашкарев (1833–1899), профессор Киевского университета и Духовной академии, член ее церковно-археологического общества. Он вел раскопки храма на Вознесенском спуске в Киеве, маленькой церкви в Переяс-лаве-Южном, наблюдал раскрытие многих памятников — но не собственно полевые исследования были главным в его трудах. Лашкареву принадлежит в России честь четкой формулировки одной из основных проблем метода церковно-археологического исследования — проблемы архитектурной стратиграфии. Иными словами, он задался простым вопросом: по каким критериям отличать древние части от поздних?

Еще Болховитинов знал, что для древнейшего периода характерна кладка из квадратного плоского кирпича (плинфы) и камня на розоватом растворе с кирпичной крошкой (цемянкой). Углубившись в изучение строительной техники на основе археологии, применяя ныне признанный всеми школами метод анализа особенностей кладки стен и сводов, Лашкарев скоро установил и признаки, свойственные основным периодам развития зданий от XI до XVIII в. и длительность этих периодов; научился отличать части домонгольские от поздних пристроек. Он сумел воссоздать типичную композицию плана X–XII вв., установил распределение нагрузок в частях здания и выдвинул гипотезу об изначальном посводовом покрытии. В результате Лашкарев доказал принадлежность ряда памятников к древнейшему периоду и начал заполнять страницу, зиявшую белым пятном в археологии Руси.22

Огромное значение для развития церковной археологии древней Руси имела деятельность тех зодчих-реставраторов, которые стремились начать реконструкцию с историко-археологического исследования подлинного здания. Такая группа архитекторов возникла еще в середине века. Первым из них следует назвать Федора (Фридриха) Федоровича Рихтера († 1868), с 1841 г. работавшего в Москве в Комиссии от строений. Он исследовал и реставрировал памятники Кремля (в том числе ц. Спаса на Бору, Благовещенский собор), здание Синодальной типографии, палаты Романовых в Москве и в костромском Ипатьевском монастыре. Особую ценность представляют его прекрасные обмеры, часть которых издана в серии увражей и превратилась в важный источник по истории церковной архитектуры (Памятники, 1851–1856; Памяти Ф. Ф. Рихтера, 1906). Николай Андреевич Артлебен (1827–1882) активно изучал храмы Владимирской земли уже с 1850-х гг., причем как епархиальный архитектор имел к тому редкую возможность. Его интересовали прежде всего материалы для реконструкции; настоящие археологические раскопки он провел лишь однажды — но зато у какого памятника! Им было обнаружено основание юго-западной башни церкви Покрова на Нерли. Доклад, в котором подведены итоги всей его работы, стал одним из основных на I Археологическом съезде. Это была первая и довольно полная сводка материалов, в которую включены данные обмеров, наблюдений за перестройками, ремонтов и земляных работ (Артлебен, Тихонравов, 1880).

Работал на архитектурных памятниках Северо-Востока и граф А. С. Уваров, проявивший, как всегда, качества увлеченного исследователя, но «слишком решительного» археолога (правда, при этом им была впервые сформулирована идея совместной работы и взаимной помощи археолога и архитектора). В этой деятельности важнее не практические результаты, а стремление организовать и централизовать научные усилия, широта взгляда, стремление изучать памятники всех городов сразу, перешагнув «естественные границы» краеведения.23

В сравнительно небольших, в общем провинциальных для середины

XIX в. старых русских городах руины древних храмов были особенно заметны. С 1860-х гг. к ним наконец обращаются и в Смоленске, где в 1864 г. выходит капитальное описание всех сохранившихся церквей (старых и новых) и известных к тому времени руин (Трофимовский, 1864). В 1867-68 гг. проводят первые большие церковно^археологи-ческие раскопки руин «на Протоке», оказавшиеся остатками большого монастырского кафедрального собора.24 В 80-90-егг. самым активным исследователем Смоленска становится С. П. Писарев (1846–1904), создатель местного историко-археологического музея, энтузиаст-историк, собиравший все возможные сведения о древних зданиях, наблюдавший и фиксировавший случайные открытия (им было открыто не менее 12 исчезнувших древних построек).2

Местные исследователи открывали новые храмы не только в городах, но и на давно заброшенных поселениях. Ведя работы в Рязанской земле, секретарь архивной комиссии А. В. Селиванов полностью раскрыл фундаменты храмов в Новом Ольгове городке и Старой Рязани («Спасский»), Его обмеры, сначала вызвавшие скептическое отношение, оказались соответствующими истине. Раскопав горн для обжига кирпича, он одним из первых заинтересовался производством материалов для строительства церквей (Селиванов, 1888; Он же, 1891). На землях Галицкого княжества, в XIX в. входивших в состав Австро-Венгрии, интерес к «православным» памятникам местной властью не поощрялся, зато он был знаменем в борьбе за национальную независимость славянского населения империи. Активнейшим исследователем здесь в 1880-х гг. стал Лев Лаврецкий, священник села Крылос, открывший 6 каменных храмов за три года. Хотя он очень плохо их зафиксировал, но зато смог доказать, что это и есть остатки древнего Галича (Пастернак, 1944; Pelenski, 1914; Szaraniewicz, 1883; Иоаннисян, 1994).

Исследователи постепенно все больше осознавали прелесть натурных, археологических материалов. Открывались остатки разрушенных еще в древности и нетронутых перестройками храмов; накапливались сведения об их изначальной планировке; появлялась надежная информация о строительных приемах. Комплексы в целом (включая находки, архитектурные детали, живопись) оставляли все меньше сомнений в периодизации и датировке, реальные черты зодчества разных периодов выступали все яснее — и появлялась возможность «обратного переноса» этих знаний на уцелевшие, но искаженные и потому «замутненные» памятники. Огромна польза этих работ — ведь масса зданий, доступных в

XIX в., впоследствии погибла. Поэтому нетерпим часто усваиваемый снисходительно-критический тон по отношению к работам краеведов и энтузиастов-любителей XIX в. Именно они заложили фундамент, на который опирались их непосредственные преемники, затем специалисты

XX в., а сейчас и мы продолжаем опираться.

Уже в последние два десятилетия XIX в. объем археологических исследований средневекового церковного зодчества вырос настолько, что перечисление лишь самых заметных открытий составит длинный список. В это время идут сложные и взаимосвязанные процессы натурного изучения, теоретического осмысления, практической реставрации и создания общей истории древнерусской церковной архитектуры. Изучать их удобнее, прослеживая деятельность ведущих исследователей, применявшиеся ими методы и сформированные ими точки зрения.

В 80-90-х гг. одной из центральных фигур в «практической» церковной археологии стал Владимир Васильевич Суслов (1857–1920).26 Основоположник аналитического метода в реставрации, он создал целую школу выдающихся исследователей и историков архитектуры, среди которых такие имена, как Красовский, Новицкий и Милеев. Его чисто архитектурные исследования широко и заслуженно известны, но как археолог в буквальном смысле слова, проведший массу вскрытий культурных слоев древних зданий, он был явно недостаточно внимателен. Слой для архитектора — все еще только лишняя земля, к удалению которой сводится задача исследователя. Познакомимся с несколькими примерами.

С 1884-85 гг., сразу по окончании Академии художеств, Суслов руководил раскопками в Старой Ладоге, где раскрыл руины двух храмов

XII в. и часть стен церкви Георгия. Цели работы были художественные и технические: изучались фрески, своды, строение скрытых наслоениями частей (престолов, внешних отмосток, полов разных периодов и др.) При этом фиксировались лишь самые общие сведения, из находок упомянуты только архитектурные, стратиграфия вообще не привлекла внимания (слой внутри описан самым общим образом, окружающий грунт вообще не вскрывался).

Особенно много работ Суслов провел по поручению Археологической комиссии. Самая известная — обследование Софии Новгородской. В XIX в. неумение понять структуру древнего памятника часто оправдывали ссылками на полное или почти полное искажение его. Думали, что и от подлинной Софии мало что осталось. В. В. Стасов считал поздними все приделы, притворы, «все до единого окна во всем соборе», кровлю, покрытие глав — и сравнивал храм с человеком, «который после войны останется без руки и без ноги, с отрубленным ухом, выколотым глазом» (Стасов, 1861, 35–36). Но Суслов показал, что здание не только не погибло — напротив, его архитектурная часть сохранилась удивительно полно. Им были открыты следы полусферического черепичного покрытия глав и полукружий барабанов; чередование полукруглых и щипцовых завершений основного объема; остатки сводов южной галереи, а также множество проемов, остатки колонн в средок-рестии, три уровня ранних полов. Затем им было доказано посводовое покрытие у Нередицкого храма (ранее считавшееся восьмискатным) и Мирожского собора (вместо пофронтонного). Отреставрированные им памятники сразу вошли в «золотой фонд» наследия.

Все же эти интереснейшие исследования нельзя назвать идеальными с точки зрения собственно археологической. Огромный проект изучения Софии Новгородской включал массу зондажей, обмеров и раскопок. Суслов «предпринял окопку внутренних и наружных стен собора для выяснения их прочности и для более яркого представления сохранившихся форм нижней части здания» (Суслов, 1894, 96). В результате все сооружение оказалось отрезанным от окружающего слоя, не была зафиксирована археология вскрытых уровней полов и деталей конструкций. Чувствуется, что памятник все еще воспринимается Сусловым исключительно как явление искусства и архитектуры, а не истории.27

В качестве типичного примера «архитектурно-художественного» подхода к исследованию руин церковного здания можно назвать широкие работы Адриана Викторовича Прахова, известного коллекционера и историка искусства, в 1886 г. во Владимире-Волынском. Тщательное раскрытие остатков здания Успенского собора обеспечило реставрацию нужными материалами, — но проводилось оно без разрешения Археологической комиссии, представленный отчет говорил не об исследовании, но о восстановлении, а опубликованы лишь самые краткие информации о раскопках руин в урочище Старая Кафедра над р. Лугой и описание архитектурных деталей (переписка об этом: Дверницкий, 1899; Он же, 1887).

Альтернативой «художественного» подхода был подход «церковный». Предполагавший интерес к древним памятникам как к святыням, он подчас давал неожиданные возможности для археологического исследования. Так было, например, при неожиданном обнаружении в приделе св. Леонтия (Ростов, Успенский собор) фрагментов храма, принадлежавших XIII в.2

В большинстве случаев, однако, древний храм воспринимался только как произведение искусства и потому его изучают практики-архитекторы или художники, которых мало привлекает историческая проблематика. Это создает крен в сторону художественного и инженерного исследования церквей, что в ранний период деятельности Археологической комиссии явно ощущается. В известной мере даже авторы церковно-статистических описаний XIX в., работавшие в стиле «комплексных монографий» по отдельным памятникам, опережали архитек-торов-реставраторов в подходе к храму как сложному историческому источнику, который необходимо исследовать целиком, включая и поздние наслоения. Отметим, что среди ведущих натурные исследования специалистов по-прежнему нет профессиональных археологов, которые имели бы соответствующую подготовку или практические знания.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.