4. Эдвард Подволл и «Уиндхос»

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

4. Эдвард Подволл и «Уиндхос»

Эдвард Подволл (1936–2003) является не коллегой и соратником, а скорее продолжателем идей Лэйнга. Его проект «Уиндхос» часто называют одним из самых успешных среди проектов-последователей Кингсли-холла, а его теория метанойи, обогащенная авторскими наработками, представляет красочные примеры душевных исцелений. В теории Под-волла критическая составляющая сокращается до минимума, а на первый план выходит практика обретения себя.

Психическое заболевание для Подволла – не необратимый процесс психической деградации, но циклический кризис, который, хотя и не может быть запущен вспять, но может быть успешно пройден. В своей книге «Вновь обретая здоровье: помогающий подход в понимании и лечении психозов» он приводит примеры восстановления душевного здоровья после погружения в психотические эпизоды: пример аристократа Джона Персеваля, поэта и художника Анри Мишо и других людей, которые, пройдя через безумие, силой собственной воли и интеллекта смогли побороть болезнь.

Особенно примечательным здесь является случай Джона Томаса Персеваля (1803–1876), который открыл в XX в. Грегори Бейтсон[340]. Он любопытен в силу сразу двух причин: во-первых, поскольку полутора столетиями ранее проиллюстрировал теорию метанойи; во-вторых, поскольку продемонстрировал это в те времена, когда даже сама научная психиатрия еще только начинала формироваться. Случай этот имел место в самом начале XIX в., когда господствовала теория дегенерации, психическое заболевание рассматривалось как стремительно развивающееся слабоумие, а психиатрическая больница напоминала тюрьму, вый ти из которой было невозможно, поскольку само безумие считалось неизлечимым. В эту эпоху великого заточения и жил Персеваль.

Грегори Бейтсон, разбирая этот случай, указывает на целебные свойства шизофрении, на то, что сочетание «патогенного» и «целебного» часто ведет к выздоровлению на пути к новому, более полноценному функционированию. В предисловии к этой истории он пишет: «Такова одна из самых интересных характеристик странного состояния, называемого “шизофрения”: что эта болезнь – если это болезнь – иногда имеет целебные свойства. <…> Таким образом, при помощи таинственного бессознательного процесса Персевалю удалось выполнить оркестровку своего внутреннего опыта и привести в исполнение свой проход через психоз»[341]. На взгляд Бейтсона, точно так же, как некоторые органические заболевания являются своеобразными попытками тела откорректировать некую глубинную патологию, а сновидения – попытками отреагировать на накопившееся за день напряжение, шизофрения иногда – это стратегия личностного изменения. Обращение к историям, подобным истории Персеваля, по Бейтсону, открывает принципиально новые горизонты во взгляде на шизофрению: «Создается впечатление, что единожды рухнув в психоз, пациент должен пройти определенный путь. Он словно бы отплыл в странствие, которое завершается только с его возвращением в нормальный мир, в который он возвращается с прозрениями, которых никогда не бывает у тех, кто никогда не отправлялся в такое странствие. Кажется, что, начавшись, шизофренический эпизод идет столь же определенным путем, как и ритуал инициации, т. е. путем смерти и возрождения. В этот эпизод новичок мог быть низвергнут семейной ситуацией или случайными обстоятельствами, однако его ход направляется главным образом внутренним (эндогенным) процессом»[342].

Джон Персеваль был английским дворянином, одним из 12 детей премьер-министра Великобритании Спенсера Персеваля, род которого восходил к ирландским королям. Он был красив, получил прекрасное воспитание и образование, обладал великолепными манерами, был ответствен и дисциплинирован. Дисциплинированность эта и сыграла с ним злую шутку. Требовательность к себе и другим, всегда бывшая одной из центральных черт его характера, постепенно входила в противоречие с эгоистичностью окружающей его культуры, с распространенными стремлениями к власти и богатству. Перемены начали наблюдаться где-то в 1830 г.

Тогда Персеваль все больше и больше обращался к религии: молился, читал Библию, но все это только укрепляло его ощущение моральной деградации мира, приводя к устойчивой депрессии. Оставив девятилетнюю военную службу, он двинулся в Оксфорд в колледж Магдалины, дабы посвятить себя религиозным штудиям. Там он с головой погрузился в учебу, почувствовав прилив сил и наконец обретя возможность преодолеть собственные противоречия. Вскоре он прослышал о христианах-евангелистах, говоривших на «языках», и направился к ним, дабы разделить их веру.

Однако жизнь в общине привела не только к укреплению его веры, но и к нарастанию сомнения в том, должен ли он отдаться вере, свидетельства которой наблюдал. Однажды в таверне он разговорился с незнакомым юношей, и они провели весь вечер в беседах на религиозные темы. Юноша сетовал на ощущение брошенности, отчужденности от Христа, и его переживания тронули Персеваля: «Меня терзала мучительная внутренняя борьба: казалось, я движусь непонятно куда: в конце концов, я опомнился и вопреки всему отдался во власть Бога…»[343]. Теперь Персеваль ощущал внутри себя «силу Духа», и понял, что может открыть свое тело и свою душу для более глубоких изменений. Он отдался во власть духа.

Персеваль чувствовал, что его мощь начала постепенно нарастать. Теперь духи говорили и пели посредством него, он мог говорить голосами других людей, и эта странная «вдохновленность» отнюдь не понравилась его товарищам по общине: многие считали, что им движет дьявол, и вскоре его попросили оставить их общество. Персеваль направился из Шотландии в Дублин и в это время почувствовал еще одно важное изменение. Он отчетливо ощутил, как вскрылись ресурсы его сознания и души. Одновременно появились и другие признаки изменений: вселившаяся в него сила стала приводить в движение конечности. По ночам какой-то дух стал приказывать ему кричать во весь голос или принимать неестественные позы. Тогда он жил у друзей семьи, приехавший в Дублин его старший брат во время встречи с ним сразу же понял, что с Персевалем творится неладное: тот был больше похож на несмышленого ребенка, чем на взрослого юношу.

Персеваля поручили докторам, и в январе 1831 г. он был помещен в частную психиатрическую лечебницу Эдварда Фокса в Брислингтоне. Его лечили методами того времени: ледяными ванными, кровопусканием, физическим принуждением. Несмотря на лечение, состояние Персеваля по-прежнему ухудшалось. Он понимал, что все, что с ним происходит, и все, что с ним делают, происходило по божественному произволению, дабы наказать его и очистить от всех грехов. Именно это говорили ему слышимые им голоса, и все происходившие с ним события вписывались в эту схему, посредством которой интерпретировался весь мир.

Параллельно с нарастающими изменениями на первый план в душевной жизни Персеваля стали выходить вспышки сомнения, которые часто подрывали его веру в воспринимаемый мир и переживаемый опыт. В моменты охваченности ощущениями, голосами и мыслями Персеваль иногда спрашивал себя: «Я лишь грежу?», и его болезнь тут же отступала: «Я чувствовал, что это или была ужасающая правда, или жуткая и отвратительная иллюзия»[344]. Когда он выводил на сцену это сомнение и поверял им реальность, вся его вера в овладение духом и его опыт одержимости духами немедленно исчезали.

Со временем Персеваль начал понимать, что эти моменты сомнения были самым большим препятствием на пути к духовному изменению и обновлению, ведь именно сомнение и колебания препятствовали исполнению им воли голосов. Персеваль поставил своей целью преодоление сомнения, задумал подчинить его вере и окончательно отошел от моментов душевной ясности. В результате он полностью подчинился миру галлюцинаций: все, что он делал, диктовалось ему голосами.

Сами голоса ввергали его в ситуацию противоречия. Грегори Бейтсон, представляя историю Персеваля, писал: «Голоса преподносят ему ложный тезис об альтернативах поведения, из которых он может выбрать ту, которую голоса одобряют. Он пытается повиноваться, делает выбор, но всегда получает обвинение более абстрактного уровня, например, его обвиняют в неискренности. Голоса заключают его в так называемый даблбайнд: даже если он поступает правильно, его обвиняют, что он сделал это по неправильным причинам»[345]. Персеваль, таким образом, попадает в ловушку галлюцинаций, из которой практически невозможно выбраться.

В таком состоянии Персеваль провел несколько месяцев. И после этого его состояние начало меняться к лучшему. Удивительно, но он стал двигаться к выздоровлению. К нему вновь вернулось сомнение, и он стал переживать состояния ясного видения, как говорил он сам, «пелена спала с моих глаз». Сначала эти состояния ясности были очень краткими и быстро сменялись погружением в беспамятство, но постепенно они отвоевывали себе время. Персеваль стал способен хотя и чуть-чуть, но управлять своим состоянием: «Я так долго обманывался духами, что теперь, когда они говорили правду, я больше не верил им. …В конце концов, я очнулся на земле, в реальности, хотя и в весьма плачевном положении, в сумасшедшем доме»[346].

Персеваль все больше и больше стал размышлять о своем состоянии, и это помогало ему держать себя в руках. Он стал понимать, что прежняя нерефлексивная открытость сфере ощущений и приводит к полному погружению в нее и порабощению, поэтому мышление и сомнение и выступили тем инструментом, который позволял выстроить барьер между его внутренним пространством и пространством ощущений. Теперь голоса поддерживали его, предостерегали от погружения в ложное состояние сознания и советовали размышлять в течение всего дня и подчинить разум сердцу, а сердце – разуму. Персеваль в течение всего периода выздоровления руководствовался этим предписанием, чтобы поддерживать целостное существование. Он выздоравливал: «…После того, как я стал пробуждаться от того страшного сна, в котором находился, выходить из этой кошмарной реальности, я воспринимал вещи и людей в свойственной им реальности, хотя так было и не всегда, временами…»[347].

Хроника развития сомнения, хроника работы с ним и постепенное улучшение последовательно отражены в воспоминаниях Персеваля[348].

1. «Однажды я обнаружил, что когда я задумался, я сосредоточился на голосе, который говорил со мной, и мое сознание внезапно перескочило на внешний объект, – звук остался, но голос ушел; звук шел из соседней комнаты или проникал с потоком воздуха из окна или через дверь. Кроме того, я заметил, что, если я вновь погружался в прежнее состояние рассеянности, голос возвращался, и со временем я понял, что форма обращения, как оказалось, меняется в зависимости от моего душевного состояния; далее, продолжая свои наблюдения, я обнаружил, что эти голоса приходят с моей стороны, и иногда я в какой-то мере мог выбрать то, что услышу»[349].

2. «Продолжая свои исследования, я обнаружил, что когда воздух проходит через мои ноздри, особенно в моменты возбуждения, это сопровождается словами и предложениями. Я заткнул уши пальцами и обнаружил, что теперь не слышал слов, – самое большее, я слышал неприятное пение и жужжание в ушах – и что те звуки, из которых часто составлялись слова и предложения и которые могли представляться фантазии реальными криками, сбивающими с толку спорами или укорами духов, я все еще слышу; на основании этого я заключил, что они, хотя и кажутся раздающимися в воздухе или идущими откуда-то с потолка, на самом деле раздаются в голове или в мозге; и я понял, что все голоса, которые я слышал внутри себя как голос божественной силы, имели ту же природу и выражали биение пульса, сокращение мышц, циркуляцию телесных жидкостей и проч., и что сходным образом все голоса, которые я вынужден был воспринимать как внешние, проистекали или от окружающих меня звуков, или от этих внутренних звуков»[350].

3. «После открытия природы иллюзии как проекции остаточного образа я сделал следующие выводы: что ничего из того, что я видел, когда видел людей или призраков или когда я видел предметы, или когда я грезил, не было реальными объектами и не находилось за пределами моего тела…»[351].

4. «Хотя я по-прежнему иногда слышал эти голоса или переживал видения, я не ставил их выше своих собственных мыслей или моих грез, или идей других. Даже более того, теперь я действовал, скорее, наперекор им»[352].

Персеваль понимал, что, возможно, на этом пути выздоровления его ожидает неудача и возвращение в безумие, но его не пугали ни сложный путь, ни неудача, он твердо решил придерживаться выбранного пути. Он продолжал экспериментировать дальше и начал работать со своим дыханием, обнаружив его связь со своим душевным состоянием, и стал отрабатывать технику управляемого дыхания. Он стал заботиться о своем физическом здоровье и начал читать, вытребовав разрешение на хранение присланных из дома книг. Приблизительно тогда же украдкой, втайне от персонала, когда оставался один в палате, он начал вести подробные записи о своем состоянии, благодаря чему и сохранилась его поразительная история.

Параллельно нарастанию сомнения и возвращению к объективности мир Персеваля стал постепенно наполняться объективными другими. Он стал замечать других пациентов и проявлять к ним сочувствие и сострадание. И это сочувствие стало выражаться в нем в жажде борьбы за благополучие, за их освобождение и их права: «Я решил – это было для меня необходимо – направить всю свою силу и свои способности против этой системы, исполнить долг перед самим собой и своей страной; рискуя собственной жизнью, собственным здоровьем или даже собственным разумом, проникнуть абсолютно во все ее структуры, дабы обнажить и побороть поддерживающие ее зло и сумасбродство и разоблачить скрывающееся за благодушием зверство, которое она несет»[353].

После того как он понял, что выздоровел, Персеваль продолжал находиться в лечебнице и подвергался лечению. Борясь с ситуацией, он написал в различные инстанции прошения об освобождении, всего около 10 писем, часть из которых, правда, так и не покидали стен больницы. Его законным опекуном тогда была его мать, и именно она была ответственна за его заключение в психиатрической лечебнице: несмотря на несколько проникновенных писем Персеваля, она так и не поверила в его выздоровление.

После многочисленных требований пересмотра его случая в мае 1832 г. из частной психиатрической лечебницы доктора Фокса Персеваля перевели в лечебницу доктора Ньюингтона в Тайсхёрсте, Сассекс, отличавшуюся более гуманными порядками. Он продолжал добиваться освобождения. Его изредка посещали голоса, но теперь они ратовали только за его здоровье, иногда даже становясь для него проблемой: он хотел избавиться от их навязчивой заботы и наконец взять на себя ответственность за свои поступки. И вскоре галлюцинации прекратились.

Наконец требования Персеваля были удовлетворены и в начале 1834 г., после трех лет пребывания в психиатрической лечебнице, в 31 год он был выписан и переехал в Лондон, где некоторое время жил под присмотром врачей. Через год он женился, и вскоре родилась первая из четырех его дочерей. Жизнь Персеваля вошла в нормальное русло.

Приблизительно в то же время Персеваль принял решение написать на материале своих воспоминаний и дневниковых записей книгу, где собирался отразить не только собственную историю, но и повествовать о психиатрических лечебницах и их порядках, с которыми он столкнулся. Друзья пытались удержать его, предостерегая, что против него поднимется вся судебная система, вся психиатрия и общественность. Однако Персеваль был тверд в намерении исполнить когда-то данное самому себе обещание и продолжал вести борьбу против психиатрической системы.

Основные трудности в написании книги и ее издании для самого Персеваля состояли не в этом. Сам процесс работы над книгой и погружение в воспоминания пугали его. Он боялся возвращения болезни, и часто это происходило, когда он обращался к минувшему, но он успешно держался обретенного вновь разума и благополучно закончил книгу. Тогда он жил в Париже и там пересекся с Ж.-Э. Эскиролем, лидером французской психиатрии и реформатором психиатрической системы. Тот с теплотой отнесся к Персевалю и даже давал советы в организации политических выступлений и стратегии борьбы, но не очень хорошо реагировал на требования Персеваля закрыть все психиатрические лечебницы.

Возвратившись в Англию в 1838 г., Персеваль анонимно издал свою историю. Параллельно он продолжал свою борьбу не только на бумаге. Он прослышал, что некий Ричард Патерностер, клерк, несправедливо содержится в сумасшедшем доме доктора Финча в Кенсингтоне, и стал привлекать внимание общественности к его случаю. Благодаря широкому резонансу случай Патерностера был пересмотрен, и вскоре тот был освобожден, а через некоторое время после выписки поместил в «Times» объявление о том, что ищет сочувствующих граждан, которые хотели бы присоединиться к нему в борьбе против злоупотреблений в сумасшедших домах[354]. Это объявление стало поворотным моментом в жизни самого Персеваля. Они вместе начали борьбу против бесчеловечного обращения в психиатрических лечебницах. Вскоре к ним присоединились и другие бывшие пациенты и их родственники. В 1840 г. вышло второе дополненное издание книги Персеваля, в котором он подробнее описывал условия его содержания в психиатрической лечебнице и свою борьбу за свободу, в том числе против докторов и своей матери. Это издание вызвало еще большую негативную реакцию, чем первое. Персеваль небезосновательно опасался ареста или принудительного помещения в сумасшедший дом.

Персеваль стал одним из лидеров общественного движения против сумасшедших домов и одним из оппонентов и противников готовившегося тогда нового закона о бедных, который облегчал помещение бедняков в сумасшедший дом. Он посещал работные дома и выступал против современных ему порядков со страниц газет и в качестве опекуна стал защищать права неимущих.

В 1846 г. группа, которая когда-то сформировалась вокруг Ричарда Патерностера, расширив свой состав, образовала общественную организацию «Общество друзей объявляемых душевнобольными» (Alleged Lunatics’ Friend Society). Возглавил ее Персеваль, и она просуществовала около 20 лет, защищая бедняков и психически больных от опекунов и от порядков сумасшедших домов. Одним из самых заклятых противников Персеваля стал граф Шефтсбери. В середине 1860-х годов со смертью многих своих деятелей организация прекратила свое существование.

Анализируя историю Джона Персеваля, Эдвард Подволл пишет: «Это история первой в мире – и, возможно, наиболее значимой – организованной попытки реформирования психиатрических лечебниц бывшими пациентами дает всем нам, тем, кто имеет отношение к проблеме защиты пациентов, пищу для размышления. <…> Конечно же, Персеваль убедил бы нас не падать духом. Он напомнил бы нам, что “антипсихиатрия” была не просто движением за реформирование, зародившимся в 1960-х, но что она стала развиваться, как только появилась сама психиатрия. Он сказал бы нам, что на пути подлинной заботы о безумцах всегда возникали громадные препятствия – у каждой эпохи есть свой Шефтсбери»[355].

Для Подволла, в отличие от Лэйнга, погружение в безумие хотя и является циклическим путешествием, которое может вновь привести к здравомыслию, не приносит принципиально нового опыта, не открывает глубин подлинности существования и не рассматривается в позитивном смысле творческого роста. Подволл заимствует представление об активности личности больного в психозе, свойственное теории метанойи, но перестает трактовать этот процесс как перерождение. Больной, проходя через психоз, вновь возвращается к той точке, из которой он вошел в болезнь, – он вновь обретает здравомыслие и разум. Этот циклический круг психоза поэтому для него несет исключительно негативный смысл, поскольку ничего не дает самой личности и приносит ей только страдания и душевную боль.

В самом цикле психотического путешествия Подволл выделяет шесть пространств опыта, шесть стадий со специфическими переживаниями и настроением. Ведущей силой и энергией, которая обеспечивает переход от одной сферы к другой и поддерживает дальнейшее движение, является стремление к душевной полноте. Каждая из них предполагает специфическое мировоззрение, состояние мира и может быть описана как сфера бытия, или экзистенциальная сфера. Эти стадии и сферы, по Подволлу, не являются специфическими и уникальными для психоза, они могут быть прожиты в рамках различных переходных состояний – неврозов, прозрений, медитации, практик работы с сознанием. В психозе они карикатурно преувеличены, и это позволяет увидеть их в четкости и строгой последовательности.

1. Желание – исходное пространство неудовлетворенности окружающим миром и появление желания душевной гармонии, духовно прекрасного. В этой сфере впервые оформляется потребность изменения, развития и вера в возможность преобразования себя и мира, может переживаться первый опыт преобразования и первый опыт кратковременной гармонии вследствие первых изменений.

2. Жажда – пространство нарастания желания духовных изменений, которое переживается как постоянно нарастающая неудовлетворимая потребность в чем-то большем. Каждое приближение к идеалу и душевной полноте здесь оборачивается иллюзией, каждая попытка заканчивается поражением и разочарованием, возникает закономерное сомнение в том, удастся ли когда-нибудь достигнуть идеала гармонии.

3. Принужденность – сфера неустанной инстинктивной устремленности, которая может приобретать форму духовного отчаянья. Отмечена неистовым движением вслепую, отказом от скептицизма и сомнения.

4. Божественное – кульминационная для психоза сфера, в которой окончательно исчезает сомнение и переживается опыт вхождения в «небесные сферы», вечности, разделенности собственных тела и души и переживание исключительно духовного, внетелесного существования. Параллельно нарастает очарованность чуждыми силами и может возникать опыт погруженности в божественное, полной подчиненности божественным силам.

5. Паранойя – сфера борьбы с демоническими силами. Устремленность к душевной полноте окрашивается страхом перед возможной утратой душевного счастья, нарастает агрессивность со стороны подчиняющей человека силы, и его постоянно истязают противоречивые голоса и команды. Возникает ощущение необходимости защищаться и того, что сверхинтенсивная энергия, скорость и сила могут спасти от захватывающего существование кошмарного мира. Для психического заболевания это означает стремительное усиление симптоматики.

6. Ад – заключительная, кульминационная сфера цикла. Нарастание скорости мышления, чувства ненависти и озлобленности, неудовлетворенности собственными желаниями и действиями. Появление агрессии против себя самого и внутренних команд к саморазрушению. Апогей цикла характеризуется внезапной «трещиной», в которой возможно переключение и переоценка ситуации, где существование открывается дружбе и любви, где возможен выход из психоза[356].

Несмотря на обозначенный вектор «безумие – разум», восстановление и выход из психического заболевания для Подволла не является обособленным событием или определенным этапом, отграниченным от периода болезни. Он подчеркивает: «Безумие и здравомыслие сосуществуют. Помрачение сознания и ясность ума идут бок о бок»[357]. На любой ступени психического заболевания имеются так называемые островки ясности, как обозначает это явление Подволл, когда создание и разум словно пробуждаются ото сна и в развертывающемся и нарастающем сомнении прорывают туман расстройства, открываясь объективной реальности. «В гуще безумия, – пишет он, – есть такой момент, когда вещи вновь обретают привычный смысл. И человек ощущает, что вновь стал самим собой»[358]. Иногда такие моменты совсем кратковременны, иногда они длятся какое-то время, но в любом случае именно они являются спасительной дорогой к выздоровлению. Поэтому у любого больного в любое время есть возможность исцеления от психоза посредством культивирования состояний ясности и сомнения. Однако может возникнуть и неблагоприятная ситуация: состояния ясности и сомнения могут столкнуться с противоречащей им окружающей средой и отойти на второй план, отступить. Жизнь больного тогда становится непрерывной борьбой за выживание, и он погружается в нарастающий психоз.

Подволл обрисовывает следующую динамику психического заболевания.

1. Фаза «заражения» здравомыслия. Тело и сознание начинают постепенно пронизывать друг друга, и сознание начинает затухать.

2. Фаза расщепления бреда. Проживая и взаимодействуя со здоровыми людьми, человек обнаруживает, что живет двойной жизнью и жизнь его сознания непохожа на жизнь других, что он живет словно в двух мирах.

3. Фаза блокирования бреда. Бред перестает развиваться, утрачивает подпитку, останавливается у определенной черты и перестает вторгаться в отношения.

4. Фаза формирования островков здравомыслия. В расщепленную жизнь человека начинают вторгаться и постепенно разрастаться островки здоровых отношений, в которые он включен и которые он наблюдает.

5. Фаза переключения. В сознании человека происходит словно случайная вспышка, которая освещает весь его мир другим светом, своего рода пробуждение от патологического мира. Он видит здоровье и, не отступая от этого пути, начинает идти за ним[359].

В этом описании динамики психического заболевания Подволл представляет любопытную трактовку развития психического заболевания, отличную как от классического медицинского описания, так и от теории метанойи Лэйнга. Как уже отмечалось, для него это исключительно негативное состояние, никакой продуктивности Подволл в психической болезни не видит, и здесь он ближе к психиатрии, чем к антипсихиатрии. При всем этом очень важную черту от теории перерождения Лэйнга он все-таки заимствует – акцентирование активности больного, отход от инфекционной метафоры в трактовке психического расстройства.

По Подволлу, успех в прохождении цикла психического заболевания зависит от самого больного, его борьбы за собственное здоровье. Несмотря на отход от трактовки этого процесса как процесса пробуждения, роста и перерождения, Подволл говорит о личностном его характере. Он, как и Лэйнг, рассматривает его не как темное пятно в жизни человека, а как событие, которое он должен успешно пройти. Он акцентирует личностное развитие, личностную работу, работу со своим собственным сознанием. И здесь примечательными являются концепты сомнения и островков ясности.

Сомнение как центральный инструмент работы с личностью и сознанием Подволл акцентирует благодаря обращению к случаю Персеваля. В его книге этот случай является первым и центральным, благодаря ему Подволл разъясняет принципы личностной работы в психозе. Сомнение Персеваля, в свою очередь, напоминает картезианское сомнение, сомнение в достоверности информации, поступающей от органов чувств, сомнение в очевидности наблюдаемых феноменов. Именно об этом сомнении говорит Декарт как о единственно достоверном инструменте работы мышления, мышления объективного и научного. В сознании Персеваля оно становится инструментом, посредством которого он возвращается и обращается к объективной реальности. Удивительно здесь, насколько часто случаи психически больных становятся примерами подтверждения философских теорий.

Культивирование островков ясности, о котором говорит Подволл, – это его аналог сомнения Персеваля. Этот опыт очевидности может служить гарантом объективности воспринимаемой и переживаемой реальности. Он формирует здоровые ощущения и отношения, которые становятся для больного своеобразным мостиком к здравомыслию и нормальной жизни.

Процесс активирования и культивирования островков здравомыслия, по Подволлу, невозможен в пределах структуры и традиции психиатрической больницы. Ее стиль давит на больного, препятствуя раскрытию потенциальных возможностей. Все психиатрические больницы – будь то частные санатории или государственные лечебницы – отличаются специфическим, присущим им стилем. Этот стиль выражает менталитет психиатрической больницы (asylum) как несознаваемый подход к людям, ответ на безумие, и его не могут побороть ни новые формы организации больниц, ни альтернативные проекты, ни терапевтические сообщества. Как подчеркивает Подволл, «всякая создаваемая психиатрическая больница воспроизводит специфическое умонастроение, менталитет, который потом всегда и везде актуализируется и воплощает историю лечебницы»[360].

Менталитет психиатрической больницы проистекает, по Подволлу, от осознания власти над другими людьми, «терапевтической власти». Имплицитно ссылаясь на Саса и упоминая Фуко, он описывает психиатрическую больницу как терапевтическую структуру или терапевтическое пространство со специфическим теоретическим и практическим содержанием. Теория заботы о больных здесь основана на невежестве и неведении, методы заботы отражают безграничную власть над больными. При этом менталитет психиатрической больницы проявляется в нескольких феноменах.

1. Опора на принцип «невзаимного наблюдения»: за одной из сторон взаимодействия ведется наблюдение, а она не имеет возможности наблюдать за другой стороной; наблюдение изначально пристрастно и создает ситуацию, потенциально вызывающую паранойю.

2. Понимание безумия подобно детству. Психиатрическая больница наделяет заключенных в своих стенах чрезвычайно низким интеллектуальным, моральным, юридическим статусом, отказывая им в интеллектуальной, моральной и юридической полноценности. Эта черта уходит своими истоками в теорию дегенерации и закладывает основания практик «исцеления» психически больных.

3. Идея необходимости подчинения и порабощения во благо излечения и выздоровления, которая сохраняется даже в реформистских идеях «морального лечения» С. Тьюка, считающего, что у психически больных есть потребность подчиняться. Так, на место насилия приходят по-прежнему принуждающие мягкость и убеждение.

4. Иерархическая организация, имеющая смысл в рамках буржуазного строя и основанная на иерархическом принципе организации буржуазной патриархальной семьи. Психиатрическая больница, проводящая моральное лечение, основана на этой структуре и пытается представлять себя как семейную институцию.

5. Формирование этического пространства, в котором выздоровление поверяется многочисленными определениями «психического здоровья». Понимание психического здоровья задается доминирующими этическими, религиозными и политическими ценностями.

6. Психиатрическая больница – это приют, пристанище, укрытие. Оно спасает людей от худших условий среды и окружения и дает им более комфортные бытовые и психологические условия. Этот принцип ведет к представлению о том, что психическое заболевание возникает в неблагоприятных условиях среды, и изымая из них больного, психиатрическая больница спасает его, что, в свою очередь, должно порождать с его стороны только благодарность и покорность.

7. Психиатрическая больница в собственных стенах и за их пределами трактует безумие в его различных формах как результат неоправданной самонадеянности и самоуверенности, которые должна пресечь. Такое представление трактует как необходимость всякое недобровольное и жесткое лечение.

8. Психиатрическая больница является главным образом медицинским пространством. В результате своеобразного переворота XVIII в. ответственность за психическое заболевание перешла к врачам, и они приобрели право решать, кто болен, а кто здоров[361].

Все эти характеристики губительны для больного, поэтому Подволл предлагает альтернативный проект, который бы не наследовал менталитет психиатрической больницы, а формировал пространство раскрытия возможностей больного, который бы вел его к выздоровлению. Он стремится преодолеть каждый из губительных феноменов психиатрического менталитета.

Подволл стремится уйти от невзаимности и терапевтической власти, настаивая на необходимости организации пространства общения со взаимными связями, с соответствующей активностью, со зрелыми отношениями больного и окружающих его людей. Это пространство общения для него – исходное терапевтическое пространство. Оно должно простираться и вне, и внутри стен больницы и сообщества, поэтому отличительной чертой организуемых Подволлом проектов станет преодоление изоляции больных и их сосредоточения в одном месте. Больной, по его убеждению, не должен полностью изыматься из среды, он просто должен перемещаться в другую, здоровую среду, поэтому больные также не должны проживать с больными, поскольку в этом случае они не смогут сформировать здорового общения, здоровых связей с обществом. Если больные живут друг с другом, как это происходит в психиатрических больницах и в большинстве антипсихиатрических сообществ, те связи и паттерны поведения, которые они формируют вместе с терапевтами, оказываются не приспособлены к обычному обществу. Эта среда, к которой они адаптируются, остается искусственной средой, в ее рамках выработка навыков приспособления к среде естественной невозможна. В этом основное отличие проектов, начатых Подволлом, первым и центральным из которых становится «Уиндхос» (Windhorse).

Данный проект Подволл запускает в Боулдере (Колорадо) в 1981 г. В состав управляющей команды в разное время входят также Чарльз Напп, Джейми Эмери, Кэйти Эмери, Джефри Фортьюна. Уже в начале 2000-х последний основывает центр «Уиндхос» в Галифаксе (Новая Шотландия), который до сих пор благополучно функционирует, его центр с 1992 г. располагается в Нортгемптоне (Массачусетс), развивая целую сеть программ. Название проекта происходит от персонажа азиатской мифологии – ветряного коня, живущего на небесах и дающего человеку энергию: «Уиндхос буквально – это энергия тела и сознания, которую можно пробудить в процессе исцеления от болезни или преодоления депрессии»[362], – пишет Подволл.

В основе проекта критическое отношение к психиатрической больнице как к среде, полностью вырывающей человека из привычного для него окружения. Подход «Уиндхос» базируется на включении человека в состав команды, интеграции его в сообщество, одновременно без отрыва его от собственного дома. Подволл и его коллеги работали (и работают) с самыми разнообразными расстройствами и проблемами: с шизофренией и другими психозами, обсессивно-компульсивными и аффективными расстройствами, расстройствами индивидуальности, наркоманией и алкоголизмом, аутизмом и нарушениями развития, старческими психическими расстройствами и проч. Они работают как с острыми, так и с хроническими заболеваниями, предлагая краткосрочную и долгосрочную терапию, а также консультативные и образовательные услуги.

Организация терапии и помощи уже с первых шагов отличалась от таковой в других подобных проектах. Больные проживали отдельно друг от друга в арендованных домах, вместе с ними жили, как правило, два члена терапевтической команды: они помогали организовать нормальный быт и повседневную жизнь. Параллельно клиент проходил курс индивидуальной терапии.

В теории и методе «Уиндхос» нынешний его руководитель Джефри Фортьюна выделяет четыре принципа.

1. Психоз – масштабное разрушение баланса системы «тело – сознание – среда», поэтому программа помощи и восстановления баланса должна включать биологические, психологические, социальные и духовные измерения целостно рассматриваемого человека.

2. Практически полное восстановление – это реальная возможность для каждого, кто находится в психозе. Континуальность сознания может прорвать всякую мглу психоза и вернуть человека к контакту с его телом и окружающей средой. Мгновения такого пробуждения – островки ясности – должны рассматриваться как исходные крупицы восстановления.

3. Восстановление происходит естественным путем, когда развивается подлинно терапевтическая дружба и поддержка в домашней обстановке. Объединение психически больных людей в одном месте может привести к ухудшению здоровья как у клиентов, так и у персонала. Больной человек, напротив, пойдет на поправку быстрее в окружении здоровых людей и в нормальной обстановке.

4. Терапевтическая команда «Уиндхос» должна быть обеспокоена восстановлением клиента, а также самочувствием каждого участника команды, членов семьи клиента и всего терапевтического сообщества. Эта задача сопряжена с терапевтической функцией сообщества[363].

В настоящий момент функционирование «Уиндхос» основывается на двух центральных положениях: 1) каждый человек здоров и нормален, а психические расстройства развиваются на поверхности этого здравомыслия; 2) здоровье человека неотделимо от окружающей его среды, поэтому если человек налаживает здоровые отношения с окружающей средой, то это активизирует его здоровье и здравомыслие и может привести к восстановлению. Окружающая среда включает в себя три аспекта: 1) физическая и повседневная жизнь; 2) межличностные отношения и эмоции; 3) сознание, включающее мышление, внимание и ощущение своего собственного присутствия и смысла.

Данные аспекты окружающей среды задают три магистральные линии работы: 1) акцент на повседневной активности – терапевтическая команда и сам клиент обращают особое внимание на повседневную жизнь: приготовление еды, уборку, стирку, приусадебное хозяйство и проч., при этом дом клиента – это средоточие командной работы; 2) установление здоровых отношений – первоначальные отношения устанавливаются в пределах терапевтической команды, в дальнейшем они становятся мостом для налаживания общения в социуме; 3) работа по графику с целью стабилизации суточных ритмов – психические расстройства приводят к нарушению ритмов питания и сна, отдыха и работы. Стабилизация этих ритмов приводит к уменьшению напряженности и минимизации конфликтов, к активизации чувства безопасности и защищенности. Эта работа проходит сразу в трех плоскостях: терапевтическом домашнем хозяйстве, терапевтических отношениях в команде, индивидуальной психотерапии[364].

Все эти сферы работы пересекаются в процессе групповых встреч:

1) домашних встреч клиента, его соседа или соседей по дому и руководителя группы (1 час в неделю), обычно эти встречи происходят за завтраком и на них обсуждаются бытовые проблемы домашнего хозяйства;

2) встречи команды – встречи клиента и всех членов терапевтической команды (1,5 часа в неделю), они акцентируют отношения внутри терапевтической группы; 3) встречи руководителей группы – встречи руководителя терапевтической группы и основного психотерапевта (1–2 часа в неделю), имеют функцию контроля и активизации совместной работы; 4) супервизии – обмен опытом и решение возникающих проблем, их могут проходить все члены команды (1,5 часа в неделю)[365].

Как подчеркивает Джефри Фортьюна, терапевтическая команда «Уиндхос» стремится преодолеть дисбаланс в биологических, психологических, социальных и духовных измерениях человека. Она стремится наладить физическое функционирование человека, укрепляя его физическое здоровье: на это направлены иглоукалывание, массаж, гимнастика, диетическое питание. В рамках психологического измерения работа нацелена на синхронизацию тела, сознания и окружающей клиента среды и достигается в основном в рамках индивидуальной психотерапии. Восстановление социального измерения происходит благодаря проживанию клиента в терапевтическом хозяйстве со здоровыми соседями и взаимодействию с принимающей и понимающей командой профессионалов. Так клиент восстанавливает паттерны жизни в группе и обществе. В обязательном порядке осуществляется отслеживание состояния клиента и после прохождения программы. В рамках духовного измерения происходит активизация творчества и сострадания.

Непосредственная каждодневная работа строится следующим образом. Клиент живет вместе с одним из членов команды в арендованном маленьком домике с двумя спальнями приблизительно в течение 14 месяцев. Задачей члена команды является простое соседство, установление дружелюбных отношений и исполнение повседневных обязанностей. Никакая нацеленная терапевтическая работа на этом уровне не ведется. В «Уиндхос» считается, что дом должен быть домом, а не больницей, в которой происходит хотя и альтернативное, но лечение. Клиент здесь учится строить отношения, быть дружелюбным к другим, продуктивно жить в обществе и просто чувствовать себя в гармонии с самим собой, чувствовать себя дома. Это является основным залогом успешной работы.

Одновременно с этим четверо терапевтов и руководитель терапевтической группы ежедневно по 3 часа встречаются с клиентом в его доме. Никакой специализированной работы при этом не ведется, команда синхронизируется с клиентом, обеспечивает терапию понимания и поддержки, стремясь перефокусировать его внимание. Каждую неделю с клиентом встречаются и другие члены команды: массажист, медсестра и психиатр, которые поддерживают его здоровье и контролируют общее состояние. Основным пространством работы становится индивидуальная психотерапия с терапевтом в консультационном кабинете, проходящая по часу четырежды в неделю. Эта терапия направлена на культивирование межличностных отношений, развитие подлинной коммуникации, а также на восстановление единства тела и души. По Подволлу, корень болезни – десинхронизация сознания и тела, поэтому, чем прочнее соединяются сознание и тело, тем яснее становится видение окружающего мира. Деятельность команды и терапевта при этом контролирует руководитель команды, собирающий ее каждую неделю.

Подволл не стремился создать какое-то особенное терапевтическое пространство, погружая в которое больных можно было бы их исцелить. Как неоднократно отмечалось, такая специализированная среда, на его взгляд, губительна, а не целебна, поскольку неизбежно будет отмечена менталитетом психиатрической лечебницы. Больные живут обычной жизнью, и та среда, в которую они погружены, – это не какая-то особенная среда, а просто нормальная среда, пустое пространство, которое вместе с терапевтами заполняют сами больные.

Обычная жизнь среди нормальных людей, обычные повседневные занятия – вот тот ресурс, который Подволл и его соратники задействуют в терапевтической работе. Не отрыв от повседневности, а включенность в нее. Начиная со своего собственного соседа, с которым он проживает под одной крышей, больной учится вновь выстраивать нормальные отношения, затем распространяя их и на других людей и другие типы коммуникации. Он учится организовывать свою внешнюю повседневную среду, а также обращаться внутрь себя, работать со своим сознанием, меняться и отслеживать эти изменения.

Безусловно, «Уиндхос» – очень дорогостоящий штучный проект, встраивающий новое терапевтическое пространство вокруг каждого больного, уходящий от типичности и универсальности к единичности – к уникальности ситуации, личности и общения. По сравнению с другими антипсихиатрическими проектами этот проект в большей мере развивает идеи социальной феноменологии Лэйнга, работая с неповторимым пространством взаимных связей людей в группах и в обществе, пытаясь таким образом восстановить континуальность коммуникации, а значит, и континуальность мира больного.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.