Что за Нестора дописывали потом
Что за Нестора дописывали потом
Итак, в ворохах летописных материалов, которые по гипотетическому приказу Мономаха были переданы из Печерского монастыря в Выдубицкий, вероятно была и написанная рукой Нестора «Повесть». Остальную массу этих материалов – собственно летописные заметки и, даже возможно, частичные своды – написали другие чернецы, истинные русские летописцы. Что же со всем этим богатством сделал Сильвестр? Как минимум, собрал материал и скомпоновал свой «летописец», сделав «повесть» Нестора общим введением. Надо полагать, при компоновке пришлось весь материал переписать, что и дало Сильвестру основание для утверждения, что он «написал книги эти Летописец…». Это как минимум. А как максимум?
М. Алешковский считает, что Сильвестр как автор «второй редакции» ничего не добавил в «Повесть», а только урезал статьи последних лет, выбросив все, что так или иначе чернило Мономаха. Кроме того, Алешковский допускает, что именно Сильвестр произвел общее хронометрирование текста и расставил в «в «Повести»» годовые маркеры. А. Никитин однако уверен, что сквозное хронометрирование было проведено много позже, не ранее конца XII века. Он же справедливо акцентирует незаслуженно обойденный вниманием факт, что Сильвестр заявляет права авторства не на «Повесть», а на некий «летописец», который Никитин считает утерянным. Последнее странно: «летописец» утерян, а авторская заявка на него сохранилась… в другом произведении. Не вяжется как-то.
Между тем, принятое выше допущение об истинном характере и объеме «Повести» Нестора позволяет и в этом случае найти разумное объяснение. Оно заключается в том, что Сильвестр редактировал, а возможно, что и сводил из нескольких летописей, полученных из Печерского монастыря, именно «летописец», то есть целостную летопись, доводя ее, возможно с вменяемыми ему правками, до времени правления Мономаха. Нельзя исключить, что при этом он расставил в тексте годовые маркеры, хотя доказательств этого у нас нет. Зато весьма вероятно, что именно им в начало скомпонованного «летописца» была вставлена в качестве хорошего зачина «Повесть» Нестора. Если это так, то скорее всего самому Сильвестру, когда он вставлял «Повесть» в начало своего «летописца», честно сохраняя имя Нестора как автора этого отрывка, в голову не пришло, что потомки на основании этого из порядочности не убранного им представления автора введения весь скомпонованный Сильвестром «летописец» назовут «Повестью временных лет» и припишут Нестору!
Мы же, чтобы восстановить историческую справедливость и не путаться в терминах, будем в дальнейшем называть «Повестью Нестора» только то, что, по ранее высказанному предположению, написал сам Нестор, то есть самое начало традиционной «Повести», ее мифологическую часть, а предположительный свод летописей Сильвестра будем именовать «Летописцем Сильвестра». Тогда «Повесть Нестора», дополненная более поздними вставками, заканчивается где-то в начале XI века с началом настоящего летописания, и соответственно примерно с этого же времени начинается «Летописец Сильвестра», чье окончание определяется более точно – 1116 год.
Дальнейшая судьба сильвестрова «Летописца», традиционно именуемого «второй редакцией» «Повести», не отличается ясностью и прозрачностью. Время появления и авторство «третьей редакции» «Повести» остаются предметом спора. Однако, ясно одно: где бы и когда бы ни появилась «третья редакция», «Повесть Нестора» была объединена с собственно летописью, «Летописцем Сильвестра», до того. Можно, что и делает А. Никитин, оспаривать действительно не очевидное утверждение М. Алешковского об авторстве «третьей редакции» некого новгородского попа Василия, но нельзя игнорировать целый комплекс весьма убедительных аргументов Алешковского в пользу времени и места появления «третьей редакции», ее новгородского источника, а также содержания внесенных в нее изменений и добавлений. Для нас важно, что эти изменения и добавления коснулись как «Повести Нестора», так и «Летописца Сильвестра». Именно это заставляет предполагать объединение обоих компонентов еще во «второй редакции» и считать наиболее вероятным объединителем игумена Сильвестра.
В отличие от авторов двух первых редакций традиция не узаконила личность автора третьей, а предположения М. Алешковского действительно слишком спорны, чтобы их безоговорочно принять. Поэтому в дальнейшем мы будем условно называть неизвестного автора «третьей редакции» неким гипотетическим Автором-3, в общем не исключая, что им мог быть поп Василий Алешковского, но и не настаивая на этом. Зато уже с куда меньшей долей условности мы примем трудно опровергаемые выводы Алешковского, что Автор-3 принадлежал к окружению новгородского князя Мстислава, сына Мономаха, и что эта редакция появилась в киевском Андреевском монастыре в 1118 или 1119 году, то есть после того как Мстислав перебрался в Киев.[135]
Итак, мы исходим из того, что Автор-3 существенно переработал не только «Летописец Сильвестра», но и «Повесть Нестора». «Летописец» пополнился новыми сведениями, главным образом новгородскими, и историей ослепления Василька Теребовльского; некоторые его статьи были сокращены, другие дополнены; ряд материалов подвергся тасовке. Но еще б?льшим оказался вклад Автора-3 в несторову «Повесть», едва ли не б?льшим, чем вклад самог? Нестора. После переработки Автором-3 мифологическая часть «Повести» по объему выросла в несколько раз, причем переработка «Повести Нестора» шла сразу по нескольким направлениям.
Во-первых, Автор-3, располагая более полным текстом «Хроники Амартола», существенно пополнил географию Нестора, расширив краткие цитаты из «Хронографа». Его географические экскурсы затронули как дальние страны, так и «ближнее зарубежье». В частности заметно расширился перечень славянских племен: в нем появились отсутствовавшие у Нестора дулебы, уличи, тиверцы, радимичи и вятичи. Но не только «Амартол» послужил Автору-3 источником географической информации. От участников походов 1116 года на Дунай киевлянам стало известно о существовании тезки их города, дунайского Киевца, и перевозчик или охотник Нестора превратился в «князя» Кия, сходившего «к царю» и оставившего после себя городок на Дунае. Царь, то есть византийский император, в данном случае остался безымянным, так как «Амартол» не удостоил вниманием «похождения Кия» вследствие мифичности «князя». Но для Автора-3 это не стало препятствием, поскольку смелостью фантазии он ничуть не уступал предшественнику, а размахом даже превосходил его настолько же, насколько цитируемая им «Хроника Амартола» была полнее единственно доступного Нестору «Хронографа». Кроме того, в отличие от затворника Нестора Автор-3 возможно сам немало попутешествовал. Ареал путешествий, гипотетически приписываемых ему М. Алешковским, весьма широк: в него помимо Новгорода и Киева вошли Ладога, Галиция с Волынью и даже Польша.
Во-вторых, Автор-3 ввел в «Повесть» договоры Олега и Игоря с греками. Откуда он их взял и что это были за договоры, – это отдельный серьезный вопрос, далеко выходящий за рамки настоящей компиляции, хотя вернуться к нему у нас еще будет повод. Но благодаря этим договорам[136] произошло то, чего не могли предусмотреть ни Нестор, ни Сильвестр: мифическая часть «Повести», которую никто до Автора-3 и не пытался выдавать за летопись ввиду ее очевидной сказочности, вдруг обрела летописные черты на якобы документальной основе (как же, вот они, настоящие юридические документы!). С этого момента благодаря Автору-3 русская историческая мифология начала превращаться в русскую мифическую историю.
В-третьих, работая в Андреевском монастыре, само сооружение которого отразило пришедшую в начале XII века из Византии на Русь моду на ап. Андрея, Автор-3 ввел в «Повесть» путешествие по Руси «своего» святого, Андрея Первозванного, направив его в Рим через Киев и Новгород, то есть, пользуясь современной поговоркой, «в Малаховку через Владивосток». Соответственно, он же, вероятный выходец из Новгорода, отодвинул в далекое прошлое реалию своего времени – «путь из варяг в греки», чтобы по нему прогнать апостола через родные новгородские края. А потом с легкой руки Автора-3 по этому пути, да и всей «Повести», начали гулять варяги. Заметим, что у Автора-3 варяги – не обязательно скандинавы, а в более широком плане западноевропейцы или даже скорее христиане-католики, и отношение к ним Автора-3 гораздо более лояльное, чем у Нестора[137]. Соответственно смещаются акценты «Повести». Теперь свет истинной веры восточным славянам несет не ап. Павел, косвенно через их западных собратьев Норика и Иллирии, а лично ап. Андрей и непосредственно на Киевщине да Новгордчине, причем Андрей Первозванный – брат основателя римской церкви ап. Петра – свой окольный путь держит все-таки в Рим, благо туда, как известно, ведут все дороги. Вследствие варяжско-римской ориентации Автора-3 первая мифическая «соборная» церковь св. Ильи из «списка с договора Игоря с греками» появляется на Руси как церковь варяжская, «так как много было христиан-варягов». Первыми страдальцами за христианскую веру на киевской земле задолго до первых русских святых Бориса и Глеба также оказываются два варяга, отец и сын, замученные местными язычниками. Наконец, даже первый русский инок, впоследствии св. Антоний, как бы перенимает духовную эстафету не только от греческого Афона (Святой Горы), где он принимает постриг, но одновременно и от варягов через приобщение к вырытой теми «малой пещерке» в Берестове.[138]
В-четвертых, в контексте «варяжского нашествия» на «Повесть» и учитывая его новгородское происхождение, Автор-3 вполне мог оказаться создателем легенды о призвании князей, которая потянула за собой в «Повесть» также миф об Аскольде с Диром и целый комплекс мифов о Вещем Олеге.
В целом, пожалуй, Автора-3 можно назвать величайшим фальсификатором истории Киевской Руси. Если поверить М. Алешковскому, то этим великим фальсификатором был поп Василий. Вот только боюсь, слишком много приписывает Алешковский своему попу. Этот шустрый батюшка один махом наворотил больше, чем до него десятилетиями вымучивала целая когорта летописцев вкупе с выдающимся фантастом своего времени и вследствие этого тоже невольным фальсификатором Нестором. Не по Сеньке шапка! Но мы уже договорились, что Автор-3 у нас – имя условное. За ним может скрываться другая когорта или даже целый легион летописцев, да еще как минимум один выдающийся средневековый фантаст. Без него нам никак не обойтись, ибо «Повесть», особенно ее начальная часть, восходящая к «Повести Нестора», представляет собой такое нагромождение мифов и легенд, фантастики и чудес, ошибок и недоразумений, которое превышает возможности одного человека, даже невероятно талантливого, будь то Нестор или неизвестный Автор-3.
Выделение исторических слоев «Повести» и выявление авторов тех или иных ее компонентов остается одной из постоянных проблем, терзающих историков и терзаемых историками. Какие только критерии не шли в ход: и чисто внутренние сопоставления противоречий отдельных частей «Повести», и их хронометрический контроль, и сквозной лингвистический анализ, и сопоставления с другими историческими произведениями, как отечественными, так и иностранными. К этому перечню можно добавить еще один неожиданный критерий для разделения компонентов «Повести Нестора» и творчества Автора-3 – подборку курьезов в тексте «Повести».
Как уже отмечалось выше, Нестор за листажом не гнался. Его произведения невелики по объему, написаны ясным лаконичным языком и, можно сказать, не содержат ничего лишнего, необязательного. Зато все, что написано, даже откровенные фантазии, тщательно продумано, взвешено и сбалансировано. У Нестора практически нет внутренних несоответствий и явных нестыковок. Зато их полным полно у Автора-3, для которого вообще характерна некоторая «безалаберность», которая, впрочем, отчасти может являться следствием того, что за абстрактным Автором-3 стояли несколько реальных авторов.
У собственно Нестора бросается в глаза только один уже отмеченный выше явный ляп об отроке, знавшем печенежский язык, хотя печенеги впервые появились под Киевом. Более того, у этого отрока под рукой даже оказалась печенежская уздечка, которой он размахивал, пока бежал к Днепру через вражеское становище. Но здесь у Нестора есть возможность оправдания. Давно отмечено, что вся легенда об освобождении Киева от печенежской осады в «Повести» представляет собой совмещение двух преданий, в одном из которых город спасает воевода Претич, а в другой – забежавший из Болгарии домой Святослав. Вследствие явной противоречивости двух вариантов у них должны быть разные источники, и следовательно у Нестора здесь был соавтор, за счет которого можно списать эту несуразицу.
Тексты же Автора-3 буквально напичканы нелепицами и курьезами. Мы не будем трогать глобальные проблемы расхождения утверждений Автора-3 с теми данными, которыми располагает современная археология: (1) что Рюрик с братьями призываются в 862 году в несуществующий еще Новгород; (2) что в IX веке нет самого Киева, который поочередно захватывают Аскольд с Диром и Вещий Олег; (3) что точно также нет еще Чернигова, Переяславля, Ростова и Любеча, для которых Вещий Олег берет дань с греков; (4) что путь «из варяг в греки» начинает функционировать спустя почти полвека после того, как по нему проходят Аскольд и Дир, не говоря уже об ап. Андрее. Это перечень можно продолжить, но мы здесь уделим внимание не менее многочисленным и более интересным для нас собственным внутренним нестыковкам в текстах Автора-3, а затем и противоречиям его фантазий фантазиям Нестора.
Сплошная неразбериха у Автора-3 начинается прямо с призвания князей. Совершенно неясно, что за варяги взимали дань с чуди, мери, словен и кривичей. Единственное, что нам сообщает о них Автор-3, это то, что варяги эти «из за-морья», куда их и прогоняют. Однако что за заморье? Кто прогоняет? Можно лишь предполагать, что действующие лица – те самые, которые затем обращаются со знаменитой просьбой «прийти, княжить и владеть» ими к заморской руси. Но к руси, оказывается, обращается… сама русь вкупе с чудью, словенами и кривичами.
Аскольд и Дир сначала представлены Автором-3 как «не родственники, а бояре» Рюрика. Однако Олег, придя в Киев, зовет их на встречу как родичей: «мы… от Олега и княжича Игоря. Придите к нам, к родичам своим». И тут же Олег убивает «родичей», поскольку они, дескать, «не княжеского рода» (веское основание убивать!). Но раз Аскольд с Диром – родичи Игоря и Олега, но они не княжеского рода, то, следовательно, и сами Игорь с Олегом тоже не княжеского рода? Ничего подобного, Олег тут же утверждает, что сам он «княжеского рода». В итоге Автор-3 окончательно запутывается в родственных отношениях своих персонажей, и Олег у него оказывается то князем, то всего лишь воеводой при Игоре. Так Олег и идет по «Повести» то в единственном числе, поглотив Игоря, то в двойственном, распарившись со своим сувереном.[139]
Теперь о «разногласиях» между Автором-3 и Нестором. Они не только противопоставляют взгляды и источники двух «соавторов», но и помогают определить авторскую принадлежность того или иного фрагмента. Примеров таких расхождений хоть отбавляй.[140]
Пример 1. Вот Нестор повторяет «Хронограф»: «Яфету же достались северные страны и западные до Черного моря на север, Дунай, Днестр и Кавказские горы». Автору-3 этого кажется мало, и он щедро расширяет владения Яфета по «Хронике Амартола»: «Мидия, алъванья, арменья Малая и великая, Кападокия, Фефлагони, Галатъ, Колхисъ, Боспории, Меоти, Дереви, Саръмати, тавриани, Скуфиа, Фраци, Македонья, Далматия, Малоси, Фесалья, Локрия, Пеления, яже и Полопонисъ наречеся, аркадъ, Япиронья, Илюрик, Словене, Лухнитиа, анъдриокия, Онъдреатиньская пучина, имати же и островы: вротанию, Сикилию, Явию, родона, Хиона, Лезовона, Кофирана, Закунфа, Кефалинья, Ифакину, Керь-куру, часть асийскыя страны, нарицаемую Онию, и реку тигру, текущую межи Миди и вавилоном…». И все бы ничего, но всю эту добавку Автор-3 вставляет… после слова «западные» предыдущей цитаты Нестора[141], и тем самым ненароком заворачивает Тигр в Черное море: «реку тигру, текущую межи Мидией и вавилоном (граница вставки) до Черного моря на север…»!
Пример 2. Есть и обратный пример вставки назидательного текста Нестора с характерными для того прямыми речами в легенду Автора-3 о варяжских мучениках христианах: «ведь были тогда люди невежды и нехристи. Дьявол же радовался тому, не зная, что близка уже его погибель. так пытался он погубить весь род христианский, но прогнан был честным крестом из иных стран. “Здесь же, – думал окаянный, – обрету себе жилище, ибо здесь не учили апостолы, ибо здесь пророки не предрекали”, не зная, что пророк сказал: “И назову людей не моих моими людьми”; об апостолах же сказано: “По всей земле разошлись речи их, и до конца вселенной – слова их”. Если и не были здесь апостолы сами, однако учение их, как трубные звуки, раздается в церквах по всей вселенной: их учением побеждаем врага-дьявола, попирая его под ноги». И эта вставка с характерными прямыми речами, отражающая взгляды Нестора на заимствование Русью христианского учения не напрямую от апостолов, а через словенскую грамоту, прямо противоречит легенде об ап. Андрее, вставленной в «Повесть» Автором-3 перед приведенной цитатой из Нестора.
Пример 3. Нестор считает русь восточноевропейским народом, происходящим от словен Норика. Для Автора-3 русь – западноевропейское, варяжское племя, и это его представление основано на «Хронике Амартола», в которой русь прямо названа «сущей от рода варяжска». И неважно, что само последнее утверждение «Хроники Амартола» является следствием другого недоразумения: «Амартол» по ошибке превратил русь из «народа племени фрягов» у «Продолжателя Феофана» в «народ рода варягов». Но Автор-3 не читал «Продолжателя Феофана», он цитирует только «Хронику Амартола».
Пример 4. Нестор вслед за «Хронографом» пишет о шедших «мимо Киева горою» уграх как просто уграх, а Автор-3 вслед за «Амартолом» называет их черными уграми, поскольку «Амартол» знает еще и угров белых.
Пример 5. Нестор приписывает основание Новгорода своим расселяющимся в незапамятные времена из Норика словенам, а у Автора-3 Новгород основывает Рюрик после «призыва» в 862 году.
Пример 6. В «Повести» имеется уникальный случай – две статьи под 945 годом. В первой из них, длинной из-за включенного Автором-3 «списка с договора Игоря», Игорь и его дружина благоденствуют в мире, получив очередной богатый выкуп с Византии. Другая более краткая статья сохранила легенду Нестора о казни Игоря в Древлянской земле, куда его подбила идти собственная голодная и оборванная дружина. Причем, все та же особенность Нестора, дружина обращается к князю хоровой прямой речью: «в тот год сказала дружина Игорю: “Отроки Свенельда изоделись оружием и одеждой, а мы наги. Пойдем, князь, с нами за данью, и себе добудешь, и нам”».
Пример 7. У Нестора, вслед за «Хронографом», император Михаил царствует с 6362 года от сотворения мира, так как Кирилл и Мефодий переложили христианские книги на славянский язык на втором году его царствования в 6363 году. Но далее в тексте «Повести» говорится, что Михаил начал править в 6360 году, и это – текст Автора-3, поскольку такую же дату приводит и «Амартол».
Пример 8. В «Повести» печенеги дважды впервые с интервалом в полвека приходят на русскую землю: в 915 и 968 годах. Второй первый приход описан в контексте легенды о спасении Киева отроком, знавшим печенежский язык. Как уже отмечалось выше, автором одной из версий этой легенды мог быть Нестор. Первый же из этих двух первых приходов печенегов, не имеющий никакой связи с Русью, а описывающий борьбу печенегов против болгар и взаимоотношения тех и других с греками, добавлен Автором-3 с целью показать эрудицию (на самом деле не столько свою, сколько «Амартола»).
Пример 9. Аналогично двум первым приходам печенегов в статье 988 года есть два рассказа о вселенских соборах. Так же, как и в предыдущем случае, второй из них, явно направленный против Рима и латинской веры, можно присвоить Нестору, а предшествующий, более нейтральный и лояльный к Риму, но насыщенный большими фактическими подробностями, – Автору-3.
Вообще можно еще раз отметить, что Автор-3 писать не ленился, явно брал количеством, хотя и в ущерб качеству. Вероятно б?льшая часть дошедшей до нас «Повести Нестора» написана не Нестором, а им.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.