XI. Как Муссолини спас Москву
XI. Как Муссолини спас Москву
27 октября 1940 г. Гитлер находился во Франции, в городе Монтуар на Луаре. Он только что виделся с маршалом Петэном и с Лавалем. Несколько дней тому назад был в Андэй, на свидании с Франко. Он вел войну с Англией и был целиком поглощен проектом занятия Гибралтара.
Из Рима пришло сенсационное сообщение:
«Италия решила напасть на Грецию. Сведения надежные. Война неизбежна.»
Эта новость была в высшей степени неприятна для Гитлера. Его политика требовала в данный момент мира на Балканах. Он опасался вмешательства Турции, – был еще в той стадии благоразумия, когда боялся войны на два фронта.
Короткий приказ – и специальный поезд Гитлера, – подлинная подвижная крепость, уставленная пулеметами, – несется полной скоростью к Флоренции. Дуче вызван телеграммой.
Свидание состоялось утром 28 октября. Муссолини – с выпяченной грудью, с поднятой головой, имел очень самоуверенный вид. С первых же слов Гитлера он остановил его.
«Фюрер, слишком поздно. Дело уже в ходу. Наши войска вступили в Грецию сегодня в шесть часов утра».
Видя недовольство на лице собеседника, он добавил:
«Не беспокойтесь, все будет кончено в несколько дней».
Эта сцена была бы невероятной, если бы ее не подтвердили три свидетеля: Геринг, Иодль и Кайтель.
По словам Геринга, поезд Гитлера прибыл во Флоренцию между 9 и 10 часами утра; Муссолини не прибыл на вокзал для встречи союзника. По рассказу Кайтеля, более обстоятельному, поезд прибыл раньше, но встреча обоих вождей состоялась не сразу. Муссолини, быть может намеренно, заставил Гитлера ожидать себя.
«Я отправился на самолете, – рассказывает Кайтель, – из Монтуара в Берлин с приказом фюрера. Затем я вернулся в Мюнхен, где успел пересесть в его поезд. В 6 ч. утра мы прибыли во Флоренцию, Муссолини появился в 8 часов. Он приветствовал нас и сказал: „фюрер, мы уже наступаем“.
Эти мелкие различия не играют никакой роли. Геринг и Кайтель формулируют оба одно и то же положение: «Мы опоздали на три часа».
Кайтель добавляет:
«Это была катастрофа».
Да, подтвердили мы от себя, – это была катастрофа.
Перед лицом света диктаторы обменялись клятвами дружбы и провозглашали стальную прочность Оси. Но, когда доходило до дела, то каждый работал сам на себя.
Гитлер питал глубокое недоверие не персонально к Муссолини, но к его военному и политическому окружению. По словам Кайтеля, он говорил:
«То, что известно Муссолини, известно и Чиано, а что известно Чиано – известно в Лондоне». Вот почему он открывал своему боевому товарищу ровно столько, сколько нельзя было от него утаить.
Гитлер уверял Муссолини, как и весь остальной свет, что он произведет высадку в Англии, тогда как он уже давно отказался от этой идеи; Муссолини предлагал ему в помощь свои войска и был оскорблен отказом Гитлера. 21 января 1941 г. Гитлер утаил от Муссолини свои приготовления к войне против России. Дуче узнал о начале военных действий по радио, так как личное письмо, которым Гитлер извещал его о войне, пришло слишком поздно.
Муссолини со своей стороны тоже маскировал свою политику.
«Весьма вероятно, – сказал Иодль, – что итальянцы на несколько дней ранее срока начали свои операции, так как они были уведомлены о том, что нам известны их планы и они боялись нашего сопротивления этим проектам».
Поставленный перед совершившимся фактом, Гитлер вернулся в Берлин. Дуче, провожая его, снова повторял, что в самое короткое время он вступит в Афины.
Фюрер стоически принял роль, которую заставил его сыграть его союзник. Однако, через две недели, когда дела у Муссолини стали принимать дурной оборот, Гитлер написал ему с тем, чтобы поставить точки над i в этом деле. Письмо это – документ № 2. 762 P.S. Нюрнбергского архива – окончательно убеждает, что нападение на Грецию было полною неожиданностью для Германии.
Гитлер писал:
«Дуче, когда я просил у Вас свидания во Флоренции, я предпринял путешествие в надежде, что я могу поделиться с Вами моими мыслями еще до начала конфликта с Грецией, о котором я имел лишь самые скудные сведения.
Я хотел просить Вас, прежде всего, отсрочить эту операцию, если возможно, до лучшего времени года и, во всяком случае, до президентских выборов в Америке.
По крайней мере, я хотел просить Вас не предпринимать ничего до занятия острова Крита и я рассчитывал предложить Вам воспользоваться германской дивизией парашютистов и дивизией воздушного десанта».
Увы! Поезд прибыл во Флоренцию слишком поздно.
Через две недели после начала операции в Албании, храбрая итальянская армия попала в затруднительное положение. Два месяца спустя она оказалась в критическом положении и еще через несколько месяцев – в безнадежном.
Гитлер очень скоро понял, что ему не удастся избежать вмешательства.
Италия напала на Грецию 28 октября. Директива Гитлера от 12 ноября уже предлагала главнокомандующему германской армии иметь в виду интервенцию в Греции и занятие страны к северу от Эгейского моря. Зубцы германской агрессии захватывали Балканы.
В январе 1941 г. генерал Гуццони, начальник итальянского Главного Штаба, изложил ситуацию Гитлеру и его офицерам. Он заявил, что Италия держит в Албании двадцать одну дивизию, что она туда посылает еще три и намерена произвести удар с севера силами десяти дивизий в направлении Корицы. Комментарии к протоколу этого совещания обнаруживают скептическое отношение немцев к этой операции.
Гуццони высказал кроме того просьбу о германской поддержке в Албании. В длинной речи, произнесенной на последнем заседании совещания (документ S. 134), Гитлер ответил генералу, что это не представляется удобным. «Если соединения, которые мы вам могли бы послать, останутся в тылу, то зрелище немцев, смотрящих со скрещенными руками на то, как итальянцы изнемогают в битвах, оказало бы плохое действие на мораль итальянских войск. Если же наши войска примут участие в боях, то Германия может быть преждевременно вовлечена в войну на юго-востоке. Было бы крайне неприятно, если бы Турция объявила себя солидарной с Англией и предоставила ей свои аэродромы».
На полях протокола – заметка карандашом, быть может, рукой Гитлера: «Константинополь-Констанца – 380 километров». Мысль о румынской нефти, по-видимому, не выходила из головы фюрера. Она не давала ему покоя в течении всей войны.
Германия колебалась: ей не хотелось ввязываться в балканскую авантюру. Но она понимала, что война, которой к ее досаде так добивался Муссолини, будет иметь последствием возвращение англичан на континент, и она готовилась к интервенции, так как чувствовала ее неизбежность. Это предприятие получило имя «плана Марита».
В декабре 1940 г. Гитлер издал директиву № 20 (документ 1541 P.S.). Она начинается следующими словами:
«Цель битвы за Албанию еще не достигнута. Вследствие опасной ситуации, сложившейся в Албании, является вдвойне необходимым парализовать попытки англичан создать базы под защитой балканского фронта, что было бы в высшей степени опасно как для Италии, так и для нефтяных промыслов Румынии».
Болгария участвовала в заговоре. Она предложила свою территорию, как базу для нападения на Грецию. 8 февраля маршал Лист от Германии и представитель болгарского Главного Штаба выработали программу совместных действий (документ 1. 746. P.S.).
Через Венгрию и Румынию, которые также участвовали в заговоре, германские войска должны были незаметно проскользнуть на Балканы.
Начало весны было несчастливо для итальянцев. В течении зимы грязь и непогода мешали военным действиям; но когда небо прояснилось и почва подсохла, то греки двинулись вперед и заняли Албанию. Этот народ, насчитывающий всего шесть миллионов в борьбе с сорока пятимиллионной Италией нанес ей почти полное поражение. Вообще говоря, Италия, как союзник, не имела большой цены для Германии. Она оставалась верна своей национальной традиции, согласно которой была неопасным врагом и опасным союзником. Но она занимала стратегические позиции, и Германия волей неволей вынуждена была ее спасать.
В Югославии произошел переворот. Германофильское правительство Стоядиновича, которое только что заключило пакт с Германией, было свергнуто. Это событие явилось следствием итальянской авантюры в Греции. С того момента, как Муссолини потерпел поражение, антигерманские силы в Европе воспрянули. Предстоящее возвращение Англии на континент всем придавало веры и бодрости.
Гитлер решил покончить с этим.
«Я не буду ожидать, – сказал он на большой конференции Главного Штаба 27 марта (документ 1746 P.S.), – изъявления лояльности от нового-правительства Югославии. Никаких дипломатических шагов, никаких ультиматумов! Югославянские уверения не будут приняты во внимание. Наступление начнется немедленно после того, как войска и необходимые материалы будут сосредоточены на местах. Политические соображения требуют, чтобы война велась жестоко и безжалостно и чтобы военный разгром Югославии произошел с быстротой молнии».
Переворот в Югославии был предлогом или, если угодно, случаем. «Но, – сказал Кайтель, – подлинной причиной нашей интервенции на Балканах была необходимость спасти Италию от военного разгрома, перед которым она стояла. Муссолини был „взят за горло“. Геринг со своей стороны заявил: „Переворот в Югославии, ухудшивший и так уже скверное положение Италии, сделал нашу интервенцию необходимой“. Как бы то ни было, развитие событий на Балканах в 1940-41 гг. началось с агрессии, которую Муссолини, подготовил и начал без ведома Гитлера.
Кампания на Балканах принесла удовлетворение Гитлеру. Его танкисты, подкрепляемые химическими препаратами, которые позволяли им в течении двух недель обходиться без сна, завоевали полуостров, буквально, не смыкая глаз. Югославянская армия была разгромлена. Греция – раздавлена. Английские войска, спешно высаженные на континенте, пережили в Пирее второй Дюнкирхен. Крит был захвачен с тем же воодушевлением, с каким германские дивизии переходили через Дунай. Восточная часть Средиземного моря оказалась полностью под контролем германской авиации. Александрия стала очередной целью, и морские пути, ведущие к Суэцу, стали небезопасны. Германия одним ударом значительно улучшила свое стратегическое положение и германская армия производила впечатление непобедимой. Никогда Гитлер не был на такой высоте, как в тот момент.
Но в приказе фюрера, которым он бросал свои войска к новому триумфу, была также и следующая фраза, звучащая сейчас как momento mori:
«Проведение плана Барбароссы откладывается на шесть недель».
План Барбароссы – это война с Россией, намеченная на 1 апреля 1941 г. Она должна была начаться 15 мая, а началась 22 июня.
Войска маршала Листа, завоевавшие Балканы, были первоначально предназначены для левого фланга германской армии. Они должны были двинуться из Румынии. Затем их назначение было изменено. И в то время, как дивизии Листа двигались последовательно на Белград, Ниш, Салоники, Афины и Канею, группы маршалов фон-Лесба, фон-Бека и фон-Рунштедта должны были выжидать.
«Наступление на Россию, – сказал Кайтель, – состоялось бы гораздо раньше, не будь нашей интервенции на Балканах. Это обстоятельство значительно ухудшило наши шансы. Было бы несравненно выгоднее начать наступление, как только погода это позволяла, – самое позднее в первых числах июня. Военные были того мнения, что, раз уже война неизбежна, надо начинать ее как можно раньше, т.е. не позднее мая. В 1917 г. я был в качестве офицера Главного Штаба на севере России и там в начале мая еще лежал снег. Наоборот, в Крыму, в Донецком бассейне и на всем юге России благоприятное время начинается уже в феврале или марте».
Любители исторических параллелей воображали, что Гитлер выжидал, чтобы перейти Неман в тот самый день, что и Наполеон. Это было вовсе не так. Гитлер, наоборот, рассчитывал и очень хорошо понимал, что кампания против России должна начаться как можно раньше, как только земля просохнет и станет пригодной для танков. Он прекрасно учитывал далекие расстояния и качество дорог в России. Но все его расчеты были опрокинуты событиями, вызванными на Балканах поступком Муссолини.
Последствия этой отсрочки были безмерны.
Если бы война в России началась на шесть недель раньше, то совершенно несомненно, что германские армии могли бы достигнуть своих целей еще в начале зимы. Вне всякого сомнения, они взяли бы Москву. В дальнейшем мы покажем, что судьба города зависела от нескольких дней. Отчаянное сопротивление русских не в состоянии было остановить танки Гудериана, – они были остановлены внезапно ударившими суровыми морозами.
Взятие Москвы не положило бы конец сопротивлению в России, это верно. Оно не изменило бы исхода войны, – это тоже верно. Оно не доставило бы Германии невозможную победу, и это верно. Но оно, конечно, изменило бы течении событий. Оно избавило бы Германию от поражения, страшные последствия которого мы увидим далее, и от потери армии. Если бы Москва была взята в октябре 1941 г., то война продолжалась бы, может быть, на два года дольше.
Бросившись на Грецию без уведомления своего союзника, Муссолини спас Москву. Сценический эффект, который он произвел во Флоренции («Фюрер, мы наступаем») стоил Оси дороже, чем самое крупное из ее поражений.
Это впрочем не единственная услуга, которую Италия оказала – правда неумышленно – западным союзникам.