Иеромонах Никон
Иеромонах Никон
Иеромонах[88] Никон был высок и тощ, длинная риза висела на нем, как мешок на колу. Крючковатым носом и южным загаром Никон смахивал на басурманина. Прибыл иеромонах в Чернигов вместе с посольством из Тмутаракани.
Стоят в княжеской гриднице люди, разодетые в шелка и аскамит с золотыми и серебряными гривнами на шее. А впереди всех, возвышаясь на голову над всеми, - монах в обтрепанной захудалой одежонке. Однако стоит как боярин, выпрямив спину и расправив плечи, без робости и смущения взирая на князя Святослава.
Святослав собирался в мае опять идти с дружиной к Тмутаракани, как вдруг на Федула[89] тмутараканцы сами к нему пожаловали. Князь удивился не столько самому посольству, сколько главе его.
«Видать, дела у тмутараканцев совсем плохи, коль отважились они на поклон ко мне идти», - с затаенной радостью подумал он.
Со слов Никона так и выходило.
- Как помер Ростислав, так дружина его меж собой передралась, - рассказывал иеромонах, - венгры начали богатых людей грабить, половцы насильничать. Первыми хазары возмутились, потом русичи-тмутараканцы. Смута в городе была большая. Многих венгров хазары порубили, остальных прогнали прочь. Вслед за венграми ушли и половцы. Порей и
Вышата кое-как народ утихомирили да послали гонцов ко князю Всеволоду, чтобы, значит, перейти под его руку. Но хазары снова возмутились: не люб им Всеволод, женатый на гречанке. Хазар поддержали многие русичи-тмутараканцы.
Византийцы давно зарятся на Тмутаракань, а князь Всеволод им друг и родственник. Он возьмет да и уступит Тмутаракань византийскому императору за мзду небольшую. Поэтому на вече было решено слать послов в Чернигов. Кланяемся тебе, Ярославич, просим забыть обиды и опять дать нам в князья сына твоего Глеба. Готовы тебе крест целовать на том.
Святослав спросил:
- А коль я порешу отдать Тмутаракань византийцам? Золота через это у меня станет больше, а хлопот меньше.
Иеромонах промолчал, но в его глазах, живых и дерзких, появилось лукавое выражение. Он как бы говорил взглядом: «Толковал бы ты сии речи, княже, тем, кто тебя плохо знает! Мне-то зачем? »
Знали тмутараканцы, кого послать к черниговскому князю. С Никоном Святослава связывала давняя дружба еще с той поры, когда прогневил смелый на язык иеромонах князя Изяслава и был вынужден спасаться от его гнева в Чернигове. Достал бы Изяслав Никона и там, но Святослав вовремя отправил иеромонаха в далекую Тмутаракань якобы с поручением. Случилось это пять лет тому назад.
- Поспешил бы ты, княже, с дружиной в Тмутаракань, - сказал Никон. - Кто знает, что на уме у Всеволода. Я чаю, гонцы от Порея и Вышаты уже добрались до Переяславля.
- Не посмеет Всеволод меч на меня поднять, - уверенно произнес Святослав. - Просьбу вашу я уважу: дам вам Глеба. А зла на тмутараканцев не держу. Вы Ростислава к себе не звали, он сам пришел.
Благодарные послы отвесили черниговскому князю земной поклон.
Согнул спину и долговязый Никон, но не так низко, как остальные. Не любил Никон кланяться, не умел речей угодливых говорить, часто бывал вспыльчив и резок, странно было вообще видеть его главой посольства.
Сказал Святослав об этом Никону, когда они сидели вдвоем за ужином.
Никон был откровенен, как всегда.
- Брата твоего Изяслава, княже, не люблю и не терплю, прости за откровенность. В бороде у него густо, а в голове пусто. Сидят вокруг него латиняне, как куры на шестке, и квохчут, не переставая, радуясь, что князь киевский им внимает. Через жену свою еретичку сам наполовину еретиком стал. А князь Всеволод предан вере православной и заветы отцовские чтит, но уж больно часто на Царьград оглядывается. Живет как русич, а мыслит как грек. Не верю я ему, хитрости и коварства набрался он от родственников жены своей. Особняком от братьев своих держится.
- Это у него с детства, - беспечно заметил Святослав. - Он же был любимцем отца нашего.
- Оно и видно! - проворчал Никон. - Был Всеволод любимцем отца, теперь в любимцы судьбы метит.
- А что ты скажешь обо мне, преподобный отче? - Святослав пристально посмотрел Никону в глаза. - Я ведь тоже елеем не умываюсь и женат на бывшей католичке, как Изяслав. Молви прямо, без утайки.
Никон пошевелил густыми бровями.
- Я дожил до счастия молвить только правду, княже, за нее-то мне когда-нибудь голову и отвернут. - Он пригладил свои длинные усы и бороду. И далее заговорил так, будто делился с собеседником своими раздумьями: - Будь твоя жена хоть трижды еретичка, княже, вреда от этого не будет, ибо сердце у тебя не из теста. Я ведь ведаю, какую власть ты над женой имеешь, а она над тобой невластная. Это мне в тебе нравится.
Правитель должен своим, а не бабьим умом жить. И потом, от Оды у тебя один сыночек, старшие же сыновья от русской жены рождены. И воспитаны они у тебя как истинные русичи. Знаю, княже, что не терпишь ты немцев и греков, хоть и языки ихние разумеешь. Стало быть, шапку ломать перед чужеземцами не станешь в отличие от братьев своих. И в дрязги чужеземные вмешиваться не собираешься.
- А это как сказать, отче, - возразил Святослав. - Отворачиваться от других стран нам нельзя. И на месте Изяслава я бы…
- Давно, - прервал Святослава Никон, - давно пора поразмыслить тебе, княже, как сбросить Изяслава с киевского стола. Покуда ересь латинская не распространилась, подобно саранче, по земле русской!
Такое признание на миг лишило Святослава дара речи. Глаза князя будто молнии метнулись к лицу иеромонаха: на что это он его подбивает?
Никон сохранял спокойствие, в котором угадывалось умудренное жизненным опытом состояние души человека, умеющего молчать, но не желающего это делать, когда слова сами рвутся наружу.
- Не ожидал я, отче, такое от тебя услышать, - признался Святослав.
- А от кого ожидал, княже? - спросил Никон. - Может, от Всеволода? Так он спит и видит себя на столе киевском!
- Отец наш, умирая, завещал нам жить в мире и блюсти лествицу княжескую, - словно предостерегая Никона от дальнейших опасных речей, промолвил Святослав и отвел взгляд.
Не хотел он, чтобы Никон догадался по глазам его, что ведомы и ему такие мысли. Гнал их от себя Святослав, но они возвращались вновь и вновь.
- Не ведаю, княже, можешь ли ты опереться на черниговцев в борьбе за киевский стол, но на тмутараканцев можешь вполне, - упрямо продолжал Никон. - Ты волен уйти от таких разговоров, но волен ли ты, княже, уйти от самого себя? Я говорю тебе, воспари и будь орлом, ибо за сильного Бог, а ты мне про лествицу княжескую толкуешь. Что ж, пресмыкайся, жди своей очереди, может, к старости и дождешься!
Никон сердито замолчал, теребя свои усы.
- Не прав ты, отче, - осторожно возразил Святослав, - Бог не в силе, но в правде.
- Не учи рыбу плавать, Ярославич, - недовольно проговорил Никон. - Правда на стороне сильного, испокон веку так было. Ведь и «Русская Правда» не смердом писана.
- Дерзок ты на язык, отче, - покачал головой Святослав. - Как только прихожане тебя терпят!
- Прихожане мои не князья, потому и терпят, - хмуро ответил Никон.
- Ростислава-то любили в Тмутаракани?
- Любили и почитали. За помыслы дерзновенные, за благородство истинное, не показное, за простоту в речах. За то, что он в баньке попариться любил. За то, что он русские песни слушал и пел. - Никон печально вздохнул. - Что говорить, славный был князь! Да в том-то и беда, что был…
- Воеводы Ростислава мстят ли за князя своего?
- Мстят, конечно, только месть боком выйдет тмутараканцам.
- Как так?
- Захватил Порей в море три судна греческих, купцов убил, рабов на волю отпустил. Вышата в Корчеве греков побил, а жен их на потеху своим воинам отдал, рабов опять же - на волю. В довершение всего обступили они с войском Кор-сунь. В городе том восстание произошло: поднялись бедные на богатых. Скоро по всей Тавриде такое же начнется. Чем все кончится? Двинет ромейский император флот с войском в Тавриду, - Порей и Вышата со своими двадцатью ладьями на море ромеев никак не одолеют. На суше тягаться с воинством ромейским тоже не смогут, потому как кроме пятисот дружинников у них в войске сплошь беглые рабы. Вот и выходит, что воеводы Ростислава уйдут в степи, - ищи ветра в поле! - а ромеи выместят свой гнев на тмутараканцах.
- Так ты полагаешь, отче, что князь черниговский спасет Тмутаракань от ромеев?
- Убежден.
- А Всеволод не сможет спасти?
- Всеволод не станет спасать.
- Епископ-то тмутараканский, небось, не рад будет моему сыну, а?
- Нас к тебе не епископ посылал, княже, а русские люди. Не хотел я ехать вовсе да люди уговорили. Я им говорил, что не отступится от Тмутаракани князь черниговский, даже если ромейский император исполнит на него все свое войско. Нет, уперлись, как бараны, поезжай да поезжай!
Святослав от души рассмеялся.
Нравился ему Никон то ли искренностью своею, то ли острым языком, то ли еще чем-то. Впервые задумался над этим в тот апрельский вечер, когда иеромонах ушел почивать. Правду молвит Никон, от себя не убежишь.
Долго не ложился спать Святослав, все бродил по гриднице, освещенной пламенем свечей. Думы терзали князя, Каиновы думы. Злился Святослав на себя за это, злился и на Никона, но и злость не могла притупить в нем того чувства, которое толкает честолюбцев на решительный шаг. В эти минуты Святослав признался самому себе, что и Никон нравится ему прежде всего за то, что признает за Святославом первенство среди сынов Ярослава Мудрого. С самой первой встречи с Никоном почувствовал это Святослав.
Когда сам о себе думы высокие имеешь, это считается грехом да и не может человек сам о себе с предельной прозорливостью мыслить. А ежели думы такие зарождаются в другой голове, даже во многих головах, и будут они о том, что не пора ли князю черниговскому встать во главе Руси! Вот что лишало Святослава сна.
Когда пригрело землю майское солнышко, собрался Глеб Святославович в дальний путь к Тмутаракани, уже в который раз. С Глебом отправлялись триста дружинников и воевода Гремысл. Собралось в обратную дорогу и тмутараканское посольство.
В день расставания Святослав был серьезен и немногословен.
- Никона слушай, сын мой, - негромко молвил князь, глядя в ясные глаза Глеба. - Он худому не научит. Да ухо держи востро! Хоть и сами призвали тебя тмутараканцы, случиться может всякое.
Обнял Святослав сына и отошел.
Уже стоя в стороне, наблюдал князь, как прощаются с Глебом его братья. Было видно, что все трое завидуют ему, а особенно Роман. Не сидится дома Святославичам: кровь молодая, горячая!
К Святославу приблизился Никон. Темная риза на нем была подпоясана толстой веревкой, через плечо холщовая котомка. На ногах онучи.
- Прощай, князь. Буду Бога за тебя молить, коль в мыслях своих возжелаешь стать выше братьев. - Никон в упор посмотрел на Святослава. - Ну, а не возжелаешь, не обессудь, молиться за тебя не стану. Неча Бога блазнить!
- Прощай, отче, - медленно и как бы со значением произнес Святослав.
Иеромонах перекрестил Святослава и направился к своей лошади, когда ему вдогонку прозвучал вопрос князя:
- Как же ты узнаешь, отче, о том, посетили меня дерзкие мысли или нет?
Иеромонах задержался на месте и ответил, не оборачиваясь:
- Божьим предвидением, княже.
- А не обманешься, отче?
Уловив усмешку, Никон через плечо глянул на Святослава и спокойно заметил:
- Иль не посещали тебя мыслишки эти, княже?.. Посещали, и мне сие ведомо. Доподлинно ведомо!
Последние слова Никона запомнились Святославу и в особенности взгляд его, острый и пронизывающий. Ничто от такого взгляда не скроется: ни настроение человека, ни помыслы его. Понятно, отчего так разгневался некогда на Никона Изяслав. Видимо, прозорливый иеромонах не просто правду сказал ему в глаза, но в душу Изяславу заглянул и наизнанку ее при всех вывернул.
«На неправедное дело толкает меня Никон, - говорил сам себе Святослав. - Почто толкает он меня на греховное? Почто желает видеть меня великим князем на Руси? Моими руками хочет отомстить Изяславу иль впрямь желает очистить Русь от ереси латинской?..»
Не мог ответить князь ни на один из этих вопросов, из-за чего томилась его душа в беспокойстве. Будто ступил он на скользкий путь, и не на кого ему опереться на этом трудном пути.
«Пока не на кого, - успокоил себя Святослав. - Сыны возмужают, будет на кого».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.