Борьба с польскими «нахалами»

Борьба с польскими «нахалами»

Русских царей в Польше, как правило, не жаловали. Последним императором, что вызывал в Варшаве хоть какие-то симпатии, был Александр I, кокетничавший с поляками наперегонки с Наполеоном. Корсиканец в этом соревновании победил, что убедительно доказала война 1812 года, когда под французские знамена встало немалое число поляков, но и у русского царя в те времена в Польше все же имелась своя «русская партия», ориентировавшаяся на Петербург.

О том, как относились поляки к Николаю I, силой подавившему их восстание, догадаться несложно. Сразу же в Варшаве невзлюбили и его сына – Александра II, заявившего уже во время своего первого после коронации визита в Польшу, что он готов сделать для процветания этого региона все, но лишь при условии, если поляки, в свою очередь, оставят в прошлом их несбыточные мечты о независимости. Дословно рекомендация звучала так: pas de rкveries («никаких мечтаний»), но поляки, естественно, поняли, что конкретно имел в виду император.

Характер высказываний Александра II относительно польских дел свидетельствует, что тон, избранный им в разговоре с поляками, весьма отличен от того тона, каким общался с поляками его дядя. Если Александр Павлович с Польшей беззастенчиво заигрывал, Александр Николаевич говорил со своими польскими подданными вежливо, но строго.

Объяснялось это двумя обстоятельствами. Во-первых, новому императору во всех подробностях были памятны как последнее польское восстание, так и эмоциональная реакция отца на те события. Но главное, постоянный хаос на окраине империи угрожал главному детищу царя – проекту реформ. Император готов был пойти в отношении поляков на многие уступки, за исключением двух: предоставить им независимость и позволить бунтовать.

В одном из своих рескриптов Александр II пишет:

Все заботы мои посвящены делу важных преобразований, вызываемых в моей империи ходом времени и развитием общественных интересов. Те же самые попечения распространяются безраздельно и на подданных моих в Царстве Польском. Ко всему, что может упрочить его благосостояние, я никогда не был и не буду равнодушным… Я вправе ожидать, что попечения мои не будут затрудняемы, ни ослабляемы требованиями несвоевременными или преувеличенными и несовместимыми с настоящими пользами моих подданных. Я исполню все мои обязанности; но ни в каком случае не потерплю нарушений общественного порядка. На таком основании созидать что-либо невозможно.

То, что звучало убедительно для Петербурга, не убеждало поляков: им хотелось не русских реформ, а полной свободы от русских. Расходясь по многим вопросам, в этом самом главном требовании были едины и польские «белые» (так называли в Польше партию консерваторов), и польские «красные» (радикалы). Совпадали они также и в том, что лучшего момента, чтобы выступить против русских, как начало в России тяжелых реформ, не придумаешь.

Новости из Варшавы не радовали Петербург и прежде, но раньше они проходили все же чаще по статье «хулиганство», а не по статье «подрывная деятельность». Однажды, например, во время пребывания в Варшаве самого государя и его гостей – императора австрийского и принца-регента прусского – императорская ложа в Большом театре, который должны были посетить августейшие особы, была облита какой-то зловонной жидкостью, так что помещение едва сумели проветрить к приезду высоких особ. Затем уличные мальчишки стали отрезать шлейфы на платьях дам, что направлялись на бал к русскому наместнику. И так далее в том же роде. Все это не говорило о большой любви к русским, но и не вызывало в Петербурге тревогу, максимум – раздражение.

Первые по-настоящему тревожные донесения из Варшавы легли на стол Александру II за три дня до обнародования манифеста об освобождении крестьян, а уже 28 марта 1861 года в Варшаве вспыхнули кровавые столкновения. Наместник, сообщая царю о разгоне далеко не мирных манифестантов, докладывал:

Скопище… разогнано оружием, и бой несколько раз возобновлялся. Жителей убито около десяти, раненых столько же. Взято упорных до 45 человек. Наших убито пять человек.

Именно потому, что речь шла о судьбе реформ, серьезность сложившейся ситуации более трезво оценивали тогда в Петербурге, чем в самой Варшаве. Государь писал русскому наместнику:

Варшавские беспорядки меня не удивляют, ибо мы их ожидали. Надеюсь, что порядок будет восстановлен энергическими мерами без всяких уступок. Если они будут возобновляться, город объявить в осадном положении. В числе убитых есть ли офицеры и между арестованными кто-нибудь из важных зачинщиков? Ресурс необходимо закрыть.

На запрос государя последовал довольно легкомысленный ответ, что среди арестованных главных зачинщиков нет, «но есть нахалы», а «ресурс сам закрылся и останется закрытым».

Как очень быстро показали события, «ресурс» вовсе не закрылся и речь шла о серьезном политическом противнике, имевшем тщательно разработанную программу действий. Один из программных документов польских подпольщиков цитирует в своих воспоминаниях Дмитрий Милютин. Он пишет:

…План революционеров предлагал всеми мерами подрывать в народе доверие к правительству и вместе с тем поддерживать в Европе сочувствие к польскому движению беспрестанными газетными известиями, хотя бы даже и вымышленными. «Надобно убедить свет, – говорилось в программе, – что никто, кроме поляков, не может одолеть царизм; следует докучать английскому и французскому правительствам, посылая им из Варшавы подложные жалобы, как будто оставленные в Петербурге без уважения…» Относительно посылки депутаций в Париж и Лондон программа высказывалась в таком смысле: «Депутации эти сначала ничего не добьются; но это не должно охлаждать их рвение, ибо главная наша цель – заставить эти правительства скомпрометировать себя пред Россией, а нам иметь повод жаловаться пред светом на их равнодушие к нашему делу».

Это совет людей, хорошо знакомых с тюльерийскою политикой, и подтверждением ему служит пример итальянцев, которые в течение нескольких лет, надоедая своим патриотизмом, преодолели все затруднения дипломатии и убедили императора французов сделать то, чего он никогда не хотел и о чем никогда не помышлял, то есть оказать помощь освобождению Италии.

Что касается до внутренней работы в самой Польше, то программа категорически противилась преждевременному вооруженному восстанию, признавая необходимым сперва подготовить почву, как в самом Царстве, так и в западных губерниях империи, подкапывая постепенно русскую власть, возбуждая повсюду неудовольствие и смуты.

Активно использовали в своих целях польские агитаторы и оппозиционную русскую прессу. В «Колоколе» Герцена появилось подложное письмо, будто бы полученное великим князем Константином Николаевичем от русских офицеров, предупреждавших его, что в случае восстания в Польше армия откажется усмирять мятеж.

Милютин рассказывает, что, когда этот номер «Колокола» попал в руки к Константину Николаевичу, тот приказал прочесть подложное письмо каждому офицеру. Возмущение офицерства было столь яростным, что эффект от этой акции оказался для его организаторов отрицательным. Во всяком случае, когда восстание началось, поляки встретили в лице русских офицеров не просто противника, а противника до глубины души оскорбленного, а потому настроенного весьма решительно.

Что же касается самого «Колокола», полностью вставшего на сторону поляков, то для журнала такая позиция оказалась роковой – российский читатель от него просто отвернулся. Решительно и бесповоротно. Если до этого читатели Герцена боготворили, то теперь горячо ненавидели. И там, и тут перехлест эмоций очевиден. Сочувствие к полякам большинство читателей расценило как нелюбовь к России, а следовательно, как предательство. То, что родину можно любить и «по-герценовски», поняли и приняли очень немногие.

Программа польских заговорщиков в изложении Дмитрия Милютина включает в себя достаточно распространенные уже и в те времена пропагандистские и организационные методы подрывной работы. Очевидно, что речь шла о целенаправленном разжигании кризиса и поэтапном втягивании России в региональный конфликт. Полякам это давало шанс на обретение желанной независимости, а русским грозило срывом долгожданных либеральных реформ.

Поначалу планы подпольщиков исполнялись успешно, и ситуация для русских в Польше быстро менялась к худшему. На улицах Варшавы продолжались волнения, в костелах после богослужений прихожане распевали революционные гимны, а неумелые действия русских наместников (их сменилось в этот период несколько) лишь накаляли обстановку. Через год после начала беспорядков русские войска уже стояли лагерем на варшавских улицах и площадях, шли аресты, а патрули проводили обыски в поисках оружия. За короткий период армия конфисковала свыше семи тысяч ружей, не считая пистолетов, сабель и кинжалов. Польское подполье, думается, было не в обиде, поскольку все эти меры лишь разжигали страсти, готовя почву для вооруженного восстания.

В Петербурге это также понимали, но найти адекватное решение не смогли. Пытаясь в последний момент уйти от прямой конфронтации с поляками, Александр II решился наконец опереться на лучших своих помощников. Сначала из-за границы, где он отдыхал, вызвали Николая Милютина. Поначалу предполагалось, что именно ему будет доверено руководство Польшей, однако, к большому облегчению его друзей, назначение не состоялось. Великая княгиня Елена Павловна в одном из своих писем желала Милютину, чтобы его «…миновал опасный варшавский пост, который отнял бы его у России, без всякого шанса успеха во враждебной стране, язык, законы и стремление которой нужно еще изучить и которая долго еще будет обращать в жертвы тех русских, что будут посланы туда».

Позже, уже после подавления восстания, император все же настоял на том, чтобы Милютин занялся польскими делами, но и тогда Николай Алексеевич категорически отказался занимать какой-либо официальный пост, а лишь составил подробный план преобразований в Польше.

В конце концов царю пришлось прибегнуть к самому тяжелому кадровому оружию, имевшемуся в его распоряжении: наместником в Польшу он отправил брата Константина Николаевича. Ответом поляков на приезд известного либерала стало покушение. Выстрел прогремел на следующий же день после прибытия нового наместника в Варшаву, когда великий князь выходил из театра. К счастью, террорист был неточен: пуля, пройдя через эполету, лишь легко ранила Константина Николаевича в плечо. Бывший наместник генерал Лидерс (в него стреляли за неделю до этого) также остался жив, но пуля разбила ему челюсть.

Все эти события происходили летом 1862 года, а уже в январе 1863-го в Царстве Польском вовсю полыхало вооруженное восстание. Назначение Константина Николаевича запоздало.

Формальным поводом к восстанию послужило крайне неудачное решение русского правительства провести в Польше рекрутский набор не по жребию, а по именному призыву. Замысел этой по сути полицейской операции очевиден: изъять из польских городов хотя бы часть молодых смутьянов и отправить их от греха подальше в армию. Однако действовать столь грубо в уже накаленной до предела обстановке было ошибкой, которой и воспользовались лидеры польской оппозиции. Повод полякам русские и вправду дали превосходный, но, в принципе, он мог бы быть и иным – вопрос о восстании являлся делом решенным.

Обе противоборствующие стороны друг друга не жалели. Известен случай, когда восставшие сожгли заживо русских солдат, упорно оборонявшихся в одном из домов. С другой стороны, русская армия широко пользовалась полученным из Петербурга приказом судить мятежников, захваченных с оружием в руках, «сокращенным полевым военным судом» и приговоры приводить в исполнение немедленно.

Главные силы восставших русским войскам удалось разбить без особых проблем, а вот «зачистка местности» от подпольщиков продолжалась долго и завершилась только к маю 1864 года. Назвать эту новую победу над поляками славной, конечно, нельзя. Но нельзя не учитывать, что объективно для России и самого царя-реформатора подавление польского восстания было жизненно необходимо. Как верно заметил Александр II, на основе бунта «созидать что-либо невозможно».

Речь шла о жесткой встречной политической игре, когда каждая из сторон стремилась навязать противнику свою волю. Поляки начали первыми, попытавшись использовать сложную внутриполитическую российскую обстановку в своих целях, но потерпели неудачу и сами были принесены в жертву русской реформе.