За деньгами!
За деньгами!
До самого последнего момента скрывал Рудницкий свой планируемый отъезд от коллег по УВУ. Наконец в октябре 1926 года, не забыв получить в университете зарплату за месяц вперед, он выехал в СССР.
Мог ли Степан Львович рассчитывать на воплощение своих идей в Советской стране? Касательно проповеди «украинской национальной идеи» – мог, но только частично! Относительно же концепции «биологической политики» – однозначно нет! Впрочем, не это для него было главным.
Даже некоторые современные биографы Рудницкого признают: принимая решение о переезде, он руководствовался материальными соображениями. Да и сам Степан Львович, явившись по приезде знакомиться с крупным украинским деятелем академиком Сергеем Ефремовым, отрекомендовался как человек «аполитичный», которому все равно где работать. Лишь бы платили хорошо!
Мечты поначалу сбывались. Его назначили профессором, определили приличное жалованье, выделили квартиру со всеми удобствами (электричество, телефон, ванна, центральное отопление).
Дальше – больше. В Харькове (тогдашней столице УССР) организовали Украинский институт географии и картографии, а Степана Львовича сделали директором. В письмах к проживавшей в Австрии сестре он хвастался своим благосостоянием и сообщал, что собирается прикупить домик у моря или над Днепром, чтобы проводить там лето. Но постепенно ситуация для него стала ухудшаться.
«Кому много дано, с того много и спросится», – говорит Библия. Чем более высокое положение занимал Степан Львович, тем заметнее становилась его несостоятельность как ученого. Выяснилось, что Рудницкий – никудышный преподаватель (учебный материал он излагал столь нудно, что студенты перестали посещать лекции). Старые профессора отзывались о Степане Львовиче как о невежде и выскочке, чей уровень знаний не выше уровня заурядного провинциального учителя. До Рудницкого доходили подобные разговоры, но он объяснял их тем, что ученые дореволюционной школы сплошь «черносотенцы» и ненавидят его как украинизатора.
Однако оказалось, что и украинские деятели (тот же Сергей Ефремов) невысокого о нем мнения. Степан Львович нашел тут другое пояснение: его не любят за лояльное отношение к большевикам.
Впрочем, главные неприятности ожидали Рудницкого не от местных, а от своих галичан. Обосновавшись в кресле директора института, он принялся зазывать к себе земляков, заполонив вскоре ими учреждение. Не учел Степан Львович одного: амбиций у новоприбывших не меньше, чем у него самого. Чуть осмотревшись, они рассудили, что ничем не хуже директора, и стали требовать себе руководящих должностей.
Началась форменная грызня с взаимными доносами в вышестоящие инстанции. Тогда и пустил Рудницкий в ход слово «гангриновичи», умалчивая, что еще недавно, мотивируя перед властями необходимость вызова из Галиции теперешних оппонентов, он характеризовал их как талантливых деятелей науки.
А тут еще в самый разгар склоки у Степана Львовича произошел конфликт с одним из аспирантов – Юрием Платоновым. Тот проанализировал зарубежную научную литературу по географии и установил, что на работы Рудницкого (ни на прежние, ни на нынешние) никто не ссылается. То есть попытка директора позиционировать себя как авторитетного ученого лишена оснований.
Известно, что обнародованием неприглядной правды можно оскорбить куда сильнее, чем самой грязной клеветой. А это была правда. Со Степаном Львовичем случилась истерика. Он потребовал немедленного увольнения аспиранта, угрожая в противном случае уволиться самому и уехать за границу.
Аспиранта, конечно, уволили. Спешно собранный «ученый совет» проголосовал за такое решение, несмотря на то Платонов являлся одним из тех энтузиастов, чьими усилиями организовывался институт. Удалось директору усмирить и взбунтовавшихся земляков (их перевели в другие учреждения).
Победа оказалась возможной, так как власть все еще поддерживала Рудницкого. Ему покровительствовал всемогущий нарком просвещения Николай Скрыпник. Но так было до поры до времени.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.