Монатт[447] перешел Рубикон

Монатт[447] перешел Рубикон

Смешно и неуместно ныне даже ставить вопрос о совместных действиях с Синдикалистской лигой или Комитетом синдикальной независимости. Монатт перешел Рубикон. Монат объединился с Дюмуленом[448] против коммунизма, против Октябрьской революции, против пролетарской революции вообще. Ибо Дюмулен принадлежит к лагерю особенно вредных и вероломных врагов пролетарской революции. Он это показал на деле, в наиболее злостной форме: долго терся вокруг левого крыла, чтобы в решающий момент объединиться с Жуо[449], т. е. с наиболее сервильным и развращенным агентом капитала.

Задача честного революционера, особенно во Франции, где безнаказанным изменам нет счета, — напоминать рабочим опыт прошлого, закалять молодежь в непримиримости, повторять и повторять ей историю измены Второго Интернационала и французского синдикализма, раскрывать позорную роль, выполненную не только Жуо и К^о, но особенно такими «левыми» французскими синдикалистами, как Мергейм[450] и Дюмулен. Кто не выполняет этой элементарной обязанности по отношению к новому поколению, тот навсегда лишает себя права на революционное доверие. Можно ли, например, питать хотя бы тень уважения к беззубым французским анархистам, когда они снова выводят на сцену в качестве «антимилитариста» старого шута Себастьяна Фора[451], который торговал дешевыми пацифистскими фразами во время мира и пал в объятия Мальви[452], т. е. французской биржи в начале войны? Кто набрасывает на такие факты покров забвенья, кто октроирует[453] предателям политическую амнистию, к тому мы можем относиться только как к непримиримому врагу. Монатт переступил через Рубикон. Из ненадежного союзника он стал сперва колеблющимся противником, а теперь превращается в прямого врага. Об этом мы обязаны сказать рабочим, ясно, громко, без смягчения.

Простачкам, а также некоторым хитрецам, прикидывающимся простачками, наша оценка может показаться преувеличенной и «несправедливой»: ведь Монатт объединяется с Дюмуленом только для восстановления единства синдикального движения. «Только!» Синдикалисты, мол, не партия и не «секта». Синдикалисты-де должны стремиться охватить весь рабочий класс, все его течения, на синдикальной почве можно работать рядом с Дюмуленом, отнюдь не беря ответственности ни за его прошлое, ни за его будущее. Такие рассуждения представляют собой цепь дешевеньких софизмов из числа тех, которыми любят и умеют жонглировать французские синдикалисты и социалисты, когда им приходится прикрывать не очень пахучие сделки.

Если бы во Франции существовали объединенные синдикаты, то, разумеется, революционеры не покинули бы эти организации из-за того, что в них присутствуют изменники, перебежчики, клейменые агенты империализма. Революционеры не взяли бы на себя инициативы раскола. Но, вступая в такие союзы или оставаясь в них, они направляли бы свои усилия на то, чтобы разоблачать перед массами предателей как предателей, чтобы компрометировать их на основе массового опыта, изолировать их, лишать их доверия и в конце концов помочь массе вышвырнуть их вон. Только этим и может быть оправдано участие революционеров в реформистских синдикатах.

Но Монатт ведь вовсе не работает рядом с Дюмуленом в рамках синдиката, как большевикам не раз приходилось работать рядом с меньшевиками, ведя против них систематическую борьбу. Нет, Монатт объединяется с Дюмуленом как с союзником, на общей платформе, создавая с ним политическую фракцию, или «секту», говоря языком французского синдикализма, чтобы затем повести политический поход для завоевания синдикального движения. Монатт не борется с изменниками на синдикальной почве, наоборот, он объединяется с Дюмуленом, рекламирует Дюмулена, выступает поручителем за него перед массами. Монатт говорит рабочим, что с Дюмуленом можно идти рука об руку — против коммунистов, против Профинтерна[454], против Октябрьской революции, следовательно, против пролетарской революции вообще. Такова неприкрашенная правда, и о ней мы громко должны сказать рабочим.

Когда мы определяли Монатта раньше как центриста, сдвигающегося вправо, Шамбеллан[455] сделал попытку превратить это совершенно точное научное определение в фельетонную шутку и даже попытался подбросить название центристов нам, как футболисты отбивают головою мяч. Увы, иногда при этом страдает голова! Да, Монатт был центристом, и в его центризме были заложены все элементы его нынешнего открытого оппортунизма.

По поводу казненных весной этого года индокитайских революционеров Монатт развивал задним числом следующий план действий: […][456]

С укоризненной снисходительностью школьного учителя Монатт подавал советы коммунистам и социал-демократам, как надо бороться против «колониалистов». Социал-патриоты и коммунисты являлись для него полгода тому назад людьми одного и того же лагеря, которым нужно только послушаться советов Монатта, чтобы выполнять правильную политику. Для Монатта даже не существовало вопроса о том, каким образом могут бороться с «колониалистами» социал-патриоты, которые являются сторонниками и практическими проводниками колониальной политики. Разве можно завладеть колониями, т. е. народами, племенами, расами, не расстреливая мятежников, революционеров, которые пытаются сбросить с себя подлую колониальную петлю?

Господа Жиромские[457] и им подобные при всяком удобном случае не прочь предъявить салонный протест против колониальных «зверств»; но это нисколько не мешает им принадлежать к социал-колониальной партии, которая навязала французскому пролетариату шовинистический курс во время войны, имевшей одной из своих важнейших задач сохранение за французской буржуазией ее колоний и расширение их. Все это Монатт забыл. Он рассуждал так, как если бы не было на свете ни мировой войны, ни позорного крушения Второго Интернационала, ни столь же позорного крушения французского синдикализма с его амьенским[458] ветхим заветом, как если бы не было после того великих революционных движений в ряде стран Запада и Востока, как если бы разные течения не проверили себя на деле, не показали себя на опыте.

Полгода тому назад Монатт делал вид, что он начинает историю сначала. А история за это время снова посмеялась над ним. Единомышленник французских социалистов Макдональд, которому Лузон[459] давал недавно свои несравненные советы, посылает в Индию не освободительные анкетные комиссии, а войска и расправляется с индусами подлее всякого Керзона[460]. И все негодяи британского тред-юнионизма поддерживают эту палаческую работу. Или это случайно?

Вместо того чтобы под влиянием нового урока отшатнуться от лицемерной «нейтральности», от вероломной «независимости», Монатт, наоборот, сделал новый — на этот раз решающий — шаг в объятия французских Макдональдов и Томасов[461]. С Монаттом нам больше разговаривать не о чем.

Блок «независимых» синдикалистов с открытыми агентами буржуазии имеет крупное симптоматическое значение. В глазах филистеров дело рисуется так, что представители двух лагерей сделали друг к другу шаг навстречу во имя единства, прекращения братоубийственной борьбы и прочих сладких вещей. Не может быть ничего противнее и фальшивее этой фразеологии. На самом деле смысл блока совсем другой.

Монатт представляет те элементы в среде разношерстной рабочей бюрократии, отчасти и в среде самих рабочих, которые пытались подойти к революции, но на опыте последних 10–12 лет разочаровались в ней. Почему она, видите ли, развивается такими сложными и путаными путями, приводит ко внутренним конфликтам, к новым и новым расколам, после шага вперед делает полшага, а иногда и целый шаг назад? Годы стабилизации буржуазии, годы революционного отлива накопляли разочарование, усталость, оппортунистические настроения в известной части рабочего класса. Все эти чувства созрели у группы Монатта только теперь и толкнули ее к окончательному переходу из одного лагеря в другой. По пути Монатт встретился с Луи Селье[462], у которого были свои основания повернуть свою заслуженную муниципальную спину революции. Монатт и Селье пошли рядом. Навстречу им попался не кто иной, как Дюмулен. Это значит, что в то время как Монатт передвигался слева направо, Дюмулен счел своевременным передвигаться справа налево. Чем это объясняется? Дело в том, что Монатт в качестве эмпирика — а центристы всегда эмпирики, иначе они не были бы центристами — дал выражение чувствам стабилизационного периода в такой момент, когда самый этот период стал сменяться другим, гораздо менее спокойным и устойчивым.

Мировой кризис принял гигантский размах и пока все еще продолжает углубляться. Никто не может предсказать заранее, на чем он остановится и какие политические последствия повлечет за собой. Положение в Германии крайне напряженное. Немецкие выборы внесли элемент острой тревоги не только во внутренние, но в международные отношения, показав снова, на каком жалком фундаменте стоит версальское здание. Экономический кризис перехлестнул через границы Франции, и мы видим в ней, после большого перерыва, начало безработицы. В годы относительного благополучия французские рабочие терпели политику конфедеральной бюрократии[463]. В годы кризиса они могут ей припомнить ее измены и преступления. Жуо не может не испытывать тревоги. Ему необходимо иметь левое крыло, еще более, пожалуй, чем Блюму. Для чего же существует на свете Дюмулен? Не надо, конечно, думать, будто здесь все расписано по нотам и согласовано в форме заговора. В этом нет никакой надобности. Все эти люди знают друг друга, знают, на что они способны и, в частности, в каких пределах кто из них способен леветь безнаказанно для себя и для своих патронов[464].

Дюмулен двинулся в поход в качестве левого крыла при Жуо как раз в тот момент, когда Монатт, перемещавшийся все время вправо, решился перейти Рубикон. Дюмулену нужно хоть немножко восстановить свою репутацию — при помощи Монатта и за его счет. Жуо не может иметь ничего против того, чтобы его собственный Дюмулен скомпрометировал Монатта. Таким образом, все в порядке: Монатт окончательно порвал с левым лагерем в тот момент, когда конфедеральная бюрократия почувствовала потребность прикрыть левый фланг.

Мы анализируем эти персональные передвижки не ради Монатта, который был некогда нашим другом, и, уж конечно, не ради Дюмулена, которого мы давно считаем отъявленным врагом. Нас интересует симптоматическое значение личных перетасовок, отражающих более глубокие процессы в самих рабочих массах.

Та радикализация, которую пустые крикуны провозглашали два года тому назад, несомненно надвигается сейчас. Во Франции экономический кризис наступил, правда, с запозданием; не исключено, что он пройдет в ней в смягченном виде по сравнению с Германией. Проверить это может, однако, только опыт. Но несомненно, что то равновесие пассивности, в каком находился французский рабочий класс за годы мнимой «радикализации», будет в ближайшее время уступать место возросшей активности и боевому духу. К этому новому периоду революционеры должны повернуться лицом.

У порога нового периода Монатт собирает уставших, разочаровавшихся, израсходовавшихся и переводит их в лагерь Жуо. Тем хуже для Монатта, тем лучше для революции!

Открывающийся период будет не периодом роста фальшивой нейтральности профсоюзов, а, наоборот, — периодом укрепления коммунистических позиций в рабочем движении. Левая оппозиция стоит перед большими задачами. Ее ожидают верные успехи. Что ей для этого нужно? Только одно: оставаться верной себе самой.

Но об этом в следующий раз.

Принкипо, 5 декабря 1930 г.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.