10. ВОЗМОЖНОСТЬ ПРЕДЪЯВИТЬ СЧЕТА ЯПОНИИ СУЩЕСТВУЕТ, НО СОВЕТСКОЕ РУКОВОДСТВО ЭТИМ НЕ ВОСПОЛЬЗОВАЛОСЬ
10. ВОЗМОЖНОСТЬ ПРЕДЪЯВИТЬ СЧЕТА ЯПОНИИ СУЩЕСТВУЕТ, НО СОВЕТСКОЕ РУКОВОДСТВО ЭТИМ НЕ ВОСПОЛЬЗОВАЛОСЬ
Некоторые японские и американские историки, а вслед за ними кое-кто из наших соотечественников склонны возлагать ответственность за агрессивную грабительскую политику правящих кругов Японии, проводившуюся в отношении соседних стран в первой половине ХХ-го века лишь на японскую военную клику (гумбацу), якобы целиком узурпировавшую в те годы власть в стране. Факты свидетельствуют, однако, что активное участие в разграблении оккупированных Японией соседних стран принимали наряду с генералами и другие группировки правящей элиты императорской Японии. Особо велика была в этом деле роль крупнейших банков и концернов страны. Речь идет о группе жадных до наживы финансовых дельцов, которая получила название “дзайбацу”, что в переводе на русский язык означает “финансовая клика”. Ознакомление с трудами японских историков показывает, что войны и территориальные захваты Японии неизменно сопровождались обогащением верхних слоев японской буржуазии, которые являлись по сути дела главными закулисными инициаторами агрессии.
В надежде пожать плоды завоевательных походов военщины в соседние страны, японские “дзайбацу” подталкивали и императора Хирохито и его генеральское окружение на все новые и новые зарубежные авантюры. Это по их наущению была аннексирована и превращена в японскую колонию Корея. Это они грели руки и на японской интервенции в России, и на захвате Маньчжурии, и на вторжении японской армии в центральные районы Китая и на оккупации стран Юго-Восточной Азии. Не случайно в конце 30-х — начале 40-х годов финансовые круги Японии стали ревностными поборниками фашизации страны и реорганизации ее экономической системы по образцу и подобию гитлеровской Германии, что рассматривалось ими как подготовка японского тыла к тотальной войне за создание под эгидой Японии “Великой восточноазиатской сферы сопроцветания”. Предполагалось при этом включить в названную “сферу” силой оружия и Китай, и страны Юго-Восточной Азии и ряд районов Советского Союза. После окончания второй мировой войны обо всем этом писали в своих книгах даже консервативно настроенные американские ученые. Известный американский японовед Томас Биссон в свое время писал: “Многие все еще представляют себе, что дзайбацу и военщина занимают на японской сцене какие-то отдаленные друг от друга, независимые места. Но это не совсем так. Обе группировки необычайно тесно переплетены друг с другом. Многие офицеры армии и флота занимают руководящие посты в концернах дзайбацу… И только теперь, после войны мы узнаем, что Тодзио, которого неизменно выставляли “чистым милитаристом”, нажил миллионы на совместных с дзайбацу махинациях”.
Сказанное выше позволяет ясно понять и закулисные обстоятельства похищения Японией российского золота. Японские генералы, захватившие на оккупированной территории России золотые слитки и монеты, и японские банкиры, прятавшие “трофейное” русское золото в своих сейфах с тем, чтобы никогда не возвращать его настоящим владельцам, выступали в этом грязном деле как сообщники. На тех и других лежит поэтому в равной мере ответственность за подобные нечистоплотные махинации. И те и другие запятнали себя неблаговидным поведением в отношении нашей страны. Да только ли генералы и банкиры? — в сущности вся правящая верхушка японского общества была так или иначе причастив к интервенции в Сибири и на русском Дальнем Востоке, а следовательно и ответственна за тот грабеж, который учинили японские интервенты на оккупированных ими территориях нашей страны. Ответственность за похищение части золотого запаса России лежит поэтому не столько на отдельных генералах, политиках, и банкирах, сколько на правительстве Японии, развязавшем интервенцию и контролировавшем ее ход от начала и до конца.
Разгром японского милитаризма в итоге второй мировой войны и последовавшие затем демократические реформы привели к большим переменам в общественной жизни Японии. Но перемены это были не столь радикальны как в Германии, где на руинах нацистской диктатуры возникли два новых государства, не имевших корней в гитлеровской государственной и политической структуре. В Японии костяк государственного аппарата и его стержень — монархия в лице императора Хирохито была сохранена в итоге реформ, проведенных в условиях американской оккупации. Сохранив императора в качестве “символа государства и единства японского народа”, реформаторы не нарушили преемственности власти: в первый послевоенный период кабинеты министров Японии продолжали формироваться в соответствии с прежней практикой, то есть по назначению императора, а затем в последующие годы — после вступления в силу новой конструкции, смена правительств проводилась по решению парламентского большинства с последующей аттестацией императором. Но ни при одной из смен правительства в послевоенный период не было и речи о разрыве с прошлым: как в довоенные и военные годы, так и в послевоенные десятилетия эстафета власти в Японии без каких-либо оговорок передавалась от одного кабинета министров к другому. А это означало, что соответственно от каждого кабинета переходили к его преемникам не только властные полномочия, но и различные обязательства, взятые предшественниками, а также ответственность за те неблаговидные деяния, которые свершались Японией в отношении других стран, как и обязательства по различным зарубежным долгам.
Не произошло в послевоенный период существенных изменений и в. экономической структуре Японии, хотя по началу оккупационные власти США пытались ослабить своих конкурентов — японских финансовых магнатов путем так называемой “декартелизации”, предусматривавшей роспуск головных компаний ряда ведущих концернов страны. Но, как говорится в русской пословице, “ворон ворону глаз, не выклюет”. Эта пословица была вполне применима к политике американских оккупационных властей в Японии, отвечавшей прежде всего интересам и воле финансовых кругов США. Американская политика не предусматривала ни ликвидации японских банков, ни экспроприации тех золотых запасов и ценных бумаг, которые находились в их хранилищах.
Правда, многие из японских концернов и банков претерпели в ходе послевоенных реформ существенную структурную реорганизацию, в итоге которой в ряде случаев сменились не только их руководящие кадры, но и названия.
Такие метаморфозы произошли, в частности, и с банком “Ёкохама Сёкин Гинко”, на чьих счетах находились в предшествовавшие годы крупные депозиты из российской государственной казны. Банк этот, выполнявший в довоенные и военные годы функции основного валютного канала императорской Японии и контролировавший основную часть зарубежных финансовых операций страны, как выяснилось, продолжил свое существование, и в послевоенный период. Объективная потребность в существовании столь важного; для жизнедеятельности японского государства финансового учреждения побудила японские правящие круги уже в первый период американской оккупации Японии позаботиться о сохранении в целостности и персонала, и недвижимого имущества, и авуаров этого банка. Но в то же время руководство этого учреждения сочло за лучшее сменить его название, с тем, чтобы оно не напоминало общественности о прошлых тесных связях банка с экспансионистской, милитаристской политикой Японии. В результате после реорганизации, проведенной в декабре 1946 года, “Ёкохама Сёкин Гинко” был переименован в “Токе Гинко”, что в переводе на русский язык означает “Токийский банк”. А с мая 1949 года в соответствии с национальным законом о валютном регулировании “Токе Гинко” взял на себя функции основного японского банка, специализирующегося на операциях с валютой. Это означало, что именно “Токе Гинко” стал правопреемником “Ёкохама Сёкин Гинко”, унаследовав от последнего не только его функции, но и его авуары, включая как золото и прочие драгоценности, так и ценные бумаги.
Более того в последующие послевоенные годы связи этого учреждения с японским государственным аппаратом стали еще теснее, чем у его предшественника. Именно на банк “Токе Гинко” были, например, возложены функции правительственного агента по реализации японской государственной помощи развивающимся странам, сокращенно именуемой в Японии как “ОДА”. Именно по счетам этого банка проходили в минувшие годы и проходят и по сей день так называемые “иеновые займы”, предоставляемые Японией правительствам многих стран Азии, а также проценты по этим займам.
Свидетельством дальнейшего, и при том “на целый порядок” большего, возрастания финансовой мощи банка “Токе Гинко” стало решение его руководства о слиянии с другим великаном японского финансового мира — банком “Мицубиси Гинко”. Это слияние было осуществлено в 1995–1996 годах. В результате был создан банк-гигант, именуемый “Токе Мицубиси Гинко”, который стал не только крупнейшим банком Японии, но и одним из крупнейших мировых банков с капиталом, оцениваемым предварительно в 1996 году в 604926 миллионов долларов. Банк этот в отличие от обычных частных банков продолжает сохранять свою особую роль в сфере валютных операций японского правительства. Все это говорит не только о финансовом могуществе нового банка, но и о его способности без особых затруднений выплачивать долги тем зарубежным вкладчикам, включая Российское государство, которые когда-то поместили свои капиталы на счета одного из его предшественников, а именно банка “Ёкохама Сёкин Гинко”. Сомневаться в этой способности не приходится. Вопрос заключается лишь в том, имеется ли в данный момент и появится ли в будущем готовность правительства Японии и руководителей этого банка расплачиваться с нашей страной, чьи депозиты и ценности они унаследовали со времен японской интервенции в России.
Преступления, совершенные правящими кругами милитаристской Японии в отношении соседних стран в первой половине ХХ-го столетия, оставили глубокий, неизгладимый след в национальном сознании народов не только России, но и Китая, Кореи и стран Юго-Восточной Азии. Ведь японские захватчики вели себя в этих странах так же преступно, как и в оккупированных ими районах Сибири и российского Дальнего Востока. Разве могут простить народы названных стран массовые расстрелы японскими оккупантами их мирных жителей? Разве могут миллионы корейцев, китайцев, филиппинцев, индонезийцев и других жителей стран, оказавшихся в предшествовавшие годы под пятой японских захватчиков, забыть, как сжигали японские солдаты их деревни и города, как насиловали и увозили в публичные дома их женщин, как грабили и отправляли в Японию все, что попадалось под руку? — Разумеется нет.
Именно поэтому до сих пор, хотя со времени окончания второй мировой войны прошло уже полвека, японскому правительству приходится и в Китае, и в Корее, и на Филиппинах выслушивать из уст государственных деятелей названных стран малоприятные напоминания о злодеяниях, совершенных японской военщиной, а в ряде случаев и требования о возмещении того материального, физического и морального ущерба, который был нанесен японцами населению этих стран и остался до сих пор невозмещенным. До сих пор, например, продолжается обсуждение на, правительственном уровне вопроса о компенсации страданий, причиненных японской военщиной десяткам, если не сотням тысяч корейских и филиппинских женщин, насильно загнанных в годы войны японскими оккупантами в публичные дома для японских офицеров и солдат, расквартированных на территориях названных стран. Правительство, дипломаты и общественность названных стран сегодня, как и в предыдущие годы, настоятельно требуют от Японии выделения крупных денежных компенсаций женщинам, ставшим жертвами японской политики поощрения насилий и распутства.
В переговорах с японскими государственными деятелями не только официальные представители названных стран, но и руководители такой великой державы как КНР не стесняются, а, наоборот считают своим долгом напомнить японской стороне о всех тех преступлениях, которые были совершены японскими милитаристами в те годы, когда японские оккупанты беззастенчиво грабили Китай, проливая кровь его жителей. Не требуя репараций с Японии за ущерб, причиненный Китаю японскими милитаристами, китайские руководители и дипломаты считают, тем не менее, правомерным получение от Японии денежных грандов и прочих безвозмездных субсидий на развитие медицины и содействие научно-техническому прогрессу. Объясняет это китайская сторона тем, что таким путем Япония выполняет свой моральный долг и возмещает Китаю в какой-то мере материальный ущерб, нанесенный японцами в годы войны.
Только одно из граничащих с Японией государств, а именно наша; страна в течение семи с лишним десятилетий, прошедших со времени японской интервенции в Сибири и на российском Дальнем Востоке, воздерживалась и продолжает воздерживаться от предъявления Японии счета за тот колоссальный ущерб, который нанесли японские интервенты населению Советской России. Объясняется это прежде всего тем, что на протяжений 20-х и 30-х годов предгрозовая международная обстановка, сложившаяся на Дальнем Востоке, а также реальное соотношение сил между еще не окрепшим Советским Союзом и вооруженной до зубов милитаристской Японией, проводившей интенсивную подготовку к войне, не позволяли нашей стране рассчитывать на какой-либо успех в предъявлении японцам финансовых требований. В те годы усилия советского руководства были направлены лишь на то, как бы избежать опасного военного конфликта в отношениях с Японией, оккупировавшей Маньчжурию, а затем и Центральный Китай и наращивавшей численность своих вооруженных сил на советских дальневосточных границах.
Сегодня курьезом может показаться тот факт, что в ходе советско-японских переговоров о восстановлении нормальных отношений между двумя странами, проходивших на территории Китая в 1924–1925 годах, не советская, а японская сторона требовала компенсацию за некие мнимые долги, которые якобы остались непокрытыми царской Россией. Эти требования были основаны на заведомых передержках. Но затевать тогда денежный спор с японским правительством, ведшим переговоры с позиции силы, и предъявлять японской стороне встречные претензии было бы чревато для Москвы затягиванием и срывом переговоров. А это было бы лишь на пользу Японии, ибо японцев устраивало тогда полное отсутствие правовых норм в советско-японских отношениях. В частности, их устраивало бы и дальнейшее продолжение оккупации Северного Сахалина и тот полный беспредел, который творили в то время японские рыбопромышленники в территориальных водах Советского Союза. Сказалось, к тому же на позиции советской стороны и ее нежелание ворошить вопрос о взаимном возмещении долгов, поскольку в тот момент у нашей делегации, ведшей переговоры с японцами, не было достаточных документальных свидетельств, позволявших предъявить японцам требования о возврате Советскому Союзу золота и прочих ценностей, незаконно присвоенных японскими генералами и банкирами.
Видимо, те же причины побудили советских дипломатов не вдаваться в переговоры по вопросу о возврате Японией “царского” золота и в послевоенный период, хотя вопрос этот, вообще говоря, мог быть поднят на уровень конкретного обсуждения во время советско-японских переговоров о нормализации отношений двух стран, проходивших сначала в Лондоне, а затем в Москве в 1955–1956 годах. В “Совместной декларации” о нормализации отношений между СССР и Японией, подписанной в итоге переговоров 19 октября 1959 года, вопрос о неоплаченных долгах не был поднят вообще. В тексте декларации речь шла лишь о том, что Советский Союз “отказывается от всех репарационных претензий к Японии” и о взаимном отказе обеих стран от всех претензий друг к другу. Но при этом имелись в виду лишь претензии, возникшие в результате войны СССР с Японией, начавшейся 9 августа 1945 года.
Одна из причин такой сдержанности Советского Союза в претензиях к Японии состояла, судя по всему, в том, что советская сторона не была как и в 1924–1925 годах в должной мере осведомлена о вывозе похищенного японскими интервентами “царского” золота в Японию, а также о судьбе государственных депозитов России в японских банках. Однако главная причина крылась все-таки, по-прежнему в присущем советскому руководству нежелании вести вообще какие-либо дискуссии по вопросам касающимся зарубежных долгов царского правительства, будь то задолженность России иностранным кредиторам или наоборот задолженность иностранных банков российскому правительству. Ведь в течение всех семидесяти лет советской власти кремлевское руководство никогда не изъявляло готовности оплатить зарубежные долги царской России, а потому воздерживалось и от шагов ответного характера, а именно не предъявляло претензий к зарубежным должникам царской России.
Такая пассивность советского руководства, естественно, притупила интерес и внимание общественности нашей страны к судьбе “царского” золота, попавшего в хранилища японских банков, а также к неоплаченной задолженности Японии по невыполненным ею военным заказам России. Однако новая ситуация, сложившаяся в нашей стране после распада Советского Союза и превращения Российской Федерации в самостоятельное государство, а также новый подход руководителей российской внешней политики как к царским зарубежным долгам, так и к долгам зарубежных стран России привлекли общественное внимание к этому казалось бы забытому вопросу российско-японских отношений.