Мера ответственности
Мера ответственности
Шепетовка стала прифронтовым городом, обстановка осложнялась здесь с каждым часом. На окраине стали появляться немецкие разведывательные дозоры на мотоциклах. Одну из крупных разведывательных групп уничтожили бойцы НКВД, при этом был захвачен пленный. Однако на допросе чего-либо ценного от него добиться не удалось. Единственное, что можно было понять, — враг рвется к Киеву. Но Лукину это было ясно и без показаний пленного.
А между тем войска Юго-Западного фронта под мощными танковыми ударами врага отходили на восток. Разрыв между нашими 5-й и 6-й армиями уже достиг пятидесяти километров. Войск там фактически не оказалось. И в этот коридор устремились танки Клейста. Правда, пока это было сравнительно далеко от Шепетовки.
Если Лукин не знал, что происходило в штабе фронта, то и штаб имел смутное представление об обстановке на шепетовском направлении. Хотя 27 июня начальник разведотдела штаба фронта полковник Бондарев доложил, что на рассвете 11-я немецкая танковая дивизия прорвалась в районе Дубно и продвигается на Острог, Кирпонос решил любой ценой остановить и уничтожить эту группировку. Но какими силами? Начальник штаба фронта генерал Пуркаев доложил, что в районе Шепетовки еще есть некоторые части 16-й армии генерала Лукина, но по распоряжению Ставки они перебрасываются на Западный фронт. Кирпонос попытался связаться с Лукиным и отдать распоряжение выставить заслон против вражеских танков. Но прямой связи с Лукиным не было. Начальник оперативного управления фронта полковник Баграмян посоветовал связаться с Лукиным через военного коменданта станции Шепетовка или через Киев. Командующий отдал распоряжение связистам, а для верности приказал направить к Лукину заместителя Баграмяна полковника Захватаева, чтобы тот обрисовал ему обстановку. Член военного совета фронта Хрущев обещал снестись со Ставкой и добиться разрешения на временную задержку в Шепетовке оставшихся частей 16-й армии.
Конечно, такое решение командования фронта было верным. Но благим намерениям не суждено было сбыться. Обстановка на правом крыле фронта для штаба Кирпоноса оставалась неясной. С Лукиным связаться не удалось, и штаб фронта не знал, смог ли Лукин создать надежный заслон против прорвавшегося противника. Поэтому, опасаясь, что фашистские войска из района Острога повернут на юг, в тыл главным силам фронта, Кирпонос выдвинул свои резервы на подготовленный отсечный рубеж по линии Староконстантинов, Базалия, Новый Вишневец.
Так решили в штабе фронта. А в небольшой комнатке на станции Шепетовка генерал Лукин тоже рассматривал карту. Имея лишь локальные сведения о действиях противника в направлении Острога, он тоже думал, куда повернет Клейст свою танковую армаду. Опыт военачальника и, пожалуй, интуиция подсказывали ему — немцы не будут никуда поворачивать, а пойдут через Житомир прямо на Киев. Неужели с высоты штаба фронта не видят этой опасности? А если видят, то почему не закрывают брешь? А немцев надо остановить, сковать хотя бы временно, пока в штабе фронта не примут мер, чтобы укрепить шепетовское направление.
«…Впоследствии выяснилось, что мы поспешили выдвинуть сюда наш последний крупный резерв. Фашистское командование в те дни вовсе не намеревалось поворачивать на юг свою главную ударную группировку.
Враг рвался прямо на Киев. Выручили нас инициатива и энергичность командарма М. Ф. Лукина.
<…> Генерал Лукин сразу же оценил угрожающие последствия прорыва немцев на Острог»[2]. Эти слова начальник оперативного отдела штаба Юго-Западного фронта Баграмян скажет спустя много лет после войны. А в те критические дни Лукин не знал, что штаб фронта бросил свой главный резерв на второстепенное направление.
А в Шепетовке между тем погрузка войск 16-й продолжалась. 5-й механизированный корпус почти весь ушел в район Орши и Витебска на смоленское направление. К отправке на Западный фронт уже были готовы первые эшелоны 109-й мотострелковой дивизии полковника Краснорецкого. Был готов к погрузке и ждал своей очереди 114-й танковый полк из дивизии Мишулина. Основные его силы находились в районе Старокоистантинова и, как сообщил по телефону Лобачев, грузились в эшелоны.
…В тесной комнатке помощника начальника станции перед Лукиным стоял полковник Краснорецкий. Командарм молча курил, рассматривая карту и то и дело с надеждой косясь на телефонный аппарат, ожидая звонка из штаба фронта. Но аппарат молчал. Лукин встал и принялся мерить шагами комнату, словно не замечая Краснорецкого, терпеливо ожидающего приказаний.
А что должен приказать Лукин? Он был готов выполнить первую директиву Генерального штаба: совместно с корпусом Рокоссовского нанести удар по врагу. И спешил в Шепетовку, чтоб собрать в кулак свою армию. Он подчинился новому приказу, приказу Ставки, и делает все, чтобы выполнить этот приказ, — отправляет на Западный фронт эшелон за эшелоном. Уже почти ничего не осталось от его армии.
Что делать? Если строго выполнять приказ Ставки, то он должен срочно погрузить оставшиеся войска и сам с последним эшелоном отправиться к месту нового сосредоточения 16-й армии. И все будет правильно, и никто ни в чем не упрекнет.
А Шепетовка? В городе местных воинских частей нет. Разведчики докладывают, что враг уже в двадцати километрах от города. Мало того, что склады достанутся врагу, в шепетовский разрыв на стыке 5-й и 6-й армий, где нет почти никаких войск, кроме тех, что грузятся сейчас в эшелоны, гитлеровцы, по-видимому, бросят 1-ю танковую группу. Она беспрепятственно разрежет Юго-Западный фронт надвое и выйдет к Киеву.
Вот и наступил момент для принятия самостоятельного решения: отправлять войска или бросить их в бой. Думай, командарм, думай и решай. Что может сделать одна дивизия против танковой армады? Да и только ли одна группа Клейста наступает на шепетовском направлении? Сведений о противнике нет. В этой ситуации проще, а может быть и правильнее, отправить войска на север к Смоленску.
Но знают ли в Ставке обстановку здесь, под Шепетовкой? Как нужна связь!
Резкие гудки паровоза вывели Лукина из раздумий.
— Разгружайте эшелоны! — приказал он полковнику Краснорецкому.
— Триста восемьдесят первый полк Подопригоры еще не начинал грузиться.
— Хорошо, немедленно выдвигайте его к Острогу. Остальные части дивизии разгружайте и готовьте к маршу. Конкретную задачу уточним по ходу действий. Мне ясно одно: надо во что бы то ни стало остановить, задержать противника.
Краснорецкий оживился, глаза его заблестели. Заметив это, Лукин чуть заметно усмехнулся:
— Что это, Николай Павлович, вы будто рады?
— Рад, товарищ командующий. Люди хотят воевать. Теперь душа в деле. Дадим гадам прикурить.
— Дело горячее. У немцев танки, а у тебя?
— А дивизия Мишулина?
— Боюсь, что мишулинцы уже ушли из Староконстантинова, — озабоченно сказал Лукин, вызывая по телефону Староконстантинов. — Алло! Алексей Андреевич, здравствуйте! Обстановка? Вступаем в бой. Где Мишулин? Так, так, — все больше хмурясь приговаривал Лукин. — Жаль. Оторвался от меня Мишулин… Да, да. Один Краснорецкий и один Прокушев, это все… Жаль. Что? В Оршу? Конечно, отправляйся. Там основные силы нашей армии. Когда я? Не знаю…
Грохот бомбовых разрывов потряс здание. Началась очередная бомбежка.
— Разговор кончаю, Алексей Андреевич, немцы начали бомбить. Пришлю Батманова. — Лукин бросил трубку и, надевая фуражку, коротко пояснил Краснорецкому суть разговора: — Пятьдесят седьмая Мишулина ушла к Орше. Сто четырнадцатый танковый полк у нас.
Но не успел Лукин покинуть помещение, как зазвонил телефон. Лукин взял трубку, но грохот разрывов мешал слушать — пришлось закрыть рукой левое ухо.
— Ясно, ясно, Петр Петрович, — отрывисто отвечал командарм, и лицо его все больше хмурилось. — Принимаю меры. — Бросив трубку, Лукин повернулся к Краснорецкому: — Звонил Маланкин. Обстановка усложняется, Николай Павлович. Противник восточнее Шепетовки выбросил десант. Придется нам действовать на два фронта — и тыл прикрывать. Подопригору выдвигай к Острогу. Пока твой танковый полк разгружается, придам часть танков Прокушева. По мере выгрузки остальных полков буду направлять к тебе. А я соберу здесь отряд и двину против десанта. Действуй, Николай Павлович, я надеюсь на твоих орлов, надеюсь!
109-я мотострелковая дивизия была полнокровным соединением. И на командира дивизии Лукин мог положиться. Это был хорошо подготовленный, с твердым, решительным характером командир.
Лукин создал в Шепетовке небольшой орган управления войсками. Привлек к работе в «штабе» недавно мобилизованных командиров. Выделил им несколько легковых автомобилей, мотоциклов. Помощники Лукина объезжали окрестные села, выставляли посты на шоссейных и проселочных дорогах. Они встречали небольшие группы и даже целые подразделения, уцелевшие после тяжелых приграничных боев и вышедшие из окружения. Были в них и артиллеристы, тащившие на себе орудия. Расчеты далеко не все в полных составах, но их тут же пополнили пехотинцами, связистами.
Формировались отряды, которые Лукин срочно направлял под Острог, где бойцы дивизии Краснорецкого и танкисты Прокушева уже вели тяжелые бои.
Но надо было оборонять не только Острог. Разведка докладывала, что гитлеровцы наступают на Шепетовку с запада, со стороны села Шумского через Изяславль, и с юго-запада через Белогорье. Что предпринять, чтобы сдержать врага? И в этой напряженной обстановке Лукин решил создать четыре подвижных отряда, силами до батальона каждый. Причем сумел усилить их артиллерией и танками — до трех батарей и до пятнадцати-двадцати танков на отряд.
В это время расторопные помощники Лукина обнаружили, что в распоряжение военного комиссара Шепетовки стали прибывать автомобили по мобилизационному плану. Уже скопилось двести пятьдесят полуторок и ЗИСов. Средств связи почти никаких не было, поэтому управление отрядами осуществлялось делегатами связи.
Эти отряды были брошены на самые угрожающие участки. Они появлялись неожиданно для гитлеровцев, обрушивались на них как снег на голову, закрывали бреши в нашей обороне.
29 июня в вечернем сообщении Совинформбюро впервые промелькнуло название — Шепетовка: «На луцком направлении сражение крупных механизированных масс продолжается. Несмотря на ввод противником на этом направлении свежих танковых частей, все его попытки прорваться на новоград-волынском и шепетовском направлениях отбиты рядом последовательных и непрерывных ударов наших танковых частей и авиации, большая часть танковых и моторизованных войск противника разгромлена».
В тот же день, 29 июня, начальник генерального штаба сухопутных войск Германии генерал Гальдер запишет в своем дневнике: «…русские всюду сражаются до последнего человека.(…)
(…)Упорное сопротивление русских заставляет нас вести бой по всем правилам наших боевых уставов. В Польше и на Западе мы могли позволить себе известные вольности и отступления от уставных принципов: теперь это уже недопустимо».
Тяжелые потери несли и наши войска.
Полковник Краснорецкий доносил Лукину, что противник захватил Острог и ведет наступление на Шепетовку.
Это серьезно встревожило командарма. Надо было их выбить из Острога во что бы то ни стадо. Но не так-то просто это было сделать. Захватив город, враг быстро организовал довольно крепкую оборону. Дело в том, что на окраине Острога, со стороны Шепетовки, еще с XVI века сохранились башни и мощные стены городских укреплений и княжеского замка на берегу реки Горынь. К ним примыкали каменные стены Богоявленской церкви. Все строения гитлеровцы превратили в опорные пункты, в каменных стенах сделали проемы и установили орудия и пулеметы.
Чтобы преодолеть такую оборону, нужна была артиллерия, а у Краснорецкого ее было слишком мало. И все же дивизия предпринимала атаку за атакой. Полки несли большие потери. Командиры полков и сам командир дивизии лично водили бойцов в бой. В одной атаке был тяжело ранен полковник Краснорецкий. Узнав об этом, командарм тут же выехал на командный пункт комдива.
Смурыгин гнал машину по разбитому бомбами и снарядами грейдеру. Изредка он тормозил, сворачивал к обочине и на малой скорости пропускал беженцев. Но ближе к Острогу их становилось все меньше. Очевидно, это были последние, кто покидал город, за который уже второй день шли ожесточенные бои. И Лукину было непонятно, как этим людям удалось прорваться через передний край.
На встречную машину никто из них не обращал внимания. Люди торопливо шагали, то и дело оглядываясь назад. Лишь однажды какой-то старик остановился, замахал руками и, пропуская машину, крикнул:
— Куда прешь? Там немцы!
Сидящий рядом с водителем адъютант Прозоровский оглянулся и вопросительно посмотрел на генерала. Лукин молча махнул рукой — вперед.
За Славутой, ближе к Острогу, уже отчетливо слышался шум боя. Автоматная и ружейная трескотня заглушалась частыми разрывами снарядов. Фонтанами взлетала земля, в безветренном воздухе висел черный пороховой дым, закрывая очертания пригородных строений Острога.
По дороге и вдоль нее по пшеничному полю бежали люди. Прозоровский взвел автомат и опять посмотрел на командарма:
— Неужели немцы?
— Да какие немцы! — притормаживая машину, воскликнул Петя Смурыгин. — Это же наши драпака дают.
— Стой! — крикнул Лукин шоферу, расстегивая кобуру.
Он выпрыгнул из эмки и бросился навстречу отступающим, которые скопились возле узкого деревянного мостика через широкий ручей.
— Стой! Стой! — кричал генерал.
Некоторые останавливались, повинуясь окрику генерала, другие, побуждаемые чувством страха, снова устремлялись на восток.
— Прозоровский справа! Смурыгин слева! Остановить!
Подбегая к ручью, Прозоровский дал в воздух очередь из автомата. Бойцы попятились назад. Лукину удалось схватить за рукав одного из них. Тот ошарашенно, безумным взглядом смотрел на генерала и бессвязно повторял одно и то же:
— Танки! Танки!
— Какие танки? Где ты видишь танки? — тряс его Лукин, приводя в чувство.
— Там… Там немецкие танки, — чуть успокоившись, кивал боец.
— Где ваш командир?
— Не знаю… Должно, убит…
— Из какой части?
— Триста восемьдесят первый полк, — уже бодрее ответил боец и только теперь, поняв, с кем разговаривает, принял строевую стойку. — Красноармеец Струмилин… Василий Федорович.
— Что же ты, Василий Федорович, а? Фашистских танков испугался?
— Так ведь прут, товарищ генерал.
— Будешь так от них бежать, они до самой Москвы допрут. Бить их надо, красноармеец Струмилин.
— Нечем, товарищ генерал.
— Найдем чем бить. Прозоровский! — окликнул Лукин. — Собери всю эту «гвардию» и назад в боевые порядки. Петро, едем на КП дивизии.
…Краснорецкого уже укладывали на носилки, готовясь отправлять в тыл. Увидев командарма, он улыбнулся одними глазами.
— Вот какая незадача, Михаил Федорович, — пересиливая боль, шептал он пересохшими губами. — Выходит, не мы, а нам дали прикурить…
— Помолчи, Николай Павлович, не оправдывайся. Ты свой долг выполнил честно. Кто за тебя остался?
— Пока мой заместитель полковник Сидоренко. Но… — Краснорецкий шевелил губами, тяжело дышал. Санитар поднес к его губам флягу с водой. Сделав несколько глотков, полковник продолжал: — Но я не уверен, справится ли Сидоренко. Обстановка, товарищ командующий, сами видите…
— Да, жарче и быть не может. А если подполковника Подопригору?
Не случайно командарм назвал эту фамилию. Командира 381-го стрелкового полка он знал хорошо. Это был грамотный, расторопный командир.
— Так что, Николай Павлович, ты не против Подопригоры?
— Вполне достоин. Отважный командир. Но триста восемьдесят первый втянут в бой. На левом фланге брешь, туда прут фашистские танки. Подопригора сам повел полк… — Голос Краснорецкого звучал все глуше.
— Помолчи, помолчи, Николай Павлович, — положив ладонь на горячий лоб комдива, проговорил Лукин и приказал стоящим рядом санитарам: — Немедленно в госпиталь!
Однако не удалось командарму после боя встретиться с подполковником Подопригорой. Вскоре на командный пункт 109-й дивизии пришел старший политрук Батманов, который находился в полку Подопригоры. Он не ожидал увидеть командарма на КП дивизии и теперь слегка растерялся. Стоял, переминаясь с ноги на ногу.
— Ну, что ты мнешься, Анатолий Иванович? — хмуро спросил Лукин, не понимая растерянности политрука.
— Да вот… Тут письмо… — Батманов достал конверт и протянул генералу.
Лукин машинально вскрыл конверт, развернул листок. «Товарищ Лобачев!..»
— Это же письмо не мне, — удивленно проговорил командарм и хотел было вернуть его Батманову.
— Не вам, но… всех нас касается, — сбивчиво объяснял Батманов. — Я знал, что он…
Лукин снова развернул листок. «Товарищ Лобачев! — читал он вслух. — Под Острогом погибло много наших бойцов, в этом месте не было полевых частей, и 381-й полк должен был закрыть брешь. Я не знаю, правильное ли это решение? Сразу было убито 800 человек. Люди дрались честно. У немцев много танков, а у нас не оказалось противотанковых средств. Я не выдержу суда за гибель людей. Когда вы получите это письмо, меня не будет в живых. Простите, что я так позорно погибаю, смалодушничал. Вы, товарищ Лобачев, меня в партию рекомендовали. Подопригора».
Лукин мельком взглянул на Батманова.
— Как он мог? — проговорил политрук. — Это же… Это…
— Погоди ты! — Лукин еще раз перечитал письмо и надолго задумался.
Что толкнуло командира полка на такой поступок? Конечно, он был потрясен гибелью восьмисот человек. Но его нельзя было ни в чем упрекнуть. Подопригора честно выполнил свой воинский долг. Жаль, что в тот момент рядом с ним не оказалось человека, который бы сумел его поддержать, ободрить.
Раздумья Лукина прервал зуммер телефона. Лукин спрятал письмо в конверт и протянул Батманову:
— Передашь адресату. А сейчас, Анатолий Иванович, отправляйся в Шепетовку к Маланкину. Я пока остаюсь здесь. Держите со мной связь.
Лукин взял трубку. Докладывал полковник Сидоренко. Он находился на правом фланге дивизии.
— Товарищ комдив, немцев на правом фланге остановили! — услышал Лукин в трубке.
— Полковник Краснорецкий ранен. У телефона генерал Лукин. Что у вас?
— Закрепляемся на высотках, положение стабилизировали.
— Хорошо, держите фланг. Вам приказываю явиться на КП дивизии.
Едва Лукин положил трубку, как снова раздался зуммер. Докладывал Маланкин.
— Михаил Федорович, вам необходимо быть в Шепетовке.
— Что случилось?
— В городе какие-то воинские части. Следуют через станцию.
— Найдите старшего начальника и прикажите от моего имени задержать войска. Задержите до моего приезда. Я скоро буду.
В блиндаж вошел полковник Сидоренко. Гимнастерка, брюки, сапоги в пыли. Глаза ввалились, широкие скулы были покрыты рыжеватой щетиной. Доложив обстановку, он ждал дальнейших приказаний.
— Полковник Краснорецкий отправлен в госпиталь. Командование дивизией приказываю принять вам.
В это время в блиндаж вбежал Прозоровский. Глаза его азартно блестели.
— Товарищ командующий, ваше приказание выполнено! — доложил он на подъеме. — Бойцы влились в свои подразделения, — И, переступив с ноги на ногу, уже неофициально добавил: — Хорошие в общем-то ребята. Испугались чуть…
Лукин повернулся к адъютанту:
— Хорошо, Сережа, молодец! — И приказал Сидоренко: — Перебросьте часть танков из сто четырнадцатого полка сюда, на левый фланг. Долго пехота не продержится. Я в Шепетовку. Держитесь. Постараюсь чем-нибудь помочь, подброшу подвижной отряд. — И, уже направляясь к выходу, тихо проговорил: — И найдите, Николай Иванович, время побриться, пожалуйста.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.